Проза о войне

1

План

1. «Сохранить в себе человека» (по повести К.Д. Воробьева «Это мы, Господи!..»)

2. Подвиг народа (по роману Ю.В. Бондарева «Горячий снег»)

2.1 «Человек, очутившийся в самой нечеловеческой обстановке»

2.2 Командующий армией генерал Бессонов

2.3 Война и человеческие судьбы

2.4 Смерть на войне

2.5 Зарницы Великой Победы

Заключение

1. «Сохранить в себе человека» (по повести К.Д. Воробьева «Это мы, Господи!..»)

Светит ли ласковое солнце, шумит ли январская метель, нависают ли тяжелые грозовые тучи над Москвой, Орлом, Тюменью или Смоленском, торопятся люди на работу, снуют по улицам, толпятся у ярких витрин, ходят в театры, а потом, придя, домой, собираются всей семьей и пьют чай, обсуждая мирно прожитый день.

Тогда тоже было солнце, шли дождики гремел гром, но только вторили ему бомбы и снаряды, а люди бегали по улицам в поисках убежища. И не было витрин, театров, парков с аттракционами. Была война.

Мое поколение много знает о войне от бабушек и дедушек, но этого недостаточно, чтобы иметь полное представление о Великой Отечественной. А знать о ней просто необходимо, чтобы помнить и чтить память тех людей, которые положили свою жизнь на поле брани за нас, за наше будущее, за то, чтобы солнцу было над кем светить.

Нет ничего ценней тех произведений о войне, авторы которых сами прошли через нее. Именно они написали о войне всю правду, и, слава Богу, в русской советской литературе таких немало.

Недавно мне довелось прочитать произведение К.Д. Воробьева «Это мы, Господи!..». Эта повесть рассказывает о человеке, попавшем в плен.

К. Воробьев сам был в плену в 1943 году, и повесть эта несколько автобиографичная. Рассказывается в ней о тысячах людей, оказавшихся в плену в годы Великой Отечественной войны.

К. Воробьев описывает жизнь, или скорее существование, (потому что то, что мы привыкли называть жизнью, к пленным сложно отнести) пленных людей. Это были дни, тянувшиеся подобно векам, медленно и одинаково, и только жизни заключенных, как листья с осеннего дерева, падали с поражающей быстротой. То, действительно, было только существование, когда душа разлучалась с телом, и сделать ничего было нельзя, но это было существование еще и потому, что пленные были лишены элементарных человеческих условий для жизни. Они теряли человеческий вид. Теперь это были изнуренные голодом старики, а не пышущие молодостью, силой и отвагой солдаты. Они теряли своих товарищей, шедших вместе с ними по этапу, только из-за того, что те останавливались от дикой боли в раненой ноге. Фашисты убивали и убивали их за голодное пошатывание, убивали за поднятый окурок на дороге, убивали « ради спортивного интереса».

К. Воробьев рассказывает ужасающий случай, когда пленным было позволено остановиться в деревне: двести голосов просящих, умоляющих, голодных кинулись на корзину с капустными листьями, что принесла щедрая старуха мать, «набросились на нее не желающие умереть от голода».

Но раздалась пулеметная очередь - это конвойные открыли огонь по пленным, сбившимся в кучу.... То была война, то был плен, и так заканчивалось существование многих заключенных в плен обреченных людей.

Главным героем К. Воробьев избирает молодого лейтенанта Сергея. Читатель практически ничего не знает о нем, пожалуй, лишь то, что ему двадцать три года, что есть у него любящая мать да маленькая сестренка. Сергей - это человек, которому удалось остаться человеком, даже при утрате человеческого облика, который выживал, когда, казалось, выжить было невозможно, который боролся за жизнь и держался за каждую крохотную возможность бежать...

Он пережил тиф, его голова и одежда были полны вшей, вместе с ним на одних нарах ютились трое или четверо пленных. И он, однажды оказавшись под нарами на полу, куда сослуживцы скидывали безнадежных, впервые заявил о себе, заявил о том, что будет жить, будет бороться за жизнь во что бы то ни стало.

Деля одну черствую буханку на сто маленьких кусочков, чтобы все было ровно и честно, питаясь одной пустой баландой, Сергей таил в себе надежду и мечтал о свободе. Не сдавался Сергей и тогда, когда в его желудке не было и грамма пищи, когда жестокая дизентерия мучила его.

Пронзителен тот эпизод, когда товарищ Сергея, капитан Николаев, желая помочь своему другу, очистил его желудок и сказал: «Больше в тебе нет ничего». Но Сергей, «чувствуя иронию в словах Николаева», протестовал, потому что «в нем и впрямь слишком мало чего осталось, но то, что там есть, в самой глубине души, не вырыгнул с блевотиной Сергей».

Автор объясняет, почему Сергей оставался человеком на войне: «Это самое «то» можно вырвать, но только цепкими лапами смерти. Только «то» и помогает переставлять ноги по лагерной грязи, превозмогать бешеное чувство злобы... Оно заставляет тело терпеть до израсходования последней кровинки, оно требует беречь его, не замарав и не испаскудив ничем!»

Однажды, на шестой день пребывания в очередном лагере, теперь уже в каунасском, Сергей попытался бежать, но был задержан и избит. Стал он штрафником, а значит, условия были еще бесчеловечнее, но не потерял Сергей веру в «последнюю возможность» и бежал вновь, прямо из поезда, мчавшего его и еще сотни других штрафников на издевательства, побои, пытки и, наконец, смерть. Он выпрыгнул из поезда со своим новым товарищем Ванюшкой. Прятались они в лесах Литвы, ходили по деревням, просили еду у мирных жителей и потихоньку набирали силы. Нет пределов храбрости и отваге Сергея, он рисковал жизнью на каждом шагу - встретиться с полицаями он мог в любой момент. А потом он остался один: Ванюшка попал в руки полицаев, и Сергей сжег дом, где мог находиться его товарищ. «Я избавлю его от мук и пыток! Я сам убью его»- решил он. Возможно, сделал он это, так как понимал, что потерял друга, хотел облегчить его страдания и не хотел, чтобы отнял жизнь у молодого парня фашист. Сергей был человек гордый, и чувство собственного достоинства помогало ему.

Все-таки эсэсовцы поймали беглеца, и началось самое страшное: гестапо, камера смертников... О, как же это потрясает, что Сергей продолжал думать о жизни, когда существовать оставалось несколько часов.

Может, и поэтому смерть в сотый раз отступила от него. Она отступила от него, потому что Сергей был выше смерти, потому что это «то»- духовная сила, которая не разрешала сдаваться, приказывала жить.

Расстаемся мы с Сергеем в городе Шауляе, в новом лагере.

К. Воробьев пишет строки, поверить которым сложно: «...И вновь в мучительном раздумье Сергей начал искать пути выхода на свободу. Находился Сергей в плену больше года, и неизвестно, сколько еще слова: «бежать, бежать, бежать!»- почти надоедливо, в такт шагам, чеканились в уме Сергея».

К. Воробьев не написал, выжил Сергей или нет, но, на мой взгляд, знать это читателю необязательно. Надо лишь понимать, что оставался Сергей человеком на войне и останется им до последней своей минуты, что благодаря таким людям мы победили. Ясно, что были на войне предатели и трусы, но их затмевал сильный дух настоящего человека, который боролся за свою жизнь и за жизнь других людей, помня строки, похожие на те, что Сергей прочитал на стене паневежской тюрьмы:

Жандарм! Ты глуп, как тысяча ослов!

Меня ты не поймешь, напрасно разум сила:

Как это я из всех на свете слов

Милей не знаю, чем Россия?..

2. Подвиг народа (по роману Ю.В. Бондарева «Горячий снег»)

Война - огромная, длиной во всю человеческую жизнь, а точнее - в двадцати миллионов жизней, нашла свое отражение и в произведениях Ю.В. Бондарева.

«Мы не боялись трагедий, - скажет Ю. Бондарев, осмысляя литературу, созданную поколениями писателей - солдат, - мы писали о человеке, очутившемся в самой нечеловеческой обстановке».

Беспрецедентным был сам военный театр. Не только физически - протянувшийся через огромный континент, рассекший его кровоточащим рубцом. Еще важнее, что он рассек планету и человечество на два мира: за одним были вандализм, призрак тысячелетней ночи, гибель порабощенного человечества, узаконенное палачество, за другим - возможность свободной, достойной жизни.

Великая Отечественная война 1941-1945 гг. неизмеримо подняла сознательную мысль человека, понимание им связи личности и общества в критический для страны час. Поэтому защита Родины стала делом не одной только армии, а всего народа.

Война 1941-1945 гг. уже многие годы привлекает неизменное активное внимание, она родила литературу, которая не убывает, хотя и уходит (можно сказать ушло) поколение воевавших; она уже проделала ту великую работу в сознании и памяти народа, которая обещает появление шедевров, созданных и талантом тех, для кого минувшая война будет историей, прошлым отцов и дедов.

Прошли десятилетия, прежде чем артиллерист Бондарев, а затем и писатель Бондарев, увидел истинный масштаб сражений, участником которых он был. Время ушло вперед, прожита большая жизнь, но память настойчиво возвращает художника к драмам войны, к опыту войны.

Три книги Юрия Бондарева о войне: «Батальоны просят огня», «Последний залп» и роман «Горячий снег» - целостный и развивающийся мир, достигший в «Горячем снеге» наибольшей полноты и образной силы. Первые повести, самостоятельные во всех отношениях, были вместе с теми как бы подготовкой к роману, быть может еще не задуманному, но живущему в памяти, в глубинах подсознания.

2.1 «Человек, очутившийся в самой нечеловеческой обстановке»

Роман «Горячий снег» отличается прямой, обнаженной связью сюжета с подлинными событиями Великой Отечественной войны, с одним из ее решающих моментов. Жизнь и смерть героев романа, сами их судьбы освещаются тревожным прожектором подлинной истории, и все обретает особую весомость, значительность. Не о чуде взялся рассказывать нам писатель, а о деле рук человеческих; все доступно взгляду и воображению художника, и трагедия вершится внутри победного военного сюжета, она поднимает цену этой победы, ибо сострадание и скорбь наши безмерны.

В «Горячем снеге» герои Ю. Бондарева оказались под Сталинградом, южнее блокированной советскими войсками 6^й армии Паулюса, в леденящем декабре 1942 года, когда одна из наших армий выдерживала в приволжской степи таранный удар танковых дивизий фельдмаршала Манштейна.

Только осмыслив до конца выдающуюся роль этой армии в сражении под Сталинградом, а, следовательно, и в истории войны, можно было написать «Горячий снег» столь широко, а не просто дать панораму войны.

«Горячий снег» - это недолгий марш выгрузившейся из эшелонов армии Бессонова и бой, так много решивший в судьбе страны; это стылые морозные зори, два дня и две нескончаемые ночи. В романе мы видим образ вставшего на войну народа в еще небывалой до того у автора полноте выражения, в богатстве и разнообразии характеров, а вместе с тем и в целостности. У героев Ю. Бондарева жизнь не делится на свою и чужую, именно на войне они «поняли смысл ответственности за жизнь других».

Только совокупно понятые и принятые эмоционально как нечто единое, при всей разнице чинов и званий, герои романа составляют образ сражающегося народа. Этот образ представлен фигурами молодых, так близких автору лейтенантов - командиров артиллерийских взводов, а также лицами из народа, - вроде Чибисова, наводчика Евстигнеева или ездового Рубина и старшими офицерами, как комдив полковник Деев или командующий армией генерал Бессонов.

2.2 Командующий армией генерал Бессонов

В романе Бессонов предстает личностью крупной, достоверной и человеком «на все времена». Это он после Военного совета выбрал труднейшую судьбу для своей армии, потому как «другого решения пока не видел».

Испытание характера Бессонова в Ставке чрезвычайно: ведь на карту поставлена не карьера генерала - Бессонов не из тех, кто озабочен карьерой, - речь идет о том, как войдет сама жизнь Бессонова в то великое, единственное дело, равного которому нет на святой для него, попираемой чужими армиями земле. Бессонов остается самим собой, он прям и неуступчив даже в обстоятельствах, когда не уступить кажется невозможным; понимая грозящую ему самому опасность, он говорит справедливые, независимые слова о безвинно пострадавших в недавнем прошлом товарищах, вчерашних военачальниках.

Наверное, поэтому, вспомнив о потрясенном, поддавшемся панике танкисте и гневе по этому поводу Бессонова, мы лучше поймем бремя ответственности командарма. Тут уместно вернуться к эпизоду, в котором Бессонов среди ночи, на марше, сталкивается с поддавшимся панике танкистом.

Три танка - в пробоинах, с потерями в экипажах - оказались на пути выгружающихся у теплушек солдат Бессонова; солдаты замерли вокруг нетрезвого лейтенанта - танкиста («Танкист втягивал воздух через ноздри, плакал беззвучно…») и генерал почувствовал, «как нечто ядовитое, словно сама паника, черной тенью витает в воздухе…».

Приказ Бессонова, отданный жестким, беспощадным голосом, - арестовать танкиста и передать как труса, в трибунал, - приказ, в котором, по словам автора, уже «звучала неотвратимость вынесенного приговора», продиктован не жестокостью, а военной необходимостью. Этот приказ - как звучный удар камертона, как предвестник будущих тяжких потерь и небывалого по ярости боя. Суровость приказа, а за ним и почти неизбежного приговора заставляет сжаться сердце, но не бросает тени на нравственность Бессонова.

Бессонов сам выбрал труднейшую позицию в сложившихся обстоятельствах: его армия двигалась навстречу танкам Манштейна без отдыха, она как бы уже вела свой бой, была несвободна, и генерал был несвободен принять решение, которое могло бы хоть в малой степени деморализовать армию.

Но танкиста не отдали под трибунал. За него вступился Веснин, умный, неторопливый, уравновешенный, член Военного совета армии Веснин. Он попросил за танкиста не «по должности», не потому, что он добрее Бессонова. У Веснина, не так поглощенного, как Бессонов, делами армии, нашлось время вглядеться в танкиста, постичь его натуру, разглядеть в нем отдельного человека, прочесть в его потрясенности, в глазах, подведенных чернотой гари, в движении запекшихся подрагивающих губ - сознание вины, стыд, смертную тоску не по жизни, а по возможности вернуться в бой, туда, откуда он, по собственному несчастливому выражению, только что «вырвался».

И Бессонов отменяет свой приказ. Хотя Бессонову очень тяжело от того, что вызвал в людях страх, а может, и покорность перед страхом, он хочет верить танкисту - только еще хочет верить, в отличие от Веснина, который поверил.

Ю. Бондарев логикой, эмоциональным взрывом этого эпизода обращает нас к тому, чему посвящен весь роман: как ни сурова война и неумолимо ее требования сражаться и умирать, жизнь в бою проникнута человечностью; человеческое - справедливое, милосердное, доброе - уходит из людей только вместе с дыханием. Едва ли танкист, отчаявшийся было и отчаянно ринувшийся к передовой, спасен от смерти, - скорее всего, он найдет ее там, где погибли его товарищи по отдельному танковому полку. Но теперь он будет свободен умереть, свободен выбрать свою участь, гордую, мужественную, разделить судьбу других солдат, - а смерть в бою уже не назовешь насильственной.

2.3 Война и человеческие судьбы

Ю. Бондарев рисует персонажей романа реальными, живыми людьми, в которых всегда остается возможность тайны, внезапного озарения, глубина непознанного. Перед нами весь человек, понятный, близкий, а между тем нас не оставляет ощущение, что прикоснулись мы только к краешку его духовного мира.

Комиссар Веснин, глядя на грузовик, сброшенный с моста на речной лед, говорит: «Какое все-таки война чудовищное разрушение! Ничто не имеет цены». Чудовищность войны более всего выражается в убийстве человека. Но как высока цена отданной жизни - жизни, оборвавшейся в подвиге!

Всего два дня боя - кажется и головы не поднять, а если и можно чуть распрямиться за бруствером, то для того лишь, чтобы заряжать, целиться, бить по ползающим танкам, отдаться смертному бою, который и щели не оставляет для других мыслей. «Одни сутки, как бесконечные двадцать лет, разделяли их», - скажет автор о близких и нежных друзьях, Давлатяне и Кузнецове. Память Кузнецова «не освобождалась, держа в себе все, что произошло эти сутки: отвагу воевавших рядом люде, напряжении их душевных сил, готовность к подвигу, заботу о товарищах, о раненых или на минуту потерявших самообладание, гибель расчета Чубарикова, смерть Снегуренкова и Камысова, смерть Зои…

«Горячий снег» являет нам редкое слияние военных событий и человеческих судеб. С каждой новой главой и новым этапом сражения нашему читательскому зрению прибавляется остроты и ясности.

Командующий дивизией полковник Деев выслал вперед разведку, но сражение началось, а разведчики не возвратились. Уже их не ждут: между артиллерийскими позициями и наступающими немецкими танками - стена огня, земной ад, мерзлая степь перепахана снарядами и авиабомбами. Кажется, даже Деев, невольно ощущающий вину Деев, не ждет своих разведчиков… Но разведчик вдруг появляется: он идет по словам потрясенного Сергуненкова,- “ровно бешенный какой... идет, качается, кричит что-то…”, идет, а степь в огне, и даже за бруствером не укрыться солдату. Образ обмороженного, контуженого разведчика, последние силы которого сошлись теперь на одном - не потерять сознание, хоть ползком, но дойти до командира Деева, значителен, как выражение мужества и воли, что углубляет пространственную перспективу сражения.

И все-таки минута, в которую возник первый разведчик, не идет в сравнение с той, когда Чибисов стреляет в темноту, ползущую к огневой позиции фигуру, приняв ее за немца.

Теперь нет сомнения, что все живое впереди искромсано и убито, оно может существовать не иначе как за броней, внутри немецких танков, - все остальное сплющено, разорвано, сметено металлом. Но это приполз к своим второй разведчик - вопреки логике, разуму и воображению. От него мы узнаем, что впереди наших боевых позиций, в полукилометре, перед спуском в балку, в бомбовой воронке, ждут еще два обмороженных раненых разведчика, а с ними офицер - немец, захваченный еще на рассвете в штабной машине.

Скоро мы увидим разведчика и немца в воронке. Весь этот эпизод имеет важнейшее значение для романа и является психологической кульминацией повествование о судьбах таких персонажей, как Кузнецов и Зоя, Дроздовский и Уханов, Чибисов и Рубин. Здесь «доказывается» Дроздовский, его суетная, себялюбивая и оттого опасная в бою натура; здесь, словно в предчувствии гибели, Зоя уже сдерживает нежности к Кузнецову; здесь случается то, чего Зоя боялась более всего, - смертельное ранение в живот; здесь складывается фронтовое братство Кузнецова и Уханова; здесь мы узнаем и Рубина, его суровое яростное мужество, и начинаем понимать, что грубая его оболочка, внешняя нечувствительность души все-таки не выражают всей глубины его натуры.

Так горькие, досадливые слова о невозвратившейся разведке дают живые ростки. Разведчики не просто возникают - они прорастают. Мир населен, всюду люди - даже в этом аду, в разбитом в прах мироздании, - и живут они не по особым, продуманным жестокой войной законам. Для них так же если не вдвойне. Важны доброта и самоотречение, чистота помыслов и сострадание, понимание ближнего и совестливость, великое, дарящее жизнь и счастье чувство любви.

Быть может самое загадочное из всего выраженного в «Горячем снеге» мира человеческих отношений - это возникшая между Кузнецовым и Зоей любовь, ее романтическая протяженность. Война, ее крутость и кровь, ее сроки опрокидывающие привычные представления о времени,- только она позволила им стремительно пройти обычно столь долгие дороги. Любовь Кузнецова и Зои рассказала нам о войне - тихим и нежным голосом - никак не меньше, чем громовые залпы самой войны, чем ее нечеловеческий труд, так точно описанный в рамке.

Образ Зои как-то незаметно напомнил атмосферу книги, ее главные события, ее суровую, жестокую реальность женским началом, как бы пронизал ласковостью и нежностью. Ее доброты, ее терпения и участливости достает на всех. Она воистину сестра солдатам. А Кузнецов полюбил, и чем больше он хмурится, чем более резок он с Зоей, чем упорнее сопротивляется, тем очевиднее для нас, что сердце его полнится нежностью.

И когда Кузнецов рыдает одиноко, задушено и отчаянно, упав грудью на бровку траншеи, мы чувствуем в этом выражение прекрасной любви , так обидчиво утаенной им от Зои любви

А ведь это чувство складывается и завладевает им в те же короткие сроки марша и сражения, не оставляющие и мгновения на привычные для прозы лирические отступления. И начинается все с хмурости, с отчуждения, со смешной, словно бы безличной ревности к отношениям Зои и Дроздовского. А вскоре - так мало времени проходит! - самая поэтическая метафора названия романа как бы материализуется в страдании Кузнецова, потерявшего Зою: когда он, вытирая искаженное плачем лицо, «снег на рукаве был горячим от его слез».

2.4 Смерть на войне

В «Горячем снеге» мощно выражено понимание смерти - такой «расхожей» на войне смерти - как трагической единственности, как нарушения высшей справедливости и гармонии. Вспомни, как потрясенный Кузнецов смотрит на убитого Касымова: “Сейчас над головой Касымова лежал снарядный ящик, и юношеское безусое лицо его, недавно живое, смуглое, ставшее мертвенно-белым, истонченным жуткой красотой смерти, удивленно смотрело влажно-вишневыми полуоткрытыми глазами на свою грудь, на разорванную в клочья иссеченную телогрейку, точно и после смерти не постиг, как же это убило его и почему он так и не смог встать к прицелу. В этом невидящем прищуре Касымова было тихое любопытство к непрожитой своей жизни на этой земле и одновременно спокойная тайна смерти, в которую его опрокинула раскаленная боль осколков, ударившая в грудь в тот самый момент, когда он пытался подняться к прицелу. И в Кузнецова рождается не страх, а ненависть к возможному своему бессилию, если убьет или ранит его самого; и не стихающий ни на миг бой, действительность, равнодушная к гибели Касымова разжигает в Кузнецове “не подчиненную разуму неистовую злость, одержимость разрушения, болезненно нетерпеливую, отчаянную, похожую на бред, незнакомую ему раньше.

Еще острее ощущение Кузнецовым необратимости потери рядового Сергуненкова. Обнажен сам механизм его гибели - вопиет не только против войны, где смерть так обыденна, но и против недоброй человеческой силы, в сущности выражающей преступное равнодушие и бесчеловечность самой войны. Кузнецов оказывается свидетелем - только бессильным свидетелем - того, как Дроздовский послал на верную гибель Сергуненкова, - но он, Кузнецов, уже знает, что навсегда проклянет себя за то, что видел, присутствовал, а изменить ничего не сумел. Кинув напоследок своему командиру: «Видеть тебя не могу, Дроздовский!», Кузнецов бросился к ходу сообщения, чтобы поскорее ощутить неудержимую злость боя … Он вроде бы потерял особую и единственную ценность своей жизни, которая как бы не принадлежала ему, и значительность которой Кузнецов даже тайно от других не сумел бы взвесить в своем сознании. Он потерял чувство обостренной опасности и инстинктивного страха перед танками, перед смертью или ранением, перед всем этим стреляющим и убивающим миром, как будто судьбой была дана ему вечная жизнь, как будто все на земле зависело от его действий, от его решительной настроенности. Кузнецов возникает перед нами как натура живая и цельная, чья нравственная чистота и юношеский максимализм существуют не как упрек «погрязшему в грехах» человечеству, а как естественная частица простой и совестливый по самой природе жизни.

Но мы постигаем Кузнецова через множество жизненных связей, и напрасным было бы пытаться выделить среди них главные и неглавные: в движении этого образа, в нравственном совершенствовании Кузнецова, в раскрытии диалектики его души Ю. Бондарев выступает последователем толстовской школы. У Кузнецова, как у Андрея Болконского есть своя война, свой мир нравственности, а любовь поднимает его неизмеримо, бросает на все дополнительный свет, прекрасный и трагический. Этот прекрасный и трагический свет мы ощущаем и в финале «Горячего снега».

Познавая внутренний мир Кузнецова, мы видим, как рождается общность в натуре мужественной и самоотверженной. И не просто видим, но чувствуем, проникаясь его новой судьбой, как возникает «объединенность десятков, сотен, тысяч людей в ожидании еще неизведанного скорого боя», как затем все сливается в «нечто неистово-неудержимое, огромное, в потоке которого как бы уже не было отдельного человека с его бессилием и усталостью».

2.5 Зарницы Великой Победы

Двести дней обороняли советские войска город Сталинград.

Тридцать пять тысяч погибло на Мамаевом кургане наших солдат.

Сейчас, когда я пишу этот реферат, весь мир отмечает шестидесятую годовщину Победы в Великой Отечественной войне.

Но мне кажется, до сих пор остается загадкой, что же помогло нашему народу выстоять и победить в этой войне. Может, это наш русский характер, может, любовь к Родине, а может, ненависть к фашизму и свободолюбие.

За время войны было сложено немало песен и стихов, зовущих на борьбу с фашизмом. Я родился в мирное время и не могу сказать, что чувствовали люди сороковых, когда слушали песню «Вставай, страна огромная! Вставай на смертный бой!».

Но и сейчас, когда звучит эта песня, в жилах стынет кровь, а гордость за свою Родину, за свою Россию ощущается острее.

Я грожусь тем, что именно мой народ победил фашизм.

Что была повержена фашистская Германия, что был красный флаг над Рейхстагом, что была Великая Победа.

Все это было! И никто у нас этого не отнимет!

Литература

1. Русская литература ХХ века. 11 кл. Учебник для общеобразовательных учреждений в 2 ч. В.А. Чалмаев. М.: Просвещение, 2004 г.

2. Великая Отечественная война в прозе 70-80-х годов. Я.С. Духан. Ленинград «Знание», 1982 г.

3. Статья «Одно сражение и вся жизнь. А.М. Борщаговский»

4. Во славу павших, во имя живущих. М. Сильников. Москва, «Молодая гвардия», 1985 г.