Символ в поэтическом тексте: новые возможности истолкования

Размещено на http://www.allbest.ru/

СИМВОЛ В ПОЭТИЧЕСКОМ ТЕКСТЕ: НОВЫЕ ВОЗМОЖНОСТИ ИСТОЛКОВАНИЯ

символ интерпретация пастернак мандельштам

Л.В. Павлова, И.В. Романова

Предлагается возможное решение проблемы интерпретации символа с помощью оригинального программного комплекса «Гипертекстовый поиск слов-спутников в авторских текстах». В качестве примера рассматривается функционирование символа коня в лирике Вяч. Иванова, Б. Пастернака и О. Мандельштама. У постсимволистов выявляются неочевидные внутри- и межтекстовые связи, отражающие особенности языковой личности автора, его поэтического мира, его ассоциативного мышления. У символистов «спутники» образа-символа в своей совокупности составляют единую систему символических значений.

Ключевые слова: символ, мифопоэтика, образная парадигма, лексические комбинации, Вячеслав Иванов, Б. Пастернак, О. Мандельштам.

Symbol in a Poetic Text: New Opportunities for Interpretation

Larisa V. Pavlova, Irina V. Romanova, Smolensk State University (Smolensk, Russian Federation)

The article proposes one of the possible solutions to the interpretational problem of the symbol. Against the background of the active involvement of exact methods to the analysis of works of art in modern philology, the original software system “Hypertext Search for Companion-Words in Author's Texts” can be used to identify the meanings of symbols actualized in the text. The processing of data obtained with the help of the system does not abolish the use of other traditional methods of analyzing the figurative system or interpreting single symbols, but involves a narrower circle of symbolic meanings that can be purposefully understood. The material of the study was the lyrics of Vyacheslav Ivanov, one of the most consistent and authoritative representatives of Russian symbolism, as well as all the lyrics of post-Symbolist poets Boris Pasternak and Osip Mandelstam. As an example, the authors analyze how a common animal symbol of the horse functions in the lyrics of these three poets. The images of a winged horse, a pale horse, and a sea horse, frequent in Ivanov's texts, are interpreted via figuratively-motivated situations of experiencing passions: poetic inspiration is an ecstatic impulse beyond the established borders, death is a punishment for non-humility and self-indulgence. The analysis of the horse's “satellites” in Ivanov's texts, which constitute repeated lexical combinations revealed by the software system, showed that the minimal themes of the sea in the horse thematic halo are fewer than one might expect; there are more themes of the sky. Along with the dynamic movement motif, the acoustic sound motif is noticeable. The observed minimal themes of religious religion make it possible to assert that, at the pretext level, the horse is no longer associated with dangerous impulses to the forbidden, but with creative sublime aspirations. The catharsis-generating tension between the evident (spontaneous, dark, forbidden, dangerous) and the hidden (elevated, free, necessary, triumphant) determines the polyphony of both the individual symbol and Ivanov's poetry as a whole. The comparison of the functioning of the horse in the work of the Symbolists and post-Symbolists shows that the Symbolists exclusively form the image-symbol actualizing all new contexts of meanings, which may not always be obvious and are detected and accentuated through the use of the specialized software package. With similar methods of research, other authors show non-obvious intra- and intertextual links reflecting the peculiarities of the authors' language personalities, their poetic world and associative thinking. In the case of the Symbolists, the “satellites” of the image-symbol are the out-of-sight “nodes of one crystal lattice”, which in their totality form a single system of symbolic meanings.

Keywords: symbol, mythopoetics, image paradigm, lexical combinations, Vyacheslav Ivanov, Boris Pasternak, Osip Mandelstam.

Появление в поэтическом тексте образа-символа, овеянного многовековыми и разнонациональными традициями, всегда интерпретационная проблема для исследователя, поскольку возможности истолкования, подобно смыслу самого символа, почти безграничны Разносторонние подходы к выявлению символических значений представлены нами здесь: [1, 2].. Значение символа в таком случае устанавливается путем сопоставления контекста (текста, в котором символ существует сейчас) и длинной вереницы возможных подтекстов (текстов, в которых символ существовал ранее). Чтобы отсечь заведомо невозможные или маловероятные подтексты, разрабатывается система фильтров. Например, создатель смоленской филологической школы В. С. Баевский считал, что утверждать взаимосвязь и влияние, а не просто типологическое сходство двух произведений корректно лишь при наличии целого ряда точек соприкосновения, по крайней мере три из которых носят принципиальный характер: задокументированное свидетельство факта знакомства автора Б с творчеством автора А; совпадение лексики, образа(-ов), мотивов, особенностей композиции сопоставляемых произведений; совпадение аспектов стихотворной речи (метра, размера, рифм, строфы и т.д.).

На современном этапе развития литературоведения, характеризующемся активным привлечением точных методов к анализу художественных произведений, для выявления актуализированных в тексте (а не гипотетически возможных) значений символа может быть использован программный комплекс «Гипертекстовый поиск слов-спутников в авторских текстах»1. Обработка данных, полученных при помощи программного комплекса, не отменяет использование других, более привычных приемов анализа образной системы и/или интерпретации отдельного символа, но проходит в более узком, поддающемся обозрению и, следовательно, целенаправленному осмыслению круге символических значений. Выявляя группы знаменательных слов (каждое из которых вслед за

Ю.Н. Тыняновым и В.М. Жирмунским мы считаем носителем минимальной темы), не связанных, как правило, какими-либо очевидными грамматическими или стиховыми связями, но при этом не раз появляющихся «по соседству» друг с другом (мы называем такие группы лексическими комбинациями), программа позволяет зафиксировать своего рода «тематический ореол» каждого члена этой повторяющейся группы. «Тематический ореол» очерчивает пределы привлечения того или иного подтекста и определяет векторы интерпретации.

Продемонстрируем возможности предложенного подхода на примере семантически насыщенного образа-символа, широко представленного в мировой фольклорной и литературной традициях, - конь2.

Материалом нашего исследования послужила лирика Вячеслава Иванова, одного из самых последовательных и авторитетных представителей русского символизма. В четырех прижизненных книгах его лирики - «Кормчие звезды» (1903), «Прозрачность» (1904), «Cor ardens» (1911-1912), «Нежная тайна. - Лелта» (1912) - и вышедшем посмертно сборнике «Свет вечерний» (1962)3 конь - один из трех самых частотных анималистических символов наряду со змеей и орлом. Применение программного комплекса к корпусу всех «конских» текстов (попутно отметим, что синонимичная коню лексема лошадь у Иванова не встречается вообще) позволило выявить несколько тысяч лексических комбинаций с компонентом конь (конский, конный). Ввиду большого количества комбинаций приведем данные, полученные на материале одной из книг - дебютных «Кормчих звезд». Конь здесь упоминается в 11 произведениях (см. Приложение).

Представим для начала некоторые наблюдения над бытованием коня в поэтическом мире Иванова, полученные без применения программного комплекса.

В «Кормчих звездах», как и в последующих книгах лирики Иванова, кони вездесущи - они на земле, на море, на небе: крепко стоит на Капитолийском холме конь Антонина (конь в этом случае метонимически потеснил самого императора-философа Марка Аврелия) в «Laeta»; по тучам несет Музу крылатый конь в «Полете»; бьются о берег морские кони в С описанием программы и интерпретацией результатов ее использования можно ознакомиться здесь: [3]. Символика коня в историко-мифологическом аспекте, начиная с ведических гим-нов и кончая пьемонтскими сказками, представлена, например, в классическом иссле-довании Анджело де Губернатиса [4. P. 304-381]. В статье приняты следующие сокращения: «Кормчие звезды» - КЗ, «Прозрач-ность» - Пр., «Cor аМеш» - СА, «Нежная тайна» - НТ, «Свет вечерний» - СВ. цикле «В челне по морю». Если обратиться ко второй книге «Прозрачность», то кони обнаружатся и в подземном пространстве:

Погнал свой упряг медноконный

Царь преисподней глубины [5. Т. 1. С. 810].

Не только физическое горизонтально-вертикальное пространство освоили ивановские кони, в сонете «Любовь» это животное - одна из метаморфоз, происходящих с охваченными сильным чувством людьми:

Мы - два коня, чьи держит удила

Одна рука, - одна язвит их шпора... [Там же. С. 611].

Очевидно, что конь Иванову интересен, прежде всего, как образ сопоставления, привлекаемый для характеристики различных предметов, явлений, состояний. Так, парадигма с ментальным основанием «время ^ конь» представлена в цикле «Suspiria» (<...> несут нас глухо кони - /Нас Время мчит [Там же. С. 699]); «земля ^ конь» (Грунт, под горячим дышащий покровом, /Как в пене конь <...>) - в «Мирах возможного» [Там же. С. 671]; «солнце ^ конь» - огнегривые кони в «Довольно!» [Там же. С. 585]; «человек ^ конь» в сонете «Любовь» (Мы - два коня, чьи держит удила / Одна рука, - одна язвит их шпора... [Там же. С. 611]); в «Светоче» - «Дионис ^ конь» (Рдеющий бор, /Веющий хор, /Полымя вой, / Зарево гор - /Нива твоя, / Серп огневой! /Пажить твоя, /Конь буревой! [Там же. С. 683]).

Что именно из конских качеств поэт считает нужным передать основанию сопоставления, т.е. по какому признаку происходит сопоставление земли, солнца, моря, человека, времени с конем, в большинстве случаев указано в тексте - это мощь экстатического порыва: волны-кони мчатся («Океаниды») и потрясают берега («В челне по морю»), Пегас мчит по громам созвучий Музу («Полет»), лучи-кони стремятся в неудержном беге («Довольно!»), кони дыбятся («Врата»), Дионис-конь несется бурей («Светоч»), время-конь - вихрем («Время» из цикла «Suspiria»); как конь в пене после стремительного бега, дышит земля («Миры возможного»). И в последующих книгах Иванова кони предстают, как правило, в той же образ- но-мотивной ситуации: высоко прянул конь морской [Там же. С. 776] («Современники» Пр.); Безумит Ужас, гонит коней / Под свод крутящихся смерчей [Там же. С. 799] («Гелиады» Пр.); в пене / Огненосцы - кони... [Там же. С. 806] («Фуга» Пр.); гривы бурно-огневые /Далече пышащих коней [Там же. С. 810] («Горная весна» Пр.); всадник под щитом на пышущем коне [Там же. Т. 2. С. 237] («De profundis» СА); Храпят в ревнивой скачке кони... [Там же. С. 240] («Огненосцы» СА); Не буйный конь на удилах /Зубами пенит кипь [Там же. С. 363] («Змея» СА); Глухая кровь тобою ожила, / Что, узница мятежная, летела, / Как буйный конь, грызущий удила, / Теснинами томительного тела... [Там же. С. 496] («Плоть и кровь» СА); летит, распластан подо мной, / Конь огнедышащий и черный [Там же. Т. 3. С. 39] («Конь Арион» НТ).

Наиболее ярко это динамическое качество, почти обязательное для всего «конского» корпуса ивановских текстов, открывается в морских образах , реализующих парадигму «волны ^ кони», что позволяет перенести истолкование их смысла на аналогичные ситуации с участием коня.

Образы парадигмы «волны ^ кони» генетически восходят к мифам о зооморфных ипостасях владыки вод Посейдона. П.А. Флоренский пишет: «У множества поэтов волны морские сравниваются со взмыленными конями, несущимися по водной поверхности с подъятой головою, с развева- ющей<ся> гривой; напр<имер>, у Тимофея, в его недавно найденном дифирамбе «Персы» волны называются «конями изумрудногривыми». Но, не вдаваясь в это безбрежное море возможностей, установим несомненный факт тесной связи культа Посидона с символом коня. <...> Посидон именуется пnnapxoз - конеправящим, коневладычным; ілпруєтп - коневедущим, коневодителем; пnmoз - конным; innoфpopioз и ілпорєбюн- кон- нобежный и конномыслящий, то есть коннозаботливый, пекущийся о конях» [7. С. 272-273]. Подобные образы встречаются и в русской литературе (напомним, например, стихотворение Ф.И. Тютчева «Морской конь») О символике моря в лирике Вяч. Иванова см., в частности, нашу статью: [6]. Примеры образных парадигм с участием волн, моря, воды и коней, лошадей пред-ставлены здесь: [8. С. 261, 262].. У Иванова образ волны-кони впервые появляется в «Океанидах»:

<...> Вот вздымится,

Мча коней гривистых, Волна <...> [5. Т. 1. С. 527]; затем - в цикле «В челне по морю»:

Гром набега... Гул погони...

Кинув синие луга,

Знаю - то морские кони

Потрясают берега <...> [Там же. С. 594].

Волны, бегущие по морскому простору, подобны табуну лошадей: развевающиеся гривы, изогнутые шеи, мерное колыхание при движении. Парадигма реализуется и тогда, когда кони не названы прямо, но указаны характерные черты поведения. Так, в стихотворении «Мадонна» о волнах сказано:

А волны злобные, надмясь,

Под темной бронзой звучных броней,

Мерно-ударною погоней

Летят, вспеняясь и дымясь... [Там же. С. 588].

Морские кони Иванова - бешеные, надменные, опасные. В одном из писем Л.Д. Зиновьева-Аннибал подчеркивает именно эту особенность изображения морских волн Ивановым как самобытную: «И сколько ни говорено было о волнах, все же это опять совсем новое. Разница между прелестным стихотв<орением> Минского Речь идет о стихотворении Н. Минского «Волна», как отмечено в примечаниях к цитируемому письму [9. С. 362]., присланным тобою, именно в глубине, дерзости, размахе» [9. С. 360].

В стихотворении «Мадонна» наглядно задана оппозиция, подчеркивающая сущность волн-коней: возвышается над морем ослепительно чистый утес Мадонны, увенчанный нимбом радуги, а у его подножия беснуются, бьются страшные в своем неистовстве волны:

Но Твой утес встает, о Дева,

Из лютых бездн, несокрушим!

И далее:

Но Твой, о Дева, столп надежный В их адской мгле, как страж, стоит <...> [5. Т. 1. С. 588].

Приписать «адскую» сущность целиком основанию сопоставления - море, оставив образу конь только внешнее проявление злобного начала, нельзя. Смысл оппозиции «море (темное) - утес Девы (светлое)», а тем самым и значение парадигмы «волны ^ кони», проясняется при обращении к книге Иванова - «Эрос», вошедшей в «Cor аМеш». Здесь в стихотворении «Ропот» присутствует троп с образом сопоставления «табун» (парадигма «инстинкты ^ кони»):

Твоя душа глухонемая В дремучие поникла сны,

Где бродят, заросли ломая,

Желаний темных табуны [Там же. Т. 2. С. 370].

Образ табун темных желаний очевидно восходит к психоаналитическим штудиям. З. Фрейд, как известно, в образе коня представляет «Оно», личностный континуум подсознательных импульсов: «“Я” репрезентирует то, что можно назвать рассудком и осмотрительностью. “Оно”, напротив, содержит страсти. <...> Функциональная важность “Я” выражается в том, что в нормальных случаях оно владеет подступами к подвижности. В своем отношении к “Оно” оно похоже на всадника, который должен обуздать превосходящего его по силе коня <...>» [10. С. 363].

Психоаналитическое объяснение уместно в интерпретации образа волны-кони как страстей, неукротимых плотских желаний в начальном стихотворении цикла «В челне по морю». Первые четыре катрена - описание опасной прогулки по морю: ветер, ликующие волны, разверзающиеся глубины, а два заключительных катрена - сопоставление бушующих волн с чувствами:

Над пучиной буйной страсти

Ныне также мы скользим... [5. Т. 1. С. 593].

Чувства требуют выхода = морские кони потрясают берега (или: бьются об утес Девы) = конфликт Оно и Сверх-Я. Таким образом, кони - одно из воплощений участника центрального для поэтического мировоззрения Иванова и структуры его поэтического мира взаимодействия «порыв и грани».

Интерпретация образов крылатый конь и конь блед, как и морской конь, частотных в лирике Иванова, вполне возможна при помощи описанной образно-мотивной ситуации переживания страстей: поэтическое вдохновение есть экстатический порыв за установленные грани, смерть есть наказание за несмирение и потакание собственным порокам. Подобное «перенесение» толкования с одного конского образа на другой вполне допустимо еще и потому, что издревле в символике коня присутствуют и хтониче- ские, и водные, и пегасовские значения. У П.А. Флоренского читаем: «“Конь был символом, образом воды источников, которая выбрасывается, которая издает глухие звуки и которую представляет крылатый - стремительно возносящий вверх Пегас (то лрур - ключ, источник), ударивший копытом землю у горы Геликона и заставивший брызнуть фонтан Ипокре- ны”, т.е. Іппокррир, ключ коня, источник коня или, точнее, Конь-ключ» [7. С. 273]. На материале волшебных сказок обнаруживает эту связь В.Я. Пропп: «Другая особенность коня - это его связь с водой. Эту связь с водой он также разделяет со своими европейскими и азиатскими собратьями - с индийским Агни и с греческим Пегасом. <.. .> По сравнению с хто- нической и замогильной природой коня его водная природа - явление вторичное и более позднее» [11. С. 265-266].

Что добавляют к сказанному лексические комбинации с компонентом конь, выявленные в «Кормчих звездах» программным комплексом «Гипертекстовый поиск слов-спутников в авторских текстах»?

В 11 стихотворениях «Кормчих звезд», где встречается конь, зафиксировано 131 слово-спутник. Из них сформировано несколько сотен разнокомпонентных комбинаций. Отношения между компонентами складываются по-разному: некоторые «соседства» вполне очевидны в силу ситуативно-реальной связи предметов, состояний, явлений, ими обозначаемых; иные прямо или косвенно восходят к кругу традиционных значений соответствующего символа; другие производят впечатление сугубо авторских, следовательно, почти всегда герметично-ассоциативных. Так, в 6 из 11 стихотворений пару коню образует, вполне ожидаемо, бег (бежать); в 5 - красота, ночь, победный, свет (ночь и свет не так легко связать с конем, как бег, красоту или победу); в 4 - бог, вещий, глас, гора, жизнь, дол, звук, ковать, лететь, море, след, сон, стремиться, чуткий; в 3 - берег, брань, вихрь, гнать, грива, давать, держать, единый, звезда, золото, идти, крылья, лик, молить, мчать, небо, нести(сь), петь, пламя, сев, судьба, тень, туча (установить связи коня с большинством компонентов затруднительно даже при обращении к контексту) и т.д.

Заметим, что «морских» минимальных тем в тематическом ореоле коня оказалось не так много, как можно было ожидать: море, берег (может быть по праву отнесен и к «земным» минимальным темам). Больше тем «небесных»: лететь, звезда, крылья, небо, туча. Наряду с выделенным ранее динамическим мотивом «стремительное движение» (бег, стремиться, гнать, мчать, нести(сь)) становится заметен акустический мотив «звучание»: вещий, глас, звук, петь. А добавление религиозных минимальных тем бог, единый, лик, молить позволяет утверждать, что на уровне претекста, то есть набора слов, послуживших материалом для создания связанного текста, конь больше связан не с физиологическими и психологическими особенностями личности, ее опасными порывами к запретному, а с творчески- возвышенными стремлениями. Если в первом случае (интерпретация явного, т.е. контекста) «порыв» стихийных сил был сдерживаем (берег, утес) и наказуем (смерть), то во втором (интерпретация подспудного, т.е.ь пред- текста) это стремление связано с красотой, светом, жизнью и победой. Рождающее катарсис напряжение между явным (стихийное, темное, запретное, опасное) и скрытым (возвышающее, свободное, необходимое, победное) определяет полифонизм как отдельного символа, так и поэзии Иванова в целом.

Лексическая комбинация победа - раболепие - жизнь - конь в «Кормчих звездах» Вячеслава Иванова