Пушкин в творчестве Цветаевой, Ахматовой, Блока

План

Введение

1. Пушкин в творчестве М. Цветаевой

2. Пушкин в творчестве А. Ахматовой

3. Пушкин в творчестве А. Блока

Заключение

Список литературы

Введение

Тема «Пушкин в творчестве Марины Цветаевой и других поэтов» обширна, аспекты ее исследования разнообразны: образ Пушкина в творчестве поэтов, пушкинские темы и мотивы в поэзии, влияние Пушкина на творческое развитие отдельных поэтов. Существует ряд интересных работ общего характера, рассматривающих влияние пушкинской традиции на советскую литературу (особенно в связи с проблемой народности), и более конкретных -- о специфике усвоения пушкинской традиции отдельными поэтами.

«Творчество Пушкина, -- писал В.В. Томашевский, -- воздействовало на дальнейшую литературу двояким образом: как совокупность его произведений и заключающихся в них мотивов, образов, картин, проблем и идей и как некая единая художественная система», отмечая при этом, что все же «наиболее существенным в воздействии Пушкина на русскую литературу XIX в. является воздействие его художественной манеры в целом». Б.В. Томашевский. Пушкин, кн. 2. Изд. АН СССР, М.--Л., 1961, стр. 423, 433.

Истинное наследование пушкинской традиции требует новаторского ее продолжения. Не сходство сюжетов, образов или метрики определяют степень творческой близости к Пушкину. «Критерием для определения отношения той или иной школы или отдельных поэтов к традициям пушкинской поэзии является только одно -- усвоение и продолжение принципиальных основ ее художественной системы». Б.С. Мейлах. Вопросы литературы и эстетики. Изд. «Советский писатель», Л., 1958, стр. 226.

Лучшие поэты “серебряного века” сформировались под влиянием музы великого русского поэта, вобрали в себя все лучшее, что привнес в русскую поэтическую традицию Александр Сергеевич Пушкин.

Цель реферата - проанализировать влияние творчества А.С. Пушкина на творчество М. Цветаевой, А. Ахматовой, А. Блока.

1. Пушкин в творчестве М. Цветаевой

Осмысление судьбы русской поэзии и своего места в ней закономерно приводит Цветаеву к теме А.С. Пушкина. Советская критика назойливо подчёркивала реализм и общедоступность наследия писателя, эмиграция выдвигает своего А.С. Пушкина - государственника и русофила.

В такой ситуации А.С. Пушкин, созданный Мариной Цветаевой, противостоял обоим лагерям.

В отношении Цветаевой к А.С. Пушкину, в её понимании А.С. Пушкина, в безграничной любви к поэту самое важное - это твердая убеждённость в том, что влияние А.С. Пушкина должно быть только освободительным. Причина этого - сама духовная свобода А.С. Пушкина. В его поэзии, его личности М.И. Цветаева видит освобождающее начало, стихию свободы. Нельзя не считаться с её убеждением: поэт - дитя стихии, а стихия - всегда бунт, восстание против слежавшегося, окаменелого, пережившего себя.

Когда Марина Цветаева писала об А.С. Пушкине, она твёрдой рукой стирала с него «хрестоматийный глянец». По-настоящему, в полный голос, Марина Цветаева сказала о своем А.С. Пушкине в замечательном стихотворном цикле, который был опубликован в эмигрантском парижском журнале «Современные записки» в юбилейном «пушкинском» 1937 году. Стихи, составившие этот цикл, были написаны в 1931 году, но в связи с юбилеем, как видно, дописывались -- об этом свидетельствуют строчки:

К Пушкинскому юбилею

Тоже речь произнесём…

Нельзя не учитывать особых обстоятельств, при которых были написаны «Стихи к Пушкину» - атмосферы юбилея, устроенного А.С. Пушкину белой эмиграцией. Именно белоэмигрантская литература с большим рвением стремилась к тому, чтобы превратить А.С. Пушкина в икону, трактовала его как «идеального поэта» в духе понятий, против которых так яростно восстала в своих стихах Марина Цветаева: А.С. Пушкин - монумент, мавзолей, гувернёр, лексикон, мера, грань, золотая середина.

Цикл Цветаевой «Стихи к А.С. Пушкину» наполнен явными и скрытыми реминисценциями из самых различных литературных произведений - и из текстов XIX века, и из текстов современников Цветаевой.

Стихотворение «Бич жандармов, Бог студентов» опровергает образ А.С. Пушкина как «русского бога». Если А.С. Пушкина воспринимать как «русского бога», то образ его становится знаком вневременной «золотой середины», застывает, становится вершиной. Но А.С. Пушкин не общерусский, не бог, а живой человек. Будучи живым человеком, он не может быть критерием меры.

А.С. Пушкин в стихотворениях цикла -- самый вольный из вольных, бешеный бунтарь, который весь, целиком--из меры, из границ (у него не «чувство меры», а «чувство моря») -- и потому «всех живучей и живее»:

«Уши лопнули от вопля:

«Перед Пушкиным во фрунт!»

А куда девали пекло

Губ - куда девали бунт?

Пушкинский? уст окаянство?

Пушкин - в меру Пушкиньянца!»

«Отношение Цветаевой к Пушкину -- кровно заинтересованное и совершенно свободное, как к единомышленнику, товарищу по «мастерской». Ей ведомы и понятны все тайны ремесла Пушкина -- каждая его скобка, каждая описка; она знает цену каждой его остроты, каждого слова» Кукулин И. «Русский Бог» на rendez - vous (О цикле М.И. Цветаевой «Стихи к А.С. Пушкину») // Вопросы литературы. - 1998. - № 5 - С. 122 - 137.

. «Литературные аристархи, арбитры художественного вкуса из среды белоэмигрантских писателей в крайне запальчивом тоне упрекали Цветаеву в нарочитой сложности, затрудненности ее стихотворной речи, видели в ее якобы «косноязычии» вопиющее нарушение узаконенных норм классической, «пушкинской» ясности и гармонии» Орлов В. Н. Сильная вещь - поэзия! - М., 1981. С. 5. Подобного рода упреки нисколько Цветаеву не смущали. Она отвечала « пушкиньянцам», не скупясь на оценки («То-то к пушкинским избушкам лепитесь, что сами -- хлам!»), и брала А.С. Пушкина себе в союзники:

Пушкиным не бейте!

Ибо бью вас - им!

В «Стихах к Пушкину» речь идёт о поэтическом творчестве, а не о нравах и состоянии общества. К поэтическому творчеству критерии внешней логичности неприемлемы.

Причины нетрадиционного видения Цветаевой А.С. Пушкина - в самобытном характере личности Марины Цветаевой, в особенностях её мирочувствия. Не думать над объектом, будь то человек или другая реалия, а чувствовать его, не осязать, а внимать и принимать в себя, поглощать душой, утоляя эмоциональную жажду. Отсюда, возможно, и особый надрыв, «безмерная» эмоциональность. То, чего не было у А.С. Пушкина, с которым в данной ситуации сравнивается Марина Цветаева.

Не реальность, а нереальность является обычно у Марины Цветаевой поводом к творчеству. Белкина М.И. заметила, что в отношении Марины Цветаевой этот закон работал непреложно: «Главное в жизни М. И. Цветаевой было творчество, стихи, но стихи рождались от столкновения её с людьми, а людей этих и отношения с ними она творила, как стихи, за что жизнь ей жестоко мстила…» Белкина М. И. Скрещение судеб. - М.: Книга, 1988. - 528с.. Эта «месть жизни» была, вероятно, следствием того, что Марина Цветаева предпочитала творчество любви. Она отказывалась принимать людей такими, какими они представали перед ней, но творила их «по своему образу и подобию», более того - она, разочаровавшись, неистово презирала своё «творение».

Её волнуют вопросы обусловленности судьбы какими - то скрытыми причинами, поэтому в очерке «Мой Пушкин» Марина Цветаева осуществляет вскрытие подтекста некоторых произведений поэта, вскрывает слои художественных смыслов. В очерке об А.С. Пушкине Марина Цветаева опирается на действительность своего собственного жизненного опыта.

Цветаева так и пронесла через всю жизнь, с детства и до зрелости, образ своего А.С. Пушкина, который соответствовал большинству требований, предъявляемых ею к правдивому, бессмертному русскому поэту.

Существует совсем не много произведений, в которых так убедительно, с таким тонким пониманием было бы сказано о народности А. С. Пушкина. А тот факт, что говорит это большой русский поэт, во много раз повышает цену сказанного.

Очерк «Пушкин и Пугачев» Марина Цветаева написала уже на исходе своего эмигрантского полубытия, когда прошли долгие годы тяжких заблуждений, непоправимых ошибок, мучительных сомнений, слишком поздних прозрений.

Очерки Цветаевой замечательны глубоким проникновением в самую суть Пушкинского творчества, в «тайны» его художественного мышления. Так писать об искусстве, о поэзии может только художник, поэт. Меньше всего это похоже на «беллетристику», но это художественно в самой высокой степени.

Таким образом, можно сделать вывод, что стихия поэтического дышит в пушкинских очерках Марины Цветаевой. В них она такой же своеобычный и уверенный мастер, слова, каким была в стихах, такой же вдохновенный, поэт со всей присущей ей безмерностью чувств -- огненным восторгом и бурным негодованием, всегда страстными и нередко пристрастными суждениями.

2. Пушкин в творчестве А. Ахматовой

Творчество Пушкина, его гений были одним из источников вдохновения великой поэтессы “серебряного века” Анны Ахматовой. Влияние его творчества на Анну Ахматову особенно сильно не только в силу обстоятельств, но и той огромной любви, которую питала поэтесса к Пушкину.

Каковы же были названные выше обстоятельства? Дело в том, что Анна Ахматова -- царскоселка. Ее отроческие, гимназические годы прошли в Царском Селе, теперешнем Пушкине, где и сейчас каждый невольно ощущает неисчезающий пушкинский дух. Те же Лицей и небо, и так же грустит девушка над разбитым кувшином, шелестит парк и мерцают пруды...

Анна Ахматова с самого детства впитала воздух русской поэзии и культуры. В Царском Селе написаны многие стихи ее первого сборника “Вечер”. Вот одно из них, посвященное Пушкину:

Смуглый отрок бродил по аллеям,

У озерных грустил берегов,

И столетие мы лелеем

Еле слышный шелест шагов.

Иглы сосен густо и колко

Устилают низкие пни...

Здесь лежала его треуголка

И растрепанный том Парни.

В этом стихотворении отразились особенности восприятия Анной Ахматовой Пушкина -- это и живой человек (“Здесь лежала его треуголка”), и великий русский гений, память о котором дорога каждому (“И столетие мы лелеем еле слышный шелест шагов”).

Муза возникает перед Ахматовой в “садах Лицея” в отроческом облике Пушкина -- лицеиста-подростка, не однажды мелькавшего в “священном сумраке” Екатерининского парка. Мы ощущаем, что ее стихи, посвященные Царскому Селу и Пушкину, проникнуты неким особенным чувством, которое можно даже назвать влюбленностью. Не случайно лирическая героиня ахматовской “Царскосельской статуи” относится к воспетой великим поэтом красавице с кувшином как к сопернице.

Я чувствовала смутный страх

Пред этой девушкой воспетой.

Играли на ее плечах

Лучи скудеющего света.

И как могла я ей простить

Восторг твоей хвалы влюбленной...

Смотри, ей весело грустить

Такой нарядно обнаженной.

Сам Пушкин подарил бессмертие этой красавице:

Урну с водой уронив, об утес ее дева разбила.

Дева печально сидит, праздный держа черепок.

Чудо! Не сякнет вода, изливаясь из урны разбитой;

Дева, над вечной струей, вечно печальна сидит.

Ахматова с женской пристрастностью вглядывается в знаменитое изваяние, пленившее когда-то поэта, и пытается доказать, что вечная грусть красавицы с обнаженными плечами давно прошла. Вот уже около столетия она втайне радуется своей завидной и безмерно счастливой женской судьбе, дарованной ей пушкинским словом и именем... Можно сказать, что Анна Ахматова пытается оспорить и сам пушкинский стих. Ведь ее собственное стихотворение озаглавлено так же, как и у Пушкина, -- “Царскосельская статуя”.

Это небольшое ахматовское стихотворение критики относят к одному из лучших в поэтической пушкиниане. Потому что Ахматова обратилась к нему так, как только она одна и могла обратиться, -- как влюбленная женщина. Надо сказать, что эту любовь она пронесла через всю свою жизнь.

Известно, что она была оригинальным исследователем творчества Пушкина. Ахматова так писала об этом: “Примерно с середины двадцатых годов я начала очень усердно и с большим интересом заниматься... изучением жизни и творчества Пушкина... “Мне надо привести в порядок мой дом”, -- сказал умирающий Пушкин. Через два дня его дом стал святыней для его родины... Вся эпоха стала называться пушкинской. Все красавицы, фрейлины, хозяйки салонов, кавалерственные дамы постепенно начали именоваться пушкинскими современниками... Он победил и время и пространство. Говорят: пушкинская эпоха, пушкинский Петербург. И это уже к литературе прямого отношения не имеет, это что-то совсем другое”.

А. Ахматовой принадлежат многие литературоведческие статьи о Пушкине: “Последняя сказка Пушкина (о "Золотом петушке")”, “Адольф” Бенжамена Констана в творчестве Пушкина”, “О "Каменном госте" Пушкина”, а также работы. “Гибель Пушкина”, “Пушкин и Невское взморье”, “Пушкин в 1828 году” и другие.

Любовь к Пушкину не в малой степени определила для Ахматовой реалистический путь развития. Когда кругом бурно развивались различные модернистские направления, поэзия Ахматовой порой выглядела даже архаичной. Краткость, простота и подлинность поэтического слова -- этому Ахматова училась у Пушкина. Именно такой, подлинной, была ее любовная лирика, в которой отразились многие и многие судьбы женщин, “великая земная любовь”:

Эта встреча никем не воспета,

И без песен печаль улеглась.

Наступило прохладное лето,

Словно новая жизнь началась.

Сводом каменным кажется небо,

Уязвленное желтым огнем,

И нужнее насущного хлеба

Мне единое слово о нем.

Ты, росой окропляющий травы,

Вестью душу мою оживи, --

Не для страсти, не для забавы,

Для великой земной любви.

Итак, в творчестве Анны Ахматовой происходит активный процесс утверждения и творческого усвоения пушкинской традиции, составляющей существенную основу всего развития отечественной литературы.

3. Пушкин в творчестве А. Блока

«Хранимое с малолетства, веселое имя -- Пушкин» Блок пронес через всю жизнь. Еще семнадцатилетним юношей Блок в ответ на вопрос: «Мои любимые поэты -- русские?» первым поставил имя Пушкина: «Пушкин, Гоголь, Жуковский». М.А. Бекетова. Ал. Блок и его мать. Изд. «Петроград», Л.--М., 1925, стр. 67.

Существовавшая точка зрения на отношение Блока к Пушкину не совсем верна. Считается, что на раннее творчество Блока оказывали преимущественное влияние Жуковский, Лермонтов, Фет, а к Пушкину он приходит позже, при этом ссылаются обычно на цикл стихов «О Прекрасной Даме». См.: Л. Гроссман, Собр. соч. в 5 томах, т. IV, М., 1928, стр. 288--290; И. Розанов. Александр Блок и Пушкин. «Книга и пролетарская революция», 1936, № 7, стр. 125--132. Но ведь в этот цикл вошла только часть стихов, созданных им, и юношеская лирика представлена очень немногими стихами. В юношеской же лирике Блока 90-х годов влияние пушкинского творчества ощущается постоянно: в эпиграфах, взятых из произведений Пушкина, в знакомых нам словесных оборотах («тайный пламень», «младая тень», «мятежная юность»), в метрической организации стиха (тяготение к четырехстопному ямбу). Чаще всего перекличка с Пушкиным принимала у раннего Блока форму вариации на те или иные близкие ему по настроению мотивы и мысли творчества великого поэта («Мэри», «Счастливая пора, дни юности мятежной», «Как мимолетна тень осенних ранних дней» и др.). Но пока это сходство было внешним, ученическим и не означало глубокой внутренней принципиальной близости.

В период мистического постижения «души мира», отъединенноети от «прозы жизни» 1899--1904 годы Блок воспринимает Пушкина в традиционной для символистов интерпретации как поэта «чистого искусства». Пушкинское противопоставление поэта черни Блок в соответствии со своими эстетическими взглядами доводит до противопоставления поэта земной жизни вообще («Отрешись от любимых творений», «От людей и общенья в миру»). Эта тема по разному варьируется в ряде его стихотворений. Некоторые из них отдельными мотивами и деталями перекликаются с Пушкиным. Так, например, стихотворение Блока «Не доверяй своих дорог...» очень близко по теме и образам пушкинскому стихотворению «Поэту». В центре стихотворения образ поэта, бегущего толпы, утверждающего право на творческую свободу. Сближает эти стихотворения и образ оскверненного толпой храма. Параллель пушкинским строкам «И плюет на алтарь, где твой огонь горит...» блоковские строки «Они погасят твой чертог, разрушат жертвенник заветный». Своеобразную вариацию на стихотворение Пушкина «Пророк» представляют стихи Блока «Какой-то вышний серафим». Здесь не только образно-тематическая перекличка (поэт, пустыня, серафим), но и сходство размера -- и тем характернее разница в решении темы. Понятно, что идейная концепция «Пророка» («Глаголом жги сердца людей») в это время неприемлема для Блока, и если измученный одиночеством поэт у Пушкина обретает мужество, превращается в пророка, то лирический герой блоковского стихотворения остается одиноким и бессильным («Повсюду мертвая пустыня...»).

Период поэтической зрелости Блока, совпавший с напряженным и сложным периодом жизни России между двух революций, связан с существенной переоценкой ценностей. Через статьи, письма, заметки Блока (1907--1917 году) проходит мысль об ответственности писателя перед народом, мысль о жизненной пользе искусства. См. статьи «Генрих Ибсен», «Вечера искусств», «Три вопроса», «О театре», «Вопросы, вопросы и вопросы» и др. (А.  Блок. Собр. соч. в 8 томах, т. 5, Гослитиздат, М.--Л., 1962). «Перед русским художником, -- писал он, -- вновь стоит неотступно этот вопрос пользы. Поставлен он не нами, а русской общественностью, в ряды которой возвращаются постепенно художники всех лагерей». А. Блок, Собр. соч. в 8 томах, т. 5, стр. 237.

Естественно, что эти изменения во взглядах Блока на сущность и задачи современного искусства сказались и в его отношении к Пушкину. Если в начале творчества Блоку всего важнее в Пушкине был мотив «Служенье муз не терпит суеты», то теперь для него особенно значима народность Пушкина, его гражданственность: «...мы любим русскую литературу, мы не отдадим уже никогда более ни Пушкина, ни Глеба Успенского; вот мы проявили всю эту великую любовь и великую готовность быть верными священным заветам великих теней прошлого; точно так же, как мы сейчас, в 1908 году, в Петербурге, от мокрых сумерек до беззвездной ночи горели огнем бескорыстной любви и бескорыстного гнева, -- точно так же горели этим огнем в том же Петербурге... в сороковых годах -- Герцен и Белинский, в пятидесятых -- Чернышевский и Добролюбов». Там же, стр. 335.

В письме к В. Розанову в 1909 году Блок писал: «Нам завещана в фрагментах русской литературы от Пушкина и Гоголя до Толстого, во вздохах измученных русских общественных деятелей XIX века, в светлых и неподкупных, лишь временно помутившихся взорах русских мужиков -- огромная... концепция живой, могучей и юной России... И если где такая Россия „мужает“, то, уж, конечно, -- только в сердце русской революции в самом широком смысле, включая сюда русскую литературу...». Там же, т. 8, 1963, стр. 277.

В этот период происходит новое творческое сближение Блока с Пушкиным в некоторых общих, очень существенных моментах. По-пушкински (в общем звучании) решается теперь Блоком тема поэта и народа. Поэт не противостоит жизни к тем более народу, но он страстно ненавидит и презирает тех, «кто так унижал мой народ и меня». Снова и снова обращается Блок к произведениям великого поэта, открывая в них все новую прелесть и глубину. Вот несколько его записей 1908--1910 годов: «„Онегина“ целиком следует выучить наизусть», А. Блок. Записные книжки. Гослитиздат, М., 1965, стр. 109. «Я... перечитал почти всю прозу Пушкина. Это существует», А. Блок, Собр. соч. в 8 томах, т. 8, стр. 289. «„Медный всадник“ -- все мы находимся в вибрациях его меди». А. Блок, Записные книжки, стр. 169. Поэта восхищает глубина психологизма Пушкина, ясность изображения душевных движений: «Перед Пушкиным открыта вся душа -- начало и конец душевного движения. Все до ужаса ясно, как линии на руке под микроскопом». Там же, стр. 138. И об этом пишет Блок в то время, когда сам стремится к полноте творческого осмысления жизни и человека. В дневнике 1911 года он записывает: «...нам опять нужна вся душа, все житейское, весь человек. Нельзя любить цыганские сны, ими можно только сгорать. Безумно люблю жизнь с каждым днем больше, все житейское простое и сложное...». А. Блок, Собр. соч. в 8 томах, т. 7, 1963, стр. 79.

Расширяется творческий диапазон поэта. Блок ищет новые формы, жанры, он мечтает о социально-бытовой поэме «с фабулой» -- жанре, необычайном не только для Блока, но и для символистской поэзии вообще. Он начинает работу над поэмой «Возмездие». И, конечно, не случайно обращение Блока именно к пушкинской традиции, «Евгению Онегину» и «Медному всаднику». Но, как всегда у большого поэта, усвоение традиции -- одновременно и ее преодоление. Такое усвоение, обогащая, не убивает творческой оригинальности. И даже в поэме «Возмездие» -- поэме, особенно близкой Пушкину по форме, стилю, отдельным образам, ощущается специфически блоковское в романтической концепции мира, в обостренно трагическом ощущении жизни.

К революции Блок приходит уже с определившимся отношением к Пушкину, который становится для него живым спутником жизни, глубоко чтимым и во многом близком. С ним он советуется, к нему обращается в минуты большого душевного волнения как обращаются к близкому человеку, чтобы пережить радость сопричастности общему чувству. Подлинное гражданское мужество проявил Блок после революции... В то время когда большая часть его товарищей по перу заняла враждебную позицию по отношению к революции, Блок выступил как поэт-гражданин, призывая «слушать музыку революции», «видеть то, что задумано... Что же задумано? Переделать все. Устроить так, чтобы все стало новым; чтобы лживая, грязная, скучная, безобразная наша жизнь стала справедливой, чистой, веселой и прекрасной жизнью». А. Блок, Собр. соч. в 8 томах, т. 6, 1962, стр. 12. Так писал он в статье «Интеллигенция и революция». И не случайно именно в этой статье он постоянно напоминает о традиции нашей литературы и о Пушкине. «Русские художники имели достаточно „предчувствий и предвестий“ для того, чтобы ждать от России именно таких заданий. Они никогда не сомневались в том, что Россия -- большой корабль, которому суждено большое плавание. Они, как и народная душа, их вспоившая, никогда не отличались расчетливостью, умеренностью, аккуратностью: „все, все, что гибелью грозит“, таило для них „неизъяснимы наслажденья“ (Пушкин)». Там же, стр. 13. У этих художников учился Блок мужеству, они укрепляли его веру в жизнь: «Пушкин, Гоголь, Достоевский, Толстой -- погружались во мрак, но они верили в свет. Они знали свет... Они знали, что рано или поздно все будет по-новому, потому что жизнь прекрасна». Там же.

За пятилетие (1917--1921 годы) Блок обращался к Пушкину сотни раз и чаще всего эти обращения были обусловлены современной литературной борьбой. Блок апеллировал к Пушкину как к союзнику в борьбе против формализма («Без божества, без вдохновенья») и против утилитаризации искусства («О назначении поэта»), а также в выступлениях, направленных против засорения литературного языка газетными штампами.

В 1921 году Блок выступил на торжественном собрании, посвященном 84-й годовщине со дня смерти Пушкина. «Наша память хранит с малолетства веселое имя -- Пушкин. Это имя, этот звук наполняет собою многие дни нашей жизни. Сумрачные имена императоров, полководцев, изобретателей орудий убийств, мучителей и мучеников жизни. И рядом с ними -- это легкое имя: Пушкин. Пушкин так легко и весело умел нести свое творческое бремя, несмотря на то, что роль поэта -- не легкая и не веселая; она трагическая...», Там же, стр. 160. -- так начал поэт свое слово о Пушкине и не случайно назвал это выступление «О назначении поэта». В этом выступлении мысли о Пушкине переплелись с размышлениями о сущности поэтического творчества, о взаимоотношениях искусства и действительности, о месте и назначении поэта в жизни. Можно спорить со многими положениями и выводами Блока, но глубина мысли и страстность чувства захватывают и заставляют обо многом задуматься.

Некоторые критики трактовали это выступление поэта как проповедь «чистого искусства». Такой вывод мог быть результатом существенной вульгаризации мыслей Блока. В речи явно ощущается склонность к трактовке искусства, как явления имманентного, рецидивы ранней символистской метафорической фразеологии («Хаос», «Безначальная стихия» и т. д.). Но мысли Блока о Пушкине, об отношении поэта к жизни гораздо сложнее первого тезиса, которым обычно оперируют критики. «Первое дело, которое требует от поэта его служение, -- говорит Блок вначале, -- бросить „заботы суетного света“», чтобы «в одиночестве собрать все силы и приобщиться к „родимому хаосу“». Там же, стр. 163. Этот тезис подкрепляется ссылкой на стихотворение Пушкина «Поэту». Но значит ли это, что Блок видит в Пушкине поэта, ушедшего от жизни в мир чистого искусства, и считает ли он вообще, что назначение поэта -- область такого именно искусства? Весь ход рассуждений поэта опровергает подобное предположение. Ведь касаясь своеобразия творческого процесса, Блок говорит не об одной его стадии (отъединенности), а о трех. Поэт живет жизнью всех («Среди детей ничтожных мира, быть может, всех ничтожней он»). Но поэту дано за повседневностью «провидеть» глубину, для этого необходима огромная внутренняя сосредоточенность, «потому что вскрытие духовной глубины так же трудно, как акт рождения». В этот период творческого акта нужна поэту уединенность. Но не менее важна и третья стадия -- внесения результата творчества в жизнь. И «Тайная свобода», о которой говорил Пушкин, отнюдь не понимается Блоком как свобода от жизни. «Мы знаем, что он требовал „иной“, „тайной свободы“. По-нашему она „личная“, но для поэта это не только личная свобода..., а гораздо бомльшая». Там же, стр. 166.

Вот почему свое понятие вдохновения Блок выражает пушкинским определением: «...вдохновение -- есть расположение души к живейшему принятию впечатлений и соображению понятий, следственно и объяснению оных». И рядом со словами «служение муз не терпит суеты» встают другие пушкинские слова, воспроизведенные Блоком еще в 1918 году в ответе на анкету «Что сейчас делать?». «Слова поэта суть уже его дела». О них он снова напоминает в своей речи «О назначении поэта»: «Похищенные у стихии и приведенные в гармонию звуки, внесенные в мир, сами начинают творить свое дело. „Слова поэта суть уже его дела“. Они проявляют неожиданное могущество: они испытывают человеческие сердца и производят какой-то отбор в грудах человеческого шлака; может быть, они собирают какие-то части старой породы, носящей название „человек“, части, годные для создания новых пород; ибо старая, по-видимому, быстро идет на убыль, вырождается и умирает». Там же, стр. 162.

Итак, осознание жизненной действенности искусства, укрепление волевого начала в творчестве Блока было важнейшим фактором его развития. И в утверждении этого волевого начала влияние Пушкина несомненно.

Заключение

Образ А.С. Пушкина для поэтов «серебряного века» стал символом России, Родины.

Очерки «Мой Пушкин», «Пушкин и Пугачёв», «Наталья Гончарова», а также цикл замечательных «Стихов к Пушкину» являются свидетельством особого интереса Марины Цветаевой к личности и творчеству поэта. Марина Цветаева наполняет имя Пушкина особым смыслом, своими эмоциональными ассоциациями, подчёркивая, что для неё А.С. Пушкин - «творческое сочувствие». Марина Цветаева выделяет в образе поэта «внутреннюю свободу» как главенствующую движущую силу, противопоставляющую творца - толпе.

«Бессмертие Пушкина в том, -- писал П. Антокольский, -- что его голос никогда не переставал звучать в русской поэзии, во всей русской культуре. Если он и изменялся как-нибудь, то, в противоположность очень многим, только в сторону полной узнаваемости». П. Антокольский. О Пушкине. Изд. «Советский писатель», М., 1960, стр. 19.

Образ А.С. Пушкина представляет собой культурный феномен, не имеющий аналогов в русской литературе. Образ поэта предстаёт в русской литературе «собранным» из отдельных черт, особо дорогих каждому автору, как из разноцветных камешков складывается мозаика.

Разные поэты идут каждый своей тропой к Пушкину и из многочисленных «мой» Пушкин складывается «наш» Пушкин. Из разрозненного противоречия возникает единое.

Список литературы

1. Антокольский П. О Пушкине. - М.: Советский писатель, 1960.

2. Бекетова М.А. Ал. Блок и его мать. - Л.--М.: Петроград, 1925.

3. Белкина М.О. Скрещение судеб. - М.: Книга, 1988. - 528с.

4. Блок А. Записные книжки. - М.: Гослитиздат, 1965.

5. Блок А. Собрание сочинений в 8 томах. - М., 1962.

6. Гроссман Л. Собр. соч. в 5 томах, т. IV. - М., 1928.

7. Зинедуллина М.В. Пушкинский миф в конце ХХ века. - Челябинск, 2001. - 243с.

8. Зубова Л. В. Наблюдения над языком цикла М. Цветаевой «Стихи к Пушкину». - «Studia Russica Budapestinensia», 1995. - 250с.

9. Карпушкина Л.А. Образ Пушкина в русской литературе XIX - нач. ХХ веков. Автореф.дис. на соиск. учён. степени канд. филолог. наук. - М., 2000.

10. Кукулин И. «Русский Бог» на rendez - vous (О цикле М. И. Цветаевой «Стихи к Пушкину») // Вопросы литературы. - 1998. - № 5 - С. 122 - 137.

11. Марина Цветаева Собрание сочинений в 7 - ми томах. М., 1994 - 1995.

12. Мейлах Б.С. Вопросы литературы и эстетики. - Л.: Советский писатель, 1958.

13. Орлов В.М. Сильная вещь - поэзия. - М., «Сов. писатель», 1981. 201с. /Вст. ст. к кн. М. Цветаевой «Мой Пушкин».

14. Поэтика русской литературы: /Пушкин. эпоха. Серебряный век./: Сб. науч. ст./Кубан. гос. ун - т; отв. ред. Степанов Л.А. - Краснодар,1999.- 183с.

15. Розанов И. Александр Блок и Пушкин // Книга и пролетарская революция. - 1936. - № 7.

16. Томашевский Б.В. Пушкин, кн. 2. - М.--Л.: Изд. АН СССР, 1961.