Иоганн Вольфганг Гёте

"Вильгельм Мейстер" послужил исходной точкой для "Штернбальда" Тика, "Люцинды" Фридриха Шлегеля, "Генриха фон Офтердингена" Новалиса. Романтикам импонировал отказ Гёте от борьбы с феодальной действительностью. Зато писателей "Молодой Германии", выражавших взгляды либеральной, оппозиционно настроенной по отношению к феодализму буржуазии, это последнее обстоятельство оттолкнуло от Гёте. Подходя к нему как к мыслителю и не находя у него (особенно у зрелого Гете) либерально-демократических идей, они сделали попытку развенчать его не только как писателя (Менцель: "Гете не гений, а лишь талант"; Винбарг: "Язык Гете - язык придворного"), но и как человека, объявив его "бесчувственным эгоистом, которого могут любить только бесчувственные эгоисты" (Гете Бёрне) (ср. с этим мнение К. Маркса, в противоположность Менцелю и Бёрне, сделавшего попытку объяснить мировоззрение зрелого Гете: "Гете не был в силах победить немецкое убожество, наоборот, оно победило его, и эта победа убожества над величайшим немцем есть лучшее доказательство того, что немецкое убожество не могло быть побеждено „изнутри“" (из ст. К. Маркса о книге Грюна "Гете с человеческой точки зрения", 1846)). Младогерманцев возмущало отсутствие в его произведениях призывов к борьбе за буржуазную демократию. Гуцков в памфлете "Гете, Уланд и Прометей" восклицает, обращаясь к ГЕТЕ и Уланду: "Что можете вы делать? Гулять при свете вечернего солнца. Где ваша борьба для водворения новых идей?" Гейне, исключительно высоко ценивший Гете как писателя, сравнивая в "Романтической школе" произведения Гете с прекрасными статуями, заявляет: "В них можно влюбиться, но они бесплодны. Поэзия Гете не порождает действия, как поэзия Шиллера. Действие есть дитя слова, а прекрасные слова Гете бездетны". Характерно, что столетний юбилей Гете в 1849 прошел по сравнению с шиллеровским (1859) весьма бледно. Интерес к Гете возрождается лишь в конце XIX в. Неоромантики (Ст. Георге и др.) возобновляют культ, кладут основание новому изучению Гете (Зиммель, Бурдах, Гундольф и др.), "открывают" позднего Гёте, которым почти не интересовались литературоведы истекшего столетия.

В России интерес к Гете проявился уже в конце XVIII в. О нем заговорили как об авторе "Вертера" (перевевод на русский язык в 1781), нашедшего и в России восторженных читателей. Радищев в своем "Путешествии" признается, что чтение "Вертера" исторгло у него радостные слезы. Новиков, говоря в "Драматическом словаре" (1787) о крупнейших драматургах Запада, включает в их число Гете, которого между прочим характеризует как "славного немецкого автора, который написал отличную книгу, похваляемую повсюду - "Страдания молодого Вертера". В 1802 появилось подражание роману Гете - "Российский Вертер". Русские сентименталисты (Карамзин и др.) испытали на своем творчестве заметное влияние молодого Гете. В эпоху Пушкина интерес к Гете углубляется, ценить начинают также творчество зрелого Гете ("Фауст", "Вильгельм Мейстер" и др.). Романтики (Веневитинов и др.), группировавшиеся вокруг "Московского вестника", ставят свое издание под покровительство великого немецкого поэта (который прислал им даже сочувственное письмо), видят в Гете учителя, создателя романтической поэтики. С кружком Веневитинова в поклонении Гете сходился Пушкин, благоговейно отзывавшийся об авторе "Фауста" (см. книгу В. Розова, Гете и Пушкин, Киев, 1908).

Споры, поднятые младогерманцами вокруг имени Гете, не прошли в России незамеченными. В конце 30-х г. появляется на русском языке книга Менцеля "Немецкая литература", дающая отрицательную оценку литературой деятельности Гете. В 1840 Белинский, находившийся в это время, в период своего гегельянства, под влиянием тезисов о примирении с действительностью, публикует статью "Менцель, критик Гете", в которой характеризует нападки Менцеля на Гете как "дерзкие и наглые". Он объявляет вздорным исходный пункт критики Менцеля - требование, чтобы поэт был борцом за лучшую действительность, пропагандистом освободительных идей. Позднее, когда его увлечение гегельянством прошло, он уже признает, что "в Гете не без основания порицают отсутствие исторических и общественных элементов, спокойное довольство действительностью как она есть" ("Стихотворения М. Лермонтова", 1841), хотя и продолжает считать Гете "великим поэтом", "гениальной личностью", "Римские элегии" - "великим созданием великого поэта Германии" ("Римские элегии Гете, перевод Струговщикова", 1841), "Фауста" - "великой поэмой" (1844) и т.п. Буржуазная интеллигенция 60-х г., выступившая на борьбу с дворянской Россией, не испытывала к Гете особых симпатий. Шестидесятникам была понятна нелюбовь младогерманцев к Гете, отрекшемуся от борьбы с феодализмом. Характерно заявление Чернышевского: "Лессинг ближе к нашему веку, чем Гете" ("Лессинг", 1856). Для буржуазных писателей XIX в. Гете - не актуальная фигура. Зато, помимо уже упомянутых дворянских поэтов пушкинской поры, Гете увлекались: Фет (переведший "Фауста", "Германа и Доротею", "Римские элегии" и др.), Алексей Толстой (перев. "Коринфскую невесту", "Бог и баядера") и особенно Тютчев (перевод стихотворения из "Вильгельма Мейстера", балладу "Певец" и др.), испытавший на своем творчестве очень заметное влияние Гете. Символисты возрождают культ Гете, провозглашают его одним из своих учителей-предшественников. При этом Гете-мыслитель пользуется не меньшим вниманием, чем Гете-художник. В. Иванов заявляет: "В сфере поэзии принцип символизма, некогда утверждаемый Гете, после долгих уклонов и блужданий, снова понимается нами в значении, которое придавал ему Гете, и его поэтика оказывается в общем нашею поэтикою последних лет" (В. Иванов, Гёте на рубеже двух столетий). В первые годы революции интерес к Гёте падает. В настоящее время Гиз приступает к изданию большого академического собрания сочинений Гете, приуроченного к столетнему юбилею со дня смерти поэта.