Экспериментальная оценка эстонских калек носителями русского языка (на материале глаголов приобретения)

Чтобы впоследствии можно было правильно интерпретировать результаты эксперимента, анализирующего проникновение эстонских калек в русский язык учащихся, сначала нужно определить основные понятия и рассмотреть, как в данном эксперименте понимается процесс калькирования. Кальку можно определить как буквальный перевод с языка-донора на языкреципиент лексемы или словосочетания, то есть в широком смысле "заимствование чужого значения в родной форме" [Рихтер 1919, 86]. В этом смысле калька противопоставляется заимствованиям, которые можно разделить на "заимствование чужой формы и чужого значения" и "заимствование чужой формы для выражения своего значения". Данные определения свойств понятий калька и заимствование, конечно, не являются единственно верными. Более того, не все исследователи согласны с разграничением данных понятий и считают кальку частным случаем заимствования. Например, Э. Хауген делит иноязычные слова на три типа, ставя кальки в один ряд с другими иноязычными словами: 1. полностью соответствующие прототипам в языке-доноре; 2. частично состоящие из иноязычных элементов; 3. семантические заимствования, то есть кальки [Haugen 1950]. Л.П. Крысин рассматривает разные классификации заимствований и калек, которые чаще всего сосредоточиваются на разных свойствах заимствований и калек, например, на их форме ("своя" форма - калька, "чужая" форма - заимствование) или на их структуре по принадлежности языковому уровню (фонетические, морфологические, лексические, синтаксические заимствования) [Крысин 2004, 18-24]. При описании рассматриваемого эксперимента ключевой характеристикой является семантика коллокаций, поэтому определение кальки Л.П. Крысиным как "семантического заимствования" очень точно передает ее свойства и удобно для анализа полученных результатов. Согласно предложенной Л.П. Крысиным классификации, основными типами калек являются лексические, словообразовательные, семантические и сочетаемостные, причем в современном русском языке "преобладают кальки семантические и сочетаемостные, а главным их источником является английский язык (преимущественно в его американском варианте)" [Крысин 2002, 31]. В данной статье на основе экспериментальных данных будут рассматриваться семантические и сочетаемостные кальки в русском языке (язык-реципиент) под влиянием эстонского (язык-донор).

Так как при образовании семантических и сочетаемостных калек используются уже существующие лексические единицы, то такие кальки представляет собой, условно говоря, привычную для носителя языка форму и могут быть идентифицированы носителем языка по новой для этих лексических единиц семантике. Однако на практике исследователи сталкиваются со второй проблемой определения калек, упомянутой выше, согласно которой изменения семантики лексических единиц могут быть вызваны как внешним влиянием на язык, так и его собственными внутренними процессами. В некоторых случаях эти две причины могут переплетаться, образуя более сложный процесс, и под внешним влиянием лексические единицы возвращают свою утраченную семантику: "<...> существование своего и чужого в языке представляет собой довольно сложный симбиоз перехода из одной категории в другую (прежде всего, освоение чужого), взаимодействия в некоторых случаях определенной поддержки чужим своего" [Кюльмоя 2016, 122].

В эксперименте респондентам были предложены для анализа искусственно созданные кальки, а организован эксперимент специально так, чтобы часть калек выглядела естественно и такие кальки могли бы быть восприняты как допустимые для языка коллокации, но респонденты об этом не предупреждены. С одной стороны, для организаторов эксперимента проблемы определения своего и чужого и проблемы идентификации калек в общем возникнуть не должно. С другой стороны, можно допустить, что искусственно созданная калька совпадет по значению с существующей в языке коллокацией. В таком случае даже искусственно созданные кальки должны быть предварительно проверены на предмет совпадения с допустимыми коллокациями.

Коллокация, ее значение и коллокационная нормативность

Если при исследовании калек установить акцент на их семантике, то семантика калек определяется точно так же, как и семантика обычных коллокаций. Здесь следует отметить, что описываемый эксперимент является частью исследования глаголов приобретения в русском и эстонском языках, следовательно, речь в эксперименте идет именно о глагольных коллокациях. Лексическое значение определяется путем анализа окружения слова и, главным образом, его сочетаемости [Апресян 1974], поэтому семантика слова и словосочетания неразрывно связаны. Более того, понятие языковой нормы, принятое в современном англоязычном языкознании и основанное на корпусном анализе, практически ставит знак равенства между нормой, то есть "правильным" употреблением, включающим также семантику, и ее иллюстрациями, то есть коллокациями [Hanks 2013, 91-96]. Поэтому проблема идентификации калек также становится проблемой определения правильной семантики коллокаций. То есть, если носитель языка не может распознать кальку, он также не может правильно распознать и новое лексическое значение, которое появилось с использованием этой коллокации. Другими словами, калька становится калькой, если она может быть идентифицирована. Если же калька не может быть идентифицирована в принципе или воспринимается частью носителей языка как естественное словосочетание, то в таком случае калька, как правило, просто становится новым незамеченным значением уже имеющейся в языке коллокации.

Как известно, словари всегда опаздывают при описании современного языка, поэтому неудивительно, что и носители языка не всегда уверены, существует ли в языке то или иное значение, которое предлагает им калька. Однако проблема в данном случае не сводится к плохой осведомленности носителей языка. Неполнота словарей, которые физически не смогли бы включить абсолютно все возможные значения, а, следовательно, и все варианты сочетаний для той или иной лексемы, не позволяет безошибочно проверить словосочетание на нормативность. Так, для удобства изучения языка были созданы различные словари-справочники, целью которых является демонстрация наиболее употребительных глагольно-именных сочетаемостных норм и в некоторых случаях их валентности [Kaarma, Kulmoja 1984; Дерибас 1979; Денисов, Морковкина 1983]. Представляя эстонско-русский учебный словарь, авторский коллектив так описывает свою цель: "Эстонско-русский учебный словарь" отличается от существующих эстонско-русских словарей принципами составления словарных статей, что обусловлено его активной направленностью. Авторы пытаются по возможности полно показать в словарной статье поведение слова в тексте, его сочетаемость. Сделана попытка проиллюстрировать вариативность того или иного смысла. Большинство словарных статей содержит большой набор словосочетаний, в том числе и идиоматических, раскрывающих значение заглавного слова" [Kaarma, Kulmoja 1984, 6]. Другими словами, авторы попытались систематизировать наиболее употребительные коллокации, а не просто отдельные слова, которые будут востребованы при изучении эстонского языка. Подобная идея активного словаря, заключающаяся в понимании лексического значения как коллокации, а не одиночной лексемы, позднее была реализована в "Активном словаре русского языка" под редакцией Ю.Д. Апресяна. Однако далеко не все допустимые коллокации отражены в таких словарях-справочниках, да и в любых других словарях, включая "Активный словарь русского языка".

Поэтому последней надеждой установить допустимость употребления коллокации становится языковая норма. В данном случае языковую норму можно охарактеризовать тем, что она формирует правило для оценки коллокации на нормативность без необходимости перечисления в словарях всех возможных вариантов употребления. К сожалению, коллокационным нормам уделено мало внимания в современном языкознании, и проблема кроется в сущности языковой нормы.

С одной стороны, понятие языковой нормы является довольно простым и общепризнанным: "В первом приближении языковая норма - это то, как принято говорить и писать в данном обществе в данную эпоху. Иначе: норма - это совокупность правил выбора и употребления языковых средств (в данном обществе в данную эпоху). Понятие нормы неразрывно связано с понятием литературного языка. Литературный язык и называют часто языком нормированным" [Беликов, Крысин 2001, 24]. С другой стороны, как подчеркивает А.М. Пешковский, существует два существенно различающихся взгляда на язык: объективный и нормативный [Пешковский 1964, 231-241]. Объективный взгляд на язык - это взгляд исследователя, который призван зафиксировать и описать реально существующие языковые факты, не давая им своей оценки и не разделяя наблюдаемые процессы на "правильные" и "неправильные", на "хорошо" и "плохо". Нормативный взгляд на язык - это взгляд учителя, поборника правил и норм, призванного незамедлительно выносить вердикт и делить языковые факты на "черное" и "белое", на "правильно" и "неправильно". А.М. Пешковский очень убедительно доказывает, что язык всегда живет своей жизнью и меняется, нравится ли это его исследователям и пользователям, или нет, а понятия "правильно" и "неправильно", относящиеся к оценке языковых фактов, являются крайне условными.

В то же время язык меняется очень быстро, также меняется и языковая норма. Если бы языковой нормы не существовало и язык менялся бы бесконтрольно быстро, то относительно быстро диалекты стали бы разными языками и люди просто перестали бы понимать друг друга, как и последующие поколения носителей изменившегося языка перестали бы понимать литературные произведения, написанные несколько поколений назад [Горбачевич 1989, 23-33]. Для сдерживания бесконтрольного развития языка защитникам его стабильного состояния приходится выбирать из увеличивающегося количества вариантов старых и новых языковых конструкций эталонные, которые будут признаны языковой нормой. Такой выбор всегда является субъективным и основан на апелляции к авторитетным пользователям языка, то есть, как правило, к авторам классической литературы: "Норма определяется степенью употребления при условии авторитетности источников" [Истрина 1948, 19].

Однако вариативность употреблений среди авторитетов тоже не является редкостью, и при выработке языковой нормы лингвистам все равно приходится принимать решение самостоятельно. Критерии такого выбора эталонных употреблений тоже являются предметом лингвистических исследований, имеют свою методологию и спорные вопросы, но для данной статьи достаточно того, что выработка языковой нормы, так или иначе, является субъективной. Для понимания функционирования языковой нормы гораздо важнее тот факт, что литературный язык максимально абстрагирован от внеязыковой ситуации по сравнению с диалектами и жаргонами, являясь неким усредненным языком, понятным всем носителям его разных вариантов: "Чем "литературнее" речь, тем меньшую роль играет в ней общая обстановка и общий предыдущий опыт говорящих. Чтобы убедиться в этом, достаточно сопоставить два полюса этой стороны речи: разговор крестьянина с женой об их хозяйстве и речь оратора на столичном митинге. Первые говорят только о том, что или перед их глазами или переживается ими сообща в течение всей жизни ежедневно; второй говорит обо всем, кроме этого" [Пешковский 1964, 240].

Другими словами, литературный язык и языковая норма как его частное проявление являются искусственно созданными языковыми конструктами, призванными обеспечить понимание между всеми носителями языка и его многообразных вариантов. Учитывая причины и специфику формирования языковых норм, не приходится удивляться, что они не полны и всегда опаздывают, так как языковая норма не создается заранее, предупреждая будущие изменения языка, а появляется в ответ на уже произошедшие изменения, постфактум признанные нежелательными.

Следует особо отметить, что такое классическое понимание функционирования языковой нормы на сегодняшний день существенно меняется в связи с активным развитием корпусной лингвистики. Если раньше языковая норма привязывалась к достаточно узкому кругу текстов, в основном, классической литературы, то сегодня корпусный анализ позволяет значительно расширить количество языкового материала. Тексты, включаемые в языковой корпус, также подвергаются предварительному отбору, а на смену картотекам с иллюстративными примерами пришел компьютер и интерактивный поиск вхождений. Но самым главным преимуществом языкового корпуса оказалась возможность сравнения количества употреблений между разными языковыми вариантами. То есть теперь лингвисты могут снять с себя ответственность выбора между двумя и более вариантами употребления, которые были зафиксированы в авторитетных источниках, тем, что сравнят количество употреблений для разных вариантов, и наиболее употребительный вариант будет считаться языковой нормой. В то же время от лингвистов требуется принятие решений при отборе найденных вхождений, для чего нужно быть уверенным, что все найденные употребления удовлетворяют критериям поиска и относятся к анализируемому языковому факту [Hanks 2013, 93]. Как уже было упомянуто, корпусная лингвистика ставит знак равенства между иллюстративным материалом отобранных для корпуса текстов и языковой нормой, но, к сожалению, корпус, как и совокупность авторитетных источников в "докорпусную" эпоху, также не может охватить весь язык целиком и ответить на все спорные случаи при проверке нормативности: "<...> если некое явление отмечено [в корпусе], то оно и правильно. Но именно этот тезис и является одновременно и самым сильным, и самым слабым местом в корпусном анализе. Такой подход упрощает обработку языкового материала и вместе с тем огрубляет ее" [Кронгауз 2005, 75].

Самой последней методологической попыткой увеличить количество анализируемого языкового материала стало использование систем интернет-поиска в целях лингвистического анализа, чему некоторые исследователи дали ироническое название Googleology [Kilgarriff 2007]. Фатальной проблемой такого использования систем интернет-поиска оказалась невозможность выдавать одинаковое количество результатов для всех устройств, на которых производится поиск. В ситуации, когда количество вхождений по каждому запросу может различаться на 30% для разных устройств, невозможно сформировать достоверную статистику языковых употреблений, как в случае с языковым корпусом. Однако в некоторых случаях количество вхождений можно замкнуть, ориентировав систему поиска не на весь интернет целиком, а на определенные сайты, что превращает систему интернет-поиска в подобие языкового корпуса, сформированного на основе одного или нескольких сайтов. Такой подход позволяет делать такие же достоверные выводы, что и языковой корпус, если принимать во внимание качество выбранных для анализа сайтов [Grieve et al. 2014].

К сожалению, при проверке языковых норм с помощью корпусов и систем интернет-поиска проблема неполноты охвата языка не уходит полностью, и в особо сложных случаях языковые корпусы и системы интернет-поиска тоже не могут обеспечить достаточный статистический материал для проверки коллокации на нормативность употребления [Григорьев 2019], [Григорьев 2020]. Тогда последним рубежом при острой необходимости проверки коллокации остается интроспекция исследователя, но, как было отмечено выше, кальки, которые можно назвать частным случаем проникновения ненормативной сочетаемости и ненормативной семантики в язык, иногда не могут быть достоверно определены и описаны путем установления происхождения. Более того, нормативная точка зрения на выбор списка "правильных" коллокаций лишь позволяет выбрать те из них, которые стали наиболее употребимыми в авторитетных источниках, но никак не освещает языковые процессы, благодаря которым это происходит.

Лингвистический эксперимент как средство определения калек

Дополнительным способом определения калек и ненормативной сочетаемости мог бы стать лингвистический эксперимент при условии его правильной организации. Определение лингвистического эксперимента может различаться в зависимости от целей и протокола, но в общих чертах лингвистический эксперимент следует понимать как "процедуру преднамеренного воспроизведения явления в таких условиях, которые позволяют обнаружить зависимость существования явления от тех или иных параметров" [Селиверстова 2004, 93]. Тогда лингвистический эксперимент предположительно мог бы установить на основе ответов респондентов, является ли коллокация калькой. Но так как идентификация калек не всегда возможна даже для исследователей, то от рядовых носителей языка в большинстве случаев должны поступать смешанные ответы, как и получилось в проведенном эксперименте. Однако даже если лингвистический эксперимент не позволяет безошибочно определять кальки, то при большом количестве участников на основе процентного соотношения положительных и отрицательных ответов такой эксперимент позволяет говорить о степени идентификации конкретной кальки носителями языка. Если два языка соприкасаются друг с другом, то на основе полученных данных можно говорить о возможности проникновения исследованных калек в язык-реципиент. Так как русский и эстонский языки находятся в непосредственном соприкосновении друг с другом на территории Эстонской Республики, то процент положительных ответов в ходе оценки искусственно созданных калек респондентами говорит о вероятности проникновения эстонских калек в язык русской диаспоры, а также в русский язык учащихся при изучении его как иностранного.

Как было указано выше, главная идея эксперимента, проведенного нами, - проверка искусственно созданных калек из эстонского языка на способность их идентификации носителями русского языка. На основе искусственно созданных калек из эстонского языка создавались предложения таким образом, чтобы с помощью окружения кальки исключить возможную омонимию. Так как коллокация и ее значение неразрывно связаны, то для охвата как можно более широкого количества возможных вариантов для глагола votma были рассмотрены его значения, указанные в словарях EVE и EKSS, в результате чего были отобраны 27 предложений. Для эксперимента выбраны те значения, которые нельзя перевести на русский язык с помощью эквивалентных глаголов брать \ взять; но вместо подходящего по значению глагола при переводе использовались именно глаголы брать \ взять, таким образом и были созданы кальки. Например, использованное в качестве иллюстрации предложение tootmisse on voetud uus mudel следовало бы перевести на русский язык как в производство внедрена новая модель, что и было отражено в словаре, но для создания искусственной кальки был использован прямой эквивалент эстонского глагола votma в русском языке и получилось предложение новая модель была взята в производство (см. таблицу 1).

По своей внешней реализации описываемый эксперимент является классической анкетойопросником для проверки истинности языкового явления, как было предложено О.Н. Селиверстовой [Селиверстова 2004, 123]. Разница заключается в том, что О.Н. Селиверстова предлагает на основе положительных и отрицательных ответов оценивать истинность или ложность языковых явлений, а именно семантики. В описываемом же эксперименте все предложения для анализа заведомо являются кальками из эстонского языка, а количество положительных и отрицательных ответов относительно возможности употребления таких коллокаций должно свидетельствовать о жизнеспособности данных калек в русском языке, предположительно в языке русской диаспоры Эстонии, а также в русском языке изучающих его как иностранный.

О.Н. Селиверстова считает, что количество участников в 12-15 человек достаточно для получения достоверных данных, однако отмечает: "При большом разбросе в результате опроса число информантов нужно увеличить" [Там же, 51]. "Качество" респондентов также должно быть оценено перед проведением эксперимента, чтобы могла быть составлена выборка на основе соответствия необходимым требованиям [Беликов, Крысин 2001, 192]. Так как при создании эксперимента предполагалось, что его результаты могли бы продемонстрировать степень устойчивости литературного языка к проникновению калек, то социальная принадлежность, пол и возраст респондентов не имеют значения, а определяющим качеством респондентов являются их языковые навыки. Очевидно, что при оценке нормативности коллокаций, респондентам необходимо быть носителями языка-реципиента, а не билингвами, чтобы исключить любую возможную интерференцию. В остальном это могут быть среднестатистические носители языка, через которых кальки и проникают в язык. Чтобы не спровоцировать критику относительно выбора респондентов, которых легко было бы обвинить в некомпетентности, проанкетированы русскоязычные студенты-монолингвы филологических специальностей РУДН, которые, как можно предполагать, застрахованы от неграмотных ответов, но не так хорошо должны идентифицировать кальки, как преподавательский состав. Из более 100 заполненных анкет была отобрана 81 анкета, и для каждой кальки составлено процентное соотношение положительных и отрицательных ответов (см. таблицу 2), отказы не вошли в статистику.

Большую часть калек - 17 из 26 вошедших в выборку примеров - можно считать успешно идентифицированными, так как в каждом случае их признали недопустимыми более 85% опрошенных, в некоторых случаях процент отрицательных ответов достигал 97-98%, но никогда не был равен 100%. Предложения под номерами 16 и 22 были оценены как недопустимые уже не таким большим числом респондентов: 81,48% и 71,6% соответственно. 4 кальки - предложения под номерами 8, 9, 12 и 24 - были признаны более чем в 30% случаев допустимыми: 40,74%, 30,86%, 44,44% и 38,27% соответственно. При количестве положительных ответов более 30% приходится говорить о неуверенной идентификации калек носителями языка. Но самыми яркими случаями являются кальки, которые были признаны более чем 60% опрошенных как допустимые: предложения 3, 4 и 20 получили 65,43%, 60,49% и 96,3% соответственно.

В предложениях 3 и 4 правильно было бы использовать хоть и разные, но семантически сходные глаголы: новая модель внедрена в производство и театр включил в репертуар новую пьесу. Очевидно, что глаголы внедрять и включать в данных контекстах также очень близки по значению к глаголам брать \ взять, из-за чего кальки и были оценены как допустимые таким большим процентом опрошенных. Интерес представляет предложение 20. С одной стороны, такой высокий процент положительных ответов на него мог бы говорить о том, что искусственно созданная калька случайно совпала с нормативной коллокацией. С другой стороны, в словарях и языковых корпусах не было найдено сочетание огонь не берет в значении нормально функционирует, а только в значении не вредит. Но для более объективной оценки данная коллокация нуждается в отдельном исследовании. Ниже приводятся коллокации, предложенные для оценки.

Таблица 1

Список предложений для эксперимента

Таблица 2

Соотношение положительных и отрицательных оценок нормативности

Диаграмма 1. Отношение отрицательных ответов к количеству калек