11

Сочинение по литературе на тему:

Особенность радищевского «Путешествия» в том, что у него публицистическая мысль акцентирована, поднята. Писатель не ограничивается выражением своего понимания действительности через показ ее в образах, он непосредственно заявляет о своем к ней отношении.

В «Путешествии» мы находим органическое идейно-композиционное единство. Радищева мало интересует описание какого-то реального путешествия, он показывает читателю путешествие идей. Все события здесь развиваются как бы независимо от автора, но в то же время они связаны друг с другом и подчинены раскрытию единого замысла произведения.

Композицию "Путешествия из Петербурга в Москву" уместно подразделить на внешнюю и внутреннюю. Внешняя композиция предельно проста: книга открывается посвящением А.М.К., любезнейшему другу (оно выполняет функцию предисловия), первая глава названа особо - «Выезд», остальные 24 главы имеют топонимические названия реальных почтовых станций на тракте между двумя столицами (в разных изданиях книги по-разному печатается "Слово о Ломоносове" - и как отдельный фрагмент книги, и в составе последней главы «Черная грязь»).

Если бы перед нами был путевой дневник конкретного путешествия, такая композиция могла бы быть содержательной. Но книга Радищева - не дневник одного путешествия: она вобрала в себя весь опыт человека и писателя. Поэтому внешняя композиция в большой степени формальна, главы можно было бы считать взаимозаменяемыми: не все ли равно, на этой или на другой станции происходит встреча с тем или иным персонажем, читается тот или иной трактат. Внешняя композиция, обозначившая маршрут путешествия, имеет лишь формальное значение. Неизмеримо большую роль здесь играет композиция внутренняя, смысловая.

В книге Радищева возникает пунктирный характер организации повествования: основные линии завязываются достаточно быстро и все прочерчиваются параллельно; естественно, они не могут продвигаться одновременно, а потому чередуются. Каждая глава - либо заявка на новую тему, либо продолжение (завершение) прежде заявленной.

С первых же строк Радищев обращается к реальному положению дел в России, которое воспринимается Радищевым нетерпимым: "Я взглянул окрест меня - душа моя страданиями человечества уязвленна стала".

Книга Радищева начинается посвящением, т.е. предисловием; приглядимся к нему. Автор книги предстает человеком с чувствительным сердцем, которое открыто другу и всему человечеству. И первый спрос за страдания человечества - с себя! "Обратил взоры мои во внутренность мою -- и узрел, что бедствия человека происходят от человека, и часто от того только, что он взирает непрямо на окружающие его предметы". Виновата ли в том скупость природы? Серия подобных вопросов отвергается. "Я человеку нашел утешителя в нем самом. "Отыми завесу с очей природного чувствования - и блажен буду". Сей глас природы раздавался громко в сложении моем. Воспрянул я от уныния моего, в которое повергли меня чувствительность и сострадание; я ощутил в себе довольно сил, чтобы противиться заблуждению; и - веселие неизреченное! -- я почувствовал, что возможно всякому соучастником быть во благоденствии себе подобных. Се мысль, побудившая меня начертать, что читать будешь".

В этом заключается отправная идея книги. И вовсе она не в том, чтобы непременно революцию и смуту в стране учинить. Писатель исходит из того, что по природе человек добр и разумен; он повинен, что сам отуманивает "очи природного чувствования", но это беда поправимая. "Возможно всякому соучастником быть во благоденствии себе подобных": и да очистивший очи природного чувствования поможет это сделать другим.

Такова концовка посвящения: "Но если, говорил я сам себе, я найду кого-либо, кто намерение мое одобрит; кто ради благой цели не опорочит неудачное изображение мысли; кто состраждет со мною над бедствиями собратии своей, кто в шествии моем меня подкрепит, - не сугубый ли плод произойдет от подъятого мною труда?.. Почто, почто мне искать далеко кого-либо? Мой друг! Ты близ моего сердца живешь - и имя твое да озарит сие начало". Здесь обозначаются программы максимум и минимум: найти друзей в незнакомой пока собратии - или ограничиться приветом реального друга; писатель скромно готов удовольствоваться малым.

В обращении к А.М.К. есть противоречие: писатель строит свою книгу на размышлениях, на доводах разума - а отмечает: "мнения мои о многих вещах различествуют с твоими..." Но он называет друга "сочувственником" и верит, что это устранит все преграды: "сердце твое бьет моему согласно - и ты мой друг».

Как бы то ни было, отправная идея книги -- просветительская. В самой постановке проблемы уже можно видеть ее диалектическую сложность: идея воодушевляет, доставляет "веселие неизреченное", побуждает "начертать, что читать будешь" - но и взыскует к сдержанности. Идея плодотворна меж "сочувственниками"; сколько наберется таковых? В посвящении торжествует оптимистический взгляд -- от ощущения возможности разбудить в человеке доброе начало, заложенное в него природой; в замене программы-максимум программой-минимум в адресации книги - мудрое ограничение самих возможностей просветительского пути преобразования отечества,

Не может того быть, чтобы столь мощно прозвучавшая тема оказалась исчерпанной и не нашла продолжения. Ждать приходится совсем немного. Первая глава "Выезд", выделенная названием, может быть рассмотрена как пролог повествования. Тут выяснится, что это пролог не фабульного значения. Событий здесь никаких не прогнозируется: отужинав с друзьями, лег в кибитку -- поскакал "во всю лошадиную мочь" - прибыл на первую почтовую станцию. Пролог носит лирический характер, таковы авторские размышления: трудно расставаться с близкими; благодетельны слезы расставания - они супят радость встречи; '"блажен живущий в мечтании". Это мысли рациональные, а они переходят в непроизвольные, когда путешественник погружается в сон ("смертоподобное" состояние). Он видит себя среди пространной долины, помертвевшей от зноя. "Един, оставлен, среди природы пустынник! Вострепетал". Рытвина на въезде к почтовому двору пробудила путника.

Нетрудно видеть, что первая глава контрастна по отношению к посвящению-предисловию. Вначале -- ликующее чувство сердечного единения человека с миром, убеждение, что несовершенства мира преодолимы. Следом -- апокалипсическое отчаяние от ощущения" своего одиночества в мире. Ясно, что это действительно пролог, это мощный импульс преодолеть одиночество, возродить утерянный контакт с миром.

Экспозиционная глава "Путешествия" лирична как заявка на тему. Она пророчит гибель одинокому и заключает протест против такого состояния. Она не развивает просветительские идеи как таковые, но она убеждает в насущной потребности таковых. Без единения сердец сама жизнь бессмысленна.

Удивительно, что в непосредственном воплощении разработка просветительской темы начинается с отрицательных, а не положительных примеров. Радищев развенчивает весьма популярную, едва ли не универсальную для ХVШ века надежду на просвещенного монарха. Казалось бы, у такой надежды есть логическое основание: начать дело просвещения сверху - и воспользоваться не соизмеримыми ни с чем властными возможностями монарха. Заключительным эпизодом главы "Спасская Полесть" воспроизводится сон путешественника: "Мне представилось, что я царь, шах, хан, король, бей, набаб, султан или какое-то сих названий нечто, седящее во власти на престоле". Буквально осуществляется девиз автора, провозглашённый в посвящений, - снять "завесу с очей природного чувствования". Какие же деяния произвел прозревший властитель? А никаких: путешественник проснулся.

Почему же писатель не делает ставку на "просветившегося" монарха? Ответ прост. Радищеву нет надобности различать "просвещенных" и "непросвещенных" монархов по той причине, что он убежденный враг системы самодержавия в принципе; нет смысла учитывать сугубо относительные достоинства одних, форм деспотии перед другими ее формами; нет интереса к частностям, когда отвергается целое.

Соответственно сразу же заявлено ограничение, лишающее просветительскую идею ореола универсальности, всеохватности. Она эффективна, но в заданных параметрах: они широки, но и сдерживаются рамками. Просветительская идея действенна, когда направлена к «сочувственникам» - и не более того.

Да, парадоксально, что, пропагандируя просветительскую идею, Радищев начинает с обозначения препятствий на этом пути. Новая глава, «Подберезье" продолжает эту линию. Здесь описывается встреча с новгородским семинаристом. Глава оказывается сложной по построению. Общение с новым знакомцем распадается на два эпизода. Вначале это устная беседа, в которой солирует семинарист, и речь эта разумна. Молодой человек сетует на "великий недостаток" "в пособиях просвещения», на монополию латыни и чтения древних авторов: "Аристотель и схоластика доныне царствуют в семинариях". Вот мечта нового знакомца: "для чего не заведут у нас высших училищ, в которых бы преподавалися науки на языке общественном, на языке российском?" "Как не потужить... что у нас нет училищ, где бы науки преподавалися на языке народном".

Путешественник оказывается легковерным на обещания правительства: "Я успел семинаристу сказать, что скоро желание его исполнится, что уже есть повеление о учреждении новых университетов, где науки будут преподаваться по его желанию".

Семинарист уходит - роняя бумаги (прецедент создан, прием с чтением найденных бумаг повторится); общение с ним продолжается заочно. Процитирован небольшой фрагмент, но путешественник узнает изложение масонских положений и, прерывая чтение, выступает с критикой масонства. После "Подберезья" о просвещении уже нельзя говорить абстрактно, нельзя говорить как о всеисцеляющем лекарстве: просвещение может нести как истину, так и заблуждение - и труден путь к обретению истины.

Отметим и мужество Радищева. Позже по ходу книги в главе 1 "Торжок" писатель размещает памфлет, направленный против цензуры. Радищев допускает, что могут быть напечатаны и вредные книги, но их вред перекроется пользой вольного книгопечатания. Идеи против идей, но не запреты против идей - вот позиция писателя. Надо бороться со злом в жизни, а не со злом в книгах.

В "Бронницах" затрагиваются вопросы человеческого познания. Пока переменяют лошадей, путешественник восходит на местную гору, где когда-то был древний храм, а теперь выстроена небольшая церковь. Поднимаясь в гору, путешественник дает волю воображению и так эмоционально разогревает себя, что слышит "глас, грому подобный". Голос Творца призывает человека к смирению: "Почто, о дерзновенный! познати жаждешь то, что едина мысль предвечная постигать может? Ведай, что неизвестность будущего соразмерна бренности твоего сложения". Достигнув вершины, путешественник обращает свой голос к Боту. Так - ни мало ни много - состоялся диалог человека и Творца. Диалог не прямой, поскольку громоподобный глас слишком зауживает потребность человека в познании желанием узнать личное предстоящее, а человек на месте, где устремления к Творцу меняли конкретное содержание, пытается узреть единое в многообразии человеческих представлений о Творце; темы высказываний не стыкуются. Пафос размышлений путешественника - в оправдании человеческого поиска истины.

Кульминация развития просветительских идей в книге Радищева - глава "Крестьцы", которая равнозначна педагогическому трактату. Особо привлекает здесь связь теории с практикой.

Путешественник становится свидетелем расставания местного дворянина со своими сыновьями, которых он провожает в самостоятельный путь жизни, давая последние напутствия. У Юрестицкого дворянина была продуманная система воспитания: она и реализована, а теперь, для подросших сыновей, расшифровывается и формулируется, с добавлением советов на дальнейшую жизнь.

Главой "Крестьцы" просветительская идея в содержательном плане в основном исчерпана; в "Городне" и в финальном "Слове о Ломоносове" находим важное дополнение: народ, в массе своей лишенный доступа к просвещению, представляет собой благодатную среду для восприятия идей просвещения; народ потенциально талантлив, и просвещение будет способствовать проявить и развить этот талант.

Трактат о Ломоносове имитирует устное слово, произнесенное на кладбище у могилы великого сына России. Пред вечным покоем посрамляются "кичение, тщеславие и надменность". "Не столп, воздвигнутый над тлением твоим, сохранит память твою в дальнейшее потомство. Не камень со иссечением имени твоего пронесет славу твою в будущие столетия. Слово твое, живущее присно и вовеки в творениях твоих, слово российского племени, тобою в языке нашем обновленное, пролетит в устах народных за необозримый горизонт столетий".

Финальное положение "Слова о Ломоносове" значимо. Авторство "Слова" приписано "новомодному стихотворцу" ("парнасскому судье"), автору оды "Вольность", но Радищев выдает себя, взывая все к тому же А.М.К., которому посвящает книгу ("Где ты, о! возлюбленный мой! где ты? Прииди беседовати со мною о великом муже"). Тем самым просветительская идея, от посвящения до "Слова о Ломоносове", пронизывает всю книгу и замыкает ее на кольцо, т.е. именно эта идея становится выделенной композиционно.

Радищев объективно и очень точно оценивает возможности просвещения. Они не заменимы ничем иным, но и не всесильны. Просветительские идеи действенны в определенном секторе, когда предполагается встреча сочувственников. Они бесплодны, когда встречают на своем пути социальные преграды.

Социальные преграды надо преодолевать не увещеваниями, иными способами. Радищев размышляет и об этом.

Две главы книги ("Хотилов" и "Выдропуск") снабжены подзаголовками "Проект в будущем"; писатель переадресовывает авторство размещаемых здесь документов некоему своему другу; солидарность с изложенными взглядами подчеркивается именованием друга "гражданином будущих времен". "Проектами" представлен реформаторский путь преобразования России. В главе "Выдропуск" вносится предложение об уничтожении придворных чинов. Исключительное значение имеет глава "Хотилов" - с проектом полной отмены крепостного права.

В проекте дана основательная мотивировка необходимости отмены крепостного права. Писатель призывает не довольствоваться внешними признаками благополучия: "да не ослепимся внешним спокойствием государства и его устройством и для сих только причин да не почтем оное блаженным. Смотри всегда на сердца сограждан. Если в них найдешь спокойствие и мир, тогда сказать можешь воистину: се блаженны. «Состояние земледелателей» "опасно в неспокойствии своем". Труд крепостных, рабский труд, не производителен и потому экономически не выгоден. Человек в деяниях своих руководствуется пользой. "Следуя сему естественному побуждению, все начинаемое для себя, все, что делаем без принуждения, делаем с прилежанием, рачением, хорошо. Напротив того, все то, на что несвободно подвизаемся, все то, что не для своей совершаем пользы, делаем оплошно, лениво, косо и криво. Таковых находим мы земледелателей в государстве нашем. Нива у них чуждая, плод оныя им не принадлежит. И для того обрабатывают ее лениво; и не радеют о том, не запустеет ли среди делания".

Крепостничество беззаконно, потому что нарушает основания права естественного и права гражданского. "Право естественное показало вам человеков, мысленно вне общества, приявших одинаковое от природы сложение и потому имеющих одинаковые права, следственно, равных во всем между собою и единые другим не подвластных. Право гражданское показало вам человеков, беспредельную свободу на мирное оныя употребление. Но если все они положили свободе своей предел и правило деяниям своим, то все равны от чрева материя в природной свободе, равны должны быть и в ограничении оной. Следственно, и тут один другому не подвластен. Властитель первый в обществе есть закон; ибо он для всех один".

Крепостничество бессердечно; Радищев говорит об этом тоном церковной проповеди: "опомнитесь, заблудшие, смягчитеся, жестокосердые; разрушьте оковы братии вашей, отверзите темницу неволи и дайте подобным вам вкусити сладости общежития, к нему же всещедрым уготованы, яко же и вы. Они благодетельными лучами солнца равно с вами наслаждаются, одинаковые с вами у них члены и чувства, и право в употреблении оных должно быть одинаково".

Лучшее состояние, по Радищеву, - это чувствования, сердце услаждающие любовию человечества.

Радищев очень надеется на успех реформы. Он (якобы устами друга своего) готов предложить варианты, постепенный путь преобразований: освободить в первую очередь дворовых, дозволить свободное вступление крестьян в супружество, передать обрабатываемую крестьянами землю в их полную собственность, разрешить им покупать землю, дозволить получать свободу за выкуп. Сама эта вариантность - стимул быстрее начать реформу; вероятно, возможны другие решения, лишь бы дело пошло, лишь бы в итоге свершилось заветное: "За сим следует совершенное уничтожение рабства".

Радищев вполне отдает отчет в том, что даже умеренная идея реформы вызовет протест со стороны крепостников. Что уж говорить об идее революции! Может быть, именно поэтому революционная идея прорабатывается наиболее последовательно и тщательно.

Глава "Любани". После разговора с крестьянином путешественник восклицает: "Страшись, помещик жестокосердый, на челе каждого из твоих крестьян вижу твое осуждение".

"Зайцово". Рассказ друга путешественника Крестьянкина, председателя уголовной палаты, о жестоком помещике, который когда-то сделал придворную карьеру. Приобретя деревню, асессор стал варварским эксплуататором крестьян. Несмотря на то, что описанный в главе крестьянский бунт локален, возникает стихийно на бытовой почве, для концепции писателя он имеет важное значение. Здесь подчеркнута крестьянская солидарность. Здесь впервые формулируется мысль, которая будет продолжена и развита: "Я приметил из многочисленных примеров, что русский народ очень терпелив и терпит до самой крайности; но когда конец положит своему терпению, то ничто не может его удержать, чтобы не преклониться на жестокость".

"Хотилов". Выводы "проекта", опирающиеся на реальный масштабный русский бунт, непосредственно развивают мысли о терпении народа и мощи прорыва такового, о "веселии мщения".

"Вышний Волочек". Рассказ о некоем помещике, добившемся процветания своего имения за счет превращения крестьян в рабов. Он отобрал у крестьян их наделы, а барщину сделал непрерывною, "всех крестьян, жен и их детей заставил во все дни года работать на себя». Писателя особо возмущает, что сей предприимчивый помещик "славится как знаменитый земледелец". По мнению писателя, он заслуживает другого отношения: "Богатство сего кровопийца ему не принадлежит. Оно нажито грабежом и заслуживает строгого в законе наказания <...> Вместо вашего поощрения к таковому насилию, которое вы источником государственного богатства почитаете, прострите на сего общественного злодея ваше человеколюбивое мщение".

"Медное". Концовка, разговор путешественника с другом-иностранцем: "А все те, кто бы мог свободе поборствовать, все великие отчинники, и свободы не от их советов ожидать до от самой тяжести порабощения".

"Тверь. Встреча путешественника с "новомодным стихотворцем", автором оды «Вольность", которая широко цитируется; включены и строфы, рисующие картину победоносной народной революции.

Городня. Насмотревшись произвола, сопровождающего рекрутский набор, путешественник восклицает: «О! если бы рабы, тяжкими узами отягченные, яряся в отчаянии своем, разбили железом, вольности их препятствующим, главы наши, главы бесчеловечных своих господ, и кровию нашею обагрили нивы свои! что бы тем потеряло государство?»

Повествование продолжается. Тема революции высоким тоном пророчества исчерпана.

Все идеи книги взаимодействуют между собой, каждая хороша в своих пределах (и при удачной конъюнктуре), каждая по-своему уязвима. Необходимость просвещения (хоть оно меняет содержательное наполнение не исчезнет никогда, ни при каком режиме; но оно встречает внешнее препятствие (цензуру) и внутреннее (как пример, Радищев полемизирует с масонством; но борьба идей, видимо, неизбежна). Излишнее упование на просвещение, переоценка его возможностей подпитывает утопические общественные настроения. Путь реформ перспективен, поскольку менее болезнен; но хватит ли решимости наверху, примут ли преобразования внизу? Но да свершится - хотя бы путем революции.

Надо подчеркнуть мужественность Радищева, В двух главах ("Хотилов" и "Городня"), где заходит речь об угрозах хозяевам жизни от восставшего народа, размышление ведется от лица мы: писатель (народный заступник!) не отделяет себя от неразумного племени, подлежащего истреблению! Рука писателя не дрогнула подписаться под таким суровым приговором.

Не дело писателя -- решать вопросы; для него важно правильно их поставить. Радищев предугадывает такой принцип. Он совершил путешествие в жизнь - и простился с читателем у московской заставы.

Конкретика "Путешествия" устарела; конкретика жизни вообще меняется быстро, за ней не угонишься. Нимало не устарела методология мышления писателя. Мудрость Радищева состоит в том, что он дал образец решения сложных проблем. Его характерность - умение расчленить сложную проблему на обоснованные составные части, проанализировать каждую, показав их взаимодействие, произвести оценку альтернатив. Такой подход позволяет выявить и поддержать оптимальную тенденцию общественного развития.