Коми-пермяцкая лексика растительного мира в этнолингвистическом аспекте (на материале современных прозвищ)

Размещено на http://www.allbest.ru/

Коми-пермяцкая лексика растительного мира в этнолингвистическом аспекте (на материале современных прозвищ)

В. Боброва



В статье рассмотрена лексика тематической группы «Растительный мир», мотивировавшая современные прозвища коми-пермяков, проживающих в Пермском крае.

В рамках этнолингвистического подхода выделены тематические (идеографические) сферы проявления вторичных значений лексики указанной группы. Обнаружено, что лексика флоры используется для трансляции экзистенциальных, физических, психоэмоциональных и социальных характеристик человека. В рамках данных сфер выделяются более частные группы культурно-семантических коннотаций. Человек характеризуется со следующих позиций:

бытийность: человек - существо, элемент определенной картины мира;

физические и физиологические особенности: человек обладает прежде всего физическими признаками: такими, как рост, конституция, форма тела и его частей; затем - признаками внешности, среди которых особенности мимики, преобладающего во внешнем облике цвета, в целом эстетические свойства внешности человека; человек обладает также сексуальной ориентацией и определенным состоянием здоровья;

психоэмоциональные характеристики: как существо «волящее», человек проявляет какие-то предпочтения (прежде всего - пищевые) и зависимость от вредных привычек; как существо эмоциональное, он проявляет страх; лексика растительный прозвище

социально значимые признаки: прежде всего - характер проявлений человека в общественной жизни (в нашем случае - способность быть участником некоторых событий или склонность к асоциальным поступкам); особенности речевого поведения, наличие родственных (семейных) связей; а помимо этого - этнотерритори- альная, этническая принадлежность и идентичность.

Обнаружено противоречие между тем, что лексика растительного мира обладает лингвокультурной маркированностью, и тем, что такая лексика редко актуализируется при создании прозвищ.

Сделан вывод о том, что прозвища представляют собой значимый источник этнокультурной информации о номинаторах и носителях таких наименований.

Ключевые слова: коми-пермяки, Пермский край, тематическая группа, растительный мир, прозвища, этнолингвистика, тематическая (идеографическая) сфера, культурно-семантические коннотации.



M. V. Bobrova

KOMI-PERMYAK LEXIS OF THE THEMATIC GROUP “FLORA” FROM AN ETHNOLINGUISTIC POINT OF VIEW

(on the material of modern nicknames)

The article is dedicated to the lexis of the thematic group "Flora" that motivated the modern nicknames of the Komi- Permyaks living in the Perm region.

Within the framework of ethnolingustics, thematic (ideographic) spheres of secondary meanings are identified in the group's vocabulary. It is concluded that floristic lexicon is used to sign the existential, physical, psychoemotional and social characteristics of a person. Within these spheres more specific groups of cultural-semantic connotations are distinguished. The person is characterized from the following positions:

existance: the man is a living being, it is an element of a certain world concept;

physical and physiological characteristics: the person has primarily physical traits such as height, physique, the shape of the body and its parts. There are also exterior traits including the features of facial expressions, dominant color in appearance and the general aesthetic properties of a person's appearance. In addition, the person's sexual orientation and health status are taken into consideration.

psycho-emotional characteristics: as a willing being, the person shows preferences, primarily for food, and dependence on some bad habits; as an emotional being, the person shows fear;

socially significant features: first of all, the human participation in public life is essential (in our case, the ability to be a participant in certain events or the tendency to asocial behavior), features of speech behavior, the presence of kin (family) relationships and also ethnoterritorial, ethnic identity and ethnicity.

There is a contradiction between the fact that the vocabulary of flora has linguistic and cultural concerns, and the fact that such vocabulary is rarely applied creating nicknames.

It is concluded that nicknames are a significant source of ethnocultural information about the nominators and the bearers of such names.

Keywords: Komi-Permyaks, Perm region, thematic group, flora, nicknames, ethnolinguistics, thematic (idiographic) sphere, cultural-semantic connotations.



В центре внимания в данной статье - лексика растительного мира как источник этнокультурной информации, которую мы извлекаем из комплекса употреблений таких слов, мотивировавших современные прозвища (далее также «пр.»). В настоящем случае наше внимание привлекли антропонимы коми-пермяков (представителей одного из малых народов России, составляющих третью по численности группу населения в Пермском крае).

До сих пор подобного рода изыскания этнолингвистического характера осуществлялись преимущественно на материале апеллятивов с применением методов семантического и мотивационного анализа, и в этом направлении достигнуты значительные успехи. Представители «Уральской школы ономастики, этимологии и этнолингвистики» Е. Л. Березович и М. Э. Рут выработали приемы «ономасиологического портретирования» слов как одного из способов «систематизации языкового (в том числе текстового) материала в целях получения информации об особенностях менталитета носителей языка» [Березович, Рут 2000, 33]. Образцы применения этого методологического подхода мы обнаруживаем в монографиях и статьях, посвященных изучению некоторых соматизмов, терминов родства, наименований пищи, лексических единиц других тематических групп, а также фразеологизмов, топонимов и катойконимов (см., напр., [Березович 2014, 2018; Березович, Кабакова 2017; Березович, Седакова 2012; Осипова 2017б] и др.). Прозвища привлекли внимание исследователей лишь единожды [Осипова 2017а], несмотря на то, что неофициальные личные наименования - это продукт живого социального взаимодействия, по природе своей «антропоцентричныи» и дающии исключительно благодатную почву для этнолингвистических изысканий.

В статье предпринимается попытка такого подхода к прозвищам. С этой целью было изучено более 900 антропонимов коми-пермяков из архива (всего включающего более 5000 единиц), собранного для проектируемого нами «Словаря современных прозвищ жителей Пермского края». Материалы зафиксированы в период с 1997 г. по настоящее время в ходе диалектологических экспедиций (в том числе с участием автора статьи) в Коми-Пермяцком округе (далее также КПО), а также непосредственно в процессе сбора данных для Словаря. Прозвища выявлены в ходе общения с коми- пермяками либо извлечены из письменных источников (малочисленных монографических изданий [Юрлинский край 2003; Русские... 2008; Лупьинцы 2011], научных статей [Голева 2013; Лобанова 2019] и некоторых других; студенческих и школьных учебных научно-исследовательских работ1, в которых упоминаются прозвища коми-пермяков; а также из краеведческих источников См.: Ершова В. А. Аспекты изучения современных коми-пермяцких прозвищ: ВКР. Пермь, 2003. 60 с. (В ру-кописи); Нечаева Л. Н. Прозвища коми-пермяков, функционирующие на территории д. Мижуево Кудымкарско- го района (лексико-семантический аспект): ВКР. Пермь, 2012. 13 с. (В рукописи); и др. См., например: Гусева К. П. Поклонись родному дому. Пермь, 2008. 257 с.; Место отчее. Пермь, 2011. 124 с.). Привлекались антропонимы всех возрастных групп. Носители абсолютного большинства прозвищ - это жители сельских населенных пунктов Коми-Пермяцкого округа, немногочисленны выявленные именования жителей г. Кудымкара (столицы округа), а также студентов, чьи прозвища возникли уже в краевом центре - Перми.

Специфика социокультурной ситуации в крае обусловила особый подход к отбору материала. Все коми-пермяки в регионе билингвальны, свободно переключаются с одной языковой системы на другую в процессе коммуникации. Кроме того, лексическая система коми-пермяцкого языка по- прежнему широко открыта для заимствований из русского. По этой причине нами исследовалась вся лексика, мотивировавшая прозвища: коми-пермяцкая (тшак `гриб'), заимствованная из русского или через русский (морковь, огуреч `огурец') и собственно русская (гриб).

Выявленная лексика тематической группы «Растительный мир» немногочисленна (26 слов в 32 онимах), но входит в 12 лексико-семантических групп («Общие названия растений», «Названия растений (фитонимы)», «Названия частей растений (в том числе их плодов)» и др.).

Полный ономасиологический портрет реалии предполагает несколько этапов исследования. Прежде всего - это «констатирующий» уровень анализа: анализ информации, извлекаемой из внутренней формы языковых единиц. Далее - уровень «интерпретационный», на котором выявляются национальные стереотипы «авторов» номинаций. Третий уровень - «оценочный»: он предполагает выявление роли образа реалии в национальной картине мира.

При «первых подходах» к анализируемому материалу мы отобрали материал для исследования и выявили лексико-семантические группы флористических слов в основе современных прозвищ коми-пермяков; сделали выводы о низкой степени «проработанности» слов растительной тематики в прозвищах коми-пермяков (см., в частности: [Боброва 2018]).

В продолжение начатого исследования сосредоточимся непосредственно на антропоцентрическом аспекте работы. Составим реестр тематических (идеографических) сфер проявления в прозвищах вторичных значений лексики растительного мира. Здесь нами не рассматривались лексемы, от которых произведены прозвища с непроясненной мотивировкой: помидор (> Помидор, Хазово Коч.), тшак `гриб (общее название)' (> Тшак, Хазово Коч.), масляк `гриб масле-нок' (> Масляки, катойконим жителей д. Пармайлово Кочевского района).

1. Человек экзистенциальный

Названия растений способны символизировать самого человека как факт бытия, как индивидуума - его бытийность. Показателен выбор с этой целью лексемы с общей (родовой) семантикой: пу `дерево' > Гырка Пу букв. `дуплистое дерево' (Часто болеет (Кочево Коч.)). Причем уподобление человека и дерева в целом свойственно коми-пермяцкому узусу, ср., например, в выражениях сісьмом пуон дзурто букв. «прогнившим деревом скрипит» - `о вечно больном человеке', отка пу букв. «одинокое дерево» - об одиноком человеке [Томилина 2015, 175]. Мы склонны усматривать в этом древнейшие мифопоэтические мотивы универсального характера, а не только явление коми- пермяцкой культуры.

Ср. образ дерева в славянской мифопоэтике: «Дерево, куст - один из основных элементов традиционной картины мира, моделирующий его пространственный и временной образы (ср. так наз. мировое дерево). Д. наделяется свойствами универсального медиатора; одновременно соотносится с верхним (небо, Бог и святые, небесные тела), средним (человек) и нижним (хтонические существа, предки, отчасти демоны) мирами. Важнейшим аспектом мифологии Д. является его связь с человеком (его телом, категориями жизнедеятельности, судьбой и т. д.), о чем свидетельствуют сюжеты о превращении человека в Д., Д. как замена человека в обрядности, символическое отождествление человека с Д., представления о Д. как об инкарнации человека после смерти и др. Д., его части и предметы из него широко используются в семейной, календарной, хозяйственной и окказиональной обрядности и магии, а также в народной медицине» [Агапкина 1999, 60].

Аналогичные славянским мотивы и сюжеты обнаруживаются и в фольклоре коми-пермяков, а также их «родственников»: коми-зырян, удмуртов, манси, - и носителей иных финно-угорских культур (см. работы В. Е. Владыкина, Т. Г. Владыкиной, Т. И. Дроновой, В. П. Ершова, К. Жакова, А. А. Кле

ментьева, Н. Д. Конакова, П. А. Орлова, В. А. Семенова, Е. Тищенко, О. И. Уляшева, В. Э. Шарапова, в том числе [Кириллова 2015; Королева 2012; Подюков 2015; Энциклопедия... 1999-2004; Komi mutoloogia 2015; Sharapov 1993], др.). При этом исследователи обнаруживают много общего в восприятии дерева как элемента мифопоэтики русских и финно-угров. И это естественно для народов, не просто сосуществующих на протяжении веков на одной территории, но активно взаимодействующих, результатом чего всегда является, в терминологии К. В. Чистова, «контактное сотворчество» [Чистов 1982]. И тем более естественно, если придерживаться ностратической теории, утверждающей родство индо-европейцев и финно-угров.

Однако для полноценного обобщения и сопоставления данных по русской и коми-пермяцкой культурам потребуется особое исследование. В данном же случае ограничимся констатацией культурной маркированности дерева как мифопоэтического средства построения этнокультурного образа человека.

Человек физический

а) Физические особенности

Апеллируя к названиям растений, номинаторы подчеркивают различные физические и физиологические особенности называемого человека.

В частности, особенности роста передаются при помощи лексем банан (> Банан, Юксеево Коч.), контусь `конопля' (> Контусь, КПО) и пикан `молодой побег сныти обыкновенной, употребляемый в пищу' (> Пикан, Гайн.). Первая из них призвана обозначить рост высокий, две другие - низкий. Выбор лексики не случаен. Так, куст конопли (конопли посевной, которая выращивалась для изготовления тканей), как известно, достигает обычно 1,5 м, и в этом случае можно говорить о том, что носитель прозвища роста «ниже среднего», и уточнить: скорее, «среднего женского роста» Имеются в виду средние антропометрические показатели коми-пермяков.. Понятие же пикан, полагаем, призвано подчеркнуть иные характеристики носителя прозвища, поскольку молодые такие побеги в свежем (салаты) и отварном виде - это одно из самых излюбленных кушаний коми-пермяков. В номинации заложен оттенок снисходительности, легкой иронии по отношению к какому-то молодому, крепкому, возможно «очень полезному», но физически не совершенному человеку.

Антропоним Банан (Длинный, худой, белый и горбатый (Юксеево Коч.)) особенно интересен, поскольку в нем через понятие о соответствующем фрукте передано сразу несколько физических характеристик носителя прозвища: высокий рост, субтильная конституция, очень светлый цвет волос и форма спины.

Показательно, что слово банан подчеркнуло в первую очередь форму тела человека (и не случайно в предложенной информантом мотивировке прозвучало «длинный»), в то время как названия травянистых растений - именно рост, уровень, на котором человек возвышается над землей.

Названия плодов актуализируются и при обозначении формы частей тела: головы (огуреч `огурец' > Огуреч: Голова у мужчины не круглая, а овальная (КПО)), живота (арбуз > Арбуз Петь: Этого человека прозвали так за очень большой живот (КПО)). Ср. в противовес названным онимам прозвище, в котором подчеркивается, скорее, «наполнение» (подкожные жировые отложения), нежели собственно форма живота, - Кыз Кыном (< кыз кыном букв. «толстый живот»): Живот у мужчины большой и толстый (КПО).

б) Внешность

С помощью лексики флоры может кодироваться информация об особенностях мимики человека: шомкор `щавель' (Лицо у женщины постоянно недовольное (Кочево Коч.)). Данный фитоним связан с понятием шом `кислый' и его производными: шома `кислый', шоммом 1) `скисший, прокисший', 2) `брожение, квашение', шоммыны `киснуть, закиснуть, бродить' и др. [КПРС 1985, 566567]. Иными словами, данная номинация рисует образ человека, у которого лицо искажено характерной гримасой, как если бы он съел что-то со специфичным острым вкусом. Ср. аналогичное употребление соответствующего понятия в русском языке: кислое лицо (улыбка, др.). Однако в последнем случае наблюдается своеобразная градация степени проявления признака «кислый», поскольку так могут обозначать либо унылое (слабая степень), либо недовольное (высокая степень) выражение лица. В коми-пермяцком прозвище, благодаря конкретности созданного фитонимом образа, подобная вариативность исключена.

Названия растений иногда сообщают о преобладании какого-либо цвета во внешнем облике человека, в частности - в одежде: капуста > Капуста (Девочка пришла в школу в зелёной одежде, так её и назвали (КПО)). Причем выбор лексемы наталкивает на предположение о том, что на девочке было несколько предметов одежды такого цвета.

Фитонимы способны транслировать представления об эстетических свойствах внешности называемого человека. Интересно с этой точки зрения прозвище Вору. Антропоним образован от лексемы с общим значением, называющей скопления деревьев, - от слова вор `лес'. Информатор объяснил: Отца называют Калян (страшный) Калян - «нечистая сила, способная принимать человеческий облик»; им «обычно пугали детей» [Конаков, 1999а, 184], `бес (существо, появляющееся в темноте, которым пугают детей)', `чёрт, всякая нечисть' [КПРС 1985, 164], в т. ч. `леший' [Голева 2011, 151]., а сына - Вору, «лесной», «лесной маленький человечек» (Мижуево Коч.) - и вписал окказионализм в систему мифологических представлений коми-пермяков, т. к. оним оказался в одном ряду с другими названиями нечисти, обитающей в лесу: ворись `лесной', вордядь, ворись дядько `лесной дядя', медыджытыс ворас `самый большой в лесу', ворморт, ворись морт `лесной человек', вор хозяин `лесной хозяин', а также вор инька `жена лешего' [Голева 2011, 150, 151; Конаков 1999а, 118; КПРС 1985, 83]. Однако слово приобрело ласкательный суффикс -у, который привнес в апеллятив семы `лицо, человек, существо' и `младший' («младший леший», «лешачонок»). С учетом формы окказионализма можно говорить о том, что в прозвище транслирована идея более слабого проявления признака: «не с такой пугающей, отталкивающей внешностью, как у отца».

в) Сексуальная ориентация

Культурно окрашенная лексика флоры способна символизировать даже сексуальную ориентацию индивида. В коми-пермяцкой антропонимии в такой роли выступил фитоним одуванчик (Одуванчик - одинокий человек. Он голубой (Митино Коч.)). На первый взгляд, лексема выбрана для создания образа нелюдимого человека неожиданно, поскольку известно, что одиночные такие растения встречаются крайне редко. Но здесь мог сработать один из популярных принципов «прозвищенаречения» - «иронический», когда лексема используется в значении, противоположном (антонимичном) основной семантике (ср. многочисленные наименования типа Лысый, используемые по отношению к людям с длинными, густыми, растрепанными и т. п. волосами, Толстый - по отношению к худощавым, под.). И в данном случае этот подход к номинированию лица был поддержан смысловыми связями лексемы одуванчик с фразеологизмом божий одуванчик, который употребляется в следующих значениях: иронически `старый, дряхлый, тихий и беззащитный человек (чаще - о кроткой, безобидной старой женщине)', жаргонное, шутливо-ироничное `смотрительница музея (обычно интеллигентная старушка)', школьное жаргонное, шутливо-ироничное `студент-практикант', а также жаргонное шутливое `девушка с химической завивкой волос' [Мокиенко, Никитина 2007, 462]. Первое из этих значений, общерусского характера, безусловно известно коми-пермякам. И подчеркнем особую устойчивость, повторяемость семы `лицо женского пола', которая, со всей очевидностью, оказалась «привязана» к образу этого цветка (не случайно чаще используется выражение бабушка - божий одуванчик). Полагаем, что в рассматриваемом нами прозвище отразилось прежде всего особое восприятие гомосексуалиста и отношение к нему: это не обязательно старый и дряхлый, но всё же тихий, беззащитный, кроткий, безобидный человек и при том (уже и в силу таких особенностей поведения) «не совсем» мужчина. Иными словами, наш Одуванчик - это, так сказать, «недочеловек», точно так же, как и студент-практикант, чья номинация выбивается из ряда «женских» божьих одуванчиков (только в данном случае это «недоспециалист», недоучка).

г) Состояние здоровья

Единственное зафиксированное прозвище, в котором отражается общее состояние здоровья человека, - уже упомянутое раньше Гырка Пу (Кочево Коч.). Издавна, «характеризуя какого-либо человека, было принято сравнивать его с тем или иным пу, например: “Подобно свилеватому дереву сто лет проживет”» [Конаков, 19996, 317]. В нашем случае через образ гнилого дерева транслируется сообщение не просто о факте существования поименованного лица, но прежде всего о его болезненности. Как уже отмечалось выше, отождествление человека и растений - один из древнейших фольклорных мотивов, отразившихся в том числе во фразеологии. Особенно интересна в данном случае древняя культурная параллель между болезненностью человека и гнилостностью, где постоянные недомогания рассматриваются как то, что постепенно и неотвратимо разрушает организм человека и способно в конце концов свалить, убить его. В народных же представлениях это находит «двойниче- ское» выражение по аналогии с обилием дупел в дереве, т. е. наиболее слабых мест, через которые дерево особенно сильно испытывает разрушительное воздействие окружающей среды. И понятно, что такое дерево (и такой человек) наиболее близко к «роковому концу».

Человек психоэмоциональный

а) Волевая сфера

Значительно количество прозвищ, отражающих пристрастия, предпочтения их носителей, в данном случае - пищевые, ср.: кушман `редька' > Кушман (Любит есть редьку (КПО)), огуреч `огурец' > Сола Огуреч (Очень любила соленые огурцы (КПО)), семечки > Семечки (Любила грызть семечки (КПО)), гонапикан `растение сныть обыкновенная' > Гонапикан Сёиссез букв. «поедающие сныть», катойконим жителей с. Пуксиб Косинского р-на. Сюда же, на наш взгляд, примыкает антропоним от наименования ягоды озъягод `земляника': В детстве заплакала из-за того, что ей не оставили землянику (КПО). Но эта номинация дает взгляд «со стороны», когда окружающие восприняли проявленные ребенком эмоции как чрезмерные, безосновательные, ненормальные, поскольку земляники в Коми-Пермяцком округе растет очень много, так что сбор земляники и продажа ее туристам и проезжающим нередко - один из значимых источников заработка у местных жителей.

Растительная лексика способна сообщать о вредных привычках носителей антропонимов: табак > Табак, Пачка Табак букв. `пачка табака' (Очень много курит (КПО)). Рисуется образ человека, настолько злоупотребляющего курением, что даже одежда и кожа его пропахли этим веществом, так что возникает ощущение, будто человек «набит» табаком (как пачка).

б) Эмоции

Благодаря прозвищу Петшор из петшор `крапива' (Она врач, и дети ее боялись как крапиву; Очень строгая (Кочево Коч.)) мы узнаем, что растение может оказаться источником страха. В данном случае одна из самых сильных человеческих эмоций ассоциируется с физической болью, жжением, которое вызывается соприкосновением с листьями крапивы. В этой связи позволим себе предположить, что предъявленная информатором мотивация антропонима неполна. Наш родительский опыт заставляет считать, что «соприкосновение» с врачом, даже самым строгим, вряд ли будет вызывать эмоции более сильные, чем раздражение или беспокойство. Вероятно, страх вызывается еще и воспоминаниями о болезненных лечебных процедурах, таких, как инъекции (особенно если речь идет об уколах антибиотиками). Строгость же врача «усугубила» ситуацию, заставляя детей думать, что их «неправильное» поведение может стать причиной соответствующего наказания. Тем самым создается образ «неправильного» врача, воздействие которого на больных обратно тому, какое он должен оказывать.

3. Человек социальный

а) Поведенческие особенности

Растительная лексика привлекается номинаторами и для трансляции сведений об асоциальном поведении человека: зор `овес' > Зор (Грабил овес (КПО)). Эта злаковая культура очень неприхотлива, хорошо растет даже в условиях земель рискованного земледелия, к которым относится и Коми-Пермяцкий округ (три района здесь приравнены к районам Крайнего Севера). Однако ценилась она меньше, чем иные злаки (ячмень, рожь). Тем самым, на наш взгляд, усиливается степень вины «заклейменного» таким прозвищем мужчины, который не побрезговал даже этим; подчеркивается негативность оценки его действий односельчанами.

В прозвищах через фитонимы могут передаваться сведения о разовых или повторяющихся событиях, непосредственным участником которых стал человек, получивший прозвище (это так называемые «ситуативные» онимы). Ср., например, кушман `редька' > Кушман Лид `редька Лида (Лидия)' (Пьяная искала по всей деревне редьку (КПО)). В номинации запечатлелась нестандартная ситуация срочного поиска предмета явно не первой необходимости. Более того, это корнеплод, который, как известно, способен поспорить по степени неприятности вызываемых вкусовых ощущений с другими растениями («хрен редьки не слаще») и употребляется по большей части « любителями».

б) Владение речью

Отдельные фитонимы позволяют судить о речевом поведении человека, ср. морковь > Морковь (В детстве не умел говорить слово «морковь» (КПО)). Ненормальность здесь усматривается в том, что остальные, даже и более сложные слова, вероятно, «удавались» названному лицу, в отличие от этого, достаточно частотного слова.

в) Родственные связи

Фитонимы могут манифестировать наличие семейных связей между людьми. Это наблюдается на примере рассмотренного выше прозвища Вору, где «растительная» лексема тематически и семантически связала его с прозвищем отца.

г) Этническая принадлежность и идентичность Мы различаем этническую принадлежность как объективную отнесенность человека (группы лю-дей) к определенной народности или национальности и этническую идентичность как результат про-цесса этнического самоотождествления (включает сознательный, бессознательный и ценностный компоненты; основан на общности с определенными лицами языка, культуры, традиций, истории, территории и др.). Написание «идъя» используется в соответствии с рекомендациями в [КПРС 1985, 153]..

Безусловный интерес представляет понятие идъя-зорья1 в основе коми-пермяцкого коллективного прозвища. По свидетельству Т. Г. Голевой, «для русского населения Коми-Пермяцкого округа, которое генетически уже является смешанным и использует в речи и русские, и коми-пермяцкие слова, существуют определения коми-роч `коми-русские', ректан, ректаннэз (ректан `мотовило', рек- тыны `запутывать нитки'), “чалдоны”, идья-зорья `смесь ячменя и овса', “рожь с овсом”» [Голева 2013, 46], главным образом для жителей Юрлинского района - места компактного проживания русских на территории округа «Юрлинцы обладают особым групповым самосознанием, выделяют себя из соседнего коми-пермяцкого окру-жения и русских других районов Прикамья» [Юрлинский край 2003, 12]. В свою очередь, «жители Юрлинского района в глазах коми-пермяков - ни то, ни сё; ни русские, ни коми-пермяки; что-то близко к семантике русско-го фразеологизма ни рыба, ни мясо» [Лобанова 2019, 407]. «Чалдоны» - слово с затемненной семантикой и неясного происхождения. Обычно им называют «чужаков»: например, русских не из центральных областей России; представителей других национальностей; пришлых; беглых заключенных; и т. п.. Тем самым лексика флоры символизирует в данном случае этническую и территориальную (этнотерриториальную) принадлежность названных лиц. Одновременно номинация выступает как оценочная. Сравните в представленном ряду: если номинативные единицы коми-роч и чалдоны9 непосредственно указывают на речевые особенности их носителей, на их «чужесть», соответственно, то Ректан, Ректаннэз и Идъя-зорья содержат уже образные компоненты, функционируют, с нашей точки зрения, как полноценные прозвища.

Онимы, мотивированные глаголом ректыны, характеризуют в большей степени речь жителей русского и коми-пермяцкого культурно-языкового пограничья. Это глагол, обозначающий конкретное физическое действие, и данная семантика переносится на действие речевое по аналогии: в процессе прядения нитей они нередко путаются, и точно так же в речи жителей пограничья регулярно смешиваются две неродственные (с точки зрения современности) языковые системы, вплетаются инородные лексические элементы, в речи возникает путаница, неразбериха. И эти факты не всегда рефлексируются говорящими (во фразах типа «Это по-коми, а по-русски я забыла, как называется»). В прозвище Идъя-зорья идея путаницы, примеси лишнего, чего-то нежелательного, идея отсутствия чистоты проявления признака становится еще более ощутимой, привносится более ярко выраженная оценочность. Оним указывает на размытость национальных признаков у его носителей, на неопределенность их этнической принадлежности. В данном случае это характеризуется явно негативно, поскольку идъя - это не просто `ячменно-овсяный' или `засоренный (о языке)' [КПРС 1985, 153]. Это смесь неравноценных по своим качествам злаков: ячмень ценился выше овса, так что примесь последнего значительно снижало качество крупы или муки. Как следствие, Идъя-зорья - это не просто «полукровки», это люди социально ущербные. Ср. другое прозвище жителей Юрлинского района - Парёнки, из парёнка (т. е. пареный или отварной овощ (брюква или репа), употреблявшийся как десерт Возможно, такого же происхождения прозвище женщины Парёнка, зафиксированное в д. Хазово (Коч.): `пр. женщины, родом из Юрлинского района'. Хотя нельзя однозначно отвергать и иную версию его происхожде-ния, поскольку такой оним мог бы передавать особенности конституции его носительницы: что-то вроде `пр. раздобревшей, располневшей женщины, привлекающей внимание мужчин'.), которое, по мнению А. С. Лобановой, передает ту же семантику национальной неполноценности. Кроме того, вспомним самоназвание юрлинцев, характеризующее их этническую идентичность, - Сорича, вероятно, из сорица `посев из смеси овса и ячменя' (зафиксировано в Карсо- вайском районе Удмуртской АССР в 1953-1957 гг.) [СРНГ 2006, 16], что вновь отсылает нас к представлениям об отсутствии чистоты чего-либо, о наличии примесей в чем-либо, а потому - о чем-то утратившем своеобразие, уникальность и вследствие этого - обесценившемся.

Особенно важен при этом тот факт, что этнотерриториальная принадлежность определяется коми-пермяками через речевые характеристики. Наши наблюдения подтверждают выводы А. С. Лобановой о том, что «оппозиция “человек моей группы” - “человек не моей группы”... основывается, в первую очередь, на особенностях языка, как наиважнейшем признаке любого этноса» [Лобанова 2019, 408].

Таким образом, лексика тематической группы «Растительный мир», которая мотивировала современные прозвища коми-пермяков, проживающих в Пермском крае, входит в целый ряд тематических (идеографических) сфер, характеризующих человека. В зафиксированных и собранных нами антропонимах человек предстает в четырех основных ипостасях: как существо экзистенциальное, физическое, психоэмоциональное и социальное. В свою очередь, в рамках данных сфер выделяются менее крупные идеографические группы культурно-семантических коннотаций.

К частным выводам можно отнести следующие наши наблюдения.

Отмечаемый фольклористами и этнолингвистами «параллелизм» в культурном восприятии человека и дерева находит свое выражение при отборе лексики для выражения тех или иных семантических коннотаций. Обнаруживается, например, такая тенденция: чем крупнее характеризуемый объект, тем крупнее часть дерева, название которой использовано в прозвище, и наоборот (так, при указании на бытийность человека апеллируют к общему названию дерева - пу, при характеристике частей тела человека - к названиям плодов растений).

Одна и та же лексема может нести разные культурно-семантические коннотации (так, Вору входит в группу «Внешность» и в группу «Родственные связи»; существует оним Кушман ситуативный и называющий любителя поесть редьку). Можно говорить о существовании «культурно многозначных» понятий.

Образ часто выстраивается многогранный, номинаторами используются множественные мотивационные связи, которые нередко не «озвучиваются» информаторами, однако содержатся в антропономинации имплицитно. Например, прозвище Арбуз Петь было дано мужчине, вероятно, не только за большой круглый живот. Можно предположить, что особенности фигуры послужили изменению походки этого человека, заставляя его переваливаться с ноги на ногу, из-за чего на расстоянии возникает иллюзия, будто мужчина не идет, а перекатывается. По нашим наблюдениям, множественная мотивация - концептуально значимый признак прозвищ, причем не только коми-пермяцких, но и русских.

Лексика тематической группы «Растительный мир» используется преимущественно для выражения внешних характеристик человека или же «внутренних» (эмоциональных, волевых), но обязательно таких, которые проявляются внешне: в мимике, в особенностях поведения и т. п. Заметим: в наших материалах нет ни одного примера, когда бы флористическая лексика использовалась для характеристики, например, интеллектуальных способностей человека.

Наиболее значимым наблюдением мы считаем то, что в неофициальных именованиях коми- пермяков (кстати, как и в случае с русскими такими номинациями) обязательно подчеркиваются аномалии, отклонения от нормы, которые могут обнаруживаться, как выясняется, в любых проявлениях человека: и физических, и психоэмоциональных, и социальных. Не обязательно подразумевается асоциальность в чистом виде (подверженность вредным привычкам, плохое здоровье, склонность к социопатии и под.). Это вообще то, что отличает человека от окружающих, выделяет его на общем фоне. Так, если в прозвище отражаются особенности роста, то это рост ненормально высокий или ненормально низкий. Если характеризуется речь, то такая, которая затрудняет нормальное общение. Если подчеркивается этническая принадлежность, то упор делается на том, что размывает границы в общественной структуре. Иными словами, в прозвищах отражаются те свойства индивида, которые нарушают сложившийся порядок, а значит, мешают обществу нормально функционировать.

Новые материалы и наблюдения позволяют уточнить сделанный нами ранее вывод о низкой лингвокультурной маркированности «растительной» лексики в прозвищах коми-пермяков. Обнаруживается противоречие: эта лексика обладает культурно-семантическими коннотациями, но они относительно редко актуализируются носителями коми-пермяцкой культуры и языка в прозвищах.

Прозвища оказываются значимым источником этнокультурной информации о номинаторах и носителях таких наименований.



Сокращения

Гайн. - Гайнский р-н Коми-Пермяцкого округа

Кос. - Косинский р-н Коми-Пермяцкого округа

Коч. - Кочевский р-н Коми-Пермяцкого округа

КПО - Коми-Пермяцкий округ Пермского края

пр. - прозвище



Литература

Агапкина Т. А. Дерево // Славянские древности. Этнолингвистический словарь: В 5 тт. М., 1999. Т. 2. С. 60-67.

Березович Е. Л. Русская лексика на общеславянском фоне: семантико-мотивационная реконструкция. М., 2014. 488 с.

Березович Е. Л., Кабакова Г. И. «Нутро» в психических и социальных характеристиках человека (на материале отсоматической лексики русского языка) // Антропоцентризм в языке и культуре. М., 2017. С. 227-263.

Березович Е. Л., Рут М. Э. Ономасиологический портрет реалии как жанр лингвокультурологического описания // Известия Уральского университета. 2000. № 17. С. 33-38.

Березович Е. Л., Седакова И. А. Славянские соматизмы «кожа» и «шкура» и их вторичные значения // Известия РАН. Сер. лит-ры и языка. 2012. Т. 71. № 6. С. 12-25.

Боброва М. В. Лексика тематического поля «Растительный мир» в современных прозвищах коми- пермяков // Филология в XXI в. 2018. № 1 (1). С. 135-141.

Голева Т. Г. Мифологические персонажи в системе мировоззрений коми-пермяков. СПб., 2011. 272 с.

Голева Т. Г. Этнотерриториальная и этнокультурная идентичность коми-пермяков в прозвищных названиях групп // Урал индустриальный. Бакунинские чтения: Индустриальная модернизация Урала в XVIII-XXI вв. Материалы XI всероссийской научной конференции. Т. 2. Актуальные проблемы современной науки: взгляды молодых исследователей. Екатеринбург, 2013. С. 44-48.

Кириллова Л. Е. Микротопонимы как отражение социальных явлений в жизни удмуртов (на примере названий отдельных деревьев) // Коми-пермяцкий язык и культура: прошлое, настоящее, будущее: тр. Ин-та языка, истории и традиционной культуры коми-пермяцкого народа. Вып. XII. Пермь, 2015. С. 150-156.

Конаков Н. Д. Калян // Мифология Коми / Н. Д. Конаков, А. Н. Власов, И. В. Ильина и др.; науч. ред.

В. В. Напольских. М., 1999. С. 184.

Конаков Н. Д. Пу // Мифология Коми / Н. Д. Конаков, А. Н. Власов, И. В. Ильина и др.; науч. ред.

В. В. Напольских. М., 1999. С. 317-318.

Королева С. Ю. Представления о деревьях у русских и коми-пермяков Северного Прикамья (к вопросу о формировании культурных идентичностей) // Славянская традиционная культура и современный мир. Вып. 15: Стратегия и практика полевых исследований. М., 2012. С. 43-61.

КПРС - Коми-пермяцко-русский словарь / авт.-сост. Р. М. Баталова, А. С. Кривощекова-Гантман. М., 1985. 624 с.

Лобанова А. С. О внешней и этнической идентификации средствами языка (на материале локальных этнографических групп коми-пермяков, а также русских, проживающих на территории Коми-Пермяцкого округа) // Ежегодник финно-угорских исследований. 2019. Т. 13. № 3. С. 403-411.

Лупьинцы: история, культура, язык. Этнолингвистический сборник / авт. коллектив: Т. Г. Голева, И. А. Подюков, Л. Г. Пономарева, А. В. Черных. Пермь, 2011. 142 с.

Мокиенко В. М., Никитина Т. Г. Большой словарь русских поговорок. М., 2007. 784 с.

Осипова К.В. Диалектные прозвища Русского Севера, образованные от названий пищи: этнолингвистический аспект // Вопросы ономастики. 2017а. Т. 14. № 1. С. 87-109.

Осипова К. В. О принципах составления этнолингвистического словаря «Пища Русского Севера»: на примере статьи «Каша» // Традиционная культура. 2017б. № 4 (68). С. 111-123.

Подюков И. А. Культурные коннотации лексем ДЕРЕВО/ПУ в русском и пермских языках // Коми- пермяцкий язык и культура: прошлое, настоящее, будущее: тр. Ин-та языка, истории и традиционной культуры коми-пермяцкого народа. Вып. XII. Пермь, 2015. С. 163-168.

Русские в Коми-Пермяцком округе: обрядность и фольклор. Материалы и исследования / авт. коллектив: А. А. Бахматов, Т. Г. Голева, И. А. Подюков, А. В. Черных. Пермь, 2008. 502 с.

СРНГ - Словарь русских народных говоров. СПб.: Наука, 2006. Вып. 40. 352 с.

Томилина М. А. Растительный код в коми-пермяцких фразеологизмах // Коми-пермяцкий язык и культура: прошлое, настоящее, будущее: тр. Ин-та языка, истории и традиционной культуры коми-пермяцкого народа. Вып. XII. Пермь, 2015. С. 174-179.

Чистов К. В. Народные традиции и фольклор: очерки теории. Л.: Наука, 1986. 304 с.

Энциклопедия уральских мифологий. Т. I. Мифология коми. М., 1999. 480 с.; Т. II. Мифология манси. Новосибирск, 2001. 195 с.; Т. III. Мифология хантов. Томск, 2000. 304 с.; Т. IV. Мифология селькупов. Томск, 2004. 382 с.

Юрлинский край. Традиционная культура русских конца XIX - XX вв. Материалы и исследования / авт. коллектив: А. А. Бахматов, И. А. Подюков, С. В. Хоробрых, А. В. Черных. Кудымкар, 2003. 496 с.

Komi mutoloogia // Sarja toimetajad: Anna-Leena Siikala, Vladimir Napol'skikh, МШаІу Hoppal. Tartu, 2015.

472 lk.

Sharapov V. E. Birch and Spruce in Mythological Concepts of the Komi People. Uralic Mythology (Specimina Sibirica VI). Szombathely: Savariae, 1993. Pp. 159-170.



References

Agapkina T. A. Derevo [Tree]. Slavyanskie drevnosti. Etnolingvisticheskii slovar': V 5 tt. [Slavic antiquities. Ethnolinguistic dictionary: in 5 vol.]. Moscow, 1999. Vol. 2. Pp. 60-67. In Russian.

Berezovich E. L. Russkaya leksika na obshcheslavyanskom fone: semantiko-motivatsionnaya rekonstruktsiya [Russian vocabulary in the common Slavic background: a semantically motivated reconstruction]. Moscow, 2014. 488 p. In Russian.

Berezovich E. L., Kabakova G. I. «Nutro» v psikhicheskikh i sotsial'nykh kharakteristikakh cheloveka (na materiale otsomaticheskoi leksiki russkogo yazyka) ["Nutro" `gut' in the mental and social characteristics of a person (on the material of the idiomatic vocabulary of the Russian language)]. Antropotsentrizm vyazyke i kul'ture [Anthropocentrism in language and culture]. Moscow, 2017. Pp. 227-263. In Russian.

Berezovich E. L., Rut M. E. Onomasiologicheskii portret realii kak zhanr lingvokul'turologicheskogo opisaniya [Onomasiological portrait of realia as a genre of linguistic and cultural description]. Izvestiya Ural'skogo universiteta [Proceedings of the Ural University]. 2000. № 17. Pp. 33-38. In Russian.

Berezovich E. L., Sedakova I. A. Slavyanskie somatizmy «kozha» i «shkura» i ikh vtorichnye znacheniya [Slavic somatism “kozha” `skin, leather' and “shkura” `skin' and their secondary meanings]. Izvestiya RAN. Seriya literatury iyazyka [Proceedings RAS. Ser. literature and language]. 2012. V. 71. № 6. Pp. 12-25. In Russian.

Bobrova M. V. Leksika tematicheskogo polya «Rastitel'nyi mir» v sovremennykh prozvishchakh komi- permyakov [The lexicon of the thematic field “Flora” in modern nicknames of Komi-Permyaks]. Filologiya v XXI v. [Philology in XXI century]. 2018. № 1 (1). Pp. 135-141. In Russian.

Goleva T. G. Mifologicheskie personazhi v sisteme mirovozzrenii komi-permyakov [Mythological characters in the worldview system of the Komi-Permyaks]. Saint-Petersburg, 2011. 272 p. In Russian.

Goleva T. G. Etnoterritorial'naya i etnokul'turnaya identichnost' komi-permyakov v prozvishchnykh nazvaniyakh grupp [Ethnoterritorial and ethnocultural identity in Komi-Permyak nicknames]. Ural industrial'nyi. Bakuninskie chteniya: Industrial'naya modernizatsiya Urala v XVIII-XXI vv. [Industrial Ural. Bakunin readings. Industrial modernization of the Ural in the XVIII-XXI centuries]. Materials XI all-Russian scientific conference/ Vol. 2. Actual problems of modern science: views of young researchers. Ekaterinburg, 2013. Pp. 44-48. In Russian.

Kirillova L. E. Mikrotoponimy kak otrazhenie sotsial'nykh yavlenii v zhizni udmurtov (na primere nazvanii otdel'nykh derev'ev) [Microtoponyms as a reflection of social phenomena in the life of Udmurts (on the example of the names of individual trees)]. Komi-permyatskii yazyk i kul'tura: proshloe, nastoyashchee, budushchee [The Komi- Permyak language and culture: past, present, future]. Works of Institute of the language, history and traditional culture of the Komi-Permyak people. Is. XII. Perm, 2015. Pp. 150-156. In Russian.

Konakov N. D. Kalyan [Kaljan]. Mifologiya Komi [Komi mythology] / authors: N. D. Konakov, A. N. Vlasov, I. V. Il'yina, etc.; scientific editor V. V. Napol'skikh. Moscow, 1999. P. 184. In Russian.

Konakov N. D. Pu [Pu]. Mifologiya Komi [Komi mythology] / authors: N. D. Konakov, A. N. Vlasov, I. V. Il'yina, etc.; scientific editor V. V. Napol'skikh. Moscow, 1999. Pp. 317-318. In Russian.

Koroleva S. Yu. Predstavleniya o derev'yakh u russkikh i komi-permyakov Severnogo Prikam'ya (k voprosu o formirovanii kul'turnykh identichnostei) [Views of trees of the Russian and Komi-Permyaks in the Northern Kama region (on the formation of cultural identities)]. Slavyanskaya traditsionnaya kul'tura i sovremennyi mir [Slavic traditional culture and the modern world]. Is. 15: Strategiya i praktika polevykh issledovanii [Strategy and practice in field research]. Moscow, 2012. Pp. 43-61. In Russian.

KPRS - Komi-permyatsko-russkii slovar' [KPRD - Komi-Permyak-Russian dictionary] / ed.-composition. R. M. Batalova, A. S. Krivoshchekova-Gantman. Moscow, 1985. 624 p. In Komi-Permyak and Russian.

Lobanova A. S. O vneshnei i etnicheskoi identifikatsii sredstvami yazyka (na materiale lokal'nykh etnografi- cheskikh grupp komi-permyakov, a takzhe russkikh, prozhivayushchikh na territorii Komi-Permyatskogo okruga) [About the external and ethnic identification by means of language (based on the names of local ethnographic groups of Komi-Permyaks and Russians living in the Komi-Permyak Okrug]. Ezhegodnikfinno-ugorskikh issledovanii [Yearbook of Finno-Ugric Studies]. 2019. Vol. 13. № 3. Pp. 403-411. In Russian.

Lup'intsy: istoriya, kul'tura, yazyk. Etnolingvisticheskii sbornik [Lup'ya People: history, culture, language. Ethnolinguistic collection] / team of authors: T. G. Goleva, I. A. Podjukov, L. G. Ponomareva, A. V. Chernykh. Perm, 2011. 142 p. In Russian.

Mokienko V. M., Nikitina T. G. Bol'shoi slovar' russkikh pogovorok [Thesaurus of Russian proverbs]. Moscow, 2007. 784 p. In Russian.

Osipova K. V. Dialektnye prozvishcha Russkogo Severa, obrazovannye ot nazvanii pishchi: etnolingvisticheskii aspect [Dialectal nicknames in Northern Russia derived from names of food: an ethnolinguistic approach]. Voprosy onomastiki [Problems of onomastics]. 2017. Vol. 14. № 1. Pp. 87-109. In Russian.

Osipova K. V. O printsipakh sostavleniya etnolingvisticheskogo slovarya “Pishcha Russkogo Severa”: na primere stat'i “Kasha” [On the principles of compiling an ethnolinguistic dictionary “Northern Russian food”: on the example of the article “Kasha”]. Traditsionnaya kul'tura [Traditional culture]. 2017. № 4 (68). Pp. 111-123. In Russian.

Podyukov I. A. Kul'turnye konnotatsii leksem DEREVO/PU v russkom i permskikh yazykakh [Cultural connotations of the DEREVO/PU `tree' lexemes in Russian and Permian languages]. Komi-per myatskii yazyk i kul'tura: proshloe, nastoyashchee, budushchee [The Komi-Permyak language and culture: past, present, future]. Works of Institute of the language, history and traditional culture of the Komi-Permyak people. Is. XII. Perm, 2015. Pp. 163-168. In Russian.

Russkie v Komi-Permyatskom okruge: obryadnost' i fol'klor [Russians in the Komi-Permyak Okrug: ritual and folklore]. Materials and research / team of authors: A. A. Bakhmatov, T. G. Goleva, I. A. Podjukov, A. V. Chernykh. Perm, 2008. 502 p. In Russian.

SRNG - Slovar' russkikh narodnykh govorov [Dictionary of Russian folk dialects]. Saint-Petersburg, 2006. Is. 40. 352 p. In Russian.

Tomilina M. A. Rastitel'nyi kod v komi-permyatskikh frazeologizmakh [Floral code in Komi-Permyak phraseological units]. Komi-permyatskii yazyk i kul'tura: proshloe, nastoyashchee, budushchee [The Komi-Permyak language and culture: past, present, future]. Works of Institute of the language, history and traditional culture of the Komi- Permian people. Is. XII. Perm, 2015. Pp. 174-179. In Russian.

Chistov K. V. Narodnye traditsii i fol'klor: ocherki teorii [Folk traditions and folklore: theoretical essays]. Leningrad, 1986. 304 p. In Russian.

Entsiklopediya ural'skikh mifologii [Encyclopedia of the Uralic mythology]. Vol. I. Mifologiya komi [Komi mythology]. Moscow, 1999. 480 p. Vol. II. Mifologiya mansi [Mansi mythology]. Vol. III. Novosibirsk, 2001. 195 p. Mifologiya khantov [Khanty mythology]. Tomsk, 2000. 304 p. Vol. IV. Mifologiya sel'kupov [Selkup mythology]. Tomsk, 2004. 382 p. In Russian.

Yurlinskii krai. Traditsionnaya kul'tura russkikh kontsa XIX-XX vekov [Yurlisky region. The traditional Russian culture of the late XIX-XX centuries]. Materials and research / authors: A. A. Bakhmatov, I. A. Podjukov, S. V. Khorobrykh, A. V. Chernykh. Kudymkar, 2003. 496 p. In Russian.

Komi mutoloogia [Komi mythology] // editors: Anna-Leena Siikala, Vladimir Napol'skikh, Mihaly Hoppal. Tartu, 2015. 472 lk. In Estonian.

Sharapov V. E. Birch and Spruce in Mythological Concepts of the Komi People // Uralic Mythology (Specimina Sibirica VI). Szombathely: Savariae, 1993. P. 159-170. In English.

Размещено на Allbest.ru