Коммуникативная справедливость как прагматический конструкт

Размещено на http://www.allbest.ru/

Тверская государственная сельскохозяйственная академия, г. Тверь

Коммуникативная справедливость как прагматический конструкт

О.В. Новоселова

В настоящее время с позиций функционально-конструктивистского подхода язык рассматривается как активный инструмент социальной коммуникации (Романов, Романова, 2009: 27), которому отводится особая роль в создании психологических (коммуникативных) реальностей и формировании мира жизненных сценариев говорящих субъектов. В основе указанного подхода лежит идея о том, что перформативность является "формой отношения говорящего к действительности" (Романова, 2009: 6), а перформативные конструкции способны и призваны отражать социально-коммуникативные отношения людей, конституирующих повседневную реальность своего бытия и наделяющих ее смыслом и значением (Романова, 2009: 46).

В этой связи наличие устойчивого интереса к проблемам функционирования в коммуникативном пространстве перформативных конструкций, а также поворот к изучению роли "человеческого фактора" в коммуникативно-социальной интеракции ставят в центр лингвистического описания вопросы изучения коммуникативной действительности, созданной перформативным поведением говорящей личности при помощи Я-дискурса. Так, значительный интерес представляют вопросы, касающиеся процесса установления коммуникативно-социальных отношений между собеседниками и влияния этих отношений на ход их дальнейшего взаимодействия, а также вопросы поиска когнитивных средств, которые могут быть применены для интерпретации и оценки событий, речевых действий и отношений между участниками социального взаимодействия.

При этом важно отметить, что процесс установления отношений между участниками социальной интеракции основан на их непрерывном взаимодействии друг с другом и с окружающим их миром, реализующемся в виде последовательности и особенностей их знакового (вербального и авербального) поведения, действий и состояний при передаче, обмене, получении, переработке и сохранении информации (Романов, 2000; 2001; 2004). Регулятором данного процесса выступают личностные или субъективные, "без рационального фильтра" представления участников социальной интеракции о нормах морали, милосердии, правде, добре, вежливости, справедливости и необходимости поступать так или иначе в отношении других в определенной ситуации. Также важно учитывать, что языковая личность каждого отдельного индивидуума уникальная, что находит свое отражение в порождаемом ею огромном количестве перформативных практик в процессе жизнедеятельности.

Тем не мене, несмотря на субъективность представлений участников коммуникации о социальной действительности, разнообразие оценок событий и в некоторых случаях их противоречивость, они "обладают природным моральным чувством различения добра и зла" (Касавин, 2014), так как у каждого человека есть представления о жизненном порядке и жизненных сценариях, о моральных принципах и коммуникативных категориях, оказывающих влияние на оценку событий и их участников. При этом следует еще раз подчеркнуть, что эти представления в конкретной ситуации могут не совпадать и каждый человек во всем разнообразии и многообразии интерактивных отношений определяет свое Я в социальной структуре по-своему в процессе установления отношений с партнером по диалогу. Однако, наличие этих даже противоречивых представлений говорит о том, что в ментальном пространстве человека как когнитивного агента имеется некоторое субъективное средство категоризации, с помощью которого он оценивает и интерпретирует каждую социальную практику на некоторой субъективной ментальной шкале, определяющей, например, ее истинность или ложность, доброту или злость, а также справедливость или несправедливость. коммуникативный речевой собеседник

В этом плане одной из наиболее противоречивых и многоаспектных категорий, проявляющихся в социальном взаимодействии и оказывающих влияние на процесс установления отношений между собеседниками, является категория коммуникативной справедливости (коммуникативная справедливость) дискурсивных практик. Особый интерес к данной категории объясняется тем, что одна и та же дискурсивная практика может быть коммуникативно справедливой или несправедливой для каждого из собеседников, коммуникативно справедливой для одного из них, но коммуникативно несправедливой для другого, и наоборот, а также коммуникативно справедливой в одной сфере ее применения и несправедливой в другой (см.: Новоселова, 2015; 2015а).

Очевидно, наличие указанного противоречия требует пристального внимания к проявлению и оценке категории коммуникативной справедливости в аспекте естественно-языкового взаимодействия участников диалога и установления отношений между ними. В частности, представляется актуальным выяснить, каким образом личность как когнитивный субъект интерпретирует и оценивает дискурсивные практики различной иллокутивной направленности в интерактивном пространстве социальной интеракции с позиций их коммуникативной справедливости, в каком дискурсивном пространстве проявляется и реализуется эта коммуникативная категория, а также имеет ли смысл рассматривать коммуникативную справедливость применительно к каждому из собеседников по отдельности или же справедливость одна на всех (т.е. собеседники создают такое коммуникативное пространство, в котором действия каждого из них будут коммуникативно справедливы)? Кроме того, важно уяснить, где представлена коммуникативная справедливость - в грамматической форме высказывания, его семантике или в прагматическом (посткоммуникативном) эффекте результативности его реализации? Также важно определить, как соотносятся субъективные представления о коммуникативной справедливости участников диалогической интеракции, каково влияние этого соотношения на динамический процесс их социального взаимодействия, и с помощью какого когнитивного инструмента можно обозначить (зафиксировать) совокупность субъективных представлений, формирующих категорию коммуникативной справедливости?

Для того чтобы ответить на поставленные вопросы необходимо отметить, что согласно положениям ряда теоретических работ (Келли, 2000; Романов, Немец, 2006; Романова, 2009; Хьелл, Зиглер, 1997), человек использует для интерпретации, оценки и прогнозирования событий окружающего мира, своего поведения и поведения других людей такое субъективное средство как коммуникативный конструкт. Для разных сфер жизнедеятельности существуют разные конструктные системы, поэтому типовые сценарии наполняются конкретным содержанием, когда они включаются в контекст вполне определенной предметной области (Романова, 2009: 36). Коммуникативный конструкт - это смысловая единица более высокого уровня, чем понятие, это "трактовка ментальной репрезентации как специфического языка мышления" (Петров, 1990), это контрарный тип отношения понятий.

При этом важно иметь в виду, что каждый конструкт применим не ко всем объектам, а только к некоторым из них. Последние называются элементами. Например, конструкт "высокий" или "низкий" может быть применен к домам и людям, но он не применим к погоде или насекомым. Конструкты, которые применяются для описания автомобилей, животных или людей, различаются как по составу, так и по содержанию. Также конструкт "приказ", "совет" или "угроза" применим только к людям как членам социума, в которых признаются нормы и правила поведения, но не к предметам реального мира. Поэтому вербальные ярлыки, например, "высокий", "низкий" или "совет", "извинение", "крещение", "угроза" наполняются конкретным содержанием тогда, когда они включаются в контекст вполне определенной предметной области. То есть, когда конструкт применяется к какому-либо классу однородных объектов. Высокий дом - это одно, высокий человек - другое, а высокая цель - третье. Содержание конструкта определяется его смысловыми связями с другими конструктами, описывающими тот же самый класс объектов. Поэтому любая вещь или событие сознается говорящим в пределах горизонта его "жизненного мира" (Шюц, 2003), т.е. воспринимаемый индивидом как привычный, нормальный, само собой разумеющийся мир, в котором происходит повседневная жизнь такого индивида.

Если формально следовать логической традиции, то конструкт представляет собой определенный тип отношений между понятиями-антонимами, в том числе и тип антонимических отношений (говорящий - слушающий, адресант - адресат, субъект действия - объект воздействия, ведущий - ведомый и др.) между интерактантами социально-коммуникативного взаимодействия. Этот тип отношения понятий в логике называется противоположностью или контрарностью (Романов, 2011). Такой тип отношений предполагает, что кроме понятий-антонимов существует, по крайней мере, еще одно среднее понятие, относящееся к тому же роду и разделяющее объемы крайних (Романов, Немец, 2006). Другими словами, отношение противоположности предполагает континуальность, например, в директивах - приказ и просьбы, а между ними как среднее (нейтральное) звено - указание.

В этой связи следует обратить особое внимание на неразрывность связи конструкта с теми элементами, для описания которых он предназначен. В когнитивном плане наиболее важными элементами для отражения полученного опыта в виде определенного конструкта являются модальности Я-говорящего субъекта как когнитивного агента, т.е. такие многообразные оттенки самовосприятия человека и предметов реального мира. Как и другие элементы, каждая модальность Я имеет вполне определенное местоположение на континууме конструкта. Диспозиция модальностей Я - это одновременная проекция нескольких модальностей Я на континуум конструкта.

Каждая диспозиция имеет тенденцию проявляться в когнитивно обыденном и перформативном поведении вполне определенным образом в виде той или иной перформативной практики. Причем внешний рисунок (манифестационная конструктивность) и вербального, и невербального поведения достаточно точно отражает взаиморасположение модальностей Я когнитивного агента: приказ - обязательное следование приказу по определенному сценарию, а совет - не обязательное следование совету и не обязательно придерживаться ритуальной специфике совета; ср. также и с предметным миром и их оценкой: гранит - камень твердый, а малахит - камень мягкий и т.п. Достаточно одной из модальностей изменить свое местоположение на континууме конструкта, как поведение и эмоции резко меняются. В идеале диспозицию составляют все без исключения модальности Я когнитивного агента как говорящего субъекта, в том числе и (возможно) не открытые еще в социальной практике общения и науке (например, в психологии).

Не следует также думать о том, что диспозиция - это всего-навсего суждение когнитивного агента о себе познающем. Суждение может быть ложным, а диспозиция всегда истинна. Она такая, какая есть, и какой она только и может быть в рамках перформативного поведения, заданного (определяемого, каузируемого) параметрами типового иллокутивного конструкта. Совокупность этих параметров и совокупность возможных (обсуловленных) истинных проявлений модальностей Я формируют (создают) иллокутивный объем типового конструкта, представленного в ментальном пространстве говорящего индивида в виде некоторого гештальта или фрейма, когда любое проявление такой модальности (в виде реальной дискурсивной перформативной практики) можно рассматривать лишь "проявлением на фоне" конструкта как гештальта.

Возвращаясь к представлениям о коммуникативной справедливости того или иного естественно-языкового сообщения, важно принять во внимание, что они могут быть разными у каждого из участников социального взаимодействия, но эти представления объединяет то, что в каждом из них содержится два противоположных полюса социальной действительности - справедливый и несправедливый. Данная биполярность, проявляющаяся в повсеместном наличии противоположностей (ср. Романов, Немец, 2006; Романова, 2009; Романов, Новоселова, 2013; 2014; Новоселова, 2013; 2014), оправдана также тем, что практически невозможно узнать и оценить, что такое "справедливый", не зная, что такое "несправедливый". Иначе говоря, указанные противоположные полюса социальной действительности формируют биполярные или контрарные точки конструкта коммуникативной справедливости, задающие границы, континуум содержания (или содержательный объем) коммуникативно справедливого взаимодействия.

Обозначенное отношение биполярности (или противоположности) также предполагает, что на континууме содержания конструкта коммуникативной справедливости кроме антонимических понятий не существует каких-либо других средних понятий (диспозиций), относящихся к этому роду и разделяющих объемы крайних понятий (ср. однако с конструктом утешения, угрозы, см.: Романов, Немец, 2006; Романов, Новоселова, 2013). Подобная жесткая полярность (четкая поляризация) отношений объясняется тем, что категория коммуникативной справедливости не может проявляться в большей или меньшей мере, так как невозможно оценить речевой акт или а / вербальное поведение как частично коммуникативно справедливые / несправедливые, наряду с тем как нельзя сказать "Он поступил почти справедливо", "Он поступил почти эффективно", "Он почти установил отношения" или "Его фраза почти несправедлива". В этой связи также важно отметить ограничение на сочетаемость лексем "справедливость" и "справедливый" со многими наречиями меры и степени, например, с такими как "весьма", "почти", "достаточно" и др.

На основе рассмотренного отношения противоположности полюсов конструкта коммуникативной справедливости и отсутствия средней диспозиции следует, что признак коммуникативной справедливости делит все интенциональные типы высказываний на две прагматические группы: коммуникативно справедливые и коммуникативно несправедливые и исключает возможность наличия группы полусправедливых высказываний на фоне социального взаимодействия.

Например, следующий диалогический фрагмент представляет собой последовательность коммуникативно справедливых практик: (1)

- Ишь мальчонка-то какой ненормальный, мотается, как сумасшедший. Не с добра, видно, послали работать-то.(1)

- Да, парень справный, такого подгонять не надо. (2)

- Убегается скоро, все сначала стараются (3) (Островский, 1965: 11).

В следующем диалогическом фрагменте (2) представлена ситуация, в которой на коммуникативно справедливое вопросительное высказывание следует ответ в форме вопросительной конструкции, ставящей под сомнение кодекс доверия между коммуникантами и, следовательно, являющейся коммуникативно несправедливой:

- Скажите, где вы научились так мастерски драться?(1)

- А вам-то что до моей драки? (2) (Островский, 1965: 56).

Но, несмотря на невозможность средней (полусправедливой) диспозиции на континууме содержания конструкта коммуникативной справедливости, между указанными противоположными полюсами находится промежуточное звено как точка отсчета, точка "ноль" / "без аффекта", аффицированное "нулем" или эмоциональное состояние нулевого уровня. Указанная нулевая точка практически не проявляется в коммуникативном взаимодействии и не является диспозицией эмоционального состояния участников социального взаимодействия, поскольку является точкой отсчета и задействована только в процессе получения сообщения, а не его интерпретации и оценивания с позиции коммуникативной справедливости. По этой причине представляется правомерным (и также справедливым) расположить на континууме содержания конструкта коммуникативной справедливости данную точку равноудаленной от контрарных полюсов социальной действительности. Схематично контрарность отношений инвариантного конструкта коммуникативной справедливости (т.е. конструкта в наиболее общем виде) можно представить следующим образом:

Условные обозначения:

КС - точка (диспозиция) коммуникативной справедливости;

0 - точка отсчета, нейтральная позиция;

КНС - точка (диспозиция) коммуникативной несправедливости;

Стрелки "влево" / "вправо" обозначают движение по континууму содержания конструкта коммуникативной справедливости от нулевой точки к противоположным полюсам конструкта в процессе оценивания адресатом содержания и функциональной направленности адресованной ему дискурсивной практики. Кругами обозначены противоположные полюса социальной и коммуникативной действительности.

Очевидно, что любая дискурсивная практика, реализованная в диалогической интеракции, представляет собой одну из двух возможных диспозиций Я-коммуникантов конструкта коммуникативной справедливости, в то время как сам конструкт коммуникативной несправедливости представляет собой совокупность естественно-языковых практик, объединенных целевой доминантой воздействовать на собеседника таким образом, что бы установить или поддержать справедливые отношения между ними, способствующие их кооперативному взаимодействию. При этом важно сделать помету, что справедливые отношения между коммуникантами - это отношения, основанные на том, что К 1 готов выполнить (каузировать) некоторое действие в отношении К 2, которое К 2 может оценить (оценивает) как справедливое в отношении К 2 и К 1, и К 2 будет готов выполнить такое же адекватное действие в отношении К 1 и К 2.

С указанных позиций следует добавить, что под коммуникативно справедливой социальной практикой будем понимать такую естественно-языковую практику, инициатор которой преднамеренно не изменяет как ее содержание, так и интенциональную направленность с целью установить комфортное или дискомфортное положение дел для адресата, но выгодное для реализации стратегической задачи инициатора здесь и сейчас, а также инициатор которой учитывает известные ему пресуппозиционные условия действительности (подробнее о пресуппозиции см. Романов, 1988; 2005). Действительно, несмотря на все многообразие отношений, возникающих между коммуникантами, они являются равноправными участниками интерактивного обмена и находятся в одинаковой для каждого из них прагматической ситуации, так как взаимодействуют здесь и сейчас в рамках одного определенного жизненного сценария и каждый из них обладает определенным набором объективных знаний о ситуации, т.е. о пресуппозиции. Так, пресуппозиция не допускает вариантов толкования той или иной дискурсивной практики в процессе типового диалогического обмена, и может служить критерием для отнесения высказывания к той или иной группе по признаку коммуникативной справедливости.

Например, в следующем диалогическом фрагменте (3) прослеживается процесс установления отношений между собеседниками разного социального статуса и возраста:

- Здравствуйте, дедушка! (1)

Старик кивнул головой.(1')

С ним рядом села девушка с плоским чемоданчиком в руках.

- Отдыхаете? (2)

Старик опять кивнул головой. Сказал:

- Отдыхаю. (2')

На девушку не посмотрел.

- Можно, я вас буду писать? - спросила девушка. (3)

- Как это? - не понял старик. (3')

- Рисовать вас.(4)

Старик некоторое время молчал, смотрел на солнце, моргал красноватыми веками без ресниц.

- Я ж некрасивый теперь,- сказал он.(4)

- Почему? - Девушка несколько растерялась.- Нет, вы красивый, дедушка. (5)

- Вдобавок хворый.(5')

Девушка долго смотрела на старика. Потом погладила мягкой ладошкой его сухую, коричневую руку и сказала:

- Вы очень красивый, дедушка. Правда. (6)

Старик слабо усмехнулся:

- Рисуй, раз такое дело. (6')

Девушка раскрыла свой чемодан. (Шукшин, 1982: 454-455)

Примечательно, что до момента взаимодействия собеседники не были знакомы и что инициатором взаимодействия выступает девушка, т.е. собеседник с более низким социальным статусом, стратегической целью которой является убедить старика ей позировать. Перед непосредственной реализацией своей стратегической цели взаимодействия инициатор использует фразу приветствия (1) и фразу (2), в которой проявляется учет пресуппозиционального фактора. В частности, инициатор проверяет свое предположение о том, что собеседник в момент взаимодействия, действительно, отдыхает и он не отвлекает его от его дел, т.е. собеседник в состоянии воспринять и отреагировать на просьбу.

По этой причине после успешного установления контакта инициатор диалога в форме прямого вопроса (3) "Можно, я вас буду писать?" формулирует стратегическую целью взаимодействия. Эта фраза является ключевой или отправной (здесь и далее подобные ключевые фразы выделены полужирным шрифтом) в плане установления дальнейших отношений между собеседниками в данном диалогическом фрагменте, так как на нее могли последовать различного рода ответы со стороны собеседника с более высоким социальным статусом, например, категоричный отказ, просьба не докучать и др. Тем не менее, адресат проявил заинтересованность и выбрал форму кооперативного сотрудничества. Далее, адресат оценил реплики (1) - (6) как коммуникативно справедливые на основе того, что они отражают коммуникативное намерение инициатора, преднамеренно не вводят его в то или иное эмоциональное состояние, но выгодное для инициатора и основаны на анализе пресуппозиционных условий, в частности - темпоральной пресуппозиции.

Укажем также, что рассмотренный диалогический фрагмент представляет собой последовательность коммуникативно справедливых речевых практик (коммуникативно-социальных действий) партнеров по общению, каждое из которых основано на согласованном синергийном продвижении к достижению поставленных целей диалогического кооперативного взаимодействия, а также на учете коммуникативной организации объективных факторов действительности, т.е. имеем дело с коммуникативно справедливым дискурсом (см. также Новоселова, 2015).

Возвращаясь к схеме 1, отметим, что одним из вариантов реализации конструкта коммуникативной справедливости в социальной интеракции является расположение точки отсчета или начальной взаимодиспозиции коммуникантов смещенной к какому-либо из полюсов действительности. В том случае, если подобное местоположение точек отсчета Я когнитивного агента основано на одностороннем сокращении интерактивного пространства конструкта коммуникативной справедливости вследствие субъективных или стереотипных представлений коммуниканта о собеседнике, интерактивной ситуации или их отношениях, а не на основе пресуппозиционного фактора, то имеем дело с коммуникативно несправедливым взаимодействием.

На следующей схеме наглядно представлено то, как начальная взаимодиспозиция делит континуум содержания конструкта коммуникативной справедливости на две неравные части, сокращая отрезки 0 > КНС или 0 > КС:

Примечательно, что указанное в каждой из цепочек Схемы 2 сокращение одного из отрезков способствует увеличению другого, и соответственно, наоборот. Так, сокращение отрезка 0 > КС приводит к увеличению отрезка 0 > КНС, а сокращение отрезка 0 > КНС способствует увеличению отрезка 0 > КС. Подобное расположение диспозиций, связанное с сокращением континуума 0 > КС, с одной стороны, может являться несомненным преимуществом, так как свидетельствует о доверительных отношениях между коммуникантами и в ряде случаев способствует их согласованному продвижению к намеченному результату. С другой стороны, сокращение континуума 0 > КС или 0 > КНС свидетельствует о предвзятом отношении к собеседнику (положительном или отрицательном) и процессу социального взаимодействия (что и в итоге будет считаться коммуникативной несправедливостью, даже если взаимодействие будет направлено на установление справедливых отношений).

Иначе говоря, цепочка-1 отражает предрасположенность к обостренному чувству коммуникативной несправедливости; в то время как цепочка-2 - предрасположенность к обостренному чувству коммуникативной справедливости и нацеленность на согласованное взаимодействие. Из сказанного следует, что коммуникативно справедливым будет считаться расположение начальной диспозиции в равном удалении от противоположных полюсов рассматриваемого конструкта или ее смещение к какому-либо из полюсов конструкта на основе учета коммуникантами пресуппозиционных факторов.

Так, в условиях реальной коммуникации, точка отсчета может находиться смещенной к полюсу (диспозиции) КНС, если между собеседниками до процесса социального взаимодействия были установлены коммуникативно несправедливые (а также негативные, недоброжелательные) отношения, основанные на несоблюдении ими принципов прагматической пресуппозиции или отсутствии кодекса доверия. Например, коммуникативная ситуация сокращения отрезка 0 > НКС (см. схему 2, цепочку-1) прослеживается в следующем диалогическом фрагменте: (4)

- Откуда ты такой? (1)

- Из Москвы, - небрежно бросил Пашка. (1')

- Все у вас там такие? (2)

- Какие? (2')

- Такие... воображалы (3) (Шукшин, 1982: 405).

Дискурсивная практика (2) Все у вас там такие? свидетельствует о предвзятом негативном отношении инициатора диалога к собеседнику, основанном на предыдущем опыте или стереотипном, существовавшем в сознании инициатора до процесса взаимодействия представлении о людях. Эта фраза является ключевой в плане установления дальнейших отношений между собеседниками, так как она сокращает отрезок 0 > НКС, т.е. смещает точку отсчета к полюсу коммуникативной несправедливости и, следовательно, является коммуникативно несправедливой. Тем не менее, фраза (2) затруднила процесс дальнейшего установления отношений между собеседниками, но не прекратила их диалогическое взаимодействие, так как адресат выбрал форму кооперативного сотрудничества.

Интересным случаем является ситуация, в которой коммуниканты готовы к кооперативному сотрудничеству и полностью доверяют намерениям друг друга, вследствие чего точка отсчета расположена смещенной к полюсу КС (см. схему 2, цепочку-2). Например, в следующем диалоге (5) описывается приезд сына с женой в дом родителей после долгой разлуки:

Пинком распахнул ворота - в руках по чемодану, - остановился, оглядел родительский двор и гаркнул весело:

- Здорово, родня! (1)

Молодая яркая женщина, стоявшая за ним, сказала с упреком:

- Неужели нельзя потише?.. Что за манера! (1`)

- Ничего-о, - загудел Игнатий, - сейчас увидишь, как обрадуются. (2) (Шукшин, 1982: 446).

Диалог начинается с фразы "Здорово, родня!", произнесенной инициатором после того как он "пинком распахнул ворота". Его жена, для которой точка отсчета находится равноудаленной от полюсов коммуникативной справедливости, воспринимает его речевой поступок как коммуникативно несправедливый по отношению к себе и его родителям, что проявляется в ее ответной фразе "Неужели нельзя потише?.. Что за манера!". Кроме того, для его жены фраза (1) является коммуникативно несправедливой, так как, сопровождая ее указанным жестом, он нарушает существующий в ее представлении фрейм "приветствие", для которого не характерны подобные жесты.

Тем не менее, инициатор не считает свою фразу коммуникативной несправедливой, скорее наоборот, в его реакции на замечание жены прослеживается уверенность в том, что несмотря на его поведение (вербальное и сопровождающий ее невербальный жест), он будет принят родителями с радостью. Для автора реплики (1) точка отсчета находится ближе к полюсу коммуникативной справедливости (т.е. 0 > КС), что оправдывается в данной ситуации таким фактором прагматической ситуации как близкие и доброжелательные отношения внутри семьи. По этой причине для инициатора совершенное им действие воспринимается им как коммуникативно справедливое, так его родителями.

Подобное разночтение одного и того же речевого действия в данной ситуации может быть объяснено ситуацией наложения различных ментальных представлений о категории коммуникативной справедливости: для инициатора точка отсчета смещена к полюсу КС, в то время как для его жены точка ноль находится равноудаленной от полюсов. Тем не мене, оценивая фразу "Здорово, родня!" с позиции коммуникативной справедливости и установления отношений, отметим, что она была обращена к родителям, а не к жене, и эта фраза, действительно, выполняет функцию приветствия, что и необходимо при встрече. Форма ее языковой репрезентации и сопровождение указанными жестами показывают уровень установленных отношений между коммуникантами, в частности речь идет о близких отношениях, поэтому фраза оценивается как коммуникативно справедливая. Приведенный пример подтверждает идею о том, что по форме языкового выражения дискурсивных практик невозможно определить их коммуникативную справедливость.

Более того, в социальной практике возможна ситуация, в которой конструкт коммуникативной справедливости становится практически без точки отсчета, что проявляется в накладывании точки отсчета на полюс КС или КНС. Подобная ситуация проявляется в одностороннем видении и ограничении возможности интерпретации событий и речевых действий собеседника, а также в преднамеренной установке на их интерпретацию сквозь призму только коммуникативной справедливости / несправедливости. В таком случае речь не идет об интерактивном процессе установления отношений между собеседниками, так как они установлены до процесса их социального взаимодействия и не создаются в данный момент перформативным Я-дискурсом.

Например, в следующих диалогических репликах точка отсчета совпадает с полюсом КНС, что обусловлено социальным положением и должностными обязанностями коммуникантов:

(6) - Идем, сволочь, за нами! Там поговорим кой о чем. Там у нас поагитируешь (Островский, 1965: 45).

(7) - Если не пойдете, сейчас же на месте всех переарестуем! А кое-кого и к стенке поставим (Островский, 1965: 46).

Так, выше сказанное о контрарных полюсах конструкта коммуникативной справедливости свидетельствует об их абсолютном характере и указывает на то, что границы областей (или континуум содержания конструкта) индивидуальны, так как люди субъективно делят доступное им пространство состояний между двумя полюсами (ср.: Романов, Немец, 2006: 53). Еще одним вариантом инвариантного конструкта коммуникативной справедливости может быть следующая схема с сокращенным интерактивным континуумом его содержания:

Схема 3

3) КС 0 КНС

Представленная на схеме цепочка-3 являет собой пример крайней категоричности в оценке и интерпретации событий и действий, проявляющаяся, например, в том, что только, например, по языковой манифестации дискурсивной практики адресат может оценить ее как коммуникативную не / справедливую, не учитывая ряд других экстралингвистических параметров. Например, в следующем дискурсивном фрагменте инициатор взаимодействия не дает ответа на коммуникативно справедливый вопрос Почему в шесть? и оценивает его как коммуникативно несправедливый, вследствие чего инициатор использует коммуникативно несправедливую менасивную конструкцию, каузирующую адресата совершать названное действие и декларирующую возможное наказание: (8)

- Эй ты, шляпа! Завтра приходи в шесть часов на смену.

- Почему в шесть? Ведь сменяются в семь.

- Кто сменяется, пусть сменяется, а ты приходи в шесть. А будешь много гавкать, то сразу поставлю тебе блямбу на фотографию. Подумаешь, пешка, только что поступил и уже в форс давит (Островский, 1965: 11).

Становится понятным, что в таком субъективном инструменте как конструкт коммуникативной справедливости диспозиция точки отсчета может располагаться на различном удалении от контрарных полюсов. Однако для того, что бы она отражала все многообразие отношений, возникающих между участниками интерактивного обмена, в ее диспозиции должны найти отражение такие факторы как анализ коммуникантами пресуппозициональных факторов и отношения, существовавшие между коммуникантами до момента взаимодействия, которые функционируют в ментальном пространстве говорящей личности, вызывая в нем ряд копий и проводя связь с реализованными ранее жизненными сценариями и социальным опытом.

Тем не менее, обозначенные выше факторы оказывают влияние только на диспозицию точки отсчета, в то время как для определения коммуникативной справедливости дискурсивной практики, реализованной в социальном взаимодействии, т.е. для движения от нуля к тому или иному полюсу социальной действительности необходим комплексный анализ адресатом функционально-семантических характеристик, направленной на него социальной практики. В частности, представляется возможным предложить для определения коммуникативной справедливости дискурсивных практик комплексный анализ коммуникантами следующих коммуникативно-прагматических факторов, которые являются элементами рассматриваемого конструкта:

- форма языковой репрезентации;

- организация коммуникативного поведения;

- иллокутивные характеристики;

- просодические характеристики;

- прагматическая пресуппозиция (в том числе и социальный статус коммуникантов) (подробнее о пресуппозиции и ее разновидностях см.: Романов, 1988: 36-37; 2005: 100-103);

- эмоциональное состояние каждого из коммуникантов;

- кодекс доверия;

- семантические свойства;

- прагматические свойства.

Перечисленные факторы являются, они задают каркас для интерпретации дискурсивных практик с позиций коммуникативной справедливости, так как обеспечивают их однозначную интерпретацию как коммуникативно справедливых или несправедливых в той или иной прагматической ситуации. Примечательно, что иерархическое расположение данных факторов определяется в каждой конкретной ситуации взаимодействия.

На следующей схеме отображен конструкт коммуникативной справедливости с учетом перечисленных параметров, которые являются элементами рассматриваемого конструкта:

Следует иметь в виду, что только комплексный учет каждого отмеченного элемента рассматриваемого конструкта обусловливает однозначную интерпретацию дискурсивной практики как коммуникативно справедливой / несправедливой. В ином случае, содержание одного и того же сообщения (запуск одного и того же воздействующего механизма) может быть интерпретировано и оценено коммуникантами по-разному (см. пример 3).

Итак, признак коммуникативной справедливости делит все интенциональные типы перформативных Я-высказываний, независимо от их формально-грамматических признаков, на коммуникативно справедливые и несправедливые высказывания. Важно иметь в виду, что подобное разделение высказываний по признаку коммуникативной справедливости является не иллокутивной, а прагматической классификацией, так как категория коммуникативной справедливости сопровождает акт произнесения высказывания, выступая регулятором установления отношений между коммуникантами, и не является коммуникативным намерением автора. Другими словами, данная категория функционирует в социальном взаимодействии, акцентируя внимание собеседников на процессе установления отношений между ними, также она участвует в распределении и перераспределении коммуникативных ролей, обосновывает соответствия между социальной ролью и коммуникативным поведением говорящей личности, соотносит коммуникативное поведение людей с их внутренними представлениями об эффективной коммуникации.

Использование предложенного конструкта коммуникативной справедливости дискурсивных практик предоставило возможность показать, что, несмотря на разнообразие и многообразие социальных отношений, все социальные практики включают оценку справедливо или несправедливо и каждая дискурсивная практика может оцениваться и интерпретироваться коммуникантами на определенной ментальной шкале, содержащей два противоположных полюса - справедливый и несправедливый. Предложенный конструкт применим как к представлениям когнитивных субъектов о коммуникативной справедливости дискурсивных практик и коммуникативно справедливых отношениях, так и к ментальной репрезентации категории коммуникативной справедливости в массовом сознании.

Обращение к категории коммуникативной справедливости с позиции функционально-конструктивистского подхода показало, что данная категория представляет собой сложное и многоуровневое явление, отражающее динамическую природу социальной коммуникации. Кроме того, приведенные примеры, с одной стороны, подтверждают идею о том, что по форме языкового выражения дискурсивных практик невозможно определить их коммуникативную справедливость. С другой стороны, они поднимают актуальную проблему лингвоэкологической сферы социальной коммуникации, демонстрируя важность не только проблем описания языковых структур, участвующих в коммуникативно-социальной интеракции, но и задач всестороннего изучения интерактивного пространства жизненных сценариев, связанных с реализацией различных речевых актов.

Литература

1. Касавин И.Т. К эпистемологии коммуникации: сила и слабость аналитического оптимизма // Вопросы философии, №8, 2014. - С. 39 - 49.

2. Келли Дж. Психология личности. Теория личных конструктов. - СПб.: Речь, 2000. - 182 с.

3. Новоселова О.В. Коммуникативно-конструктивное пространство регулятивных менасивных действий // Мир лингвистики и коммуникации: электронный научный журнал. - 2013. - № 3. С. 72 - 84.

4. Новоселова О.В. Функционально-семантическая интерпретация менасивных топоном в социальной интеракции // Мир лингвистики и коммуникации: электронный научный журнал. - 2014. - № 2. - С. 68 - 77.

5. Новоселова О.В. Категория коммуникативной справедливости как прагматический феномен // Мир лингвистики и коммуникации: электронный научный журнал. - 2015. - № 1. - С. 34 - 47.

6. Новоселова О.В. Языковая репрезентация коммуникативно справедливого дискурса // Языковой дискурс в социальной практике. - Тверь: Твер.гос. у-нт, 2015а. - С. 200 - 209.

7. Петров В.В. Джерри Фодор: Когнитивное измерение мышления // Концептуализация и смысл. Сб. научн. тр. - Новосибирск: СО "Наука", 1990. - С. 227- 232.

8. Романов А.А. Системный анализ регулятивных средств диалогического общения. - М.: Ин-т языкознания АН СССР, Калининский СХИ, 1988. - 183 с.

9. Романов А.А. Психосемиотика визуальной коммуникации в соматографическом пространстве // Романов А.А., Сорокин Ю.А. Соматикон: Аспекты невербальной коммуникации. М., 2004. - С. 1 -1 58.

10. Романов А.А. Семантика и прагматика немецких перформативных высказываний-просьб. - Москва: Институт языкознания РАН, 2005. - 153 с.

11. Романов А.А., Немец Н.Г. Дискурс утешения: Лингвопсихологический анализ. - М.: ИЯ РАН, 2006. - 144 с.

12. Романов А.А. Основы логического знания и теории аргументации. Уч. пособие. - Тверь: ТИПЛиМК, 2011. 136 с.

13. Романов А.А., Новоселова О.В. Дискурс угрозы в социальной интеракции (функционально-семантический анализ). - Москва-Тверь: ИЯ РАН, Тверская ГСХА, 2013. -168 с.

14. Романов А.А., Новоселова О.В. Семиопсихологическая интерпретация менасивных топоном // Вестник Тверского Государственного Университета. Серия: Педагогика и психология, 2014, № 1. - С. 7-17.

15. Романов А.А., Романова Л.А. Притяжение перформатива Очерки по етории перформативности от Дж. Остина до наших дней. - М.: ИЯ РАН, 2009. - 156 с.

16. Романов А.А., Ходырев А.А. Управление персоналом: Психология влияния. М.: Лилия, 2000. - 216 с.

17. Романов А.А., Ходырев А.А. Управленческая риторика. М.: Лилия, 2001. - 216 с.

18. Романова Л.А. Структурно-семантические аспекты перформативов в функциональной парадигме языка. - М.: ИЯ РАН, 2009. - 180 с.

19. Хьелл Л., Зиглер Д. Теория личности. - СПб.: Питер Пресс, 1997. - 608 c.

20. Шюц А. Смысловая структура повседневной жизни. - М.: Ин-т фонда "Общественное сознание", 2003. - 336 с.

Размещено на Allbest.ru