Когнитивно-лингвистический подход в понимании вербальной иронии

G. F. GIZATOVA, Associate Professor of the Chair of the Foreign and Russian languages of Ufa Law Institute of the Ministry of the Interior of Russia, Candidate of Philological Sciences (Ufa)

A COGNITIVE-LINGUISTIC APPROACH IN UNDERSTANDING VERBAL IRONY словесная ирония статья социальная сеть

Annotation. Traditionally, irony has been attributed to the fields of literature and rhetoric. The recent research claims that irony, along with many other literary paths, is used daily by people in their speech to achieve specific and predictable communicative goals. This article presents five different theories, the purpose of which is to explain the ironic discourse, as well as an analytical analysis of all its components. The paper analyzed the examples of verbal irony from various articles, pages of social networks, films, books in order to highlight theoretical assumptions to establish the similarities and the differences in ironic discourse.

Keywords and phrases: verbal irony, ironic discourse, principle ofcooperation, cognitive approach, speaker, addressee.

Целью данной статьи является анализ последних наиболее известных теорий словесной иронии. Статистика показывает, что в популярных телевизионных ток-шоу можно услышать четыре иронии каждые 30 минут. Так что, если смотреть телевизор два часа в день, можно услышать 5 800 ироний в год. А в британских и американских литературных произведениях можно встретить одну иронию каждые четыре страницы [1, с. 1220].

Ирония традиционно изучалась как фигура речи или мысли, в которой спикер произносит предложение прямо противоположное по смыслу тому, что он хочет передать. Более того, ирония изучается как еще один литературный троп, то есть высказывание, образный смысл которого отличается от буквального значения и должен быть расшифрован. Д. Уилсон объясняет, что «в метафоре, переносное значение - это улыбка или сравнение, основанное на буквальном значении; в иронии - противоположно буквальному» [2, с. 1723].

Аристотель был, вероятно, первым философом, изучившим юмор и указавшим на то, что для понимания иронических высказываний требуется более высокий уровень совершенства [3, с. 157]. та идея подкрепляется предположением Д. Уилсона, что «способность понимать простые формы иронии присутствует с шести или семилетнего возраста» [4, с. 1]. Кроме того, ученый утверждает, что словесная ирония может быть нарушена у людей с поврежденным правым полушарием (то есть у людей с аутизмом). На самом деле, адресат должен распознать намерения говорящего, в противном случае возникнет недоразумение, в силу чего общение не может быть успешным. Д. Уилсон также отмечает важность признания изречения ироничным: если у говорящего, используемого иронию в своем высказывании, есть сомнения относительно способности адресата понять смысл только на основании контекста, то оратор, как правило, предоставит дополнительные подсказки (иронический тон голоса, кривое выражение лица, преувеличение) [2, с. 1723].

Стоит отметить, что за последнее десятилетие интерес к иронии возрос, теперь она широко используется даже в рекламе. Л. Лагерверф отметил, что «в последнее время возросло использование неконгруэнтных элементов в рекламных объявлениях (ирония и сарказм), потому что рекламодатели убеждены, что эти элементы вызывают положительную реакцию у потребителей» [5, с. 1702]. Такая практика становится общепринятой, в связи с чем был разработан новый термин «шокирующая реклама» [6, с. 1]. Многие лингвисты утверждают, что словесная ирония используется не только в литературе, а также в повседневном языке, и, следовательно, она используется обычными люди, которые могут не знать об этом.

Д. Уилсон описал три отличительные характеристики иронических высказываний: 1) роль отношения; 2) нормативный уклон; 3) иронический тон голоса. Первая характеристика Д. Уилсона заключается в том, что отношение к иронии, более того, отношение ирони- ста, играет особую роль в достижении понимания ироничного высказывания. Ни П. Грайс, ни остальные классические риторики не считали это важным. Ирония и метафора изучались как практически равные инструменты. Однако для понимания метафоры не требуется особого отношения, в то время как характерные черты иронического высказывания могут быть насмешливыми, пренебрежительными или презрительными [7, с. 45-56]. Д. Уилсон также указывает, что нормативный уклон в использовании иронии заключается в том, чтобы критиковать или жаловаться на ситуацию, которая оказалась прямо противоположной ожидаемой. Автор теории добавляет, что необычно использовать иронию в контексте похвалы или приободрения.

Рассмотрим третью особенность, а именно иронический тон голоса. Д. Уилсон утверждает, что это необязательный намек на позицию ироника, которая «характеризуется плоской или невозмутимой интонацией, более медленным темпом, более низким уровнем высоты звука и большей интенсивностью, чем в соответствующих буквальных высказываниях» [7, с. 46]. Для анализа словесной иронии с лингвистической точки зрения мы проанализировали следующие теории: «Принцип сотрудничества» П. Грайса (1975) наряду с его разговорными принципами, «Теория вербального юмора» Аттардо, «Теория притворства» Кларка и Геррик (1984), «Теории релевантности» Спербера и Вильсона (1995), «Теория познавательной операции», разработанная Руис де Мендоса (2011).

П. Грайс обнаружил, что ораторы пытаются передать больше смысла в своих высказываниях, чем они фактически произносят. Если получателю не удалось декодировать высказывание, связь терпит неудачу. Разговорная импликатура - это имя, которое П. Грайс дает этому коммуникативному явлению. Грайс утверждал, что разговор может быть успешным, только если адресат сотрудничает. Сформулированный П. Грайсом «Принцип сотрудничества» гласит: «Сделайте свой разговорный вклад, как того требует ситуация, в которой происходит разговор, в соответствии с принятой целью и направлением» [8, с. 307-308].

В принципе сотрудничества П. Грайс выделяет постулаты, подразделяемые на четыре максимы количества, качества, отношения и способа. Первые три максимы - количество, качество и отношение - связаны с содержанием высказывания, тогда как четвертая - манеры - имеет отношение к тому, как говорящий конструирует сообщение.

Принцип количества фокусируется на том, сколько информации дает докладчик и разделен на две суб-максимы:

1. «Сделайте свой вклад таким же информативным, как требуется (для текущих целей обмена)» 2. «Не делайте вклад более информативным, чем требуется» [8, с. 307-308].

Качество, которое является вторым принципом, имеет дело с правдивостью речи говорящего: «Постарайтесь сделать Ваше высказывание истинным». Но П. Грайс разделил его на две части: «Не говори, что ты считаешь ложным» и «Не говори то, на что у Вас нет достаточных доказательств [8, с. 309-310]. Эта максима связана не только с отсутствием правдивости, но также и с отсутствием доказательств.

Третий принцип, «отношение», определяется следующим образом: «Будь

значимым». Максима способа определяется как «будь проницательным» и подразделяется на четыре суб-максимы:

1. «Избегайте неясности в выражениях».

2. «Избегайте двусмысленности». 3. «Будьте кратки». 4. «Будьте организованны».

Однако П. Грайс утверждает, что в его теории недостающим может быть тот факт, что ирония предполагает выражение «враждебного или уничижительного суждения, или чувства негодования или презрения» [8, с. 315-317]. Он заявляет о существовании большего количества максим, но не дает дальнейшего объяснения. В данном исследовании необходимо обратить внимание на два важных значения «Принципа сотрудничества» П. Грайса о разговорных максимах. Во-первых, ожидание создается как у говорящего, так и у адресата. Во-вторых, он предполагает, что эти максимы нарушаются с целью оказания определенного коммуникативного эффекта на адресата. Слушатель должен декодировать сообщение, чтобы понять его смысл, поскольку оно заключено в импликатуре. П. Грайс утверждает, что в контексте иронию следует понимать как пренебрежение или вопиющее нарушение максимы качества [8, с. 330-332].

Рассмотрим общую «Теорию вербального юмора», предложенную С. Ат- тардо. Как объясняет автор, он не меняет основные принципы этой теории, но включает в нее все юмористические тексты, как, например, те, в которых вовлечена ирония [9, с. 28].

В своей «Теории юмора по сценарию» В. Раскин выдвигает следующую гипотезу о шутках: «Текст может быть охарактеризован как текст с одной шуткой, если оба условия удовлетворены:

1) текст полностью или частично совместим с двумя разными сценариями;

2) два сценария, с которыми совместим текст, противоположны» [10, с. 99]. С. Аттардо объясняет, что сценарии, упомянутые в предыдущей цитате, также известны как кадры или сценарии. Ученый также утверждает, «что сценарий - когнитивная структура, усваиваемая говорящим, которая обеспечивает его информацией о данной сущности» [9, с. 32]. Поэтому мы можем предположить, что С. Аттардо рассматривает словесную иронию как вопрос познавательной деятельности. Для этой цели автор разработал пять новых ресурсов знаний. Первый - это язык, имеющий отношение к вербализации текста. Как заметил С. Аттардо, «язык несет ответственность за точную формулировку текста и за размещение функциональных элементов, которые его составляют» [9, с. 35]. В связи с этим автор акцентирует свое внимание на понятии перефразирования, потому что шутки могут быть сформулированы в огромном диапазоне и способны сохранять свое значение. Вторым ресурсом является описательная стратегия [9, с. 22]. «Любая шутка должна быть сыграна в какой-то нарративной организации». Третьим ресурсом является цель, направленная к получателю шутки. Четвертый - это ситуация, в которую введены все участники шутки (предметы, участники, инструменты и т. д.). Логический механизм является пятым ресурсом.

Автор отмечает, что каждая шутка основана на противопоставлении сценария, который может отличаться в зависимости от времени и места, в котором шутка пересказана. На этом этапе следует также упомянуть частный случай иронии. С. Аттардо подчеркивает необходимость расширения «Принципа сотрудничества» П. Грайса. Он утверждает, что первым важным моментом является предполагаемая способность адресата распознать неадекватность высказывания. После того как получатель признает нарушение принципа кооперации, а также реальное намерение говорящего, максима снова начинает действовать. С. Аттар- до постулирует супер-максиму, названную принципом наименьшего разрушения. Это супер-максима введена для минимизирования нарушений максим П. Грайса и сформулирована следующим образом:

1. Ограничьте нарушение принципов сотрудничества до минимально возможной разговорной единицы (одно высказывание, один разговорный ход, один речевой обмен).

2. Попробуйте связать весь блок, нарушающий принцип кооперации, с остальной частью высказывания.

3. Ограничьте нарушение принципа сотрудничества до минимально возможного.

4. Лгите в соответствии с ожиданиями вашей аудитории.

Кроме того, стоит упомянуть, что С. Аттардо объясняет иронию не только как пренебрежение вторым принципом качества, но также и как нарушение принципа релевантности или принципа поведения. Следствием всех этих утверждений является то, что как только слушатель признает ироническое отношение текста или высказывания, он «предполагает, что присутствует принцип релевантности, и актуальность иронии заключается в антифрастическом значении» [9, с. 115]. Другими словами, слушатель осознает свою необходимость расшифровки скрытого подразумеваемого значение для того, чтобы прийти к соглашению с задачей получения реального значения, передаваемого говорящим.

Основная идея, предложенная Х. Кларком и Р Герригом, - говорящий притворяется, что пытается выполнить речевой акт. Согласно «Теории притворства» Д. Уилсон указывает, что спикер иронического высказывания притворяется другим человеком, исполняющим его [11, с. 49]. По мнению Х. Кларка и Р. Гер- рига, получатель должен иметь способность понять, что оратор делает вид, что дает больше информации, чем то, что сказано, и выражает особое отношение к своему высказыванию. Однако эта теория не принимает во внимание другие возможные отношения, которые иронист мог бы попытаться выразить, такие как скептицизм, стоическое принятие, равнодушие или бесстрастность.

«Понятие теории актуальности» («Эхоическая теория» Спербера и Уилсона) заключается в логическом подходе к прагматике, а именно в объяснении, как слушатель определяет значение высказывания говорящего. Сторонники данной теории утверждают, что ожидания сами по себе являются высказыванием, а словесные выражения «достаточно точны и достаточно предсказуемы, чтобы направлять слушателя к значению говорящего». Теоретики утверждают, что словесная ирония тесно связана с понятием Эха [4, с. 2]. На самом деле «Теория релевантности» утверждает, что оба термина взаимозависимы. Кроме того, согласно этой теории ирония включает в себя базовое использование языка, интерпретацию и конкретную форму, толковательное использование (эховое использование). Д. Уилсон далее объясняет, что использование языка может быть описательным, когда он используется для представления состояний, которые возможны или реальны, или интерпретирующим, если язык используется для обозначения другого представления. Кроме того, он упоминает, что «более высокая степень метапрезентационной способности необходима при толковательном использовании, поскольку получатель должен признать дальнейшие намерения говорящего. При отличии словесной иронии от звукоподражательной насмешник молчаливо отвергает присвоенную мысль, как если бы это было ложным или неадекватным» [7, с. 1729]. Однако эта теория имеет серьезный недостаток. Спербер и Уилсон не идут дальше в объяснении иронии и не развивают свой эхогенный подход по одной причине, они не хотят предполагать, что ирония является результатом деятельности познавательных операций.

Рассматривая «Познавательную теорию» Руис де Мендоса, необходимо уточнить, что именно подразумевается под когнитивными операциями. Согласно Руису де Мендосе может быть два разных определения термина в зависимости от области, в которой мы находимся. В психологии познавательная операция - это любая познавательная деятельность, которая имеет определяемый эффект с точки зрения того, как мозг реагирует на потребность человека во взаимодействии с миром. «Зрителям остается сделать вывод, что мысли, которые они представляют, распознаются каким-то другим источником, чем оратор» [12, с. 328].

С этой точки зрения когнитивные операции не имеют ничего общего со значением представления. Они только видны как свойства человеческого мозга. Что касается иронии, то автор утверждает, что данная операция включает в себя повторение чьих-либо мыслей или убеждений, а также может произойти в заявленной речи. Чтобы отличить иронию от других упоминаний, основываясь на использовании языка, необходимо сочетать эхо с контрастированием, которое позволяет говорящему создать столкновение между отраженным убеждением и тем, что происходит в мире. Руис де Мендоса различает два разных типа иронии:

1. Nice day today! (Хороший день сегодня, да! (дождливая погода)).

2. Yeah, right, Mary is an angel! (Да, верно, Мария - ангел!)

В примере 1 контекстуальные подсказки необходимы для понимания иронии. Мы можем думать о говорящем, который ранее произнес, подумал или даже услышал, что воскресенье будет солнечным днем, но затем он узнает, что идет дождь. В этом конкретном случае ситуация представляет реальное положение дел (дождь), что противоречит предыдущей мысли или высказыванию. Согласно Руису де Мендосе, пример 2 использует не только иронию, но и метафору сходства, в которой «добро» представлено ангелом. Традиционный анализ этого примера доказывает, что ирония возникает из-за несоответствия между тем, что говорит спикер, и реальностью. Однако это объяснение не может отделить иронию от других употреблений языка, где также отражается вопиющее столкновение с реальностью, то есть случай занижения семантической составляющей.

Рассмотрим на основе этого примера полноту других теорий. Подход Грайса объясняет данный пример и тут же нарушает первую суб-максиму качества. В разговоре предполагается, что участники хотят донести сообщение. Вот почему, если слушатель находит что-то непонятное, он пытается решить дилемму. Следовательно, оратор, который произнес фразу в примере 1, хотел сообщить что-то еще, пренебрегая принципом.

Давайте теперь сосредоточимся на теории С. Аттардо, которая рассматривается его сторонником как продолжение нарушения максим П. Грайса. Предполагается, что слушатель верит в соответствующее намерение говорящего, и, следовательно, он хочет передать что-то за пределами буквального значения высказывания, которое полностью противоречит реальному сценарию. Важно отметить, что С. Аттардо не вводит идею противоречия или столкновения в объяснении иронии. На данный момент слушатель понимает реальное намерение говорящего, а затем он активирует все возможные последствия для декодирования высказывания. Согласно данной теории в примере 1 слушатель, вероятно, придет к выводу о том, что по какой-то причине оратор хотел провести прекрасный день, но фактически погода ужасная (что его беспокоит).

Следуя теории притворства, ироник делает вид, что совершает речевой акт, выражая свое отношение. Тем не менее эта теория утверждает, что слушатель должен иметь способность распознавать намерение говорящего. Соответственно, если получатель не понимает намерения ироника, связь прерывается. Что касается эхо-теории, высказывание 1 является ярким примером иронии, потому что это повторяет предыдущую мысль, от которой говорящий отмежевывается. Эта и предыдущая мысль могут быть признаны самим говорящим или другим человеком на подсознательном уровне. Что касается теории Руиса де Мендосы, пример 1 явно является отражением, где оратор повторяет предыдущую мысль. Контекст также является важной темой для иронии, чтобы быть понятым. Представьте, что спикер организовал пикник в субботу. Согласно прогнозу погоды день обещал быть солнечным. Тем не менее, суббота наступила, и идет дождь. Выступающий повторяет прогноз погоды, используя ту же формулировку, что и в прогнозе погоды, со скрытой иронией.

Пример 1 является не только эхом, но и противоречием. Существует столкновение между прогнозным отчетом и реальностью. Это столкновение - указатель на отношение говорящего, которое в предложении типа 1 является одним из скептицизмов. Кроме того, использование «да» усиливает ироническое отношение, давая больше подсказок для получателя, чтобы понять высказывание как ироничное. Теперь проанализируем примеры словесной иронии с точки зрения описанных выше теорий. Вербальную иронию можно разделить на две группы в зависимости от того, есть явное эхо или нет. Согласно Табернеро в первом случае нет необходимости в дополнительной информации, ирония построена на лингвистическом уровне. Однако в последнем случае требуется больше информации. Последний случай, следовательно, требует более тщательного изучения в связи с тем, что он может быть воспринят буквально, что порождает недопонимание.

Давайте теперь обратимся к новому примеру:

3. I can resist everything except temptation (Я могу сопротивляться всему, кроме искушения).

С точки зрения «Принципа кооперации» П. Грайса, говорящий не следует четвертой максиме способа, которая подразумевает проницательность говорящего. На самом деле говорящий не избегает неясности в выражениях, тем самым нарушая суб-максиму: 1. «Избегайте неясности в выражениях». Для правильного понимания этого высказывания необходимо определить термин «искушение». Слово «искушение» само по себе подразумевает «отсутствие сопротивления». В этом случае эхо основано на том, что я могу сопротивляться всему, что могут другие. Тем не менее оратор отрицает обоснованность мысли, когда он упоминает об исключении во второй части предложение. Помимо этого, особое отношение отражается оратором в попытке быть забавным и в его шутливом отношении, переданном без сарказма или любого другого негативного значения.

Таким образом, согласно проведенному анализу можно сказать, что словесную иронию можно разделить на две разные группы относительно понятия эхо: если эхо явное, ирония строится на лингвистическом уровне, тогда как если эхо не является явным, требуется больше контекстной информации. В некоторой степени примеры, где эхо явное, очень похожи по своему анализу. Для правильной интерпретации высказываний подобногорода адресату необходим контекст. Проанализировав «Принцип сотрудничества» П. Грайса мы выявили, что данная теория не в состоянии произвести достаточно подробное объяснение иронии.

Согласно исследованию, проведенному в данной работе, можно утверждать, что с помощью иронии говорящий просто делает вид о передаче речевого акта, прямо противоположного реальному. Кларк и Герриг в «Теории претензий» полагаются на способность получателя понимать реальный речевой акт, который пытается передать говорящий. Однако лингвистические маркеры, как, например, «да, верно», которые оба усиливают наличие иронии и помогают слушателю определить отношение говорящего, не упомянуты. «Эхо-теория» Спербера и Уилсона идет немного дальше в объяснении того, как создается словесная ирония. «Эхо-теория» утверждает, что для иронии необходимо, чтобы оратор повторил предыдущие мысли или высказывания, произведенные либо им самим, либо другим человеком. Однако этого недостаточно для полного объяснения словесной иронии. Д. Спербер и Д. Уилсон признают существование столкновения и утверждают - если есть столкновение или противоречие, это означает, что словесная ирония основана на когнитивных операциях. С другой стороны, теория Руиса де Мендосы начинается с того, что словесная ирония - результат умственных операций. Эта идея реализуется при анализе, потому что говорящий и слушатель нуждаются в базовых знаниях.

В процессе анализа было показано, что теория Руиса де Мендосы является наиболее точной и полной по нескольким причинам. Во-первых, как указал этот лингвист, словесная ирония строится на основе эха. Во-вторых, эхо само по себе не вызывает иронии; противоречия или столкновения между высказанным и реальным сценарием также необходимы. Наконец, это столкновение обычно сопровождается определенным отношением адресата к высказыванию говорящего в динамике.

Таким образом, в данной статье был проведен полный анализ последних наиболее известных теорий словесной иронии в рамках когнитивно-лингвистического подхода.

ЛИТЕРАТУРА

1. Чжу Хуэй Ю., Мяо Ю. Риторические устройства в диалогах Большого взрыва // Китайско-американское преподавание английского языка. 2012. № 9 (6). С. 1220-1229.

2. Уилсон Д. Прагматика словесной иронии: эхо или притворство? М.: Лингва, 2006. 1743 с.

3. Аристотель. Риторика. Нью-Йорк: Козимо, 2015. 553 с.

4. Спербер Д., Уилсон Д. Теория релевантности. Токио: Хитузи Сёбо, 2002. 170 с.

5. Lagerwerf L. Irony and sarcasm in advertisements: Effects of relevant inappropriateness // Journal of Pragmatics. 2007. № 39. S. 1702-1721.

6. Перес-Собрино П. Шоковая реклама: модели ограничения концептуального взаимодействия. М.: Лингва, 2014. 1653 с.

7. Уилсон Д. Понимание иронии: перспектива развития // Прагматика. 2013. № 59. С. 40-56.

8. Грайс П. Логика и разговор. Синтаксис и семантика / ред. П. Коул и Дж. Л. Морган. Нью- Йорк: Изд-во Оксфордского университета, 1975. 315 с.

9. Аттардо С. Юмористические тексты: семантический и прагматический анализ. Берлин - Нью-Йорк: Мутон де Грюйтер, 2001. 246 с.

10. Грабан Т. С. Помимо «остроумия и убеждения»: риторика, композиция юмор исследования. Первое исследование юмора / ред. В. Раскин. Берлин: Мутон де Грюйтер, 2008. 448 с.

11. Кларк Х., Герриг Р. О притворной теории иронии // Экспериментальная психология: общее. 2014. № 113. С. 121-126.

12. Руис де Мендоса. Метонимия и когнитивные операции. Амстердам - Филадельфия: Джон Бенджаминс, 2011. 328 с.

Размещено на Allbest.ru