Писательский метаязыковой комментарий и его роль в понимании текста (на примере произведений русской литературы XIX в.)

К метаязыковому комментарию мы относим случаи интерпретации значения различных лексико-фразеологических единиц: перевод с иностранного языка на родной, семантизацию слов узкой сферы употребления, авторскую самодефиницю (термин А.М. Мелерович, В.М. Мокиенко) при объяснении смысловых нюансов, "обертонов смысла" (Б.А. Ларин), а также различные способы коммуникативного выражения: от формального - определения типа языковой единицы (пословицы, афоризма и под.) - к промежуточному (оценка по шкале хорошо - плохо) - до концептуального [см. также: Ломакина 2014].

Трудности в восприятии текста могут возникать при использовании иноязычных вкраплений (ИВ), которые с XIX в. стали одной из стилистических черт русской художественной литературы. Этот факт Ю.Т. Листрова-Правда объясняет появлением двуязычия и называет фактором демократизации русского языка, начатой А.С. Пушкиным [Листрова-Правда 2001]. Дискурсивное изучение ИВ предполагает анализ соотношения контактирующих языков и может опираться на классификацию Ю.Т. Листровой-Правды, которая выделяет полное, частичное, контаминированное (русско-иноязычное вкрапление), нулевое ИВ [Листрова-Правда 2001: 119--120]. Наиболее сложной является верификация последнего вида, поскольку нулевое ИВ нередко представляет собой лишь аллюзию на общеизвестное ИВ.

Частотное использование ИВ можно также объяснить высоким уровнем владения иностранным языком, ориентацией на просвещенного читателя, светскостью литературного языка, благородным происхождением литературных персонажей, как правило, можно объяснить включение ИВ в текст художественного произведения без перевода или необходимого комментария. В качестве иллюстрации приведем реплики героев пьесы А.П. Чехова "Три сестры":

Вершинин. А вы читаете по-английски?

Андрей. Да. Отец, царство ему небесное, угнетал нас воспитанием. Это смешно и глупо, но в этом все-таки надо сознаться, после его смерти я стал полнеть и вот располнел в один год, точно мое тело освободилось от гнета. Благодаря отцу я и сестры знаем французский, немецкий и английский языки, а Ирина знает еще по-итальянски. Но чего это стоило! (А.П. Чехов "Три сестры").

Анализ иллюстративного материала "Словаря иноязычных выражений и слов" и нашей картотеки показал, что в языке русских писателей (Н.С. Лесков, А.С. Пушкин, М.Е. Салтыков-Щедрин, Л.Н. Толстой, И.С. Тургенев и др.) доминируют ИВ- галлицизмы и ИВ-галлицизмы по отношению к ИВ из других языков, что объясняется культурной традицией в целом: фактом освоения русским языком ИВ-латинизмов, распространением в XIX в. французского языка, интересом к французской литературе, ее влиянием на русский литературный язык [Макарова 2016: 61]. Поэтому вполне логично отсутствие в тексте перевода ИВ. Однако существуют единичные контексты, когда писатели в художественном произведении приводят одновременно ИВ и его перевод на русский язык. Подобные примеры можно объяснить тем фактом, что читателю известен иноязычный вариант для обозначения данного понятия, в отличие от его русского аналога, поэтому используется один из видов графических маркеров - скобки, где писатель приводит общеизвестное ИВ. Например:

Завидуя нашей тишине, иностранцы не без ядовитости указывают, что мы сами как бы тяготимся ею. Что у нас, среди глубокого мира, от времени до времени, трубят рога и происходят так называемые усмирения (rйpressions de la tranquillitй) (М.Е. Салтыков-Щедрин "Помпадуры и помпадурши").

Ср.: rйpression de la tranquillitй (франц.) - `Подавление с успокоительной целью; усмирение' [Бабкин 1994: 1118].

К тому же в письме, очевидно, было более слов, чем дела. Тут говорилось о небе, о звездах, о государствах неба (puissance du ciel), о цветах души, о каком-то идеале... о совершенной бессмыслице (В.А. Соллогуб "Старушка").

Ср.: puissance du ciel (франц.) - `Небесная держава, небесная сила' [Бабкин 1994: 1074].

Кроме того, встречаются примеры, в которых писатель приводит не общеизвестный, а близкий, адаптированный к коммуникативной ситуации, т.е. контекстуально обусловленный, перевод ИВ:

-- He влюбчивы ли вы? - Райский слегка покраснел. - Что, кажется, попал? - Почему вы знаете? - Да потому, что это тоже входит в натуру художника: она не чуждается ничего человеческого: nihil humanum... и так далее! (И.А. Гончаров "Обрыв").

Ср.: Ni<hi>l humani a me alienumputo - "Я считаю, что ничто человеческое мне не чуждо" [Бабичев 1997: 496].

Одним из "вечных" вопросов при переводе устойчивых единиц различной природы и структурной организации является подбор наиболее точного эквивалента из родного языка. Этим фактом можно объяснить наличие буквального перевода и подбор аналога в словарных статьях дву-/многоязычных словарей.

Следующий минимальный контекст показывает, что писатели, стараясь вплести ИВ и его перевод в ткань художественного произведения, приводит именно сосуществующий в языке, наиболее точный эквивалент, обладающий, как и большинство фразеологических единиц, экспрессивным переводом:

Ведь он уж не в первый раз поддевает на эту штуку. На то, сударь, пошел: aut Caesar, aut nihil - или пан или пропал. До сих пор ему удавалось, а как раз промахнется, так и поминай как звали! (М.Н. Загоскин "Рославлев, или Русские в 1812 году")

Ср.: Aut Caesar, aut nihil - "Или Цезарь, или ничто (ср. рус. Или пан, или пропал)" [Бабичев 1997: 90].

Интересны контексты, содержащие не нормативный, а авторский, подчас ситуативно обусловленный перевод. В приведенном ниже примере замена компонента контекстуально обусловлена, а в качестве фразеологических актуализаторов выступают лексемы упиваясь, не зная, на что смотреть, в результате чего появляется индивидуально-авторский перевод ИВ, представляющий собой пример преобразований концептуального характера:

Cogito ergo sum - "путешествую, следовательно, наслаждаюсь" перевел я на этот раз знаменитое изречение, поднимаясь в носилках по горе и упиваясь необыкновенным воздухом, не зная, на что смотреть: на виноградники ли, на виллы, или на синее небо, или океан (И.А. Гончаров "Фрегат Паллада").

Ср.: Cogito, ergo sum - "Я мыслю, следовательно, я существую" [Бабичев 1997: 129].

Отечественная художественная литература содержит примеры одновременного употребления ИВ на разных языках. В представленном примере русская этикетная формула извините предваряет аналогичные на французском, немецком, итальянском, английском языках. В представленном ниже предложении благодаря нанизыванию ИВ создается ироничный оттенок по отношению к сложившейся языковой ситуации в изображаемый период:

Пропуская тысячи причин этих затруднений, я упомяну о тысяче первой.

Эта причина, - извините! - pardon! - verzeihen Sie! - scusate! - forgive me! - эта причина: наши дамы не говорят по-русски!! (В.Ф. Одоевский "Княжна Мими")

"Авторская самодефиниция" помогает при формулировке лексического и фразеологического значений, прежде всего идеологем. Так, широко известный латинизм nihil благодаря роману И.С. Тургенева "Отцы и дети" входит в литературный язык, а лексема нигилист из потенциального слова становится общеупотребительным:

-- Он нигилист, - повторил Аркадий. - Нигилист, - проговорил Николай Петрович. - Это от латинского nihil, ничего, сколько я могу судить; стало быть, это слово означает человека, который... который ничего не признает? - Скажи: который ничего не уважает, - подхватил Павел Петрович и снова принялся за масло. - Который ко всему относится с критической точки зрения, - заметил Аркадий. - А это не все равно? (И.С. Тургенев "Отцы и дети")

ИВ-галлицизм comme il faut в XIX в. являлся общеупотребительным многозначным фразеологизмом, а для языка Л.Н. Толстого стал тезаурусообразующей единицей. Писатель употребляет этот галлицизм не только в нетранслитерирован- ном виде, но и прибегает к агглютинации ФЕ: comme il faut комильфотный комильфотность. Кроме того, зафиксирован случай графического смешения њmme ilfaut'ность [Ломакина 2016: 241].

При определении значения этого ИВ важно обращение к текстам писателя:

Мое любимое и главное подразделение людей в то время, о котором я пишу, было на людей comme il faut и на comme il ne faut pas. Второй род подразделялся еще на людей собственно не comme il faut и простой народ. Людей comme il faut я уважал и считал достойными иметь со мной равные отношения; вторых - притворялся, что презираю, но в сущности ненавидел их, питая к ним какое-то оскорбленное чувство личности; третьи для меня не существовали - я их презирал совершенно. Мое comme il faut состояло, первое и главное, в отличном французском языке и особенно в выговоре. Человек, дурно выговаривавший по-французски, тотчас же возбуждал во мне чувство ненависти (Л.Н. Толстой "Юность").

Судебным следователем Иван Ильич был таким же comme il faut^rn, приличным, умеющим отделять служебные обязанности от частной жизни и внушающим общее уважение, каким он был чиновником особых поручений (Л.Н. Толстой "Смерть Ивана Ильича").

Иван Ильич сам взялся за устройство, выбирал обои, подкупал мебель, особенно из старья, которому он придавал особенный комильфотный стиль, обивку, и все росло, росло и приходило к тому идеалу, который он составил себе. Когда он до половины устроился, его устройство превзошло его ожиданье. Он понял тот комильфотный, изящный и не пошлый характер, который примет все, когда будет готово (Л.Н. Толстой "Смерть Ивана Ильича").

Как показывают представленные примеры, галлицизм comme il faut - идеал для писателя во всем: его герои с уважением и почитанием относятся к таким людям, создают подобную обстановку, что позволяет говорить о расширении сочетаемости прилагательного комильфотный в значении "приличный", поскольку в последнем контексте таким образом характеризуется не человек, а стиль, обстановка помещения. Однако "после духовного перелома, когда изменилась система ценностей и ушли в прошлое юношеские идеалы, Толстой противопоставляет себя comme il faut'ным людям, нередко осуждая их. Здесь следует обратиться к мемуарному наследию Л.Н. Толстого, поскольку характеристика тезаурусообразующих единиц должна проводиться в текстах разных стилей и жанров" [Ломакина 2016: 146].

Одним из лексико-фразеологический средств, требующим разъяснения в целях адекватного понимания текста, является трактовка значений единиц социального или территориального диалекта. Б.А. Ларин в статье "Диалектизмы в языке советских писателей" (1935), говоря об использовании писателями слов узкой сферы употребления, склоняется к введению в текст семантических идиом диалектов как "наиболее эффективных языковых средств при создании образа" [Ларин 1974: 233]. Ученый крайне негативно отзывается о тех писателях, которые включают обозначенные единицы как декорацию: будучи нагромождением, они не способствуют читательскому пониманию текста.

Следует сказать о существующей в русской литературе XIX в. традиции введения в контекст локальной (диалектной) лексики и фразеологии. И.С. Тургенев и Л.Н. Толстой одними из первых стали употреблять диалектизмы в текстах произведений. Так, И.С. Тургенев в цикле рассказов "Записки охотника" по-разному объясняет незнакомые читателю реалии. Например, в рассказе "Бежин луг" писатель приводит следующую информацию: "Дворцом" называется у нас место, по которому вода бежит на колесо; казюли - По-орловскому: змеи, в "Хоре и Кали- ныче" - Таких рассказов я, человек неопытный и в деревне не "живалый" (как у нас в Орле говорится), наслушался вдоволь, в "Певцах" - Орловцы называют глаза гляделками, так же как рот едалом. Как видно из примеров, писатель использует как вставные конструкции, так и сноски, где сообщает информацию о том, где и кто так говорит; кроме того, применяет графические маркеры - кавычки. Однако нами не обнаружены примеры, содержащие информацию о типе языковой единицы, а также писатель не выражает своего отношения к приводимым лексемам, фразеологизмам, лишь фиксируя их значение. Той же традиции объяснения диалектизмов придерживается и Д.Н. Мамин-Сибиряк:

Но зауральский мужик совсем не того типа, к какому привык глаз в великорусских губерниях. Здесь живет народ "естевой", то есть зажиточный (вероятно, от слова: есть), "народ-богатей", если сравнить с "Расеей". Матушка Сибирь вспоила, вскормила его и на ноги поставила. На привольных местах окреп тот же самый народ, раздобрел. Недаром славятся сибиряки своей смышленостью и промышленным характером. Под боком киргизская степь, Обь с своими притоками; позади стеной подымается Урал - было где поучиться зауральскому мужику уму-разуму (Д.Н. Мамин-Сибиряк "В худых душах").

Кроме пояснительной конструкции, как в предыдущем примере, писатель использует сноски, где приводит семантизацию слова: Доспиет - поспеет.

В произведениях Л.Н. Толстого диалектный материал дается без пояснений, что, несомненно, затрудняет восприятие текста:

Матрена. ...Все семьдесят семь уверток знаю. Вижу, ягодка, зачиврел, зачиврел твой-то старик. С чем тут жить? Его вилами ткни, кровь не пойдет. Глядишь, на весну похоронишь. Принять во двор кого-нибудь да надо. А сынок чем не мужик? Не хуже людей ("Власть тьмы", д. 1, явл. 10).

Ср.: принять во двор - "юж., обвенчаться, жениться" [Даль 1978: 588].

Заключение