Реализация несобственно-прямой речи в художественных текстах, созданных для детей и подростков: жанровая обусловленность и функционирование

Размещено на http://www.allbest.ru

Реализация несобственно-прямой речи в художественных текстах, созданных для детей и подростков: жанровая обусловленность и функционирование

О.В. Марьина

А.А. Саганаева

В статье обращено внимание на функции несобственно-прямой речи в прозаических художественных произведениях, созданных для детей и подростков, в зависимости от жанровой принадлежности текстов. Отмечено разнообразие функций несобственно-прямой речи в повести, сказочной повести. Вторым, помимо повествователя, говорящим субъектом выступают как герои-взрослые, так и герои-дети / подростки. Определено, что несобственно-прямая речь в тексте повести представляет собой развернутое повествование, сообщающее о мыслях, переживаниях и состояниях героев, об их реакции на какое-то событие. Кроме того, несобственно-прямая речь является средством создания комического эффекта в тексте. Адресантом речи выступает как один субъект, так и группа лиц; в ряде случае установить, кому принадлежит речевая партия - не представляется возможным. Определено, что в текстах рассказов и сказок благодаря несобственно-прямой речи сообщается о физическом или эмоциональном состоянии героев. Адресантом чужой речи в рассказах выступает один из героев.

Ключевые слова: несобственно-прямая речь, функции несобственно-прямой речи, жанровая обусловленность, детская проза.

прямая речь художественный

Интерес к изучению несобственно-прямой речи (далее - НПР) как многоаспектного явления не прекращается на протяжении последних семидесяти лет и находит отражение в трудах отечественных исследователей (Е.Е. Беличенко, Г.И. Блинова, А.В. Бровиной, Л.С. Гагариной, И.И. Ковтуновой, М.К. Милых, О.В. Омелькиной, Л.А. Соколовой, И.В. Труфановой, Г.М. Чумакова и др.). Одним из первых на особую синтаксическую организацию НПР указывал В.В. Виноградов, считающий, что НПР - это такой способ изложения речи, при котором персонаж начинает говорить авторской речью, однако определенного синтаксического или пунктуационного её выделения не наблюдается [3, с. 33]. Лингвисты обращают внимание на соотношение НПР и внутренней речи (Н.П. Авдеева, О.А. Блинова, С.В. Коростова, О.П. Пучинина, Р.М. Салимова, Ю.В. Шарапова и др.). Е.Я. Кусько предлагает рассматривать следующие варианты НПР: внутренние рефлексии, внутренний монолог, поток сознания [12, с. 62-88]. К названным В.А. Кухаренко добавляет ещё два вида: внутреннюю реакцию и аутодиалог [13, с. 82]. Особый интерес исследователей вызывает изучение НПР в текстах, относящихся к разным функциональным стилям и жанрам (Д.И. Арзуманиян, Л.П. Боженко, И.В. Котельникова, А.В. Кулешова, В.В. Сысоева и др.). Рассматривая НПР в художественных текстах, исследователи отмечают, что она представляет собой взаимодействие речи автора и речи героев, диалектически сочетающих в себе авторское субъективное и реально-объективное начало, т.е. то, из чего читатели «делают достаточно разумные умозаключения» [11, с. 75]. Отдельным предметом изучения является установление функций НПР в текстах (Н.А. Загрядская, Н.Н. Машеро, В.П. Чередниченко, Ц. Чэнь и др.). Так, Н.А. Загрядская, исследуя функции НПР на материале англоязычной литературы, отмечает, что ведущей является функция «репрезентации эмоционального состояния персонажей» [8, 2019, с. 406]. По мнению Н.Н. Машеро, НПР является выразителем процесса вторичной коммуникации (пересказы- вательности) в русском художественном повествовании [15, с. 85].

Обращение к рассмотрению несобственно-прямой речи, представленной в художественных текстах, созданных для детей и подростков, вызвано несколькими причинами, основная из которых заключается в выборе материала: анализ имеющейся теоретической литературы показывает, что изучение НПР не велось на материале текстов для детей и подростков. Помимо этого, выбранный аспект изучения дает возможность определить особенности / разнообразие в реализации НПР.

Рассмотрим функции НПР в художественных произведениях, созданных для детей и подростков, в зависимости от их жанровой принадлежности.

В тексте повести «Чучело» В. Железникова выявляется несколько вариантов взаимодействия речи героя и речи автора. Повествование от 3-го лица и повествование от 1-го лица соединяются в том случае, когда необходимо сообщить о мыслях героя: Страх и ужас до крайней степени овладели

Николаем Николаевичем - подумать только, картины исчезли! Или Но ведь есть такие, у которых бьется, бьется и пробивается пытливая мысль, и это будет всегда! [7].

НПР позволяет передать реакцию на какое-то событие не только взрослых героев, но и героев- подростков. Так, появление Лены Усольцевой на Дне рождения Димки Сомова было настолько неожиданным, и выглядела героиня настолько необычно (Раньше лицо у нее было добрым, милым, отчаянным, жалким, а теперь оно было вдохновенно решительным), что передать резкую смену настроения от всеобщего веселья к состоянию «окаменели» позволяет НПР: В комнату ворвалась Ленка. Но какая!.. Неузнаваемая!.. [7]. На сближение авторской речи и речи героя, помимо восклицательных предложений, указывают вопросительные предложения: Мы стали обсуждать, кого мне позвать на свой день рождения, ведь начались каникулы и многие ребята уже разъехались. И потом, мы не знали многих телефонов и адресов. Кого же позвать? [5]. Вопросительное предложение - сигнал НПР, благодаря которому сообщается о неясность положения, в котором оказались персонажи.

НПР передает переживания героя / героев относительно сложившейся ситуации: Тот, кто никогда не возился с заболевшим джином, не может представить, какое это утомительное и хлопотливое дело.

Во-первых, возникает вопрос: где его держать? В больницу его не положишь, и дома на виду его тоже держать нельзя.

Во-вторых, как его лечить? Медицина рассчитана на лечение людей. При лечении джиннов медицина бессильна.

В-третьих, заразны ли для людей болезни джиннов? [14].

НПР позволяет передать мысль второго героя, о котором в данный момент думает первый герой: Дети в этой семье были такими бесшумными, что папа не сомневался: бдительной соседке они понравятся. Хотя, возможно, теперь она решит, что дети квартирантов сидят тихо, потому что во рту у них кляп или родители привязывают их к стульям [6].

НПР заключает в себе отношение к тому / оценку того, о чем читатель узнает из речи повествователя: Он лежал в постели, выпростав бороду из-под одеяла, и на всякий случай притворялся, что спит. А сам слушал. Тишина! [19]. Так оценивает обстановку герой - Писарь Чумичка, испытывая при этом чувство удовлетворения.

Разнообразие взаимодействия нескольких речевых слоев обусловлено тем, что в тексте повести представлено более одной сюжетной линии (нередко данный жанр называется «коротким романом»), больше героев в сравнении с текстами других жанров, персонажи имеют сложившееся мнение о других героях, ситуации в целом и в скрытой форме (посредством включения в авторскую речь) могут высказывать мнение о том, что их «волнует». В повести Д. Емца «Бунт пупсиков» НПР является стилевой чертой: благодаря данному типу чужой речи - соединению авторского повествования и повествования от лица героя создается комический эффект: Папа ощутил подвох и проснулся. Оказалось, что мама пытается сплести из виноградной лозы кресло-качалку, используя деревянные основания старого кресла, которое нашла в подвале. Рита же ходит с папиным телефоном, звонит по нему кому попало и кричит «Алло! Это я! Алло! Это я!». И слышно, как в трубке отзываются недовольные голоса разбуженных людей [6]. Благодаря использованию НПР создается комический эффект и в тексте повести Ю. Коваля «Куролесов и Матроскин подключаются»: И тут мы, конечно, должны отметить, что Васина душа была не права. Ну чего такого плохого работать в милиции? Ходи себе да арестовывай, кого надо. Никакого особого напряжения, не дрова колоть. Или трактористом - сидишь да пашешь! Красота! Неправа была душа, потрепанная выстрелом, вовсе не права [9].

Помимо этого, в тексте повести так же, как в тексте романа, могут быть «лирические отступления» автора - это размышления субъекта речи о факте, положении вещей, о которых сообщается в конкретный момент. Например, в фантастической повести Е. Велистова «Приключения электроника» при первом знакомстве читателя с героем, описывая его внешность, место, где он живет, автор использует сигналы НПР, которые переводят повествование с отстраненного в доверительное: Даже странно, как среди зданий-великанов мог так долго сохраниться последний островок старого города - Горохов переулок, с его низенькими домиками и такими маленькими дворами, что всякий раз, когда ребята затевали игру в мяч, обязател ьно разбивали окно [2]. В этом же фрагменте текста до того именовавшийся Сергеем Сыроежкиным герой становится Сережкой. С этого момента речь повествователя сменяется речью героя - Сережки: Целый день скачи, играй, прячься - и не надоест. А если и надоест - иди в мастерские, строгай, пили, работай сколько хочешь. Или отправляйся в залы отдыха, гоняй бильярдные шары, читай журналы, смотри на экран телевизора, что висит на стене, как огромное зеркало - на это указывает изменение видовременных форм глагола, наклонения глагола, парцелляция. Если в художественных текстах, созданных для взрослых, использование разговорных вариантов имен героев является стилистическим сигналом НПР, то в произведениях для детей и подростков такая форма достаточно распространена, считается «почти нормой» и обусловлена адресатом речи. В тексте Т. Крюковой «Женька Москвичев и его друзья» уже в названии повести герой именуется так, как к нему обращаются его друзья - Женька. Помимо него, героями оказываются Майка, Лёха, Шмыгунов - Шмыга, Петухов - Петух и др. [10].

Текст повести позволяет включать НПР, разную по объему: от части предложения (Публика оглядывалась, недоумевая: откуда же эти идут голоса? [18] до нескольких предложений / сложного синтаксического целого (Деда, конечно, мучили сомнения: как оставить дворец без присмотра? <...> и старик решился. Пусть внук другие музеи увидит, картины знаменитые посмотрит. Васнецова или Репина, например, как Иван Грозный убивает своего сына. Страшная картина! [1]. Таким образом повествование становится «наполненным»: оказываются понятными сомнения, мотивы поступков героев.

В некоторых случаях использования НПР в художественных текстах возможно установить, кто является говорящим: Ох, до чего не просто иметь внука-неслуху! Учишь его, учишь, воспитываешь, воспитываешь, на ушах стоишь, а толку чуть [1]. В повествовании есть указание на того, кто так думает, считает, - дедушка Барабан Барабаныч. В отдельных случаях невозможно назвать какого- то конкретно субъекта речи: Ребята, огорченные отсутствием Димки, основного вратаря, играли растерянно, вяло, и кто-то из них задел рукой мяч. Да еще где - на штрафной площадке! Вы понимаете, что грозит команде в таком случае! Ну конечно, одиннадцатиметровый! Это уже наверняка гол [18]. Адресантом НПР может оказаться как один из игроков команды, кто-то из болельщиков, так и любой человек, интересующийся футболом, разбирающийся в игре. В этом случае НПР имеет обобщенное значение.

В рассказах - меньшей, по сравнению с повестью, жанровой форме - использование НПР как формы передачи чужой речи имеет свою специфику, обусловленную и объемом литературного произведения, и возрастными особенностями читателей. Если тексты повестей предназначены для детей среднего и старшего школьного возраста, то рассказы - преимущественно для детей дошкольного возраста или младшего школьного возраста. А читатели данных возрастных групп в большинстве своем способны получать / воспринимать фактуальную, а не подтекстовую и / или концептуальную информацию [4]. Кроме того, достаточно часто повествование в рассказах представлено от 1-го лица (например, рассказы Н. Носова из цикла «Фантазеры», А. Соломатина из цикла «Фантастические рассказы», И. Пивоваровой из цикла «Рассказы Люси Синицыной» и др.), что не позволяет вести разговор ни о несобственно-прямой речи вообще, ни о функциях НПР в частности. Несмотря на это, даже в рассказах, созданных для детей младшего школьного возраста, встречаются показатели НПР. Однако вместо развернутых отрезков текста используются сочетания, отдельные предложения. В сказке К.И. Чуковского НПР - простое предложение: Но, к счастью, разбойник спал крепким сном. Храбрый Карудо схватил ключ и полетел что есть силы обратно в тюрьму. У, какой тяжёлый этот ключ! Карудо чуть не выронил его по дороге. Но всё же долетел до тюрьмы - и прямо в окно, к доктору Айболиту [20] - указывает на физическое состояние героя. НПР - простое предложение выделяется и в рассказе В. Осеевой «Скучно»: Посмотрел Ваня направо, посмотрел налево, задрал голову кверху. Скучно! Взял да и дёрнул за косичку Таню. Чужая речь позволяет понять эмоциональное состояние героя, в котором он находится в определенный момент жизни.

Так же, как и в случае с текстами повести, в рассказах встречается НПР, передающая внутреннюю речь героев: А Ваня о Петиных долгах и не думает, удивляется он: что это такое с товарищем случилось? [16].

НПР в тексте сказки К. Чуковского «Доктор Айболит» может быть продолжением прямой речи героя: - Скорее, скорее вперёд! - кричал доктор. - Медлить нельзя ни минуты. Ведь нас догоняют враги. Видите, они тоже бегут по обезьяньему мосту... Сейчас они будут здесь!

Скорее!.. Скорее!..

Но что такое? Что случилось? - и передает волнение, страх героя. Такое взаимодействие прямой речи повествователя и несобственно-прямой речи позволяет определить адресанта речи. Помимо этого, НПР может передавать радость, восторг героев. Например: Какое счастье! Вся улица белая! На улице снег!

А если улица белая, значит, белая мышка может спокойно гулять перед самым носом у кошки и кошка не увидит её [20]. Благодаря синтаксическим сигналам НПР создается ощущения счастья, которое испытывает маленькая героиня от вида снега.

В малых жанровых формах не во всех случаях однозначно можно установить отнесенность того или иного примера к НПР. Так, в рассказе Г. Остера «Как лечить удава» вопросительное предложение «Да и как бы он возражал?» лишь условно можно считать НПР. С одной стороны, оно передает сомнение героя-удава относительно создавшегося положения: Во рту у него была трава, и, кроме «мму», никакие возражения все равно не выговаривались, с другой стороны, это может быть и вопрос от повествователя, который до представленной ситуации «не проявлял себя». Точно так же неоднозначно можно охарактеризовать и следующий пример: «Мартышка совсем одна сидела под деревом и никак не могла решить, куда ей пойти. И с кем пойти» [17]. Функция данного предложения - показать внутренние сомнения мартышки: данный факт (с кем пойти) для нее важен - и это передано с помощью такого стилистического приема, как парцелляция. Однако, помимо данного факта, других показателей включения чужой речи в речь повествователя нет.

Итак, в художественных произведениях, созданных для детей и подростов, выявлены функции несобственно-прямой речи, изучение которых проводилось в зависимости от жанровой принадлежности текстов. Определено, что есть ряд универсальных функций, выделяемых не зависимо от жанровой принадлежности произведения: НПР содержит информацию о мыслях героя и его состоянии. При этом была описана функция, установленная только в тексте повести, сказочной повести - создание комического эффекта. Анализ фактического материала позволил выделить примеры, «условно» содержащие НПР.

На наш взгляд, настоящее исследование может внести вклад в формирование комплексного представления о НПР: имеющийся в работе материал позволил выявить ранее не изученные функции НПР.

Список источников и литературы

Бартенев М., Усачев А. Барабашка или обещано большое вознаграждение. М.: Самовар, 2015. 127 с.

Велистов Е. Приключения Электроника. М.: Школьная библиотека, 2018. 158 с.

ВиноградовВ.В. Проблемы русской стилистики. М.: Высшая школа, 1951. С. 33.

Гальперин И.Р. Текст как объект лингвистического исследования. М.: КомКнига, 2006. 144 с.

Гераскина Л. В стране невыученных уроков. М.: Школьная библиотека, 2017. 135 с.

Емец Д. Бунт пупсиков. М.: Эксмо, 2015. 256 с.

Железников В. Чучело. Повести. Рассказы. Барнаул: Анна Поом и К, 1993. 289 с

Загрядская Н.А. Функции несобственно-прямой речи в художественной литературе США начала XX века // Мир науки, культуры, образования. 2019. № 5 (78). С. 405-407.

Коваль Ю. Куролесов и Матрос подключаются. М.: Школьная библиотека, 2017. 110 с.

Крюкова Т. Женька Москвичев и его друзья. М.: Школьная библиотека, 2017. 113 с.

Кубрякова Е.С. О тексте и критериях его определения // Текст, структура и семантика. Т. 1. М., 2001. С. 72-81.

Кусько Е.Я. Проблемы языка современной художественной литературы. Несобственно-прямая речь в литературе ГДР. Львов: Вища школа, 1980. 208 с.

Кухаренко В.А. Интерпретация текста. М.: Просвещение, 1988. 192 с.

Лагин Л. Старик Хоттабыч. М.: Школьная библиотека, 2017. 220 с.

Машеро Н.Н. Функционирование несобственно-прямой речи в литературном нарративе в качестве воссоздающего элемента звучащей речи // Известия высших учебных заведений. Северо-Кавказский регион. Общественные науки. 2012. № 3 (169). С. 85-87.

Осеева В. Рассказы и сказки. М.: Школьная библиотека, 2013. 20 с.

Остер Г. Куда идет слоненок. М.: АСТ, Астрель. Тула: Родничок, 2007. 50 с.

Сергеев М. Волшебная калоша. М.: Эксмо, 2018. 190 с.

Успенский Э. Вниз по волшебной реке. М.: АСТ, Малыш, 2016. 128 с.

Чуковский К. Доктор Айболит. М.: АСТ, 2019. 120 с.

References

Bartenev M., Usachev A. Barabashka ili obeshchano bol'shoe voznagrazhdenie [Barabashka or promised a big reward]. Moscow: Samovar, 2015. 127 p. (In Russian).

Velistov E. Priklyucheniya Elektronika [Adventures of electronics]. Moscow: School Library, 2018. 158 р. (In Russian).

Vinogradov V.V. Problemy russkoj stilistiki [Problems of Russian stylistics]. Moscow: High School, 1951. P. 33. (In Russian).

Galperin I.R. Tekst kak ob"ekt lingvisticheskogo issledovaniya [Text as an object of linguistic research]. Moscow: KomKniga, 2006. 144 p. (In Russian).

Geraskina L. V strane nevyuchennyh urokov [In the country of unlearned lessons]. Moscow: School Library, 2017. 135 p. (In Russian).

Emets D. Bunt pupsikov [The mutiny of the pupsiks]. Moscow: Eksmo, 2015. 256 p. (In Russian).

Zheleznikov V. Chuchelo. Povesti. Rasskazy [Scarecrow. Narratives. Stories]. Barnaul: Anna Poom and K, 1993. 289 р. (In Russian).

Zagryadskaya N.A. Funkcii nesobstvenno-pryamoj rechi v hudozhestvennoj literature SSHA nachala XX veka [The functions of improper-direct speech in the fiction of the usa at the beginning of the XX century]. Mir nauki, kul'tury, obrazovaniya [The world of science, culture, education]. 2019. No. 5 (78). P. 405-407. (In Russian).

Koval Yu. Kurolesov i Matros podklyuchayutsya [Kurolesov and the Sailor are connected]. Moscow: School Library, 2017. 110 p. (In Russian).

Kryukova T. Zhen'ka Moskvichev i ego druz'ya [Eugene Moskvichev and his friends]. Moscow: School Library, 2017. 113 p. (In Russian).

Kubryakova E.S. O tekste i kriteriyah ego opredeleniya [About the text and the criteria for its definition]. Tekst, struktura i semantika [Text, structure and semantics]. Vol. 1. Moscow: 2001 Р. 72-81. (In Russian).

Kusko E. Ya. Problemy yazyka sovremennoj hudozhestvennoj literatury. Nesobstvenno-pryamaya rech' v literature GDR [Problems of the language of modern fiction. Improper-direct speech in the literature of the GDR]. Lviv: Vishcha's school, 1980. 208 p. (In Ukrainian).

Kukharenko V.A. Interpretaciya teksta [Interpretation of the text]. Moscow: Enlightenment, 1988. 192 p. (In Russian).

Lagin L. Starik Hottabych [Old man hottabych]. Moscow: School Library, 2017. 220 p. (In Russian).

Mashero N.N. Funkcionirovanie nesobstvenno-pryamoj rechi v literatumom narrative v kachestve vossozdayushchego elementa zvuchashchej rechi [The functioning of non-direct speech in the literary narrative as a recreating element of sounding speech]. Izvestiya vysshih uchebnyh zavedenij [News of higher educational institutions]. Severo-Kavkazskij region [The North Caucasus reg.ion]. Obshchestvennye nauki [Social sciences]. 2012. No. 3 (169). P. 85-87. (In Russian).

Oseeva V. Rasskazy i skazki [Stories and fairy tales]. Moscow: School Library, 2013. 120 p. (In Russian).

Auxerre G. Kuda idet slonenok [Where the elephant goes]. Moscow: AST, Astrel, Tula: Fontanelle, 2007. 50 p. (In Russian).

SergeevM. Volshebnaya kalosha [Magic galosha]. Moscow: Exmo, 2018. 190 p. (In Russian).

Uspensky E. Vniz po volshebnoj reke [Down the magic river]. Moscow: AST, Baby, 2016. 128 p. (In Russian).

Chukovsky K. Doktor Ajbolit [Dr. Aibolit]. Moscow: AST, 2019. 120 p. (In Russian).

Размещено на Allbest.ru