Концептуальная семантика ономаконцепта волк

Размещено на http://www.allbest.ru/

Забайкальский государственный университет

Концептуальная семантика ономаконцепта волк

Раиса Гандыбаловна Жамсаранова, доктор филологических наук, доцент

Россия, г. Чита



Аннотация

Статья посвящена актуальному для ономасиологии описанию методики этимологического анализа этнонима монгол. Посредством введения нового термина ономаконцепт, при анализе его структуры выявляется концептуальная семантика этнонима. Ономаконцепт как тип лингвокультурного концепта способен «развернуть» до-этнонимное и собственно этнонимное значение исследуемого онима. Конструирование концептуальной сферы родоплеменного имени при помощи концептуального анализа позволило, во-первых, установить этимологическое значение онима, во-вторых, смоделировать концептосферу номадного сознания. Методика исследования структуры ономаконцепта базируется на применении следующих основных методик: метода концептуального анализа; метода компонентного анализа, позволяющего изучить словарные дефиниции ономаконцепта; ономасиологического метода, описывающего этнокультурный и этноисторический фон концепта, семасиологического метода и др. Комплексная методика анализа онимической лексики позволила максимально полно восстановить систему архаичных ментальных установок, рефлексий, мировоззренческую систему средневекового номадизма. Лингвоконцептуальное описание номадной языковой картины мира позволило реконструировать ментальные установки языковой картины мира номадов в эпоху становления алтайских языков. Концептуальный анализ этнонимов с опорой на корпус апеллятивной лексики монгольских и самодийских - типологически неродственных языков - выявил типологически схожие явления в семантике исследуемых языков.

Ключевые слова: этноним монгол, ономаконцепт волк, ономасиологический метод, концептуальная семантика, номадная языковая картина мира



Raisa G. Zhamsaranova,

Doctor of Philology, Associate Professor, Transbaikal State University (30 Aleksandro-Zavodskaya st., Chita, 672039, Russia),

Conceptual Semantics of Onomaconcept Wolf

The article deals with the method of etymology of ethnonimic proper name Mongol.

The conceptual semantic of ethnonimic name is revealed through introduction of a new term onomaconcept and its structural analysis. Onomaconcept as a type of linguacultural concept is able to depict pre-ethnonimic as well as the proper-ethnonimic meaning of the onoma analyzed.

First, the reconstruction of a conceptual semantic field of ethnonimic name by onoma and conceptual analysis let us to suppose the etymology of the name. Secondly, this method gives the possibility to model the conceptual sphere of nomadic mentality. The method of scientific investigation of onomaconcept is based on methods of conceptual analysis; component-analysis in order to know well all word definitions of the concept; onoma method depicting ethno-cultural and ethno-historical background of the analyzed concept; method of semasiological analysis and others. Complex analysis of propriety lexicon makes it possible to reconstruct the system of archaic mental orientations, reflexes, and the mentality of middle-aged nomads. Lingua-cultural description of nomadic picture of life makes possible the reconstruction on early nomadic period, especially the period of foundation of the Altaic languages. Conceptual description of ethnonimic names on the basis of typology of non-related languages promoted thesis of similar linguistic correlations of different languages - Mongol and Samoedic ones.

Keywords: ethnonimic name Mongol, onomaconcept wolf, onoma method, conceptual semantics, linguistic picture of nomadic world



Вводная часть. Изучение ономастической лексики как системы родоплеменных имён собственных сопряжено с объективной проблематикой их восприятия как языковых текстов, «созданных» языком и сознанием давно ушедших в небытие племён, народов, родовых объединений. Познание смысла и значения этнонимов представляет в ономастике достаточно сложную задачу. Предложенный качественно новый подход к анализу этнонимии - концептуальный - способствует более объективному определению значения этнонима.

Анализ номадной концептосферы, воссоздаваемой на ономастическом материале, обнаруживает наличие концептов, актуальных для диахронного сознания. С этой целью предложен новый термин ономаконцепт как языковая единица номадной концептосферы [7, с.12].

Изучение языка с позиции когнитивной лингвистики в XXI веке определяет восприятие языка как знаковой квинтэссенции национальной культуры с её логическим началом, лежащим «на поверхности», т. е. видимым и очевидным и с пралогической сутью в виде скрытого и закодированного символьного знака. Основной постулат когнитивной лингвистики - это вопрос установления зависимостей и соотношений в когнитивной цепочке «разум (сознание) - язык - репрезентация - концептуализация - категоризация - восприятие» [15, с. 34].

Ономаконцепт - это комплекс структурно-системных свойств, признаков и качеств и лингвокультурного концепта, и лингвокон- цепта, где последний обусловлен знаковым характером языковой единицы - этнонима. Ономаконцепт имеет знаковый характер, а потому существенна роль концептуальной метафоры и концептуальной метонимии, как основных принципов в номинативной практике средневекового сознания. Восприятие ономаконцепта как синтез основных типов концептов позволяет определить его вслед за С. Г. Воркачевым как «ментальное образование синтезирующего типа, пришедшее на смену представлению, понятию и значению и включившее их в себя в форме соответствующих составляющих - понятийной, образной, ценностной и значимостной, каждая из которых соотносится по-своему со “знаковым телом” концепта» [4, с.10].

Данные о методологии и методики исследования. В статье основное внимание уделяется описанию методики извлечения концептуальной семантики ономаконцепта волк на примере анализа этнонима монгол. В основу предлагаемой методики легло положение о существенной роли сигнификативного значения слова. Так, при определении номинативных принципов основных понятий древнегерманской модели мира, Т В. Топорова уделяет основное внимание извлечению сигнификативного значения, а не денотативному, как значению, лежащему «на поверхности», или референтному значению апелля- тива. Данный подход согласуется с предлагаемой методикой поисков концептуального значения этнонима кочевых племён, связанного именно с сигнификативным значением апеллятива как имени концепта.

Т В. Топорова пишет: «Проникновение к истокам формирования понятия в конечном счёте предполагает обращение к субъекту языка, его архаической логике и языковому сознанию, запечатлённому в семантических мотивировках, актуальных для определённой эпохи» [24, с. 6], что объективно и в отношении древнего сознания номада.

Вслед за А. Вежбицкой, Л. Г. Бабенко метод концептуального анализа понимается нами как выявление и описание смыслов, заключённых в вербальных артефактах языка [1, с. 83; 3, с. 37]. Концептуальный анализ - это выявление парадигмы культурно значимых концептов и описание их концептосфе- ры, по мнению А. Вежбицкой. Л. Г. Бабенко включает ряд исследовательских процедур - выявление набора ключевых слов текста; описание обозначаемого ими концептуального пространства; определение базового концепта [1, с.83]. Эти методики существенны и для исследования ономаконцепта.

Значимым является метод компонентного анализа. О. А. Ипанова, опираясь на предыдущие труды М. В. Пименовой по методике концептуальных исследований [см.: 17, с. 100-105; 18, с. 13-15], обобщает этапы исследования лингвокультурного концепта, где значимыми для данной статьи являются этапы этимологического анализа онима, этап описания словарных дефиниций слова - имени концепта, этап определения концептуальной метафоры, этап описания национально-культурного понимания концепта в национальной языковой картине мира [см.: 11, с. 13].

При анализе ономаконцепта волк как одного из основных ономаконцептов в системе номадной концептосферы предпринят комплекс вышеуказанных методов и частных методик.

Результаты исследования. Структурно ономаконцепт состоит из нескольких слоёв, или сегментов, которые соотносятся с языком, этнографическими знаниями и историческими событиями этнического прошлого. Последние два сегмента компилятивного характера из разного рода этнографических и исторических источников доказывают этнолингвистическое происхождение этнонима в плане этногенетической преемственности средневековых этнонимов (и народов, известных под этими названиями) с современными народностями Сибири и России в целом.

Известно, что этноним имеет два плана значения как имени собственного - до-этно- нимное и собственно этнонимное, которые, как оказалось, могут принадлежать по языку к разным этническим сообществам. Собственно этнонимное значение, как этнонима, так и ономаконцепта, тесно связано с этнокультурными особенностями современных народов как преемников средневековых племенных объединений Центральной Азии. До-этноним- ное значение этнонима, как и ономаконцепта, связано с концептуальным значением имени собственного. Учитывая объективность функционирования этнонима в исторически обозримом прошлом народов Азии, можно допустить участие иного языка, нежели только монгольских или других языков алтайской языковой семьи.

До-этнонимное значение онима - это вербализованная концептуальная семантика этнонима, заключённая в ядре онома- концепта. Реконструкция ономаконцепта ди- ахронного коллективного сознания позволяет воспринимать этот тип концепта как концепт ограниченный сознанием, имевший локальное распространение, определённый набор конкретных мотивировочных признаков, актуальных для сознания людей давно ушедших эпох.

Структурно ономаконцепт состоит из ядра, состоящего в отдельных случаях из трёх или двух вершин, окутанных «пучком» ассоциативных представлений, понятий и образов, обусловленных культурным фоном языкового сознания номада. Вершины оно- маконцепта - это смысловые константы сознания, воссоздать которые можно, с одной стороны, собственно денонотативным значением онима, а с другой - концептуальным значением этнонима как языкового знака.

Концептуальное значение представляет собой явление когнитивного сознания человека [см.: 23, с. 65-70], оно намного объёмнее языкового значения, что требует в исследовательском плане иного подхода и использования других терминов и понятий. С одной стороны, концептуальное значение «закодировано» в виде метафорически и метонимически обусловленных значений. С другой - концептуальное значение ономакон- цепта как языкового знака обусловлено сигнификативным значением ономаконцепта.

Сигнификативное значение имеет в своём поле этнокультурно обусловленные архетипы, передаваемые посредством архисемы. В эпическом наследии народа - это мифологемы и мифические образы. Сигнификат - это более высокий уровень в смысловом понятийном поле ономаконцепта как языкового знака, как и архисема - в сигнификативном значении языковой единицы. Этими положениями и обусловлена многовершинность ономаконцепта, некоторые из которых эксплицированы как мифологема, метафора или метонимически обусловленный образ, другие пока «затемнены» (т. е. утрачены), третьи представлены в качестве архисем. Восприятие этнонима как знака-символа связано, во-первых, с тем, что знаковый подход к интерпретации онима позволяет выделить план содержания, направленный и соотносящийся с «будущим». Это означает, что этноним в племенном сознании воспринимался в аспекте грамматикализации как оптатив и импера- тив/дезидератив, т. е. как «пожелательное» имя (да будет Х таким!). Во-вторых, подобное представление этнонима в исследовательских целях позволяет выявить как референциальные признаки онима как языкового знака, так и его сигнификативное значение.

Как любой концепт, ономаконцепт состоит, по определению Ю. С. Степанова, из активного (актуального) слоя признаков и пассивного как дополнительного информативного фонда, освоенного только некоторыми социальными группами [22]. Активный/актуальный слой признаков очевиден для всех пользующихся языком и осознаётся всеми носителями языка или языков.

Воссоздание пассивного признакового слоя возможно при адекватной интерпретации сигнификата, т. е. выявлении архисемы, смысловое содержание которой дополнено архетипом архаически-культурного сознания номада. Пассивный слой ономаконцепта заключает в себе этноисторическую и этнокультурную информацию, необходимую для этнокультурных, этногенетических, языковых и исторических исследований.

Обсуждение результатов. Этноним монгол, как в ономастике, так и в монголоведении, не имеет признанного всеми этимологического объяснения. Описание семантического поля этнонима как языкового знака позволило отнести имя Монгол к ряду лингвокультурного концепта тотемный первопредок [9, с. 153-190]. Во-первых, согласно предлагаемой методике исследования ономаконцепта удалось установить этимологическое значение (этимологию слова - имени концепта) онима монгол как отапелля- тивное теапд - «собака/волк» - из лексики койбальского языка. Койбальский язык - это исчезнувший северно-самодийский язык. Койбалы как племя к XIX веку были частично тюркизированы, а затем и русифицированы. И. Георги, описывая койбалов, отмечает, что по внешности они похожи «...больше на се- моядское нежели на татарское. Язык их есть также смешанное со многими татарскими словами семоядское наречие», занимаются в основном скотоводством и кочуют в «подвижных» юртах, содержат лошадей, овец и верблюдов. А также это охотники, «...занимаются звериным промыслом в силу его при- быточности». Женщины по одежде похожи на монголок: «койбалки носят косы и шапки по примеру моголок» [5, с. 294]. К «семоядским народам», т. е. самоедам, И. Георги относит помимо самих самоедов и койбалов маторов и сойотов, малочисленных камасинцев, ту- бинцев, карагасов и другие группы «отякских поколений» [Там же].

В.В. Радлов отмечал, что так называемые абаканские татары XVN-XVШ веков - это «пёстрая смесь различных племён, среди которых есть и койбалы» [19, с. 225-226]. Учёный указывал на чрезвычайно развитую эпическую поэзию койбалов. Это и стихотворные сказки, и героический эпос, как «подлинно поэтическое восприятие мира», имеющее мало общего с религиозными воззрениями шаманизма [Там же, с. 245-246]. А. Д. Каксин описывает койбальский говор в хакасском языке как исчезающий [14, с. 58-61].

Во-вторых, лингвистическая интерпретация этнонима монгол позволила сопоставить этноним с именованием загадочного государства «пёсьеголовых» людей Гоу-Го (переводимое как «собака-государство», т. е. государство людей-собак), где наличие морфемы -го(л) трактуется нами вслед за мнением ТД. Скрынниковой как китайский апеллятив го - государство [32]. Вероятно, что экзоним- ное никан, или Никанское царство пьёсе- головых людей, Монгол Улус и Гоу-Го - это соционимы, или политонимы одного и того же государственного объединения номадных племён Центральной Азии [10, с. 41-49]. Обозначенные положения обусловлены тезисом о природе происхождения этнонима, связанного, как обнаружилось, с совершенно иным, нежели алтайские, языком, а именно, с самодийским.

Проблемным представляется лингвистическое пояснение перехода койбальского апеллятива теапд - «собака/волк» в этно- нимное монгол. Напомним, что исследователями на основе изученных китайских хроник даются разные формы племенного названия: мэн-у ши-вэй (монголы-шивэй, тепд-дуу), мэн-ва бу (племя мэн-ва, тепд^и), мангуц- зы, или монгус (мэн-гу-сы, топуив) (работы Н. Ц. Мункуева, Е. И. Кычанова, Н. Н. Кради- на, Т Д. Скрынниковой и др.). Полагаем, что в структуре поздней формы этнонима монгол второй слог -гол - это преобразованная, вторичная морфема из начальной морфемы ^и. «Переход» названия тепд^и в -дуу согласуется с историей развития фонологии бурятского языка. Монголоведы отмечают явление транслитерации увулярного согласного у в позициях начала, середины и конца слов твёрдого ряда во всех современных монгольских языках на письме (орфографически) как -г-. В. И. Рассадин считает, что выпадение начального -ш- и появление звука -г-[у] на его месте обусловлено исторически случившимися модификациями консонантов в фонологии бурятского языка. Исторически было присутствие консонанта -м- в положении между гласными в середине слова, например, Пам/ип ~ Пауип - «куропатка»; sibawun~sibayun - «птица» [20, с. 48-49]. В. И. Рассадин пишет, что в процессе развития бурятского языка «...на месте комплекса <...> “гласный + согласный + гласный” (УСУ) выступают двоеслоги либо с хиатусом (У'У), либо с билабиальным щелевым м (VwV) между гласными». Поэтому в монголоведении вслед за работами В. И. Рассадина общепризнано, что долготные комплексы с интервокальными согласными представляют собой древнее состояние монгольских языков [Там же, с. 48].

Для бурятского языка и его диалектов характерна монофтонгизация дифтонгов как следствие возникновения долгих гласных [Там же, с. 59-65]. Вероятно, что именно этим и возможно объяснить гласный монофтонг -о- в положении СУС вместо изначального дифтонга -еа- койбальского языка апеллятивного теапд < тепд^и < тепд-дуу < монгол.

В-третьих, описание ономаконцепта волк посредством метода компонентного анализа словарных дефиниций слова-имени концепта позволило выявить лексико-семантическое сходство именования волк в разных языках. В монгольских языках лексема чоно(н) - «волк» (монг.); шоно - «волк» (бур.) - является высокочастотной в отношении производных словосочетаний с атрибутивным чонын - «волчий» (монг.) и шоно - «волчий» (бур.): азарган чоно - «волк-самец»; влвгчин чоно - «волчица»; чоно хонь хоёр шиг - «как волк и овца» (о враждебных отношениях); хвх чоно - «серый волк» (букв. «синий волк»); чонон дах - «волчья доха»; чоно яр - «красный лишай»; чонын гвлвг (= бэлтрэг) - «волчонок». В составе ботанических названий: чонын вргвс - «бодяк огородный»; чонын суул - «черемша»; чонын твмс - «лилия жёлтая» (букв. «волчья саранка»); чонын хялгана - «овсяница желобчатая»; чонын элэг - «крушина»; чонын хврввв (мед.) - «ветряная оспа, ветрянка»; чонын хврввш (мед.) - «крапивница» [30].

Анализ лексем бурятского языка выявил большее число производных и словосочетаний от лексемы шоно/шонын (более 68 ед.), включая фразеологизмы и табуированные именования волка по диалектам, а также слова, обозначающие разновидность волка вообще: азарга шоно - «волк-самец»; голой шара шоно «жёлтый степной волк»; суубэн шоно - «шакал»; хухэ шоно - «серый волк»; гулгэн шоно - «волчонок» (хорин.); хубуун шоно - «волчонок» (окин.) [29].

Очевидна функциональная частотность словосочетаний, посредством которых описывается «звериная» суть волка: наличие острых зубов, хвоста, отличающего волка от собственно собаки, а также дикость, жестокость его нрава. Эти группы лексем отражают восприятие животного-волка, актуализируя тем самым, синхронный образ волка в сознании человека.

Более интересна лексико-семантическая группа, вербализующая концептуальную семантику понятия волк. Такие выражения с переносным значением, как шоно бодол - букв. «глубокий замысел, дальновидный», которое в западном диалекте имеет дополнительное значение «непоколебимый, твёрдый»; шоно hанаан - «непоколебимое стремление, твёрдая воля», имеющее отражение в пословице Шоно зууhанаа алдахадаа гуринха болодог, эрэ зориhоноо табихадаа нэрэнь хухардаг - «Упустит волк пойманную добычу - будет голодать, отступится мужчина от того, к чему он стремился - честь свою потеряет» [29], актуализируют концептуальные признаки онома- концепта волк.

Подобное явление наблюдается при анализе и монгольских лексем. Лексема чин, как производное от старомонгольского с^ти=а - «волк» - составное ядро в значении «твёрдый, непоколебимый»: чин нут - «твёрдость, непоколебимость»; чин бат - «непоколебимый; непоколебимость»; чин ЗYрх - «непоколебимая храбрость»; чин ЗYрхнээс - «от глубины души, от всего сердца»; чин CYCэг - «глубокая вера»; чин Yнэн - «истинная правда; чистосердечность; честность»; чин Yнэнч - «справедливый; бескорыстный; честный; чистосердечный; преданный; чин хэмээн старательно» [30].

Полагаем, что название династии Цинь, долгое время господствовавшей в Китае, образно называемой династия «Железная» - это и есть Чин, или Кин. Если связать письменно-монгольское с^ти=а со словарным рядом производных от лексемы чин, выявляется не только диффузность древних слов, но и концептуальная полисемия, что взаимно обусловливает вероятность подобного сопоставления.

Таким образом, компонентный анализ словарных дефиниций слова-имени концепта позволил выявить: 1) лексико-семантическое сходство именования волка в монгольских языках; 2) основной сигнификативный признак образа волка в монгольских языках - это обладание такими свойствами характера, как непоколебимая твёрдость характера, граничащего с преданным отношением к семье, т. е. моногамность волка. Релевантны такие черты характера волка, как дальновидность, жестокость, суровость, недоверчивость, физические возможности, типичные для образа хищника - наличие острых зубов, длинного хвоста, строение черепа (ср. бур.: шонтогор - «остромордый») и т. д. Такие отдельные группы бурят, как баргузинские и селенгинские, в качестве мифического первопредка своих родов называют волка: принадлежавшие к роду шоно называли волка аба - «отец», ахай - «старший брат; дядя», что свидетельствует о мифологическом восприятии образа волка [29]. Как монгольские родовые названия Средневековья упоминаются роды Абаганаад и Аханаад. Забайкальские ойконимы Абагайтуй и Акатуй в плане определения их этимологического значения возможно отнести к этнотопонимам, т. е. названиям, значение которых отражает факт принадлежности определённой территории или региона какому-то отдельному родовому объединению или же народности далёкого исторического прошлого изучаемого ареала.

Дальнейший анализ словарных данных для определения концептуальной семантики ономаконцепта волк предопределил обращение к самодийским языкам. Так, Ц. Б. Цы- дендамбаев отмечал сходство генонима эхиритов (западных бурят) Тоанацкий (калькированное Ченорутский/Чинорукский) от ненец. ^'опа - «волк» [27, с. 276-277]. Это согласуется с семантическим значением родовых названий эхэритов - бур. ехэ шоноод и бага шоноод («большие волки» и «малые волки»), предопределяя тем самым возможность близости п.-монг. с^ти=а - «волк» и ненец. Ш'опа - «волк». Очевидна лексическая и семантическая близость ненец. апеллятива ^'опа - «волк» и п.-монг. с^ти=а - «волк», равно как и лексем чоно - «волк» (монг.) и шоно - «волк» (бур.) с ненецким. Данное сопоставление даёт возможность определения архисемы в плане описания образного компонента в структуре ономаконцепта волк, которая сродни архетипу в культуре.

Во-первых, выявляется типологическое сходство консонантного чередования самодийских и монгольских языков в виде т~ч/ш при условии того, что ненецкое ^'опа могло развиться до монгольского чоно, бурятского шоно. Поэтому эхэритское название шоно уруг - «Ченорутский/Чинорукский» - это одно из вариаций «волчьего» имени, как и самодийское Тоанацкий, впервые подмеченное Ц. Б. Цыдендамбаевым. Ранее Г. Н. Румянцев отмечал совпадение именования собаки в монгольских и ненецком языках, считая важным выяснить ранние исторические связи предков бурят и монголов с самодийскими племенами [21, с. 4]. Основанием для этого послужили исследования В. Б. Шостаковича, в которых подсчитано, что 60 % топонимов Восточной Сибири по своему происхождению являются самодийскими. Г. Н. Румянцев считает, что «такое сходство названий диких зверей в языке монголов, бурят, эвенков и са- модийцев могло произойти лишь в результате длительного соседства и общения в далеком прошлом, когда те и другие племена занимались охотой и звероловством и вели соответствующий образ жизни» [Там же]. Наши исследования субстратной топонимики Восточного Забайкалья подтверждают мнение о самодийском субстрате в восточно-сибирской топонимии на примере региональной топонимии [см.: 8, с. 55-71]. Описанные ранее бурятско-селькупские лексические параллели также дают основание полагать о древних контактах [6, с. 22-25].

Во-вторых, опора на сопоставительный анализ лексем ненецкого и бурятского языков с корневыми основами тэн- и шэн- соответственно определит дополнительные признаки концептуальной семантики образа волка в национальных языковых картинах мира. Ненецкий апеллятив тэнз в значении «род, племя; народность; фамилия; порода; род, сорт; способ, приём» [31] образует следующие слова: тэнонзь «снять жилы»; тэнолянг - «жилистый, с большим количеством жил»; тэном- ба(сь) - «снимать жилы»; тэнонда(сь) - «скручивать, заниматься скручиванием жил для шитья; просить у кого-либо оленьи жилы»; тэно- та”нуда” - «сильные руки»; тэноць - «быть жилистым; (перен.) быть крепким, сильным, могучим» [31]. Этому ряду соответствует ряд слов бурятского языка с шэн, расширяющих концептуальную семантику: шэн (габьяата) ажал, шэн баатарлиг - «доблестный труд»; шэн габьяа - «доблесть»; шэн зориг - «отвага, отважность, доблесть; удаль, молодечество; дух»; шэн зоригто - «доблестный»; шэн хату зориг - «настойчивость, упорство»; шэн хатуу - «упорный, настойчивый»; шэн хатуу- жаха - «крепнуть, укрепляться» [29]. Любопытно, что морфемное шэн- - составная часть предикативных конструкций: шэнжэгдэхэ от шэнжэхэ - «изучаться, исследоваться»; шэн- жэгшэ - «исследователь; наблюдатель»; шэн- жэлгэ - «исследование; изучение; наблюдение»; шэнжэлхэ - «рассматривать; изучать; исследовать»; шэнжэлэгшэ - «исследователь»; хэлэ (бэшэг) шэнжэлэгшэ - «филолог, языковед»; шэнжэлэл - «исследование, изучение; наблюдение» и т. д. Метонимический перенос исследовательских качеств очевиден при сопоставлении этих лексем с такими, как шэнжэлхэ - «рассматривать (что-либо); копаться; ковыряться (в чём-либо)»; шэнжэхэ - «обнюхивать (например, о собаке)» вплоть до шэнээ(н) - «сила»; шэнээтэй - «сильный»; шэнээтэй болохо - «получать (приобретать) силу» [29].

Данное сопоставление даёт основание выделить в качестве архетипически релевантного для образа волка понятия чего-либо/кого-либо мощного, сильного, могучего по причине наличия крепких жил, сухожилий. Архисемой ономаконцепта волк при сопоставлении ненецкого тэнз - «род, племя; народность; фамилия; порода» с бурятским шэнээ(н) - «сила»; шэн (соответствующее с бурятским диалектным тон - «действительно так; сверх» с усилительно-экспрессивным оттенком) является сема «очень, чрезвычайно, сверх». Бурятское шэн (как предельная степень того, что выражено следующим за ним сущ., прил., гл.): шэн габьяа - «доблесть»; шэн зориг - «отвага, отважность, доблесть; удаль, молодечество; дух» - имеет форму тон в агинском говоре хоринском диалекте бурятского языка.

Ценностным признаком ономаконцепта можно отметить признак мощи, физической силы и выносливости волка или собаки, которую эти животные имеют не за счёт наличия больших зубов, клыков, длинного хвоста, а за счёт наличия крепких, тренированных сухожилий ног. Поговорка «Волка ноги кормят» как нельзя лучше определяет этот признак, выявленный в структуре ономаконцепта волк.

Образный признак ономаконцепта получил рефлексию при соотношении апел- лятивов Ш'опа - «волк» (ненец.) и [тинуа]/ с^ти=а - «волк» (п.-монг.) < чоно - «волк» (монг.)/шоно - «волк» (бур.). Полагаем, что идеосемантика понятия «волк» получила развитие в ненецком языке в виде лексемы тэнз - «род, племя; народность; фамилия; порода; род, сорт; способ, приём». Возможно, что подобное слово должно обнаружиться и в монгольских языках. Действительно, слова шинж - «признак» (монг.); шэнжэ - «форма; вид, признак, примета; данные; свойство (предмета)» (бур.) монгольских языков совпадают с дополнительным значением ненецкого тэнз - «род, сорт; способ, приём», обнаруживая факт консонантного чередования т~ч/ш, типичного как для монгольских, так и для самодийских языков. Привлекает внимание семантическое и лексическое совпадение слов шинж, шэнжэ монгольских языков и ненецкого тэнз, что определяет перспективность подобного рода сравнений и сопоставлений в лексике неродственных языков.

Таким образом, образный и ценностный признаки ономаконцепта волк имеют положительное коннотативное значение при анализе лексем бурятского языка. Обнаружилось типологическое сходство идеосемантического значения лексем ненецкого и бурятского: понятие потенциальной силы, мощи, жилистости посредством ненецких лексем; понятие доблести, отваги, упорства, настойчивости, наблюдательности, исследовательских качеств лексическими средствами бурятского языка.

Любопытно, что в северно-самодийском языке - ненецком - понятие образа волка на основе значений слов совпадает с образом волка вербализованного в лексике монгольских языках. В ненецком языке волк именуется помимо прочих как сармик - «волк». Производными полагаем слова сармана(сь) - «бродить, блуждать»; сарты - «клык»; сар- кэ''лё(сь) - «быть острым, торчащим, торчать» [31]. В свою очередь, лексема сарты входит в глагольные формы сарвабта(сь) - «крепко схватить, быстро выхватить»; сар- вара(сь) - перен. «рассчитывать на чужое, не имея своего» [31]. Если учесть исходное саркта в выражении саркта тибя - «клык хищного зверя» [31] как вербализацию основного принципа именования волка через апел- лятив сармик, то обнаруживается типологически схожий образ волка как в ненецкой, так и в монгольской картине мира. Это, прежде всего, наличие острых клыков наряду со способностью крепко и быстро схватить потенциальную жертву, а также бродячий, хищнический образ жизни.

При этом анализ слов и словосочетаний, описывающих животное, позволяет добавить в когнитивные признаки ономаконцепта волк и такие свойства, как, например, длина волчьего хвоста. Иносказательным именованием волка в ненецком языке является тэ- вта - «хвостатый, имеющий хвост; волк»; тэва ямб - «длиннохвостый (т. е. волк)»; тэвта хадако - «волчица» от исходного слова тэва - «хвост (животного)» [31]. Корень совпадает с ненецким тэвары в значении «дух-помощник шамана (тот, который достигает шамана)», что даёт возможность соотнести тэв- эвфемизму тэвта. В случае объективности этого сопоставления выявляется древняя мифологема некоего существа, «хвостатого», а потому способного быть помощником шамана при его общении с духами в ненецкой языковой картине мира. этноним ономаконцепт языковой семантика

Все перечисленные качества волка формируют образ волка как сильного, свирепого животного, обладающего к тому же почти человеческим интеллектом, обусловившего выбор образа волка как тотемного предка людей в мифологическом сознании номада. К тому же только волк из хищников способен охотиться стаей, загоняя жертву в круг, подобный принципу номадной облавной охоты. При этом возможно, что отмеченные концептуальные признаки образа волка являются, на наш взгляд, не основными.

Основным сигнификативным признаком, обусловившим выбор образа волка в качестве тотема, является, на наш взгляд, признак тождественности образа волка и человека, обусловленного местом обитания и жилища. Этот вывод продиктован морфемным анализом апеллятива селькупского языка (одного из южносамодийских языков) тумпнэ~тюмбнэ~чюмана - «волк». При анализе можно выделить морфему чю-/чу-/тю-/ ту- «земля; глина; страна», второй элемент -ан(а) - это ац - «яйцо» [33], что позволило интерпретировать значение апеллятива чю- мана - «волк» как «земля + яйцо», что согласуется с понятием образа живого существа (волка, например), родившегося и выросшего в земляной норе.

Всё живое, согласно селькупской картине мира, рождается из земной субстанции. У самоедоведов общепринята трактовка этнонимов селькупов sysse-gom, schosch-kom, tschйmel-gop, Ще-дот как «человек страны» от tschu, уи, sye - «глина, земля, страна», о чём и писал ещё в 1845 году М. А. Кастрен [2, с. 50; 25, с. 279]. Любопытно, что в монгольских языках лексема ан(г) - это «зверь», что иллюстрирует собой пример типологии сем селькупского ац - «яйцо» и бурятского ан(г) - «зверь».

Пояснением гипотезы об идентичности образа волка и номада в средневековом сознании служит этнографический факт истории племён мукри в Приамурье, шивэй в Забайкалье. Археологи отмечают, что черноречные мукрийцы в V-VШ веках вели полукочевой образ жизни и жили в землянках. Они «представляли собой впущенные в землю ямы, над которыми устанавливались в козлы плахи, покрывавшиеся затем сверху толстым слоем земли и, возможно, дёрном» [28, с. 73]. Культура шивей - это культура жилищ-полуземлянок. Племенные объединения шивей занимали огромную территорию в районе Верхнего Амура и в бассейнах рек Онона, Ингоды, Шилки, Аргуни. Бассейн р. Шилки считается центром расселения шивей на территории Забайкалья, где археологами найдены самые крупные могильники (до 100 погребений в каждом) и укреплённые поселения-городища, схожие с сооружениями приамурских племён мохэ, с которыми шивей находились в тесных контактах [12, с. 19]. Полуземляночный тип жилища известен у народов Сибири ещё со времён хунну [13, с. 244].

В этнографии остяко-самодийцев («раньше остяки в земляных карамо жили» [33]) жилищами были полуземлянки. Это подтверждает собственный материал по этимологии селькупских этнонимов как «земляных людей». П. Хайду значение южноселькупского t'йje-gum, или fujgum, трактует как «земляной человек». Васюганско-тымская форма с'йтНдир также связана, по мнению П. Хайду, с апеллятивом «земля» [26, с.133-134].

Таким образом, волк, также как и человек, признавался средневековым сознанием идентичной последнему сущностью, т. к. и происхождение одинаково (из земляной субстанции), и привычки поведения волка и человека схожи. Дополнительный признак образа волка как охотника, способного на облавный тип охоты, также предопределил выбор образа этого хищного животного в качестве тотема новой степной культуры, особенно в период исторического становления и возвышения монголов.

Вкратце описаны семантические признаки и семы, которые, актуализируясь во множестве контекстов, становятся концептуальными признаками, формирующими понятийную основу концепта. Выяснилось, что этимон этнонима монгол - это самодийский апеллятив теапд - «волк», перешедший в разряд проприальной лексики, «превратившись» в имя новой этнической единицы в средневековой Азии - монгол. Тотемным предком был изначально образ собаки как архетипический образ, сменившийся позже на образ волка, маркируя тем самым амбициозные цели, устремления монголов и их происхождение, подразумевая мифологему «волчьего» предка монголов, воплощённую в эпониме Борто-чино. При этом важно подчеркнуть основную ролевую функцию образа волка - функцию мироустроительного характера. Племя волков обязано было взять на себя роль диктатора путём пресечения межплеменных распрей, установления мирного сосуществования введением жёстко структурированной, иерархической власти одного племенного союза над остальными.

Этноним монгол - это средневековый по- литоним, объединивший племена под названиями чахар-монголы, бурят-монголы, хал- ха-монголы, олёт-монголы, дюрбют-монго- лы и др. Возвысившаяся в результате войн с соседними племенами группа монголов во главе с Темуджином объединяла тюркские, самодийские трайбы под самоназванием монгол. Северо-восточная территория от Китая - «маргинальная» Монголия, совпадающая с Приамурьем - была известна под названием Никанское царство, или Гоу-Го. Вероятно никаны - это предки приамурских племён манегров, маньчжуров некогда известных под воинственным племенным именем «собачьего vs волчьего племени» никан (от самодийского канац - «собака»), со временем утратили своё былое могущество, уступив власть монголам [см.: 10, с. 41-49]. Это значит, что политоним никан предшествовал политониму монгол.

Любопытно отметить наличие образного признака именования волка в тюркских языках. К. А. Новикова пишет, что названия некоторых животных семейства куньих в тюркских языках образованы по модели: Ьо^ид~Ьи^ид (др.- тюрк.) (< Ьог-~Ьиг-~риг- - «пахнуть, вонять» + архаичный аффикс глагольного имени ^ид~- з\д)\ пураш (< пур- + аффикс -аш) - «барсук» (чуваш.); букв. «вонючий, вонючка» [16, с. 65]. В тунгусо-маньчжурских языках боро - «серый» [34] совпадает с монгольским и бурятским боро «серый» и наиболее близко лексически и семантически к ониму мифического предка монголов Борто-чино - «Серый Волк».



Заключение

Статья расширяет результаты исследований по исторической этнонимии, добавляя новые методы и методики, новые знания об этноязыковых процессах истории народов Северной Азии. Определить когнитивные признаки ономаконцепта волк, вербализованного этнонимами бурят и монгол, оказалось возможным посредством выявления сигнификативного значения лексики самодийских и монгольских языков. Исследованное состояние проприальной лексики позволяет заявить о перспективности изучения монгольских языков в аспекте гипотезы урало-алтайского диахронного языкового союза, исследование которого ценно для создания этимологического словаря монгольских языков.



Список использованных сокращений

алар. - аларский диалект бурятского языка барг. - баргузинский говор бурятского языка бох. - боханский говор бурятского языка бур. - бурятский язык

вост. - восточное наречие бурятского языка

др.-тюрк. - древнетюркский язык

зап. - западное наречие бурятского языка

монг. - монгольский язык

ненец. - ненецкий язык

окин. - окинский говор бурятского языка

п.-монг. - старописьменный монгольский язык

сел. - селенгинский говор бурятского языка

тунк. - тункинский говор бурятского языка

хорин. - хоринский диалект бурятского языка

чуваш. - чувашский язык



Список литературы

1. Бабенко Л. Г., Васильев И. Е., Казарин Ю. В. Лингвистический анализ художественного текста. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2000. 533 с.

2. Быконя В. В. Селькупы: язык и культура (этнолингвистический очерк). Томск: Изд-во Томск. гос. пед. ун-та, 2011. 236 с.

3. Вежбицкая А. Понимание культур через посредство ключевых слов. М.: Языки славянской культуры, 2001.288 с.

4. Воркачев С. Г Воплощение смысла: сопсерШаПа selecta. Волгоград: Парадигма, 2014. 331 с.

5. Георги И. Г Описание всех обитающих в Российском государстве народов: их житейских обрядов, обыкновений, одежд, жилищ, упражнений, забав, вероисповеданий и других достопримечательностей / предисл. и прим. В. А. Дмитриева; перепеч. с изд. 1799 г. с испр. и доп. 2-е изд. СПб.: Русская симфония, 2007. 799 с.

6. Жамсаранова Р Г Типологический анализ бурятско-селькупской терминологии родства // Вестн. Томск. гос. ун-та. Сер. Филология. 2009. № 324.

7. Жамсаранова Р Г Концептосфера средневековой монгольской этнонимии: автореф. ... д-ра филол. наук: 10.02.20. Томск, 2011. 50 с.

8. Жамсаранова Р Г Субстрат в топонимии Восточного Забайкалья. Чита: ЗабГУ, 2001. 237 с.

9. Жамсаранова Р Г. Концептосфера средневековой монгольской этнонимии. Чита: Экспресс-изд-во, 2013. 288 с.

10. Жамсаранова Р Г Онимы Нелюдский острог (Нерчинский острог), Никанское царство и государство Гоу-Го в аспекте цивилизационных процессов Северной Азии // Томск. журн. лингв. и антропологических исслед. 2014. Вып. 2. С. 41-49.

11. Ипанова О. А. Концепт «жизнь» в русской языковой картине мира: лингвокультурологический и лексикографический аспекты: автореф. дис. ... канд. филол. наук: 10.02.01. СПб., 2005. 24 с.

12. История Восточного Забайкалья. Читинская область / отв. ред. И. И. Кириллов. Иркутск: Изд-во ИГЭА, 2001. 283 с.

13. История Сибири. Т.1. Древняя Сибирь. Л.: Наука, 1968. 454 с.

14. Каксин А. Д. Койбальский говор хакасского языка: традиционные и новые подходы в вопросах документации // Актуальные проблемы диалектологии языков народов России: материалы XIV Всерос. науч. конф (г. Уфа, 20-22 нояб. 2014 г). Уфа: ИИЯЛ УНЦ РАН, 2014. С. 58-61.

15. Кравченко А. В. Язык и восприятие // Когнитивные аспекты языковой категоризации. Иркутск, 1996. С. 34-41.

16. Новикова К. А. Названия домашних животных в тунгусо-маньчжурских языках // Исследования в области этимологии алтайских языков. Л., 1979. С. 53-134.

17. Пименова М. В. Методология концептуальных исследований // Вестн. Кемер. ун-та. Сер. Филология. 2002. Вып. 4.

18. Пименова М. В. Методология концептуальных исследований // Антология концептов / отв. ред. В. И. Карасик, И. А. Стернин. Волгоград: Парадигма, 2005. Т 1.

19. Радлов В. В. Из Сибири: страницы дневника / пер. с нем. К. Д. Цивиной, Б. Е. Чистовой; примеч. и послесл. С. И. Вайнштейна. М.: Наука,1989. 749 с.

20. Рассадин В. И. Очерки по исторической фонетике бурятского языка. М.: Наука, 1982. 199 с.

21. Румянцев Г Н. Бурятские летописи как исторический источник // Тр. БКНИИ СО АН СССР Сер. Востоковедение. Улан-Удэ, 1960. Вып.3. С.3-16.

22. Степанов Ю. С. Константы: словарь русской культуры. 3-е изд. испр. и доп. М., 2004. 992 с.

23. Стернин И. А. Когнитивная интерпретация в лингвокогнитивных исследованиях // Вопросы когнитивной лингвистики. 2004. № 1.

24. Топорова Т В. Семантическая структура древнегерманской модели мира. М., 1994. 190 с.

25. Тучкова Н. А., Байдак А. В., Максимова Н. П. Южноселькупская этнонимика // Проблемы историко-культурного развития древних и традиционных обществ Западной Сибири и сопредельных территорий: материалы ХШ Зап.-Сиб. археолого-этнограф. конф. Томск: ТГУ, 2005. С. 279-282.

26. Хайду Петер. Уральские языки и народы / пер. с венгер. Е. А. Хелимского. М.: Прогресс, 1985. 430 с.

27. Цыдендамбаев Ц. Б. Бурятские исторические хроники и родословные (историко-лингвистическое исследование). Улан-Удэ, 1972. 662 с.

28. Шавкунов Э. В. Культура чжурчжэней-удигэ ХИ-ХШ вв. и проблема происхождения тунгусских народов Дальнего Востока. М.: Наука, 1990. 282 с.

Источники

29. Буряад-ород словарь = Бурятско-русский словарь / сост. К. М. Черемисов. М.: Сов. энцикл., 1973. 804 с.

30. Монгол-орос толь = Монгольско-русский словарь / под общ. ред. Лувсандэндэва. М.: Гос. изд-во ин. и нац. слов., 1957. 715 с.

31. Ненецко-русский словарь / сост. Н. М. Терещенко. М.: Сов. энцикл., 1965. 942 с.

32. Китайско-русский словарь / под ред. Ся Чун И. Пекин: Изд-во Ун-та иностр. языков г. Шанхая, 1992. 1250 с.

33. Селькупско-русский диалектный словарь / под ред. В. В. Быконя. Томск: Изд-во ТГПУ, 2005. 348 с.

34. Сравнительный словарь тунгусо-маньчжурских языков: материалы к этимологическому словарю: в 2 т. / отв. ред. В. И. Цинциус. Л.: Наука, 1975. Т. 1. 672 с.; Т. 2. Л., 1977. 992 с.



References

1. Babenko L. G., Vasil'ev I. E., Kazarin Yu. V. Lingvisticheskii analiz khudozhestvennogo teksta. Ekaterinburg: Izd-vo Ural. un-ta, 2000. 533 s.

2. Bykonya V. V. Sel'kupy: yazyk i kul'tura (etnolingvisticheskii ocherk). Tomsk: Izd-vo Tomsk. gos. ped. un-ta, 2011. 236 s.

3. Vezhbitskaya A. Ponimanie kul'tur cherez posredstvo klyuchevykh slov. M.: Yazyki slavyanskoi kul'tury, 2001.288 s.

4. Vorkachev S. G. Voploshchenie smysla: conceptualia selecta. Volgograd: Paradigma, 2014. 331 s.

5. Georgi I. G. Opisanie vsekh obitayushchikh v Rossiiskom gosudarstve narodov: ikh zhiteiskikh obryadov, obyknovenii, odezhd, zhilishch, uprazhnenii, zabav, veroispovedanii i drugikh dostoprimechatel'nostei / predisl. i prim. V. A. Dmitrieva; perepech. s izd. 1799 g. s ispr. i dop. 2-e izd. SPb.: Russkaya simfoniya, 2007. 799 s.

6. Zhamsaranova R. G. Tipologicheskii analiz buryatsko-sel'kupskoi terminologii rodstva // Vestn. Tomsk. gos. un-ta. Ser. Filologiya. 2009. № 324.

7. Zhamsaranova R. G. Kontseptosfera srednevekovoi mongol'skoi etnonimii: avtoref. ... d-ra filol. nauk: 10.02.20. Tomsk, 2011. 50 s.

8. Zhamsaranova R. G. Substrat v toponimii Vostochnogo Zabaikal'ya. Chita: ZabGU, 2001. 237 s.

9. Zhamsaranova R. G. Kontseptosfera srednevekovoi mongol'skoi etnonimii. Chita: Ekspress-izd-vo, 2013. 288 s.

10. Zhamsaranova R. G. Onimy Nelyudskii ostrog (Nerchinskii ostrog), Nikanskoe tsarstvo i gosudarstvo Gou- Go v aspekte tsivilizatsionnykh protsessov Severnoi Azii // Tomsk. zhurn. lingv. i antropologicheskikh issled. 2014. Vyp. 2. S. 41-49.

11. Ipanova O. A. Kontsept «zhizn'» v russkoi yazykovoi kartine mira: lingvokul'turologicheskii i leksikograficheskii aspekty: avtoref. dic. ... kand. filol. nauk: 10.02.01. SPb., 2005. 24 s.

12. Istoriya Vostochnogo Zabaikal'ya. Chitinskaya oblast' / otv. red. I. I. Kirillov. Irkutsk: Izd-vo IGEA, 2001. 283 s.

13. Istoriya Sibiri. T.1. Drevnyaya Sibir'. L.: Nauka, 1968. 454 s.

14. Kaksin A. D. Koibal'skii govor khakasskogo yazyka: traditsionnye i novye podkhody v voprosakh dokumentatsii // Aktual'nye problemy dialektologii yazykov narodov Rossii: materialy XIV Vseros. nauch. konf (g. Ufa, 20-22 noyab. 2014 g.). Ufa: IIYaL UNTs RAN, 2014. S. 58-61.

15. Kravchenko A. V. Yazyk i vospriyatie // Kognitivnye aspekty yazykovoi kategorizatsii. Irkutsk, 1996. S. 34-41.

16. Novikova K. A. Nazvaniya domashnikh zhivotnykh v tunguso-man'chzhurskikh yazykakh // Issledovaniya v oblasti etimologii altaiskikh yazykov. L., 1979. S. 53-134.

17. Pimenova M. V. Metodologiya kontseptual'nykh issledovanii // Vestn. Kemer. un-ta. Ser. Filologiya. 2002. Vyp. 4.

18. Pimenova M. V. Metodologiya kontseptual'nykh issledovanii // Antologiya kontseptov / otv. red. V. I. Karasik, I. A. Sternin. Volgograd: Paradigma, 2005. T 1.

19. Radlov V. V. Iz Sibiri: stranitsy dnevnika / per. s nem. K. D. Tsivinoi, B. E. Chistovoi; primech. i poslesl. S. I. Vainshteina. M.: Nauka,1989. 749 s.

20. Rassadin V. I. Ocherki po istoricheskoi fonetike buryatskogo yazyka. M.: Nauka, 1982. 199 s.

21. Rumyantsev G. N. Buryatskie letopisi kak istoricheskii istochnik // Tr. BKNII SO AN SSSR. Ser. Vostokovedenie. Ulan-Ude, 1960. Vyp.3. S.3-16.

22. Stepanov Yu. S. Konstanty: slovar' russkoi kul'tury. 3-e izd. ispr. i dop. M., 2004. 992 s.

23. Sternin I. A. Kognitivnaya interpretatsiya v lingvokognitivnykh issledovaniyakh // Voprosy kognitivnoi lingvistiki. 2004. № 1.

24. Toporova T V. Semanticheskaya struktura drevnegermanskoi modeli mira. M., 1994. 190 s.

25. Tuchkova N. A., Baidak A. V., Maksimova N. P Yuzhnosel'kupskaya etnonimika // Problemy istoriko- kul'turnogo razvitiya drevnikh i traditsionnykh obshchestv Zapadnoi Sibiri i sopredel'nykh territorii: materialy XIII Zap.-Sib. arkheologo-etnograf. konf. Tomsk: TGU, 2005. S. 279-282.

26. Khaidu Peter. Ural'skie yazyki i narody / per. s venger. E. A. Khelimskogo. M.: Progress, 1985. 430 s.

27. Tsydendambaev Ts. B. Buryatskie istoricheskie khroniki i rodoslovnye (istoriko-lingvisticheskoe issledovanie). Ulan-Ude, 1972. 662 s.

28. Shavkunov E. V. Kul'tura chzhurchzhenei-udige XII-XIII vv. i problema proiskhozhdeniya tungusskikh narodov Dal'nego Vostoka. M.: Nauka, 1990. 282 s.

Istochniki

29. Buryaad-orod slovar' = Buryatsko-russkii slovar' / sost. K. M. Cheremisov. M.: Sov. entsikl., 1973. 804 s.

30. Mongol-oros tol' = Mongol'sko-russkii slovar' / pod obshch. red. Luvsandendeva. M.: Gos. izd-vo in. i nats. slov., 1957. 715 s.

31. Nenetsko-russkii slovar' / sost. N. M. Tereshchenko. M.: Sov. entsikl., 1965. 942 s.

32. Kitaisko-russkii slovar' / pod red. Sya Chun I. Pekin: Izd-vo Un-ta inostr. yazykov g. Shankhaya, 1992. 1250 s.

33. Sel'kupsko-russkii dialektnyi slovar' / pod red. V. V. Bykonya. Tomsk: Izd-vo TGPU, 2005. 348 s.

34. Sravnitel'nyi slovar' tunguso-man'chzhurskikh yazykov: materialy k etimologicheskomu slovaryu: v 2 t. / otv. red. V. I. Tsintsius. L.: Nauka, 1975. T 1. 672 s.; T 2. L., 1977. 992 s.

Размещено на Allbest.ru