Понятие "языковой портрет" думского политика-либерала

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Тверская государственная сельскохозяйственная академия

Понятие «языковой портрет» думского политика-либерала

П.Б. Царьков

г. Тверь

Аннотация

языковый думский депутат дискуссия

В статье рассматриваются условия формирования и уровни реализации «языкового портрета» думского политика (депутата), демонстрирующего посредством актов политической дискурсии свои либеральные убеждения через существующие формы парламентской демократии.

Ключевые слова: думский политик, политик-либерал, либерализм, иллокутивный смысл, концепт, понятие, парламентский дискурс, языковая личность, языковой «портрет», фрейм

Abstract

P.B. Tsarkov

Tver State Agricultural Academy, Tver

Definition of the «language portrait» of duma liberal politician

Keywords: Duma politician, liberal politician, liberalism, illocutionary meaning, concept, definition, parliamentary discourse, linguistic individual, linguistic portrait, frame

The article deals with the conditions of formation and levels in realization of the «linguistic portrait» of Duma politician who demonstrates his liberal beliefs through the acts of the political discourse and through the existing forms of parliamentary democracy.

Основная часть

Несущими лексическими основаниями темы исследования являются концепты «либерализм», «Государственная Дума», «парламент», «конституция», требующие содержательного анализа, выяснения этимологии этих слов, их обусловленности и взаимопроникновения, обнаружение в них коммуникативных смыслов и фреймовой заданности черт языковой личности депутата. Языковая конвергенция этих лексем, рассматриваемая в единой логической цепи, позволяет определить образ думского либерального политика и представить его для дальнейшего описания.

Понятие «думский политик-либерал» в настоящем изложении помещен внутрь концепта «портрет», тесно связанного по смыслу с понятием «личность». Понятие «портрет» встречается в разных словесных модификациях в романо-германских и славянских языках в качестве смыслового изображения («рисования») человека и определения черт лица характера и восходит к понятиям «лик», «личина», «образ», «маска». П.Я. Черных (1999) в своем историко-этимологическом словаре отмечает, что в русском языке французское слово «портрет», вытеснившее более раннее «персона» и означавшего «личность», «лицо», «особа», стало употребляться с начала XVIII века. Языковой портрет политика, таким образом, является фиксацией с помощью лингвистического аппарата (лингвистического описания) черт личности (группы индивидуумов) в процессе проявления ими своих вербальных качеств.

Речевой (языковой) портрет личности политика содержит несколько словесных уровней, которые отражаются не только в текстах (дискурсах, языковых практиках) политика, но и в партийных программах средствами словесных знаков («политического письма», по Р. Барту). Первый уровень - это авторский портрет (автопортрет), который создается посредством авторской речи о себе (письменной или устной), в котором отражаются индивидуальные словесные черты, обнаруживаются выражения, характерные только для этой личности. Одним из ранних примеров литературно-поэтического автопортрета в русской литературе можно считать стихотворение «Мой портрет» пятнадцатилетнего Александра Пушкина, образ которого, «нарисованный с натуры», предстает в виде «веселой персоны», человека смышленого («я не глуп»), говорящего честно и откровенно («без гримас»), словоохотливого собеседника («болтливей болтуна»), но, в то же время, избегающего схоластических дискуссий («отрицаю споры, как науку не люблю»).

Второй уровень вербальных сигналов «языкового портрета» речевой личности политика характеризуется политическими смыслами, которые автор транслирует аудитории на основе программных позиций, принципов и партийных решений. Адресант в этом случае доводит до реципиента результат словесного сложения смыслов, в производстве которых участвует коллектив авторов и поэтому воспроизводство их оратором может характеризовать словесный образ той или иной политической партии или образ парламента (Государственной Думы) в случае принятия депутатами решения, в тексте которого закреплено коллективное мнение. Третий уровень восприятия информации адресантом от адресата-политика - это собственно то, что он пытается донести до получателя информации с помощью конвергенции партийных ценностей и индивидуального словаря, собственных интеллектуальных оценок.

Тем общим, что объединяет эти сигнальные уровни передачи и восприятия информации, является искажение языкового портрета политика на пути вербальной коммуникации. Часто адресат не хочет обнаруживать в процессе речи всего того, что говорит, превращая часть внешней речи в внутреннюю. Например, из-за предвидения последствий репутационного характера, от которых страдал бы авторитет личности. В другом случае, стенографист и редактор вносят в текст речи свои изменения, и в этом случае даже согласованная с оратором устная речь, подвергается деформации. Наконец, прочтение и интерпретация текста получателем информации производится им в соответствии с уровнем ее восприятия и декодирования, потребностью будущей трансляции в виде искажения, улучшения или добавления к сказанному. Также следует принимать во внимание узурпацию информационных смыслов СМИ, ангажированность интерпретатора.

Исследуя образ думского политика-либерала, важно иметь в виду, что современная политическая практика априори не может избежать выражений и слов, составляющих либеральный дискурс (см.: Баранов, Казакевич, 1991; Баранов, 2003; Романов, 2000; 2001; 2002; 2002а; Чудинов, 2001; 2003). При этом очень часто слова вырываются политиками из материнского фрейма либерализма и употребляются в контексте социалистического, патриотического, государственного дискурсов. Так, политики всех политических течений в своем лексическом наборе имеют термины «свобода» и «либерализм», понимая их смысл по-разному. Фонетические противоречия в однопорядковых по политическому смыслу концептах часто сливаются в противоположное толкование смыслов, содержащихся в этих понятиях, позволяют языковой личности проявить вариативность в своих мыслях и действиях, однако заставляют задуматься о соотнесении сущностного содержания эти понятий с их языковой формой. Именно поэтому выяснение содержания иллокутивного смысла либерализма и его соотнесенности с понятием «свобода» ставится в исследовании на первое место. Не поняв самого содержания слова, невозможно делать его прилагательным к существительному «политик».

В истории русского языка и политической истории России слово «либерализм», и соответственно термины «либерал», «либеральный политик» обросли словесным мхом и трансформационными смыслами, постоянно встречают сопротивление и настороженность общественного мнения. Соответственно и современные исследователи в вопросе об отношении к либерализму, либеральным политикам, разделились на два оппонирующих друг другу лагеря - приверженцев либерализма и отрицающих его жизнеспособность на российской идеологической языковой почве. Многие ученые доказывают, что либеральный метод достижения цели, основанный на свободе, оказался предпочтительнее других, добившись во многих странах впечатляющих результатов. В частности, Н.А. Баранов, считает главным препятствием развития России в либеральном направлении - «рецидивы сложившейся ментальности», «остатки умственного склада… по причине крепостничества», которые важно «преодолеть», уступив место правовому сознанию и освободившись от «рецидивов чуждого либерализму насилия», проявившиеся в начале 1990-х годов. Отмечается, что «осознание необходимости либеральных преобразований в России придет через повышение благосостояния и безопасности народа, развитие демократических ценностей» (подробнее см.: Баранов, 2003; Баранов, Казакевич, 1991).

Напротив, философ и политолог А. Дугин отрицает жизненность либерализма на русской почве и считает, что слово «свобода» в либерализме понимается совершенно не по-русски, это негативная свобода. Он обращается к трактовке свободы Д.С. Миллем, который, по его мнению, выделяет две свободы, обозначаемые словами «liberty» и «freedom». По Миллю, это совсем разные вещи: «Liberty» - это понятие, из которого возник термин «либерализм» и обозначает «свободу негативную», «свободу от». Наоборот, под словом «freedom» он понимает «свободу для». В споре с Миллем, который отдавал предпочтение первой трактовке, современный философ придерживается обратного понимания свободы как свободы «ультимативной, позитивной и солнечной» (подробнее см.: Дугин А. [Электронный ресурс] заглавие с сайта http: // www.arctogaia.com/public/).

Сам спор вокруг содержания термина «свобода» демонстрирует объективное присутствие понятия либерализма в политической жизни России. Полемика между «патриотами» и «либералами» подчеркивает важность и злободневность исследования проблемы либерального дискурса с точки зрения объективного научного проникновения в смысл характеризующих его понятий. Отрицание либерализма и следующая за этим негативная оценка деятельности либеральных политиков в составе российского парламента дает основание разобраться в противоречии, при котором не воспринимаемый позитивно термин все же востребован и в России, и в мире. Соответственно, это дает возможность обнаружить имиджевую мимикрию публичных политиков, которые пользуются богатым арсеналом либерального словаря, чтобы, в одних случаях, высказать свою приверженность архетипическому свойству понятия «свобода», а в других - замаскировать свои истинные взгляды, уклониться от термина «либерал» (Романов, 2000; 2001; 2002; 2002а). Поэтому немаловажным обстоятельством является ответ на вопрос, что представляет собой либеральный политик как языковая личность, как действуют лексические механизмы соответствия произнесенного им слова в контексте его действий. Решение этой задачи лежит на путях исследования этимологии семантики слов «свобода» и «либерализм».

Примечательно, что в русском обществе (и русской литературе, кстати говоря) понятие либерального человека сформировалось определенным образом. Оно выросло из русского вольнодумства по поводу плохого государственного устройства и обращения к народному мнению как основанию для решения государственных вопросов. Тема вольности наиболее ярко выражена в русской классической литературе, например, в произведениях А.Н. Радищева, А.С. Пушкина. Однако уже с середины XIX века отношение к носителю либеральных идей приобретает иронический и даже сатирический характер. Иллюстрацией здесь могут служить слова иронии А.С. Грибоедова, произнесенные устами его литературного героя: «Вам искренне признаюсь, такой же я, как вы, ужасный либерал». Негативный смысл слова «либерал» был также освящен авторитетом писателя-сатирика М.Е. Салтыкова - Щедрина после появления образа несимпатичного человека в его рассказе «Либерал», отнесенного самим автором к сказочному повествованию. До настоящего времени этот рассказ, рекомендуемый для изучения в школе, оказывает влияние на восприятие современным человеком образа либерала. В русской литературе и в театре того времени либерал выведен как человек говорящий, но ничего не предпринимающий не деле. Вольно или невольно русская литература оказала свое влияние на нивелирование интеллектуального значения мысли, которая пасовала перед «делом» и заигрывала с массовым сознанием, готовым воспринимать и оценивать действие, а не ментальное побуждение, выраженное в словах.

Однако в русской политической традиции наряду с отрицанием термина «либерализм» родилось и сохранилось вполне положительное отношение к форме и смыслу слов «свобода» и «вольность». Отмечается, что в этих словах отражена стихийность в действиях русского человека, направленных против власти и властных институтов, наличие в ментальности стержня политической свободы в качестве общественного идеала, при котором можно действовать, как душе хочется. Очевидно, что языковое формирование понимания свободы в мышлении русского человека происходило с исторических времен российской государственности и проявлялось через различные формы отражения действительности. И даже в религиозном мышлении стремление к свободе отразилось в еретических воззрениях и движениях. В политической сфере язык свободы проявился в стремлении удельных князей к независимости от формирующейся центральной власти великого князя, а также в народных бунтах, требующих «вольности». В юридической и экономической жизни - через защиту собственности; в общественно-политической - через литературную деятельность и требование свободно выражать свое мнение. В самом понятии «свобода», отражающее славянское «слобода», т.е. поселение, располагающаяся вдали от власти, также подчеркивается политический смысл этого слова.

Все эти формы проявления свободы закреплялись в сознании через распространение исторических знаний, генетическую историческую память о существовании периодов в русской истории, принимаемых мифологизированных народным сознанием через формулу «раньше жить было лучше и свободнее дышалось». В русских народных сказках это представление отражалось в рассказах об освобождении царевен из плена мифического Кощея Бессмертного - из несвободы они возвращались с Иваном-освободителем в свободные земли, где освободитель сам приобретал свободу брать царевен в жены и пользоваться царской свободой. Вероятнее всего, в основе этого психологического стереотипа лежит природное понимание первосвободы, закрепленное в памяти отдельного человека легендарными фрагментами истории. Сказочные образы представляются ему естественными, универсальными и всеобщими, сохраняющимися на подсознании и проявляющимися в его ментальных чертах в виде феномена внутренней свободы, который позволяет русскому человеку действовать на «авось» («как хочу», т.е. свободно). И в определенных условиях внутренний свободный голос уже готов превратиться в крик, направленный в адрес власти.

Однако только рассмотрение соотнесенности понятий «либерализм» и «свобода» в контексте русской языковой традиции и ментальности не может ответить на вопрос о существовании либерализма на русской почве. Процесс осознания идущего из толщи веков стремления к вольности, выраженного в понятии «свобода», позволило русскому сознанию понять и органично принять иноязычные понятия и термины, отражающие стремление человека к различным формам политической и экономической свободы. Демократическое устройство российского государства и общества, опирающееся на конституцию и парламентаризм, во многом определяется романо-германской языковой политической культурой трех стран Европы - Великобритании, Германии и Франции, - абсорбированной русским менталитетом, ставшей языковой основой различных форм русского либерализма. При этом доминантным «либеральным языком» для России стал английский язык в образцах британского парламентаризма. Идея «влияния британского политического опыта» на российский парламентаризм находит свое подтверждение в «издании закона о Государственной Думе в России», принятого положительно общественным мнением Великобритании, что отражается в обширном поздравительном адресе членам первой Думы от британских парламентариев…, виднейших общественных деятелей». Но вместе с тем следует учитывать и мнение Владимира Соловьева, который считал, что английские заимствования имеют свои ограничения, они отражают «островной язык», «островное сознание» британцев, не оплодотворенное «другими языковыми культурами». И в этом смысле русский либерализм несет на себе печать терминологической ограниченности «островного сознания», а либеральные политики, злоупотребляя иноязычными выражениями, пренебрегая русскими языковыми аналогами политического языка, сужают свое присутствие в общественном сознании граждан России. Так, например, обстоит дело с термином «толерантность», частным произнесением которого «грешат» современные либералы, предпочитая западную трактовку русскому слову «ненасилие».

Английский язык органично вошел в знаковое определение российской политической системы в качестве понятий, отражающих конституционно-парламентскую, либеральную форму правления. Важно иметь в виду историко-культурный факт того, что русский либерализм, имея гносеологические и психологические корни в самой ментальности, мышлении и языке русского народа, обладает западной инверсией, прежде всего европейской (в противовес ее американской форме). Русские либеральные деятели, осуществившие лингвистический трансфер, перевод англицизмов на русскую политическую почву, ассимилировали их в русском общественном сознании, открытом для восприятия идей свободы. Предлагавшиеся ими изменения в политической системе страны на конституционных и парламентских принципах параллельно сопровождались работой русской общественной мысли по отражению этих изменений и в соответствующей знаковой системе. Процесс формирования русского либерального политического языка рассматривается в третьем параграфе настоящей главы.

В политической лексикографии трактовка понятий «либерализм», «либерал» во многом зависит от семиотической среды, признания господствующей или доминирующей в массовом сознании идеологии и отличается от трактовок в советский период и в условиях политического плюрализма. Язык моноидеологии (марксизм) трактует либерализм как идейно-политическое движение, объединяющее сторонников буржуазно-парламентского строя и буржуазных «свобод» в экономической, политической и других сферах. За либерализмом признавали системность политических идей, взглядов и стремлений идеологов капитализма, которые «трусливо и непоследовательно» отстаивали политические свободы в интересах «свободы приобретения» и «эксплуатации пролетариата». Для сторонников социализма главными характеристиками либерализма были слова В.И. Ленина о его «буржуазности», «контрреволюционности», «подлом пособничестве абсолютизму».

Современное трактование либерализма (от латинского liberalis - относящийся к свободе, касающийся свободы) не содержит классовых оценок. Под либерализмом, как правило, понимается идейное и общественно-политическое течение, ядром которого является гражданское общество, права и свободы личности, правовое государство, демократические политические институты, экономическая свобода. Соответственно либерал, либеральный политик - это последователь либерализма; член либеральной партии.

Владимир Даль в «Толковом словаре» (1990) отразил либерализм как политическое вольнодумство человека, мыслящего (действующего) вольно, т.е. соединил в одном понятии право на свободу слова и дела. В общем смысле либерализм и либерал для Даля является желанием и желающим большой свободы народа и самоуправления. Основное, что усматривает Даль в либерализме, - это «политическая вольность мысли, думы», а также - «либеральничанье», т.е. допущение политиком большей свободы для народа, большей самостоятельности в управлении своими мыслями и делами. Определение В. Даля, как мы видим, в отличие от современного и марксистского толкования понятия «либерализм» связывало напрямую свободу политической мысли личности, которая могла реализоваться на практике (в политике) в виде народной свободы и большей самодеятельности, т.е. интеллектуальная свобода языковой мыслящей личности должна соединяться с коллективной народной свободой (вольностью). Таким образом, филолог Даль ближе всего приблизился к конвергенции смыслов слов «либерализм», «свобода», «воля», которые в политической действительности существуют во взаимосвязи и рассмотрение их в отрыве друг от друга лишь демонстрируют идеологическое расщепление сознания политиков, манипулирующих этими понятиями в угоду того или иного политического дискурса.

Важным методологически замечанием к понятию «либерализм» служит положение Н. Бердяева, находящегося в гуще событий периода становления думского либерализма, «о порче идей словами и интересами». Относя слово «либерализм к разряду очень порченых слов», Н. Бердяев писал: «Вообще ведь идеи…, слова, их выражающие, подвержены порче… Порча либерализма началась со смешения целей и средств, с подмены духовных целей жизни материальными средствами. Свобода человека, права человека есть высокая духовная цель». Свободу человека и его «неотчуждаемые права», проповедуемые либерализмом в качестве «несомненной истины», Н. Бердяев ставит выше «политического и экономического строя», и отмечает, что «в исканиях новых форм социальной организации» либерализм «вырождается и разлагается» (Бердяев, 1990: 78). В этой философской формуле Н. Бердяева содержится некоторые ответы на то, почему происходит трансформация («порча слов») в тот период, когда они начинают быть активными участниками политических процессов и становиться орудием вражды различных политических сил, противоположных интересов.

В языковой политической культуре проблема свободы (либерализма) постоянно соотносится с проблемой несвободы (тоталитаризма). Либерализм и тоталитаризм соотносятся друг с другом в той степени, в какой история человеческого разума и духа искала ответы на вопросы о путях приближения к абсолютной свободе при одновременном стремлении понять феномен обратного этой мечте. Эрик Фромм (1994) определяет этот феномен как «бегство от свободы», когда «человек стоит коленопреклонённым перед символами власти, деньгами, суверенными государствами, нацией…». Социальная история сформировала свои политические группы, которые отстаивали свои взгляды и действия по отношению к степеням свободы в политических концепциях либерализма, демократизма и тоталитаризма. У каждой из этих групп сформировались свои концепты, отражающие их понимание картины мира, социально-экономического, политического и социокультурного развития стран. Расстояние между идеей свободы и состоянием социальной организации, настолько далеко друг от друга, что в философском интервале времени и пространства политические деятели нашли концептуальное обоснование (каждый свое) собственной доктрины, идеологии, программы. Во фразеологическом отношении только на одном полюсе - либеральной политической трактовки общественного развития - отражены многочисленные варианты названий либеральных партий и их политических концепций: либерал-демократизм, либерал-консерватизм, либерал-национализм, либертариантство и т.п.

Важно отметить, что противоречивое восприятие либерализма общественным мнением не является чем-то особым, характерным только для русской языковой политической культуры. Само обращение западного исследователя Эрика Фромма и других западных политологов к теме отгораживания человека и общественного мнения от базового понятия либерализма говорит об универсальности этого явления, характерного для языковых сред человечества в целом. Например, американский исследователь политической коммуникации Родерик Харт отмечает, что современное американское общество без восторга воспринимает либеральные пассажи в речах президентов США (Hart, 1987). Это подчеркивает объективные противоречия, неизбежный языковой конфликт личностей, отстаивающих на пути поиска идеальной политической организации, ту или иную знаковые идеологические системы в публичной коммуникации.

Несмотря на все противоречия ментального восприятия либерализма, именно в рамках этого течения человеческой мысли возникли языковые формы, выражающие суть деятельности политических демократических институтов в мире и в России в частности. Они выражены концептами «конституция», «парламент», «Государственная Дума», породивших понятие «думский политик». Концепты «Государственная Дума» и «парламент», поставленные русским политическим языком в один смысловой ряд, наиболее полно и точно отражают коммуникативную функцию законодательного органа власти и языковые доминанты в портрете думского политика-либерала. Лексическое построение соотношений (зависимостей) этих концептов, их смысловое и фреймовое влияние на мировоззрение, политический язык депутатов - либералов предполагает подробное рассмотрение этих понятий, находящихся в конвергентном состоянии в отношении друг друга. Концепты «конституция», «парламент», «Государственная Дума» не только определяют содержание политического языка думского либерального политика, но и диктуют формат его публичной деятельности. Конституция и Государственная Дума страны являются законодательными и организационными формами, характеризующими парламентскую демократию; условием и местом действий политической коммуникации либералов, добивающихся принятия основного закона и представительного правления в числе своих первых программных требований. Эти два понятия отражают основное содержание парламентского дискурса в России.

Современным словарь иностранных слов трактует понятие «конституция» как «основной закон государства, закрепляющий его политическую и экономическую систему, устанавливающий принципы организации и деятельности органов государственной власти, управления, суда, основные права, свободы и обязанности граждан» (Словарь иностранных слов, 1985: 302). В этом определении прослеживается семантической цепочка концептов, которые затрагивают многие лексемы, входящие в конструкт «конституция»: «закон» - «государство» - «права» - «свободы» - «граждане». Тем самым подчеркивается значимость и особое место концепта «конституция», который, так же как и концепт «свобода», можно отнести к политическим либеральным мега-концептам. Понимание «конституции» в России как слова-конструктора, относящегося к государственному управлению в его законодательном значении, появилось в русском языке в петровскую эпоху и связывается П.Я. Черных с «польской сеймовой конституцией в значении структура» (Черных, 1999: 423). Примечательно и вполне обоснованно, что слова «сейм» (в значении «парламент») и «конституция» в этом случае стоят рядом, а первое слово является прилагательным ко второму. Оно подчеркивает его главенство - сущее, реально существующее (действующее) - имя существительное, обозначаемое как «конституция». Конструктивизм понятия подчеркивается этимологией слова, состоящего из приставки «кон» - «всеобщность», «универсальность» и корня «стит» («стат»). В русском языке корень «ста» - «стоять», «стать», «устав», а также близкое ему по корневому основанию слово «уста» - рот, губы и «устене» - («относящееся к речи», «словесный») близко сопряжены транзакцией с латинским корнем «statuo» в значении «устанавливаю», «устраиваю», «привожу в порядок» (там же, с. 423).

Конституция - это фреймовая константа всего видимого и скрытого формата либерализма, и с этой точки зрения является мега-концептом для политических, гражданских свобод в государстве и обществе, выраженных в либеральной терминологии. В данном конкретном случае это понятие включает в себя издревле известные русской ментальности термины - «устав» (закон), который «устанавливает», упорядочивает то, что производится посредством «уст», через «речь», «устное слово». В результате этого говорения появляется то, что требуется исполнять «по праву», «по правде» (вспомним «Правду Русскую»). Если поставить рядом два понятия - «конституция» и «парламент», - то становится очевидным, что рождение «правды» и «закона» («завета») происходит путем «установления» правил поведения для человека в государстве и обществе (в определенном месте) посредством «слова» и «речи» (Черных, 1999: 315).

Место, где говорят речи и есть парламент, основной смысл которого заключается в том, что избранные люди, представители других людей (депутаты) в процессе обмена информацией определяют правила, права и обязанности человека. Изначально это осуществлялось посредством устного слова, и потому история языка зафиксировала известное с начала XI и возникшее «на французской почве» слово parlement: parliament, от parler - «говорить», «беседовать», затем - «совещание юристов». С первой четверти XIX века под влиянием английской политической практики понятие «парламент» во многих европейских странах употребляется в своем прямом значении высшего законодательного органа государства с конституционным строем, собрания депутатов, избранных для обсуждения и принятия законов. В России слово «парламент» встречается в одной связке со словом «совет»: «парламент сиречь совет» (Черных, 1999: 7). Однако российский парламент получил официальное наименование органа государственной власти, в котором принимаются законы, в словосочетании «Государственная Дума» и известна общественному мнению в качестве действующего законодательного органа власти с 1905 по 1917 годы и с 1994 года по настоящее время, т.е. всего 28 лет. Конституция РФ законодательно закрепила за Федеральным Собранием РФ, в состав которого входит Государственная Дума (нижняя палата) и Совет Федерации (верхняя палата) понятие «парламент» (Конституция РФ, 1993: 25).

Концепт «Государственная Дума» в языковой политической картине России подчеркивает особенность национального политического сознания и является специфическим отражением деятельности депутата российского парламента. А.П. Чудинов относит концепт «Государственная Дума» к числу важнейших в политической лингвистике, обнаруживая в его структуре различные компоненты (понятийный, культурно-исторический, образный, ценностный, эмоциональный), характеризующие носителей политической культуры, а также явления, стоящие за словом «во всем многообразии его качеств, признаков, связей и оценок» (Чудинов, 2003). В каждом из компонентов содержатся рассматриваемые нами особенности структуры слова, вмещаемой в себя парламентарный, процедурный характер деятельности, демократичность Думы, преемственность в деятельности законодательных органов государственной власти, отсутствие у граждан положительных эмоций в отношении к депутатам как представителям этой власти. Представляется, что одним из основных структурных элементов названного концепта является коммуникативный элемент Государственной Думы, который оказывает воздействие на подвижность и вербальное проявление каждого из названных А.П. Чудиновым структурных компонентов.

Подтверждение этому тезису мы находим в этимологии слова «дума», имеющего глубокие исторические корни в русском языке и ментальном отражении русского человека. Появление слова «дума» фиксируется учеными с X-XI веков в разных значениях: «размышление», «мысль», «думать»; в древнерусском языке - «мысль», «намерение», «совет», «совещание»; в болгарском - «слово», «думам» - «говорю» (см.: Черных, 1999: 273-274). В славянском и древнерусском языках слово «дума» стоит в одном ряду с греческими словами «речь», «слово», «совет», «замысел», «слух». Так или иначе, в разной интерпретации слово «дума» было связано с основными элементами коммуникации и звуковыми словесными знаками. Производство информации осуществлялось с помощью ментальных действий и слов «мысль», «думать»; обмен информацией происходил на «совете» при помощи «речи», «слова»; усвоение сказанного - через «слух» (там же).

В русской языковой практике понятие «парламент» полностью заимствовано из западноевропейской политической традиции и употреблялось в устной речи в качестве синонима концепта «Государственная Дума». Отсутствие в законах Российской Империи самого термина «парламент», точно также как и термина «палаты» не помешало депутатам первой и последующих Думах без оглядки на формальности прибегать к замене понятия «Государственная Дума» на понятие «парламент», являющихся для них бесспорным синонимом. С первых минут работы Государственной Думы либеральные депутаты пытались соединить и внедрить в общественное сознание, в одно понятие два термина - «русский» и «парламент». Словосочетание «первый русский парламент» часто повторялось в речах думских политиков, в приветственных телеграммах и в периодической печати. Попытка интегрировать слово романо-германского происхождения «парламент» в русскую политическую действительность хорошо видно из оригинального лексического построения фразы о «думских парламентских скамьях». Многие существительные просто не употреблялись без прилагательного «парламентская (-ские)»: «парламентская фракция партии народной свободы», «парламентские группы», «парламентские средства борьбы», «парламентские контрольные комиссии».

При обсуждении законопроектов депутаты прибегали к термину «парламентское законодательство», которое составляет суть депутатской деятельности. Они считали, что подготовка и принятие законов - это «единственный язык, посредством которого парламент полемизирует с министрами, единственный язык, посредством которого парламент должен обратиться к народным массам, к избирателям». В качестве аргументации своей позиции депутаты часто ссылаются на «практику иностранных парламентов», в которых «распространен обычай», считают необходимым осуществлять «популяризацию западноевропейского парламентского опыта», особенно практику работы «английского парламента». При обсуждении «парламентской процедуры» ответа на тронную речь царя один из депутатов обратил внимание на то, что «прусский парламентский адрес не всегда подносится депутацией».

По отношению к содержанию речей, дискуссий, выражениям, т.е. к самому коммуникативному действию депутатов применялось понятие «не парламентские речи», вошедшее сегодня в думскую практику и ставшее устойчивым языковым выражением отрицания политического бескультурья. Депутаты предупреждали друг друга о том, что «предположения в парламенте нужно выражать с осторожностью», «спокойным парламентским тоном речи». Отрицание подобных правил могло бы выливаться в «величайший парламентский скандал». Наоборот, наиболее энергичные депутаты призывали не ограничиваться «парламентскими разговорами» и указывали на необходимость принятия конкретных решений («настало время действия»).

Наименование высшего законодательного органа страны, существующего в качестве терминологического дуализма («Государственная Дума» и «российский парламент») является наиболее ярким проявлением динамики политического языка, в котором иноязычные термины вошли в ткань русскоязычных понятий, принимаются общественным сознанием как равным образом понимаемые смысловые аналоги, адекватные как индивидуальному, так и групповому (стратовому) национальному сознанию. В тоже время, в практике политического функционирования Государственной Думы либеральные депутаты предпочитали произносить вместо иноязычного понятия «парламент» словосочетание «народное представительство», подчеркивая факт демократического избрания их в Думу. Это понятие сохранялось на всем протяжении деятельности дореволюционных дум и закрепилось в текстах политических речей депутатов. Понятия «парламент» и «парламентаризм» стали чаще употребляться в постсоветский период истории. Сегодня понятие «народное представительство» практически вымыто из политического лексикона и общественного сознания. Что касается понятия «парламент», то его употребление часто используется для критики этого органа власти с помощью перевода с французского языка на русский язык как «говорильня».

Таким образом, речевая практика депутатов первой Государственной Думы способствовала появлению в российской политической лексике устойчивого употребления заимствованного из западноевропейской политической традиции понятия «парламент», позже вошедшего в лексический строй сначала советской, а затем российской Конституции, и в современный политический язык. Одновременно, этимологический анализ слов «конституция», «парламент» дает основания говорить о тесной смысловой связи этих концептов либерализма со словами русского языка, отражающими процесс установления (узаконения) и говорения - произнесения речей в органе представительного правления.

Концепт «Государственная Дума» имеет самое прямое отношение к содержанию лингвистической конструкции «думский политик». При определении понятия «политик» мы исходим из общепринятого толкования этого слова, восходящего к периоду греческой цивилизации, к Платону и Аристотелю. В «исследовании политика», которое Платон называет «мой миф», он пытается представить государственного деятеля «знаком единого вида». В содержание этого мифологизированного знака он включает искусство управлять («царствовать, государственное искусство, искусство домоуправления»; «искусство пасти человеческие стада»). Основным условием овладения искусством управления людьми Платон считает «искусство политического знания», по которому и необходимо отделять человека, обладающего чертами политика от тех, «кто делает вид, что они политики, и убеждает в этом многих, на самом же деле вовсе не таковы». Распознать среди «шумной оравы кентавров и сатиров» действительно политика можно с помощью гражданского консенсуса, когда «по этому вопросу будет достигнуто согласие». Платон считает необходимым условием для деятельности политика «в каждом упражнять способность давать объяснение и его воспринимать», т.е. уметь убеждать, слушать и воспринимать окружающие звуки. Он считает, что «бестелесное» искусство управления может обнаруживаться «лишь с помощью объяснения», то есть, через речь, и потому политик обязан владеть ей, чтобы «сделать беседующих лучшими диалектиками».

В определении универсальных черт политика в понимании Платона, отчетливо проявляются признаки, по которым мы опознаем думского политика, того, кто «владеет политическим искусством». Это человек «издает законы» (законодатель, парламентарий), «правильно сплетая все воедино» (коммуникатор), «умея оберечь всех граждан» (народный представитель) и «не позволяет нарушать их никому либо одному, ни толпе». К словам Платона о «человеке политическом» можно добавить прилагательные, которыми исследователи науки о власти (кратологии) определяют (наделяют) черты политика. Отмечается, что современный политик - это человек «профессиональный», «авторитетный», «рейтинговый», «талантливый», «идейный», «ин-туитивный», «реальный», «ориентированный» (на партию, граждан, общество); «опытный», «прогрессивный», «хитрый» и т.д. (Халилов, 1997).

Мы придерживаемся точки зрения, что политик как знак проявляется в трех аспектах. Во-первых, политик выступает как актер, который исполняет отведенную ему роль (не только политическую, но и социальную, и коммуникативную, и информационную) в пределах функционирования политического пространства, создает свой собственный (или ему создают) имидж и подыгрывает ему. На этой основе в политической коммуникации (в частности в журналистике) происходит интерпретация ролевого образа, исполняемого политиком. Во-вторых, политик как представитель группы, как знак, метонимически замещающий группу, персонализирующий и одновременно отражающий основные политические (ценностные) черты партий. В разное историческое время этот знак проявляется по-разному: в дореволюционный период опознавание либеральных партий во многом происходило по их названиям (кадеты, «октябристы», «прогрессисты», «мирнообновленцы»), а имена лидеров растворялись в них, были частным случаем узнавания. В современных условиях имена Гайдара, Явлинского ассоциируются в целом с либерализмом, а бренд «Жириновский» полностью поглощает восприятие либерально-демократической партии. В-третьих, политик как знак (тоже метонимический) - символ тех или иных политических течений, концепций (Грызлов - центрист, Зюганов - коммунист, Гайдар - это реформы) (Романов, Царьков, 2007: 34-39).

Таким образом, термин «политик», известный в русском языке со времен Петра I и означающий в древней политической жизни, например, в латинском языке понятия о человеке - «городской», «гражданский», «политический», «государственный», «общественный» - прочно закрепился в отечественной лексикографии и тесно связан с речевой деятельностью. Политик в законодательном органе государственной власти - это также депутат, который, помимо обладания профессиональными, идеологическими и другими качествами, находится в постоянной публичной коммуникации, осуществляя связь между гражданами (обществом) и властью в заданных ему избирательным процессом границах (см.: Черных, 1999: 52).

Прилагательное «думский» к существительному «политик» создает новое смысловое значение, при котором депутат становится носителем и транслятором политического языка, языка законодательной власти, который, по словам Р. Барта, Ж. Бодрийяра, Ж. Делеза, М. Фуко, относит к инструменту власти и устанавливает соотношения между специальной теорией языка, политикой и общей теорией власти. Под политическим языком понимается в самом широком смысле система коммуникативных средств кодирования политической информации, провоцирования политических действий и управления ими. В парламентской практике России политические деятели, представляющие различные политические партии и идеологические течения, находятся в постоянном вербальном конфликте, поэтому для получения адекватного пониманию образа думского политика необходимо не только анализировать его действия, но и путем раскодирования сигналов личности - портретировать языковую личность. Условием успешной коммуникации думского политика является его способность вербально и невербально, непосредственно и опосредовано передавать информацию гражданам и получать эту информацию с помощью инструментов обратной связи. Очевидно, что словосочетание «думский политик» употребляется, скорее, в целях отстройки и позиционирования депутатов от другой группы политиков - членов правительства, членов верхней палаты российского императорского и постсоветского парламентов.

В повседневной политической речи депутат Государственной Думы («думский политик») в большей степени обозначается термином «парламентарий», словосочетаниями «член парламента», имеющими расширительное толкование относительно прилагательного «думский». Консенсусным восприятием целостности этих двух понятий в сознании является англицизм «депутат» (представитель, член парламента), прочно вошедшего в русский язык. Принимая это обстоятельство как данность, следует помнить о способности понятия «депутат» нивелировать в общественном мнении представление об образе выборного представителя как человека политического. Поэтому мы считаем, что в политической лингвистике следует употреблять словосочетание «думский политик», которое отражает все лексические и смысловые грани, политические функции, в том числе функцию политической коммуникации, которые отражают содержание деятельности депутата Государственной Думы. В ином случае, пользование только термином «парламентарий» не проявляет суть деятельности российского парламента Федерального Собрания.

Таким образом, в лексической цепи «языковой портрет думского политика-либерала» можно обнаружить основную доминанту языка власти, выраженную в тесно связанных между собой концептах «либерализм» и «свобода», а также определить языковое сопровождение в виде «политического письма» политического устройства государства и общества, проявляемого в концептах «конституции», «парламент», «Государственная дума», «народное представительство». Кроме того, можно выделить группу политиков, придерживающихся либеральных политических ценностей и оказывающих посредством речевой коммуникации воздействие на мир политики через парламентский дискурс. Тем самым, появляется возможность создать теоретические предпосылки исследования реального языкового политического портрета депутата Государственной Думы, ориентированного на реализацию своих либеральных убеждений через формы парламентской демократии.

Литература

1. Баранов А.Н., Казакевич Е.Г. Парламентские дебаты: традиции и новации. - М.: Знание, 1991. - 63 с.

2. Баранов А.Н. Введение в прикладную лингвистику. - М.: УРСС, 2003. - 358 с.

3. Бердяев Н. О либерализме / Собрание сочинений. Т. 4. - Париж: YMCA-press, 1990. - С. 154 - 166.

4. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. - М.: Русский язык, 1990. - Т. 3. - 555 с.

5. Дугин А. - Электрон. данные. - 1997. - Режим доступа: http:// www.arctogaia.com/public/, свободный. - Загл. с экрана. - Яз. рус., 02.12.12.

6. Николаева Т.М. «Социолингвистический портрет» и методы его описания / Т.М. Николаева // Русский язык и современность. Проблемы и перспективы развития русистики. Доклады Всесоюзной научной конференции. Часть 2. - М.: ИРЯЗ РАН, 1991. - С. 73 - 75.

7. Романов А.А. Имидж политика в зеркале собственных оценочных речевых действий // Проблемы имиджелогии: Материалы 1-ой международной конференции 8 - 9 февраля 2000 г. в г. Кривом Роге, Украина. - Кривой Рог, Киев: Европейский университет финансов, информационных систем, менеджмента и бизнеса. - 2000. - С. 29 - 40.

8. Романов А.А. Оценка как способ фиксации и интерпретации конфликтных форм речевого общения (на материале речевой дискурсии политика) // ТЕКСТ versus ДИСКУРС: Проблемы понимания и интерпретации. Сборник научн. трудов / Отв. ред. проф. А.А. Романов. - Москва - Тверь: ИЯз РАН, ТИЭМ, 2001. - С. 96 - 106.

9. Романов А.А. Языковой портрет политика в суггестивной парадигме // ARS LINGUISTICA: К 75-летию профессора И.П. Сусова. Межвузовск. сбор-ник научных трудов / Отв. ред. проф. А.А. Романов. - Москва - Тверь: ИЯ РАН, ТвГУ, 2002. - С. 23 - 30.

10. Романов А.А. Политическая лингвистика. Функциональный подход. - М.: ИЯ РАН, 2002а. - 191 с.

11. Романов А.А., Романова Е.Г., Воеводкин Н.Ю. Имя собственное в политике: Язык власти и власть языка. - М.: Лилия, 2000а. - 112 с.

12. Романов А.А., Царьков П.Б. Политическое сознание и политический менталитет публичного политика (на материале публицистических материалов думских СМИ) // Стабилизация производства и развитие региона на основе внедрения инновационных технологий. Материалы междунар. научно-практич. конф. 13-15 июня 2007 г. - Тверь: ТГСХА, 2007. - С. 469 - 476.

13. Словарь иностранных слов. - 12 изд. - М.: Русский язык, 1985. - 680 с.

14. Фромм Э. Бегство от свободы. Дайджест. - М.: Республика, 1990. - 186 с.

15. Халипов В.Ф. Власть: Кратологический словарь. - М.: Республика, 1997. - 431 с.

16. Черных П.Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка: в 2 т. - 3-е изд., стер. - М.: Русский язык, 1999. - Т.1. - 624 с.

17. Чудинов А.П. Политическая лингвистика (общие проблемы, метафора). Уч. пособие. - Екатеринбург: Уральск. гум. ин-т, 2003. - 194 с.

18. Чудинов А.П. Россия в метафорическом зеркале: Когнитивное исследование политической метафоры (1991-2000). - Екатеринбург: Уральск. гос. пед. ун-т, 2001. - 238 с.

19. Hart R.P. The Sound of Leadership. Presidential Communication in the Modern Age / R.P. Hart - Chicago: of Chicago Univ press, 1987. - 277 с.

References

1. Baranov A.N., Kazakevich Ye. G. Parliamentary debates: traditions and innovations [Parlamentskiye debaty: traditsii i novatsii]. - M.: Znaniye, 1991. - 63 s.

2. Baranov A.N. Introduction to applied linguistics [Vvedeniye v prikladnuyu lingvistiku]. - M.: URSS, 2003. - 358 s.

3. Berdyayev N. About liberalism [O liberalizme] / Sobraniye sochineniy. T. 4. - Parizh: YMCA-press, 1990. - S. 154 - 166.

4. Dal V.I. Explanatory Dictionary of Russian language [Tolkovyy slovar zhivogo velikorusskogo yazyka]: v 4 t. - M.: Russkiy yazyk, 1990. - T. 3. - 555 s.

5. Dugin A. - Elektron. dannyye. - 1997. - Rezhim dostupa: http:// www.arctogaia.com/public/, svobodnyy. - Zagl. s ekrana. - Yaz. rus., 02.12.12.

6. Nikolayeva T.M. «Sociolinguistic Portrait» and methods of its description [«Sotsiolingvisticheskiy portret» i metody yego opisaniya] / T.M. Nikolayeva // Russkiy yazyk i sovremennost. Problemy i perspektivy razvitiya rusistiki. Doklady Vsesoyuznoy nauchnoy konferentsii. Chast 2. - M.: IRYaZ RAN, 1991. - S. 73 - 75.

7. Romanov A.A. Image of a politician in the mirror of his own assessment of speech acts [Imidzh politika v zerkale sobstvennykh otsenochnykh rechevykh deystviy] // Problemy imidzhelogii: Materialy 1-oy mezhdunarodnoy konferentsii 8 - 9 fevralya 2000 g. v g. Krivom Roge, Ukraina. - Krivoy Rog, Kiyev: Yevropeyskiy universitet finansov, informatsionnykh sistem, menedzhmenta i biznesa. - 2000. - S. 29 - 40.

8. Romanov A.A. Evaluation as a way of capturing and interpretation of conflict forms of verbal communication (based on speech of politician) [Otsenka kak sposob fiksatsii i interpretatsii konfliktnykh form rechevogo obshcheniya (na materiale rechevoy diskursii politika)] // TEKST versus DISKURS: Problemy ponimaniya i interpretatsii. Sbornik nauchn. trudov / Otv. red. prof. A.A. Romanov. - Moskva - Tver: IYaz RAN, TIEM, 2001. - S. 96 - 106.

9. Romanov A.A. Language portrait of politician in suggestive paradigm [Yazykovoy portret politika v suggestivnoy paradigme] // ARS LINGUISTICA: K 75-letiyu professora I.P. Susova. Mezhvuzovsk. sbor-nik nauchnykh trudov / Otv. red. prof. A.A. Romanov. - Moskva - Tver: IYa RAN, TvGU, 2002. - S. 23 - 30.

10. Romanov A.A. Political linguistics. Functional approach [Politicheskaya lingvistika. Funktsionalnyy podkhod]. - M.: IYa RAN, 2002a. - 191 s.

11. Romanov A.A., Romanova Ye.G., Voyevodkin N. Yu. Proper name in politics: The language of power and the power of language [Imya sobstvennoye v politike: Yazyk vlasti i vlast yazyka]. - M.: Liliya, 2000a. - 112 s.

12. Romanov A.A., Tsarkov P.B. Political consciousness and political mentality of public politician (based on the materials of the Duma media) [Politicheskoye soznaniye i politicheskiy mentalitet publichnogo politika (na materiale publitsisticheskikh materialov dumskikh SMI)] // Stabilizatsiya proizvodstva i razvitiye regiona na osnove vnedreniya innovatsionnykh tekhnologiy. Materialy mezhdunar. nauchno-praktich. konf. 13-15 iyunya 2007 g. - Tver: TGSKhA, 2007. - S. 469 - 476.

13. Dictionary of Foreign Words [Slovar inostrannykh slov]. - 12 izd. - M.: Russkiy yazyk, 1985. - 680 s.

14. Fromm E. Escape from Freedom. Digest [Begstvo ot svobody. Daydzhest]. - M.: Respublika, 1990. - 186 s.

15. Khalipov V.F. Power: Kratologichesky dictionary [Vlast: Kratologicheskiy slovar]. - M.: Respublika, 1997. - 431 s.

16. Chernykh P. Ya. Historical and etymological dictionary of modern Russian language [Istoriko-etimologicheskiy slovar sovremennogo russkogo yazyka]: v 2 t. - 3-e izd., ster. - M.: Russkiy yazyk, 1999. - T.1. - 624 s.

17. Chudinov A.P. Political linguistics (general problems, metaphor) [Politicheskaya lingvistika (obshchiye problemy, metafora)]. Uch. posobiye. - Yekaterinburg: Uralsk. gum. in-t, 2003. - 194 s.