Контраст как механизм формирования и интерпретации имплицитных смыслов в романтическом поэтическом тексте Дж. Китса

Размещено на http://www.allbest.ru/

Контраст как механизм формирования и интерпретации имплицитных смыслов в романтическом поэтическом тексте Дж. Китса

Contrast as the mechanism of forming and interpretation of implicit senses in john keats' romantic poetic text

Е.В. Айвазьянц

Северо-Кавказский федеральный университет, г. Ставрополь

Семантическое пространство художественного текста, в отличие от линейного вербального его пространства, объемно и безгранично. Из данного противоречия вытекает способность художественного произведения «концентрировать огромную информацию на «площади» очень небольшого текста» (Лотман, 1998: 17). Концептуальная информация, заложенная в художественном произведении, в отличие от денотативно-референциального компонента, по преимуществу имплицитна (Бабенко, Васильев, Казарин, 2000: 70). Двухмерная структура текста, связанная с наличием в нем двух видов информации, «основывается на существовании в художественном произведении двух пластов или уровней языкового выражения мысли - эксплицитного и имплицитного» (Молчанова, 1988: 40). Имлицитное, скрытое, явно не выраженное содержание художественного текста, воплощается, однако, в реальных, данных в наблюдении объектах - импликатах, к числу которых относятся и стилистические фигуры (там же, с. 47). китс стилистический поэтический концептуальный

Задача данной статьи - установить специфику функционирования стилистических фигур (антитезы и оксюморона), определяющих условия реализации контраста как механизма передачи скрытой концептуальной информации в романтическом поэтическом тексте самого «романтического» представителя младшего поколения английских романтиков Джона Китса (1795-1821). Материалом для исследования послужили два небольших по объему, но емких по своему смысловому наполнению, гармоническому совершенству и силе прагматического воздействия на читателя произведения - стихотворение “А Song of Opposites. Welcome Joy and Welcome Sorrow” (1818) / «Песня противоположностей. Приветствую радость и приветствую печаль» (пер. Г.М. Кружкова) (5) и сонет “On the Grasshopper and Cricket” (1816) / «О кузнечике и сверчке» (пер. С.Я. Маршака) (5).

Контрастность - не только важнейшая сторона поэтики Китса, но и сознательная целеустановка его творчества. Проявлением резко критического отношения к реальности, полной страдания и борьбы, стало стремление великого романтика к прекрасному как объекту изображения. Поэт создавал особые контрастные миры, отвлеченные от конкретных форм современной ему жизни. В миры воображаемые он переносил то, в чем видел неискаженную буржуазной цивилизацией ценность материального бытия - неиссякаемую щедрость природы и красоту естественной человечности, любви и радости. Своей безграничной романтической верой в воображение и красоту, преображающие косные предметы мира и дающие им истинную жизнь, Китс примирял рассудочные крайности и противоположности, сплавляя их в единое гармоническое целое. Подчеркивая противоречивость явлений, он всегда фокусировал внимание в своем поэтическом творчестве на светлой стороне противоположности, восхищаясь многообразием жизни, принимая ее в чередовании прекрасного и безобразного. Общечеловеческое символическое концептуальное противопоставление прекрасное / безобразное в индивидуально-авторском переосмыслении поэта и выступило в качестве базовой имплицитной оппозиции, актуализируемой в текстовом пространстве «Песни противоположностей» различными видами контраста.

В стихотворении отражено оптимистическое восприятие Китсом мира как единства всех его негативных и позитивных сторон. Системные лексические антонимы joy / sorrow (радость / скорбь), актуализирующие контраст уже в заглавии произведения, раскрывают читателю ключевую антитезу главного жизненного и творческого поиска поэта - поиска красоты, по мнению Китса, главной истинной сущности каждого явления - даже в самых безобразных явлениях действительности.

Компоненты антитезы в поэтическом тексте могут располагаться в одном пространственно-временном континууме или же находиться в «разных» мирах. В первом случае эксплицитная «горизонтальная» антитеза функционирует в пределах существующей реальности, в которой сопоставляемые компоненты имеют нечто общее, уравнивающее их в самой сути. В «горизонтальных» антитезах наблюдается тенденция к снятию противопоставления. Во втором случае, в поле имплицитной «вертикальной» антитезы сопоставление переходит в резкое противопоставление актуального настоящего и того, что составляет систему идеалов автора (Щаренская, 2003: 116). Так, эксплицитная антитеза, заложенная Китсом в заглавие песни (joy / sorrow), функционирует «горизонтально» в текстовом пространстве всего произведения, снимает противопоставление, лишь сопоставляя компоненты оппозиций, демонстрирует их взаимную необходимость, «примиряя» противоположности добра и зла, радости и скорби, смеха и слёз, дня и ночи, похоронного звона и танцевальной музыки и вовлекая читателя в одухотворенное эмоциональное состояние автора (5):

Welcome joy, and welcome sorrow,

Шум веселый - стон унылый -

Lethe's weed and Hermes' feather;

Гул забвенья - звон удачи -

Come today, and come tomorrow,

То и это сердцу мило,

I do love you both together!

Близко так или иначе.

Антитетически сопоставляемые эксплицитные смыслы, выстроенные Китсом в тексте стихотворения «горизонтально», выступают для читателя маркером ключевой имплицитной «вертикальной» антитезы произведения - острого противопоставления прекрасного в воображаемом мире поэта и безобразного в отвергаемом им мире реальном: прекрасное в обыденности поглощено безобразным (оппозиция безобразное / прекрасное вербализована системными лексическими антонимами foul / fair; индивидуально-авторскими лексическими антонимами skull / infant, serpent / rose, aspics / Cleopatra), но и в этой данности Китс «высветляет» красоту, оптимистически убеждая читателя, что забвение подразумевает будущую удачу (оппозиция забвение / удача вербализована индивидуально-авторскими лексическими антонимами Lethe / Hermes), скорбь неразрывно сосуществует с радостью (оппозиция радость / скорбь вербализована системными лексическими антонимами joy / sorrow, laugh / sigh; индивидуально-авторскими лексическими антонимами fair / sad, bright / pale, laugh / thunder, dancing / funeral), глупость - с мудростью (оппозиция мудрость / глупость вербализована системными лексическими антонимами sane / mad; индивидуально-авторскими грамматическими межчастеречными антонимами sage / pantomime), смерть - с жизнью (оппозиция жизнь / смерть вербализуется индивидуально-авторскими лексическими антонимами bloom / tomb), темная ночь неизменно сменяется светлым днем (оппозиция день / ночь вербализуется системными лексическими антонимами day / night; индивидуально-авторскими грамматическими межчастеречными антонимами morning / nightshade):

I love to mark sad faces in fair weather,

Дождь ли брызнет в день погожий,

And hear a merry laugh amid the thunder.

Донесется смех сквозь громы -

Fair and foul I love together…

Блеск люблю и сумрак тоже…

И далее:

Both together, sane and mad;

Бред безумных, толки здравых…

Muses bright and Muses pale;

Смех, и вздох, и снова смех,

Sombre Saturn, Momes hale.

Яркий подвиг, темный грех,

Laugh and sigh, and laugh again -

Муз румяных, бледных муз

O the sweetness of the pain!

Равно сладок мне союз.

Язык художественного произведения является «определенной художественной моделью мира, и в этом смысле своей структурой принадлежит «содержанию» - несет информацию» (Лотман, 1970). Необычная организация речи изображает новизну содержания, выступает не только как выразительное, но и изобразительное средство (Хазагеров, Ширина, 1999: 173). Так, приведенные примеры демонстрируют, как максимально интенсивное синхронное функционирование «вертикальных» и «горизонтальных» антитетических смыслов в небольшом по объему текстовом пространстве стихотворения Китса не только сосредоточивает и удерживает внимание читателя на размышлениях автора, но и позволяет найти в его чувствах и впечатлениях новые представления об обычных, оставляющих нас равнодушными в повседневной жизни явлениях.

К уникальной индивидуально-личностной способности Китса видеть красоту во всех контрастных проявлениях человеческой жизни и с радостью и благодарностью принимать разноречивое единство счастья и страдания приковывает внимание читателя не только антитетический, но и прагматически более действенный оксюморонный контекст контраста:

O the sweetness of the pain!

Боль желанная приди!

И далее:

…Let me slake

Дайте ж в песенке беспечной

All my thirst for sweet heart-ache!

Утолить порыв сердечный!

Индивидуально-авторские лексические антонимы sweetness / pain и грамматические межчастеречные антонимы sweet / ache, реализующие в оксюморонных сочетаниях “the sweetness of the pain” («сладость боли») и “sweet heart-ache” («сладкая сердечная боль») бинарную оппозицию радость / страдание, подчеркивают необычность восприятия Китсом действительности, тем самым наращивая в тексте стихотворения прагматический потенциал контраста. Будучи открытым в своем поэтическом слове всем впечатлениям бытия, великий романтик тонко и ненавязчиво приглашает читателя проникнуть и раствориться в сущности им описываемого, насладиться тенью и светом, дурным и прекрасным, ничтожным и возвышенным.

Общечеловеческое символическое концептуальное противопоставление прекрасное / безобразное выступает в качестве базовой имплицитной «вертикальной» оппозиции и в текстовом пространстве одного из самых глубоких по философскому наполнению, светлых по своей эмотивной тональности и прагматически «заряженных» для читателя сонетов Дж. Китса «О кузнечике и сверчке». Стихотворение, написанное во время пятнадцатиминутного поэтического состязания с английским литературным критиком Ли Хантом, полно и выразительно передает индивидуально-авторское позитивное восприятие Китсом вечного противостояния жизни («прекрасного») и смерти («безобразного»).

Лексическая структура сонета как «коммуникативно ориентированная на адресата, концептуально обусловленная ассоциативно-семантическая сеть» (Болотнова, 2001: 49), сплавляя в единое целое контрастные впечатления палящего летнего зноя и леденящей зимы, вовлекает читателя в ситуацию сотворчества, в процессе которого, следуя за Китсом по виртуальному миру событий и чувственных переживаний, он сам творит в себе «собственную мысленную субстанцию» (Гринбаум, 2002: 49), раскрывая большое в малом, прекрасное в обычном или безобразном. Композиционная же структура стихотворения, заключенная в рамки строго параллельных синтаксически и семантически, противопоставленных друг другу «горизонтально» двух частей произведения, усиливают прагматический фон восприятия читателем основного имплицитного «вертикального» смысла произведения о вечности прекрасного и безобразного, а значит о вечности бытия.

Первые восемь строк сонета «О кузнечике и сверчке» рисуют жаркий летний полдень; все живое замерло, притаилось и, когда кажется, что уже ничто не может противостоять палящему умертвляющему все живое зною, Китс, усиливая эмоционально-оценочную ауру текста, с особой выразительностью выдвигает на первый план неутомимого жизнерадостного кузнечика (5):

The poetry of earth is never dead:

Вовеки не замрет, не прекратится

When all the birds are faint with the hot sun,

Поэзия земли. Когда в листве,

And hide in cooling trees, a voice will run

От зноя ослабев, умолкнут птицы,

From hedge to hedge about the new-mown mead;

Мы слышим голос в скошенной траве

That is the Grasshopper's - he takes the lead

Кузнечика. Спешит он насладиться

In summer luxury, - he has never done

Своим участьем в летнем торжестве,

With his delights; for when tired out with fun

То зазвенит, то снова притаится

He rests at ease beneath some pleasant weed.

И помолчит минуту или две.

Шесть строк второй части сонета проводят аналогию между губительным воздействием солнца и мороза на все живое. И вновь Китс, поддерживая эмоциональную нить первой части произведения, актуализирует контекстуальное «непредсказуемое противопоставление» (Борисова, 2004: 10) зимнего «мертвого покоя» оживленному трещанию сверчка, которое «в ласковом тепле нагретых печек» вновь звучит, подобно звенящему в летний зной кузнечику, замыкая повтором композиционное кольцо стихотворения:

The poetry of earth is ceasing never:

Поэзия земли не знает смерти.

On a lone winter evening, when the frost

Пришла зима. В полях метет метель,

Has wrought a silence, from the stove there shrills

Но вы покою мертвому не верьте.

The Cricket's song, in warmth increasing ever,

Трещит сверчок, забившись где-то в щель,

And seems to one in drowsiness half lost,

И в ласковом тепле нагретых печек

The Grasshopper's among some grassy hills.

Нам кажется: в траве звенит кузнечик.

Содержательно-смысловая структура сонета реализуется посредством ассоциативно-семантической связи выделенных в тексте контекстуальных противопоставлений. Ключевая имплицитная индивидуально-авторская оппозиция жизнь / смерть, актуализированная Китсом в первой строке произведения философским постулатом «вовеки не замрет, не прекратится поэзия земли» (the poetry of earth is never dead) и поддержанная во второй части стихотворения синонимичным олицетворением «поэзия земли не знает смерти» (the poetry of earth is ceasing never), раскрывается не только на основе синтагматической связи лексем “life” и “death”, но и на основе их парадигматической связи с ассоциатами двух оппозиционных эмотивных полей: поля «жизни» и поля «смерти». К первому относятся: перифраз the poetry of earth (поэзия земли, по Китсу, - жизнь, в ее вечном движении), cooling trees, a voice, the Grasshopper, to take the lead, summer luxury, delights, fun, the stove, the Cricket, a song, warmth. Ко второму - dead, faint, the hot sun, to hide, winter evening, the frost, a silence.

С опорой на лексикографические источники можно утверждать, что большинство антитетических пар, сложившихся в результате композиционного взаимодействия приведенных выше противопоставленных друг другу ассоциативных полей, являются не системными, а индивидуально-авторскими, окказиональными. Стилистическую фигуру антитезы вербализуют: индивидуально-авторские лексические антонимы voice / silence, song / silence, Grasshopper / silence, Cricket / silence, stove / frost, to take the lead / to hide, индивидуально-авторские грамматические межчастеречные антонимы the poetry of earth (перифраз сущ. life) / dead, delights / faint, fun / faint и только три системных противопоставления: лексические антонимы warmth / frost, summer / winter и грамматические межчастеречные антонимы hot / cooling. Данный факт, несомненно, обусловлен коммуникативной стратегией Китса посредством нестандартного принципа организации лексических единиц в текстовом пространстве стихотворения вовлечь читателя в поиск глубокого скрытого смыслового потенциала произведения, способного адекватно отразить эстетическое отношение поэта к действительности: в безжизненном летнем зное звучит голос кузнечика - сила, мощь и торжество жизни; в «мертвом покое» зимы «трещит сверчок», так же, как и кузнечик, выступающий символом жизни. «Поэзия земли» Китса не знает смерти, она ей неумолимо противостоит.

В заключение необходимо отметить, что романтический поэтический текст Китса нередко определялся критиками как воплощение общественной индифферентности, превосходства красоты над нравственностью. На самом деле, великий романтик лишь мечтал о таком поэтическом совершенстве, которое в безличных по видимости имплицитных образах воспроизведет красоту как освобожденную от изъянов действительность. Объективный мир с принятой в нем иерархией ценностей «ломается» в поэтических произведениях Китса, и действительность предстает перед читателем в новых, необычных координатах. Важнейшим средством разрушения неприемлемого для поэта мира и образования в нем новых имплицитных смыслов, требующих вербальной экспликации в текстовом пространстве, выступает стилистический прием контраста. Таким образом, контраст является важнейшим средством интерпретационного компонента семантического пространства романтического поэтического текста Китса и служит проводником в процессе концептуализации поэтом объективной действительности.

Литература

1. Бабенко Л.Г., Васильев В.И., Казарин Ю.В. Лингвистический анализ художественного текста. - Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2000. - 516 с.

2. Болотнова Н.С. Понятие о лексической структуре художественного текста // Болотнова Н.С., Бабенко И.И., Васильева А.А. и др. Коммуникативная стилистика художественного текста: лексическая структура и идиостиль. - Томск: Изд-во Томск. гос. пед. ун-та, 2001. - С. 48 - 52.

3. Борисова В.М. Антитеза как средство создания контраста в идиолекте А.А. Вознесенского // Лингвистические и эстетические аспекты анализа текста и речи (Сборник статей Всероссийской научной конференции 19-21 февраля 2004 г.). - Соликамск: Изд-во Соликамск. гос. пед. ин-та, 2004. - С. 8 - 13.

4. Гринбаум О.Н. Поэтический текст и феноменология ритма // Мир русского слова. - М.: Златоуст, 2002, №3. - С. 47 - 52.

5. Китс Дж. «Гиперион» и другие стихотворения / Пер. с англ., предисл. и коммент. Г.М. Кружкова. - М.: Текст, 2004. - 319 с.

6. Молчанова Г.Г. Семантика художественного текста: импликативные аспекты коммуникации. - Ташкент: ФАН, 1988. - 163 с.

7. Лотман Ю.М. Структура художественного текста. - М.: Искусство, 1970. - 384 с.

8. Лотман Ю.М. Структура художественного текста // Об искусстве. - СПб: Искусство-СПБ, 1998. - С. 14 - 287.

9. Хазагеров Т.Г., Ширина Л.С. Общая риторика. - Ростов н/Д: Феникс, 1999. - 316 с.

10. Щаренская Н.М. Фигуры контраста в поэме Н.В. Гоголя «Мертвые души» // Язык в прагматическом аспекте: экспрессивная стилистика, риторика (сборник статей, посвященных 75-летию со дня рождения профессора Т.Г. Хазагерова): Межвузовский сборник научных трудов. - Ростов н/Д: Изд-во Рост. ун-та, 2003. - С. 115 - 125.

References

1. L.G. Babenko, Vasilyev V.I., Kazarin J.V. Linguistic analysis of literary texts. - Ekaterinburg: Publishing house of the Ural University, 2000. - 516 p.

2. Болотнова N.S. Concept about the lexical structure of a literary text // Bolotnova NS, Babenko I.I., A.A. Vasiliev and other communicative style of artistic text: lexical structure and идиостиль. - Tomsk: Publ. house of Tomsk state pedagogical University, 2001. - p. 48 - 52.

3. Borisov, V.M. Antithesis as a means to create contrast in idiolect A.A. Voznesensky // Linguistic and aesthetic aspects of the analysis of the text and speech (Collection of articles of the Russian scientific conference 19-21 February 2004). - Solikamsk: Publ. house of Solikamsk state pedagogical Institute, 2004. - p. 8 - 13.

4. Greenbaum O.N. Poetic text and the phenomenology of rhythm // World of the Russian word. - M: Chrysostom, 2002, №3. - C. 47 - 52.

5. Keats J. «Hyperion» and other poems / transl. from English and foreword G.M. Krushkov. - M: Text, 2004. - 319 p.

6. Molchanov, the Semantics of artistic text: implicative aspects of communication. - Tashkent: FAN, 1988. - 163 p.

7. Y.M. Lotman Structure of the artistic text. - M: Art, 1970. - 384 S.

8. Y.M. Lotman Structure of the artistic text // Of the art. - SPb: the Art of St. Petersburg, 1998. - p. 14 - 287.

9. Khazagerov T.G, Shirina L.S. Rhetoric. - Rostov-on-Don: Phoenix, 1999. - 316 p.

10. Scharenskaya N.M. Figures contrast in the poem N.V. Gogol's «Dead souls» // Language in pragmatic terms expressive stylistics, rhetoric (the collection of articles devoted to the 75 anniversary of the birth of Professor T.G. Khazagerov): interuniversity collection of scientific works. - Rostov-on-Don: book publisher Rostov-on-Don University, 2003. - p. 115 - 125.

Размещено на Allbest.ru