"…Трагический тенор эпохи" - А.А. Блок

Если «Двенадцать» -- это «русский бунт, бессмысленный и беспощадный», где народ -- доверчивая, доступная всем стихиям мятежная масса, преступная и лишенная разума, то «Скифы» -- это народ с историей, с разумом, с волей к жизни. Народ с ясной и глубокой исторической памятью.

«Мы выполняем свою историческую миссию... вскрыть Правду. Последние арийцы -- мы, -- записывает Блок в дневнике 11 января 1918 года.

«Не надивишься историческому чутью Блока, -- писал О.Мандельштам, имея в виду другие, более ранние стихи поэта, и прежде всего «На поле Куликовом» , хотя и не только их, но главное -- историзм всего творчества.

- Еще задолго до того, как он умолял слушать шум революции, Блок слушал подземную музыку русской истории, там, где самое напряженное ухо улавливало только синкопическую паузу. Из каждой строчки стихов Блока о России на нас глядят Костомаров, Соловьев и Ключевский…» Ценное наблюдение, которое требует одного существенного уточнения: «из каждой строчки» на нас глядит сам Блок, с его великими историческими прозрениями, с его историософией.

В ту же эпоху В.Брюсов пишет стихотворение России> (1920), во многом перекликающееся с Блоком, а также с историософией Пушкина и Чаадаева:

Россия! в злые дни Батыя,

Кто, кто монгольскому потопу

Возвел плотину, как не ты?

Чья, в напряженной воле, выя

За плату рабств спасла Европу

От Чингиз-хановой пяты?..

Особенно возвышенно-провидчески звучит следующая строфа (символично, что через четверть века именно она будет написана рукой советского, солдата на стенах поверженного рейхстага в Берлине):

И вновь, в час мировой расплаты,

Дыша сквозь пушечные дула,

Огня твоя хлебнула грудь, --

Всех впереди, страна-вожатый,

Над мраком факел ты взметнула,

Народам озаряя путь.

«У Европы склероз, она не гибка и будет еще истеричничать» -- предвидел Блок. Презирая нас более, чем когда-либо, они смертельно нас боятся, -- писал Блок матери в мае 1917 года.

Обратимся теперь к поэме двенадцать». Что же происходило в России того времени и о чем сказал Блок в поэме?

В России происходила борьба между хаосом и порядком, между бунтом и некоей направляемой стихией, о чем сказал Маяковский:

«Этот вихрь, от мысли до курка, и постройку, и пожара дым прибирала партия к рукам, направляла, строила в ряды» («Хорошо», гл. 7).

Если Пушкин, изучив историю Петра, стал отрицательно относиться к этому «Робеспьеру на троне» (выражение Б.Башилова), то и из Блока напрасно пытались сделать сторонника большевиков на основании «двенадцати». 1 апреля 1920 года Блок пишет записку о «двенадцати»: «В январе 1918 года я в последний раз отдался стихии не менее слепо, чем в январе 1907 года или в марте 1914. Оттого я и не отрекаюсь от написанного тогда, что оно было написано в согласии со стихией: например, во время и после окончания “двенадцати” я несколько дней ощущал физически, слухом, большой шум вокруг -- шум слитный (вероятно, шум от крушения старого мира). Поэма написана в ту исключительную и всегда короткую пору, когда проносящийся революционный циклон производит бурю во всех морях -- природы, жизни и искусства».

Блок не отрицает, что в «поэме есть капля политики», но он справедливо считает, что это -- не политическая поэма.

Правда в том, что поэма великолепно передает стихию русского бунта, постепенно перерастающего (хотя бы в призывах) в революцию.

«Русский бунт был самым мощным и самым опасным врагом большевиков», -- пишет В.Кожинов и цитирует слова Троцкого, противопоставляющего бунт революции.

Итак, у Блока в поэме, как верно поняли большевики, -- изображение «бессмысленного и беспощадного» русского бунта. И начинается она с характерных для всего творчества поэта символических контрастных цветообразов: «Черный вечер. / Белый снег...« Заметим, что и «Капитанская дочка» Пушкина (завязка действия) начинается с того же: белый снег, стихия, метель, в которой вдруг «чернеется» Пугачев...

У Пушкина стихия охватила все вокруг. У Блока стихия ветра охватила весь мир («Ветер, ветер -- /На всем белом свете!»). Но, согласно славянской мифологической традиции, стихии -- силы творящие. Так это понимал и Блок, хорошо знавший устную поэзию русского народа, в том числе мифы. В статье «Поэзия заговоров и заклинаний» (октябрь 1906 года) он писал: «древняя душа ощущает как единое целое все то, что мы сознаем как различное и враждебное». Он сам носил в себе эту древнюю душу, это ощущение мира как целого, и, может быть, в процитированных словах Блока и кроется разгадка «двенадцати», его отношение к изображаемым в поэме событиям. Тем более что писал он эти слова в эпоху едва утихнувшего, но все еще грозного русского бунта 1905 года...

«В хаосе природы... все стихии требуют особого отношения к себе», -- пишет Блок в той же статье. И поэт вслушивается в музыку этих стихий, стараясь понять дальнейший ход событий, которые должны закончиться неизбежным выходом из хаоса.

Каков же будет этот исход, что сотворит стихия ветра вместе со стихией русского бунта? Нечто новое в мире, некий новый «космос», то есть порядок, противоположный хаосу бунта, ветра и «черной злобы». Намек на упорядочение хаоса проявляется уже в концовке первой главы. Но во второй главе -- стихия русского бунта, «свобода... без креста!». И почти цитата из Ленина-Троцкого:

Пульнем-ка пулей в Святую Русь -

В кондовую,

В избяную,

В толстозадую!

Отношение Блока к этим призывам выражено предельно четко: «Эх, эх, без креста!»

Вот почему в конце поэмы является этот «женственный образ» Христа: и тут, как и у раннего Блока, христианская идея Вечной Женственности, берущая начало в творчестве иенских романтиков и получившая своеобразное воплощение в поэзии Вл. Соловьева.

Много было написано о смысле этого итогового образа прямо противоположного. Кто-то видел в нем не Христа, а его антипода; кто-то говорил о «католическом Христе» (Т. Глушкова).

Глубокий исследователь народных традиций в литературе В.Г.Базанов писал: «Блоковский Христос и не старообрядческий, скитский, и не Христос Евангельский, церковный. Со старообрядческим Христом у него внешнее сходство. “Белый венчик из роз” фольклорно-этнографического происхождения. Такой Христос в сельских церквушках и в красном углу крестьянских изб. Согласно мифологическим представлениям, белы цвет соответствует понятиям светлый, ясный справедливый. По Апокалипсису, белая одежда предназначалась праведникам... За блоковским Христом скрывается длительная и во многом мучительная история нравственно - этических исканий русской интеллигенции самого народа».

Следует помнить, что в том же 1918 год Блок пишет очерк «Катилина», на который смотрел как на своеобразную параллель, проверку «двенадцати». Время Катилины -- эпох раннего христианства. Известный исследователь творчества Блока В.Н.Орлов писал в связи с этим: «Блок сближал свое переломное время с эпохой раннего христианства, сопоставляя распад императорского Рима с концом царской, помещичье-буржуазной России. Это была любимая историософская мысль Блока и он развивал ее многократно».

Олицетворением старого мира в поэм является пес. Согласно народным представлениям, замечает Базанов, собака является воплощением зла, темных сил (вспомним гетевского пуделя-Мефистофеля). Об этом же пишет Е.Г.Эткинд:

«Последняя тирада, завершающая поэму, приобретает поистине вселенски смысл: позади революционного дозор плетется пес, ассоциирующийся с Сатаной, а впереди -- Иисус, имя которого соединено рифмой с его извечным антагонистом «Позади -- голодный пес»-- «Впереди - Иисус Христос». Здесь рифма еще подчерк нута синтаксическим параллелизмом, выявляющим антитезу Сатаны и Бога. Пусть эта параллель не покажется натянутой: ее мок но доказать даже документально. В один и дней, когда шла работа над «Двенадцатью», Блок записал: «Я понял Faust'a: «Knurr nicht, Pudel» («Не ворчи, пудель») (от 2 января 1918 года)».

Интересный материал к пониманию образа Христа приводится в книге С.Алянского «Встречи с Блоком» -- «Рассказ А.А.Блока том, как возник образ Христа в поэме двенадцать». И хотя образ самой поэмы неизмеримо богаче, многозначнее (так считал сам Блок, пишет С.Алянский), истоки этого образа помогает понять рассказ, записанный со слов Блока:

«Случалось ли вам ходить по улицам города темной ночью, в снежную метель или дождь, когда ветер рвет и треплет все вокруг? Когда снежные хлопья слепят глаза?

Идешь, едва держась на ногах, и думаешь: как бы тебя не опрокинуло, не смело. Ветер с такой силой раскачивает, тяжелы висячие фонари, что кажется -- вот-вот он сорвутся и вдребезги разобьются.

А снег вьется все сильней и сильней, завивая снежные столбы. Вьюге некуда деваться в узких улицах, она мечется во все стороны, накапливая силу, чтобы вырваться на простор. Но простора нет. Вьюга крутится образуя белую пелену, сквозь которую все окружающее теряет свои очертания и как бы расплывается.

Вдруг в ближайшем переулке мелькнет светлое или освещенное пятно. Оно маячит и неудержимо тянет к себе. Быть может, это большой плещущий флаг или сорванный ветром плакат?

Светлое пятно быстро растет, становится огромным и вдруг приобретает неопределенную форму, превращаясь в силуэт чего-то идущего или плывущего в воздухе.

Прикованный и завороженный, тянешься за этим чудесным пятном, и нет сил оторваться от него.

Я люблю ходить по улицам города в такие ночи, когда природа буйствует.

Вот в одну такую на редкость вьюжную, зимнюю ночь мне и привиделось светлое пятно; оно росло, становилось огромным. Оно волновало и влекло. За этим огромным мне мыслились двенадцать и Христос».

Думается, у Блока был тот Христос, которого он носил в душе своей и без которого, по пословице («Без Бога не до порога»), не может начинаться ни один путь -- в жизни человека или группы людей. Косвенное подтверждение этому мы находим в конце третьей главы:

Мы на горе всем буржуям

Мировой пожар раз дуем,

Мировой пожар в крови --

Господа, благослови!

Кстати, ненависть Блока к буржуазии прямо перекликается с Евангельской притчей о богатом, которому не войти в Царство Небесное.

Главный переворот, по Блоку, должен совершиться не вне, а внутри людей: мировой пожар в крови» (символический образ, в котором -- «бездна пространства») -- это есть внутренний и прежде всего духовный акт, на который нужно было испросить благословения у Господа: «Господи, благослови!»

Именно этого-то и ждал Блок в 1918 году, поверив новым хозяевам страны, которые обещали обновление общественной жизни, говоря «об уничтожении дипломатии (тайной, грязной. -- Н.З.), о новой юстиции, о прекращении войны». В 1920 году в цитируемой «Записке о «Двенадцати» Блок уже с явной иронией говорит об этой своей вере, но тут же добавляет несколько слов в защиту поэмы, которую «прочтут когда-нибудь не в наши времена».

Последние слова говорят о том, что, потеряв свои надежды, Блок все-таки верит в историзм поэмы, в то, что в ней правдиво отражена короткая переломная эпоха в жизни русского общества -- эпоха бессмысленного бунта, сменяемого «державным шагом» но - вой власти.

Вряд ли кто осмелится оспорить это главное, что есть в поэме и что было в истории. Парадокс истории заключается в том, что партия, призывавшая к раздуванию «мирового пожара» (и отнюдь не только «в крови», но на крови миллионов), в конце концов, сыграла свою главную историческую роль, удержав Россию на краю пропасти. Здесь не место обсуждать страшные общеизвестные факты о гибели в годы гражданской войны от террора, голода и болезней примерно 25 миллионов человек; речь идет вовсе не об оправдании новой власти или снятии с нее хотя бы части вины, хотя и белое движение в какой-то мере разделяет с ней эту вину: в гражданской войне трудно найти правых и виноватых. Речь идет лишь о том, что «державные шаги» новой власти, четко различаемые в музыкальной стихии поэмы Блока, и в реальной действительности смогли удержать страну от распада, спасти от иностранной интервенции, от бун та и хаоса. Ведь общеизвестно, что страшнее самой жестокой тирании безвластие, анархия.

История творится жестоко, и Блок это показал в поэме. Нет оправдания невинно пролитой крови -- и об этом Блок сказал (образ Катьки). И подобно тому, как «бессмысленный и беспощадный» бунт у Пушкина карается и гасится властью почти так же беспощадно и кроваво, -- подобно этому стихию бунта жестко и неотвратимо сменяет «державный шаг» «двенадцати», впереди которых - не с ними, а впереди и как бы над всем происходящим -- Иисус Христос. Символичен и белый венчик из роз: белый цвет здесь - символ святости, непорочности, а розы - традиционный символ христианства, Рождества (вспомним сказку Андерсена «Снежная королева»)... Или это было ожидаемое Блоком возвращение безумных от состояния хаоса людей к Богу, к нравственной высшей истине?..

Что же касается красного флага, то об этом хорошо сказал М.Волошин: «Красный флаг в руках у Христа? В этом нет никакой кощунственной двусмыслицы. Кровавый флаг - это новый крест Христа, символ его теперешних распятий».

Это прямо перекликается с дневниковой записью Блока 13 июня 1918 года: «Священник Введенской церкви Егоров после службы о... «Двенадцати» (Христос там, где его не ждут)»

У Пушкина в «Капитанской дочке» и в «Истории Пугачева» некое возможное возвращение злодея к Богу начинается с покаяния перед казнью: «Прости, народ православный!..»

Но в романе Пушкина, в отличие от поэмы Блока, главные герои живут «по закону Господнему»; традиции православной нравственности и духовности не просто остаются непоколебленными, но лишь больше утверждаются в жизни этих героев в огне испытаний «беспощадного бунта».

У Блока же не просто поколебленными, но порушенными оказываются самые глубинные основы бытия по Нагорной проповеди, без которых и народу, и отдельному человеку просто невозможно жить. Вот когда остается надеяться на Того, Кто приходит в конце поэмы «нежной поступью над вьюжной» и встает над стихией зла как последняя надежда на воскрешение добра и Бога в душах людей -- на Того, Кто сам «воскреси из мертвых, смертью смерть поправ и сущим во гробах живот даровав».

Заключение

Александр Блок был романтическим поэтом не только по системе отображения жизни, но и по духу ее восприятия. Он творил в порыве вдохновения, и эта способность осталась у него на всю жизнь.

Через душу А. Блока прошли все потрясения его времени.

Лирический герой его произведений заблуждался, радовался, отрицал, приветствовал. Это был путь поэта к людям, путь к воплощению в своем творчестве человеческих радостей и страданий.

В ходе написания реферата я пришла к следующим выводам:

1.Тема Родины, России занимала в творчестве Блока особое место и была для него поистине всеобъемлюща. В 1908 году в письме к Станиславскому он писал: «...стоит передо мной моя тема о России... этой теме я сознательно и бесповоротно посвящаю жизнь...»

2. Особое значение приобретает стихотворение, где поэт развертывает «широкоохватный» образ Родины и подчеркивает свою неразрывную связь с ней.

3. "Стихи о Прекрасной Даме", где все овеяно атмосферой мистической тайны и совершающегося чуда, Блок покорил меня глубиной, искренностью чувства, о которой поведал его лирический герой. Мир Прекрасной Дамы будет для поэта той высочайшей нормой, к которой, по его мнению, должен стремиться человек.

4. Александр Блок жил и творил на рубеже двух миров - в эпоху подготовки и осуществления Октябрьской революции. Он был последним великим поэтом старой, дооктябрьской России, завершившим в своем творчестве поэтические искания всего XIX века. И вместе с тем его именем открывается первая, заглавная страница истории русской советской поэзии.

Список использованной литературы

1. Волошин М. Поэзия и революция // Блок А. «Приближается звук». - М.,1999. - с.459-460.

2. Горький М. Собрание сочинений: В 30Т. - М., 1951. - Т.15. - с.332.

3. Гуковский Г.А. К вопросу о творческом методе Блока. Литературное наследство. - М.,1980. - Т.92. - с.75.

4. Жирмунский В. Поэзия Блока // Об А. Блока. Сб. - Пб., 1921. - с.88.

5. Е. Книпович "Об Александре Блоке"

6. Лихачев Д. С. Литература. - Реальность. - Литература. - Л., 1981, - с. 168-172.

7. В. Орлов "Здравствуйте, Александр Блок! ".

8. Тагер Е. Б. Мотивы «возмездия» и «страшного мира» в лирике Блока // Литературное наследство. А. Блок. Книга первая. - М.,1980, - с.94.