Произведения современной русской литературы с лексемой "китайский" в названии

Размещено на http://www.allbest.ru/

ПРОИЗВЕДЕНИЯ СОВРЕМЕННОЙ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ С ЛЕКСЕМОЙ «КИТАЙСКИЙ» В НАЗВАНИИ

Д Чжэн Гуанцзе

Аннотация

В статье рассматриваются некоторые произведения современной русской литературы с прилагательным «китайский» в заглавии. Необычные слова в заглавиях дают авторам возможность заинтересовать читателя, сообщить ему посыл, в котором одновременно и ясность, и загадка, требующая ответа, а значит -- прочтения книги. Над заглавием писатели много работают, отыскивая новое, не встречавшееся ранее в книгах других авторов, необычное, привлекательное. Отсылающие к Китаю лексемы можно обнаружить в заглавиях как «серьезной прозы», так и книг «.легких жанров»: любовного романа, фантастической книги, мистического детектива, боевика, юмористической прозы и др.

Ключевые слова: лексема «китайский», заглавие книги, современная русская литература, Китайская петля, повесть.

WORKS OF CONTEMPORARY RUSSIAN LITERATURE WITH THE LEXEME “CHINESE" IN THE TITLE

J Zheng Guangjie

Abstract

The article deals with some works of modern Russian literature with the word adjective “Chinese” in the title. Unusual words in the titles allow the authors to motivate the reader, to convey a message to him, in which both clarity and a riddle that requires an answer, and therefore -- reading the book. Writers work hard on the title to find a new, unusual, attractive one, not found earlier in the books of other authors. The lexemes referring to China can be found in the titles of both “serious prose” and books of “light genre”: a love story, a fantastic book, a mystical detective, an action movie, humorous prose, etc.

Keywords: Lexeme “Chinese”, the title of the book, contemporary Russian literature, the Chinese loop, the story.

Как известно, заглавие имеет огромное значение для книги -- это посыл, адресованный читателю, еще не знакомому с данной книгой. От заглавия нередко зависит, будет ли прочитана книга, какое впечатление она произведет на читателя. Заглавие книги -- это ее визитная карточка, своего рода реклама, слово или сочетание, презентующее ее читателю. А.И. Ванюков отмечает, что заголовки отражают «своеобразие художественного мышления писателя» [1, с. 53], М.В. Сапрыкина повествует о символичности заголовка [2, с. 38]. Исследователи подчеркивают, что все возможные наименования уже использовались, и современные заголовки -- это комбинации из чужих слов, построенные по популярным моделям. Представляется, слово «китайский» позволяет разрушить этот порочный круг и создать оригинальное наименование.

Упомянутая лексема составляет основу названий произведений современной русской литературы нередко, причем включена в перечень книг разных жанров и даже разных литературных направлений. В современной русской прозе можно вычленить два основных сегмента -- «серьезная литература», поднимающая актуальные гуманитарные проблемы без использования популярной стилистики, и «легкая» литература, нацеленная не на рассмотрение серьезных проблем, а на привлечение внимания читателя с помощью особой жанровой и стилистической манеры, -- любовные романы, детективы, боевики, триллеры, юмористическая проза, фэнтези, фантастика, антиутопия и т.д. Лексема «китайский» встречается в заглавиях художественных произведений обоих сегментов.

Если коснуться серьезной литературы, то можно рассмотреть повесть Михаила Литова «Клуб друзей китайского фарфора». Героя повести, от лица которого ведется повествование, привлекают к изучению китайского искусства родители подруги Веры: «Китайцы, китайцы... далекий и загадочный народ, о котором именно в кругу Евгения Никифоровича и Валерии Михайловны меня вооружили солидными познаниями. Прежде не интересовался, а нынче признаю их великие китайские заслуги в области декоративно-прикладного искусства, ведаю о китайской их керамике и в состоянии говорить о ней даже и взахлеб» [3]. Вокруг этих фигур, коллекционеров предметов китайского искусства, и образовался неформальный кружок, объединивший людей, увлеченным Китаем. Среди них немало битых жизнью, переживших разочарования и удары судьбы. Герой, ощутивший спасительную силу получившегося объединения, замечает: «Я готов во всеуслышание заявить, что для тонущего человека и китайская керамика, превращенная в символ, в фетиш, способна предстать спасительной соломинкой» [там же].

Назвали объединение «Клуб любителей китайского фарфора», а целью поставили изучение прекрасного: «...Мы единомышленники, мы собираемся вместе и радуемся нашим сокровищам... высокая культура, взять хотя бы изделия из глины периода Тан... периода Мин...» [там же]. Создается действительно очень интересное и довольно изысканное общество из лучших людей пригорода: «Китайский фарфор. Клуб друзей китайской керамики. Забавно, причудливо, умно, развлекательно. Показывают себя детьми, так им лучше, отраднее живется. Раскрепощаются. Много восторгов, глубокомысленных рассуждений, горячих споров -- вокруг китайского искусства» [там же]. Клуб интернационален, объединяет разношерстную публику, на собраниях всегда не только разговоры об искусстве, но и изысканные блюда, вино. Вот только не всем это общество по душе: окружающим члены клуба кажутся слишком богатыми, слишком избалованными, слишком увлеченными ненужными, лишними вещами. Вчитавшись, мы понимаем, что это действительно так. Да и принадлежность экспонатов коллекций к китайской культуре становится для владельцев коллекций уже неважной. Апофеозом собирательства становится Китайский зал, который впервые появляется в повести в графике КИТАЙСКИЙ ЗАЛ. В огромном помещении смешаны стили и роды искусства: «В Китайском зале действуют законы преклонения перед восточным искусством. Но при случае приобретаются и западные вещи. При желании всему можно приписать китайское происхождение». Под девизом «Да здравствует китайская керамика! собирайте фарфор! будущее за нами!» [там же] действует мещанство, любовь к роскоши.

Китайский фарфор в повести символизирует роскошь, богатство. Он выступает дорогостоящим предметом коллекционирования, привлекающим не самых умных и порядочных людей. В таком понимании проявляется интересная грань восприятия китайского искусства в России.

В повести Дины Рубиной «Наш китайский бизнес», которую тоже можно отнести к разряду серьезной литературы, речь идет о евреях, живущих в Израиле. Творчество Д. Рубиной серьезно изучается современными российскими литературоведами и лингвистами. Ю.М. Павлов занимается национальной идентификацией Д. Рубиной как русскоязычного писателя, отмечая «духовнокультурную нерусскость писателя, проявляющуюся в особенностях ее гуманизма, юмора, отношения к чужому, философии разрешения крови по совести и т.д.» [4, с. 46]; Н.А. Герасименко рассматривает способы выражения оценочности в прозе Д. Ру- биной [5]. Для нас наиболее интересно исследование Д.Д. Зиятдиновой, анализирующей концепт «Восток» в творчестве писательницы. Данный концепт реализуется у Д. Рубиной в первую очередь как «арабский Восток и еврейский Восток» [6, с. 192].

Будучи эмигранткой, писательница нередко поднимает темы, связанные с Израилем и жизнью в нем недавно приехавших туда людей. По сюжету повести, в редакцию одной из небольших провинциальных газет обращается группа евреев, приехавших из Китая, из Харбина, куда они эмигрировали в 1922 году из России, спасаясь от большевиков. Как говорит их представитель, Яков Моисеевич, «это люди, которые значительную часть жизни прожили в Китае, там прошло их детство, юность, молодость, а в тридцатые-сороковые годы они разбрелись по всему миру. В Израиле проживает сейчас около двух тысяч выходцев из Китая» [7]. Эти евреи русско-китайского происхождения хотят обновить свою газету, «допотопный» «Бюллетень», чтобы получить современную, интересную не только их сообществу единицу прессы. Важную часть повествования занимает рассказ о российских эмигрантах в Харбине, истории их отъезда из России, рассказ об их харбинской и пост- харбиниской -- израильской жизни. Сообщество, желающее издавать свою современную газету, очень ценит внутренние связи общины и не хочет утрачивать свои традиции. Китай стал для этих российских евреев второй родиной, первой была Россия, третьей сделался Израиль.

Герои повести -- сотрудники газеты -- называют эмигрантов с такой сложной линией эмиграции китайцами. «Китайцы» осознают свою уникальность, почему смотрят на других членов сообщества даже с некоторым высокомерием. В окружающей их обстановке перемешаны элементы разных культур, в том числе и китайской: «Эту допотопную обстановочку игриво оживляли два бумажных желто-синих китайских фонаря, очевидно, подаренных членами какой-нибудь китайской делегации на очередном торжественном приеме» [там же]. Повесть пропитана китайским колоритом, изобилует отсылками к китайской культуре: «Витя несколько раз цитировал древнекитайского поэта Цао Чжи и кое-что из народных песен юэфу, что вначале произвело на китайцев парализующее впечатление» [там же]. Это, несомненно, юмористическое произведение сочетает юмор с пронзительностью изображаемого еврейско-китайско-русского мирка, представляющегося его членам целым миром. Китай выступает в контексте повести как временная родина покинувших Россию евреев, как место, давшее проведшим в нем несколько десятилетий эмигрантам временное прибежище и, вместе с тем, новые культурные основы. Это так, пусть эмигранты и пытаются отгородиться от китайской составляющей своего социума: «Речь идет о еврейском Шанхае, еврейском Харбине».

Рассмотрим те произведения современной русской литературы с лексемой «китайский» в названиях, которые можно отнести к легкой литературе. По мнению Д.В. Варфоломеевой, так называемая «легкая» литература очень важна в системе художественных текстов. Именно с «легкой» книги начинают читать и любить чтение многие люди. Несмотря на то, что эта литература не всегда наполнена качественным содержанием и написана правильным языком, она тоже должна рассматриваться как элемент национальной литературы, тем более что границы между серьезной и «легкой» литературой часто размыты [8].

Книга Александра Алфимова «Китайские палочки времени» написана в жанре научной фантастики. В мире будущего, которое описывает писатель, реальны стали путешествия во времени, причем имеются два варианта грядущего, в каждый из которых может отправиться герой повествования. Герой должен выбрать, в какой из вариантов будущего отправиться, чтобы выжить, спасаясь от спецслужб. Конструируя название книги, А. Алфимов обыгрывает выражение «вилка времени», принятое среди героев изображаемого им мира для обозначения вариантов будущего. Воспринимаемое сначала в значении `разветвление', данное выражение возвращается героем к изначальному значению `столовый прибор', а уже отсюда ассоциации приводят его к другому столовому прибору -- китайским палочкам: «Как же меня доконала эта вилка времени! Впрочем, я несправедлив. Слово “вилка” здесь не подходит -- ибо оно обозначает предмет предельно простой и понятный. Так что это не вилка, а китайские палочки. Вот именно, китайские палочки времени» [9]. Мотивация данного обозначения для возможности разного выбора будущего (а выбор героя мучителен -- он должен найти вариант, где выживет сам и где останутся живыми и здоровыми его друзья; все нужно продумать, проверить, ничего не упустить) формулируется очень развернуто, причем автор отталкивается от стереотипного для россиян представления о сложности использования китайских палочек в процессе приема пищи: «Вроде бы все предельно просто -- два бамбуковых прутика. А как начнешь разбираться, так жалеешь, что ввязался. Как держать руку, как ухватить обе палочки пальцами. И самое главное -- как этим есть? Нет, вилка гораздо проще. Так что аналогия очень хорошая. Все думали, что имеют дело с вилкой времени. И даже не знали, что у них в руках китайские палочки времени» [там же].

Описывая приключения героя, автор не забывает время от времени вернуться к его размышлениям о ставшем возможным выборе между вариантами будущего. При этом подбираются различные ассоциации прецедентного плана, к примеру, выбор одной из дорог богатырем на распутье (ему везет, у него целых три дороги!) или гордиев узел, который герой должен разрубить, сделав свой выбор, а машина для перемещения во времени -- тот самый меч. Однако мысль о китайских палочках времени оказывается самой яркой: «Во всем виновата проклятая временная вилка! А точнее -- китайские палочки времени! Это они лишили меня третьей дороги! Раздвоенная линия времени перед глазами всколыхнулась, переплелась сама с собой, стала похожа не столько на китайские палочки, сколько на иероглиф» [там же]. Как видим, один китайский символ вызывает по ассоциации другой -- иероглиф, и он снова связан со сложностью и неясностью стоящего перед героем выбора. Именно ставшая символической сложность китайского явления служит тому, что именно он (а не богатырь на распутье или гордиев узел) становится основой заглавия книги.

Образ, как кажется, спорный. С одной стороны, он очень удачен, с другой -- автор сознательно идет на выдвижение на передний план ассоциации, связывающей жизненно важный выбор героя с процедурой поглощения пищи при помощи китайских палочек. Очень сложной процедурой, но, согласитесь, -- бытовой, относящейся к повседневному, отнюдь не духовному процессу. Возможно, здесь имеем дело с осознанным желанием автора несколько принизить значение выбора героя, показать его незначительность для мира и создать тем самым стилистический контраст (столкнуть разные по стилю языковые явления: «китайские палочки» и «время»), делающий название книги более ярким и привлекающий к ней внимание читателя.

Книга Вячеслава Антонова «Китайская петля» написана в жанре исторического детектива с элементами фантастики. Точные в историческом плане описания реалий и событий совмещаются с мотивом перемещения современного героя в прошлое. Автор обращается к историческим событиям XVII века, когда в Сибири Россия и Китай противостояли друг другу, и решалось, чьей станет Сибирь. Он показывает Китай великим и сильным государством, которое почему-то уступает Сибирь Российской империи. Повествование ведется в двух временных планах: рассказ об исторических события XVII века перемежается с изображением современности (2002 год, что важно для писателя -- начало третьего тысячелетия). В современном плане повествования тоже наблюдаем противостояние -- похищен депутат, российская и китайская мафии ведут разборки в Красноярске. Автор сопоставляет события прошлого и события настоящего, для него несомненно наличие связи между тем, что происходило несколько веков назад, и тем, что происходит сегодня. Причем корни связи -- в основах поведения китайцев, которые и стремится выяснить писатель. Китайская петля здесь -- петля времени, возвращение к тем же спорам, неизменность проблем и символ вечности.

Выражение «китайская петля» впервые появляется в романе при описании сложной ситуации, в которую попал герой из современного плана повествования -- Андрей: «Или это петля сжималась на горле? “Китайская петля”» [10]. Ассоциация поясняется повествованием о сражении с китайскими воинами (из современного плана Андрей попадает в прошлое), где китайская петля -- аркан -- страшное оружие китайских бойцов, с помощью которого они побеждают врагов: «Черные волосяные петли метнулись снизу, охватив короткий форштевень и рулевой рычаг. Арканы натянулись -- видно, что нападающие сделали попытку тянуть дощаник, но им трудно изменить курс тяжелого судна. Петля на носу слетела, перерубленная подскочившим солдатом, петля на руле тоже перерублена, но солдат сполз на палубу, схватившись за стрелу в плече» [там же].

В течение повествования, переживая свои приключения, Андрей несколько раз на себе узнает силу «китайской петли»: «Снова что-то накатило на него, сознание помутнело -- и тут он ощутил удавку, внезапно охватившую горло. Инстинктивно сделав “жабью шею”, чтобы оттянуть петлю от трахеи, он резко перехватил рукой веревку, заметил смутное пятно лица за ней, достал его прямым ударом кулака» [там же]. Каждый раз ему удается освободиться, самостоятельно отразив нападение или с помощью друзей. Иногда «китайская петля», наоборот, выручает героя: «Андрей крутнул головой, осматриваясь, и вдруг узкая черная петля змеей захлестнула Тришкиного дружка. Тот выронил нож, грохнулся, и его тут же поволокло по грязи. Андрей поднял глаза -- и увидел сухощавого азиата в простом темном халате и матерчатой кыргызской шляпе с загнутыми ушами»> [там же]. В одном из финальных эпизодов романа, когда герой возвращается, наконец, в свое время, «словно соскочила петля, прежде стискивавшая грудь» [там же]. Мы оцениваем «китайскую петлю» в произведении как лейтмотив, с помощью которого автор подчеркивает сложность российско-китайских связей.

В. Антонов задается в произведении целью -- ни много ни мало -- разобраться в сути российско-китайских отношений, выяснить, существует ли российско-китайское противостояние. По мнению писателя, отношения между Россией и Китаем -- очень сложная проблема, это вопрос, который не решить в один момент. Сила наших государств, их военная мощь могли бы служить основанием для непрекращающегося вооруженного конфликта, если бы это допустили представители наших наций. Название произведения не случайно: китайская петля символизирует сложность российско-китайских отношений, это «петля», которая могла бы туго затянуться на горле русско-китайской дружбы. Однако и в XVII веке, и сегодня есть силы в России и Китае, которые не хотят войны, которые настроены на установление добрососедских отношений. Таким образом, «китайская петля» может и затянуться, и остаться свободной.

Для данного произведения, написанного в стилистике «легкой» литературы, характерно рассмотрение очень сложных, серьезных проблем, что подтверждает тезис о размытости границ между серьезной и «легкой» прозой в современной российской художественной литературе.

Забавен написанный в юмористической манере короткий рассказ Александра Варакина «Китайский язык». В дом к Ивану является «на огонек симпатичная китаянка» и начинает говорить с ним по- китайски. Иван, неожиданно для себя, отвечает. Оказывается, он знает китайский язык. Все у Ивана и Лю складывается: «Так мы и зажили с моей Лю-Хань душа в душу. Ну, па лочками есть я сразу же научился... Конфуция всего перечитал раз девять-одиннадцать» [11], а через год, когда рождаются тройняшки: Вань, Вась и Вить, выясняется, что «ивановский мужик» забыл русский язык и говорит теперь только по-китайски. Да и сам он неожиданно для себя («А сам -- к зеркалу: что ж я, рязанскую рожу свою курносую не помню?» [там же]) становится «стопроцентным», узкоглазым, природным китайцем. Рассказ заканчивается забавно -- герой легко и иронично смиряется с произошедшими изменениями: «Значит, китаец. Значит, никогда- никогда нам не жить в обществе подлинной русской демократии» [там же]. Этот, на первый взгляд, легкий юмористический рассказ выражает, на наш взгляд, целую гамму скрытых смыслов. Во-первых, он символизирует то, как все мы схожи, как мнимы и во многом надуманны препятствия между народами. Во-вторых, не случайно предметом иронии писателя стал именно китайский язык и китайское преображение русского парня: влияние китайской нации и культуры, распространение ее по всему миру в последнее время настолько значительно, что прогнозы такого преображения стали очень частым явлением (вспомним рассмотренные выше антиутопические произведения Д. Быкова и Д. Сорокина). В любом случае, этот рассказ -- повод задуматься о превалировании общего над различным в области межнациональных отношений, о наличии некого единого культурного поля: «Припоминаю Боцзюй-и в подлиннике. Запросто цитирую: Лао-цзинь, Лао-цзинь, / Хана-хэу-хэнань. / Я уйду от тебя / В предрассветную рань» [там же].

Не смог не затронуть китайской темы и Дмитрий Гайдук, представитель такого альтернативного направления в российской литературе, как контркультура; растаман, путешественник и сказочник. Рассказ «Мудрый китаец Чжуанцзы (сказка без палева)» написан в свойственной писателю манере -- текст в стилистике повествования от лица «неформала» наполнен жаргонизмами. Героем рассказа стал Чжуан-цзы, известный китайский философ IV века до н.э., один из основоположников даосизма. Сюжет представляет собой притчу о том, как Чжуан-цзы объясняет, почему он не хочет быть премьер-министром, когда «один китайский император» решает пригласить его на службу: «...Знал бы я, где этот мужик тусуется, сразу бы его забрал к себе в администрацию» [12]. В юмористической форме, с обилием жаргонных (арготических) выражений и современной лексики, способствующих созданию яркого стилистического контраста между содержанием произведения и его формой, Д. Гайдук излагает вполне строгую философскую концепцию, по которой мудрец не желает становиться чиновником, несмотря на то, что его мудрость и способности, несомненно, привели бы страну к процветанию. Заслуживает внимания апелляция популярного русского сказочника к китайской философской мысли, изложение в невероятной его, растаманской манере глубоких философских идей.

Другой рассказ Д. Гайдука «Про китайца» в еще большей степени соответствует растаманской манере, заключающейся в стилизации автором повествования от лица наркомана со всеми его атрибутами: «травой», «косяками» и описанием невероятных событий, которые могли прийти в голову только наркоману «под кайфом». В этом рассказе, как нам кажется, писатель больше увлекся растаманской символикой, а китайская тема реализована лишь внешне, без глубины, которую мы увидели в предыдущем рассказе. Речь идет о китайце, которому неведомые силы дают одну за другой невероятные способности: гадать («Тю! какие там карты! На Низине учат гадать его. Нли на картах? Не! Какие там карты! Все-таки на Низине. Он же китаец в натуре») [там же], быть невидимым и ходить сквозь стены. Первые две способности китаец принимает и использует как истинный наркоман, от третьей отказывается: «.Закидывается десятью листами паркопана и превращается в совсем холодный труп. Н в наказание за это самоуправство в следующей жизни он становится простым советским планокуром и задвигает вам такую вот телегу про китайиа» [там же]. Отсылка к китайской теме в данном случае -- лишь случайный внешний атрибут, помогающий автору пофантазировать на тему реинкарнации. Для растаманской литературы, ярким представителем которой является Д. Гайдук, характерны такие черты, как примитивизм, даже «детскость», этничность, любовь к экзотике, беззаботность, и сюжеты, основанные на китайской теме, помогают автору соблюдать требования данной стилистики.

Повесть Нины Деминой «Предсказания китайского печенья» по жанру представляет женский любовный роман. Рассказать о перипетиях жизни и отношений героев автору помогает мотив «китайского печенья» -- один из устойчивых связанных с представлениями о Китае мотивов. В первой части книги обедавшие в ресторане при гостинице «Пекин» герои, «разломив напоследок китайские печенья с предсказаниями, выяснили: Анри предстоит разлука с любимым человеком, Аллочке -- повышение по службе, Мишелю -- очень дорогая находка, мне -- совет, не разочароваться в людях окружающих меня» [13]. В течение дальнейшего повествования, описывая происходящее в своей жизни и в жизни других персонажей, героиня возвращается к предсказанию: «Я была разочарована предательством Мишеля и несдержанностью Аллочки. Предсказания китайского печенья сбывались» [там же], а на последних страницах книги делает вывод: «Я вспомнила предсказания китайского печенья, разломленного мною в московском ресторане “Пекин” двадцать третьего июля 1987 года» [там же] и подробно описывает, что именно произошло с героями и как сбылись предсказания китайского печенья. Таким образом, «китайское печенье» выступает в повести Н. Деминой как сюжетообразующий, композиционный элемент, позволяющий автору «вести» сюжет, выстраивать события. Есть отсылка к известному в мире и в России способу гадания, пришедшему из Китая, но культурной значимости мотив китайского печенья не имеет. Он просто выбран автором с целью оригинально обосновать происходящие с героями события, что важно для жанра бульварного романа, славящегося неоригинальностью своих сюжетов.

Книга Екатерины Савиной «Проклятие китайского колдуна» повествует о путешествии в Гонконг нескольких русских друзей. По жанру это детектив с элементами боевика и мистики. Главная героиня, Ольга -- экстрасенс, или, попросту, ведьма. Естественно, в китайском Гонконге им встречается немало загадочного, связанного с традиционными представлениями о таинственных китайских чародеях, например, китайский колдун, который на выходе из аэропорта за десять долларов вылечивает одного из молодых людей от алкоголизма. Мнение о таинственном Китае высказывает одна из героинь произведения: «Страна Китай мне совсем не нравится. Отвратительная страна. Непонятная. И непонятные и пугающие вещи здесь происходят» [14]. Для Е. Савиной главное -- шокировать читателя, именно так она привлекает внимание к своим произведениям. Приведем для иллюстрации названия нескольких книг писательницы: «Возвращение живых мертвецов», «Восставшая из ада», «Гость из астрала», «Клуб одиноких зомби» и пр. Книга «Проклятие китайского колдуна» начинается с сочного описания поедания китайцами мозгов из головы еще живой обезьяны, и, хотя оказывается, что это сон, автору сразу удается передать читателю определенный настрой -- на шокирующее повествование, где спорным и негативным элементом станет апелляция к Китаю. Китайская тема в данном контексте -- еще один способ для писательницы удивить и поразить читателя. Как известно, такие шокирующие моменты нередко своим истинным назначением имеют прикрыть отсутствие у книги сильного сюжета, ярких героев, интересной интриги. Помимо прочих «достоинств» данной книги, в ней встречаются даже элементы ксенофобии по отношению к китайцам, например, к китайскому языку: «Липкая паутина тоненькой китайской речи, опутавшая серый от табачного дыма воздух бара, разлетелась на куски от сочной фразы, произнесенной на чистом русском языке» [там же]. Чувствуется, что писательнице трудно найти грань между описанием китайских «чудес» и хулой в адрес страны: «С нами давно уже -- с самого приезда в этот проклятый Китай происходит что-то странное и страшное» [там же]. В погоне за экзотикой Е. Савина переходит грань удивления таинственностью китайского мира и увлекается порицанием происходящего в экзотической стране, к примеру, устами героев: «Всего пару дней в этом дурацком городе пробыли, а кажется, что целую вечность»; «Ненавижу я этот Китай поганый!» [там же]. Одной из последних фраз книги, когда герои рассуждают о том, что неплохо было бы еще куда-нибудь съездить отдохнуть, становится: «Куда угодно. Но только не в Китай!» [там же], что закрепляет отрицательное отношение к Китаю в данном произведении. Учитывая, что книга всегда оказывает влияние на своего читателя, продуцирование в тексте ксенофобии по отношению к Китаю нельзя назвать продуктивной стратегией автора.

Таким образом, особое значение приобретает «китайская тема» в тех произведениях современной русской литературы, где лексема «китайский», вынесенная в название, стала частью структуры заголовков.

Заглавие имеет особое значение в произведении, оно призвано оказывать влияние на читателей, служить привлечению их внимания в книге, давать некоторую предварительную информацию, отчасти рекламного характера, о произведении художественной литературы. Отсылающую к Китаю лексему можно обнаружить в заглавиях как серьезной прозы, так и книг легких жанров: любовного романа, фантастической книги, мистического детектива, боевика, юмористической прозы (растаманской, в жанре стеба). Их назначение различно: вынести на передний план поднимаемую в произведении проблему, привлечь внимание читателей, создать загадочность, придать книге экзотическое звучание, способствовать композиционной стройности произведения и др.

лексема китайский литература русский

СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ

Ванюков, А.И. Поэтика заглавий в художественном мире В. Набокова-Сирина [Текст] / А.И. Ванюков // Известия Саратовского университета. Новая серия. Серия: Филология. Журналистика. -- 2007. -- Т 7. -- № 2. -- С. 53-61.

Сапрыкина, М.В. Символика названия книги М.М. Пришвина «Незабудки» [Текст] / М.В. Сапрыкина // Международный академический вестник. -- 2015. -- № 2 (8). -- С. 38-40.

Клуб, М. Л. Клуб друзей китайского фарфора [Электронный ресурс]. -- ЦБЬ: http://www.e-readmg.dub/bookreader.php/3 4499/Litov_-_Klub_druzeii_kitaiiskogo_ farfora.html (дата обращения: 12.11.2017).

Павлов, Ю.М. Дина Рубина как русскоязычный писатель [Текст] / Ю.М. Павлов // Экономика. Право. Печать. Вестник КСЭИ. -- 2012. -- № 3-4 (55-56). -- С. 46-53.

Герасименко, Н.А. Оценочность современной прозы: Дина Рубина [Текст] / Н.А. Герасименко // Рациональное и эмоциональное в русском языке: Сб. тр. Междунар. научн. конф. / Отв. ред. П.А. Лекант. -- М.: Моск. гос. обл. ун-т, 2015. -- С. 145-149.

Зиятдинова, Д.Д. Концепт Восток в творчестве Дины Рубиной [Текст] / Д.Д. Зиятдинова // Ученые записки Казанского университета.

Серия: Гуманитарные науки. -- 2015. -- Т 157. -- № 2. -- С. 192-199.

Рубина, Д. Наш китайский бизнес: роман и рассказы [Текст] / Д. Рубина. -- М.: Эксмо, 2004. -- 496 с.

Варфоломеева, Д.В. Стоит ли читать «легкую» литературу? [Текст] / Д.В. Варфоломеева // Научная палитра. -- 2015. -- № 4 (10).

Алфимов, А. Китайские палочки времени [Текст] / А. Алфимов. -- М.: Армада; Альфа-книга, 2006. -- 448 с.

Антонов, В. Китайская петля [Текст] / В. Антонов. -- М.: Крылов, 2002. -- 384 с.

Варакин, А. Китайский язык: рассказы [Электронный ресурс]. -- URL: http://roy anib.com/book/varakin_aleksandr/kitayskiy_ yazik.html. (дата обращения: 11.11.2017).

Гайдук, Д. Мудрый китаец Чжуанцзы

(сказка без палева) [Электронный ресурс]. -- URL: http://www.stihi.ru/2012/05/30

/8766(дата обращения: 11.11.2017).

Демина, Н. Предсказания китайского печенья [Электронный ресурс]. -- URL: http://royanib.com/book/demina_nina/ predskazaniya_kitayskogo_pechenya.html. (дата обращения: 20.05.2016).

Савина, Е. Проклятие китайского колдуна [Текст] / Е. Савина. -- М.: ЛитРес, 2008. -- 220 с.

REFERENCES

Alfimov A., Kitajskie palochki vremeni, Moscow, Armada; Alfa-kniga, 2006, 448 p. (in Russian)

Antonov V, Kitajskaya petlya, Moscow, Krylov, 2002, 384 p. (in Russian)

Demina N., Predskazaniya kitajskogo pech- enya, available at: http://royallib.com/book/de- mina_nina/predskazaniya_kitayskogo_pech- enya.html (accessed: 20.05.2016) (in Russian)

Gajduk D., Mudryj kitaec CHzhuanczy (skaz- ka bezpaleva), available at: http://www.stihi.

ru/2012/05/30/8766 (accessed: 11.11.2017). (in Russian)

Gerasimenko N.A., “Ocenochnost sovremen- noj prozy: Dina Rubina”, in: Racionalnoe i ehmocionalnoe v russkom yazyke, Proceedings of the International Conference, ed. P.A. Le- kant, Moscow, 2015, pp. 145-149. (in Russian)

Klub M.L., Klub druzej kitajskogo fatfora,

available at: http://www.e-reading.club/boo kreader.php/34499/Litov_-_Klub_druzeii_kitai skogo_farfora.html (accessed: 12.11.2017).

(in Russian)

Pavlov Yu.M., Dina Rubina kak russkoya- zychnyj pisatel, Ekonomika. Pravo. Pechat. Vestnik KSEHI, 2012, No. 3-4 (55-56), pp. 46-53. (in Russian)

Rubina D., Nash kitajskij biznes: roman i rasskazy, Moscow, Eksmo, 2004, 496 p. (in Russian)

Saprykina M.V, Simvolika nazvaniya knigi M.M. Prishvina “Nezabudki”, Mezhdun- arodnyj akademicheskij vestnik, 2015, No. 2 (8), pp. 38-40. (in Russian)

Savina E., Proklyatie kitajskogo kolduna, Moscow, LitRes, 2008, 220 p. (in Russian)

Vanyukov A.I., Poehtika zaglavij v hu- dozhestvennom mire V. Nabokova-Sirina, Izvestiya Saratovskogo universiteta. Novaya seriya. Seriya: Filologiya. Zhurnalistika, 2007, Vol. 7, No. 2, pp. 53-61. (in Russian)

Varakin A., Kitajskij yazyk: rasskazyu, available at: http://royallib.com/book/varakin_ aleksandr/kitayskiy_yazik.html (accessed: 11.11.2017). (in Russian)

Varfolomeeva D.V, Stoit li chitat “legkuyu” literaturu, Nauchnaya palitra, 2015, No. 4 (10), p. 17. (in Russian)

Ziyatdinova D.D., Koncept Vostok v tvorchestve Diny Rubinoj, Uchenye zapiski Kazanskogo universiteta. Seriya: Gumani- tarnye nauki, 2015, Vol. 157, No. 2, pp. 192199. (in Russian)

Размещено на Allbest.ru