Лексические регионализмы в городском узусе Северодвинска

Аннотация

лексический регионализм городской речь

Рассматривается специфический пласт городской разговорной речи лексические регионализмы, представляющие собой нарицательные слова и значения, достаточно широко распространенные в каком-либо одном региолекте (или в нескольких региолектах). В отличие от другого типа территориально маркированной лексики городских локализмов, бытующих в пределах узкого локуса, формирующихся в сугубо городской среде, регионализмы в большинстве своем генетически восходят к местным народным говорам, которые являются хотя и основным, но не единственным источником регионализмов.

Ключевые слова: городской узус; региолект; региональная лексика города; типы региональных единиц; апеллятивы; регионализмы; локализмы.

Abstract

The article discusses a specific layer of geographically limited vocabulary lexical regionalisms, which are fairly widespread in any one regiolect (or in several regiolects). Unlike other types of geographically marked vocabulary, urban localisms, which exist within a narrower location and are usually formed in purely urban environment, regionalisms more often genetically go back to dialects, which are the main, but not the only one, source of regionalisms.

Keywords: urban usage; regiolect; regional vocabulary of the city; types of regional units; appellatives; regionalisms; localisms.

По словам пермского ученого В.В. Абашева, «каждый регион стремится интенсифицировать собственное культурное своеобразие», «мифологизируя место своей жизни, приписывая ему свойства уникальности и избранности в отношении к высшей реальности» [Абашев, с. 356; 126]. Все это очень характерно и для северодвинцев, которые во многом культивируют статус Северодвинска как особенного города, пестуют свое избранничество. Ср., например: «Раньше что в Москве, что на курортах только узнавали, откуда ты, сразу дружить хотели. Архаровцы ненавидели нас за пиво да за надбавки северные. Дак сейчас можно на заработки хоть в Москву, хоть в Питер, везде северодвинцам рады» [Svn, 14.2.2010]; «Посмотрите на Архаровск и посмотрите на Севск, а тем более на Ягры... У нас уж куда больше доброжелательных людей, чем в Архаре» [ИТ, 21.10.2006].

Не случайно в этих примерах (а их можно легко умножить) локальная идентичность Северодвинска строится через конфронтацию с соседним Архангельском: именно внутрирегиональные противопоставления позволяют обнаружить не только отличия в обыденной, повседневной жизни двух городов, но и их культурное своеобразие. В частности, оно заключается в существовании специфической лексики (ср. Архара, Архаровск, архаровцы, Севск и под.), которая может косвенно свидетельствовать о различном восприятии того или иного фрагмента мира северодвинцами и архангелогородцами. Конечно, большая часть таких различий на поверку оказывается мнимой, но именно такого рода субъективные представления о городе и о себе, как правило, являются объектом активной мифологизации среди горожан.

В действительности же, в картине мира и, соответственно, в языке жителей этих двух городов намного больше общих элементов, чем уникальных, поскольку у людей, живущих на одной территории, не может не сформироваться единый тип сознания. Так, пространство Русского Севера, особые условия жизни в этом регионе, безусловно, накладывают отпечаток на менталитет жителей Архангельской области, унаследовавших от поморов такие качества, как терпеливость, трудолюбие, сдержанность, немногословность, чувство собственного достоинства и коллективизма. Маркерами региональной идентичности северян выступают лексические регионализмы, относящиеся к предметной и предикатной лексике, основные единицы архангельского региолекта. Регионализмы либо активно используются жителями области, либо узнаются ими в процессе коммуникации. От регионализмов надо отличать локализмы территориально ограниченные единицы, бытующие в пределах узкого локуса, чаще в городской среде, представляющие собой лексемы, которых жители всей области могут и не знать. Например, только в северодвинском узусе распространены локализмы пони или понька `маршрутное такси (первоначально фирмы «Пони-экспресс»), следующее по маршруту Северодвинск Архангельск', а также северодвинка `квартира улучшенной планировки в типовых панельных домах «северодвинской серии»', ср.: «Жить в северодвинке»; «Купить северодвинку-“двушку”» [Попов, с. 176].

Важно отметить, что, в отличие от традиционных сельских диалектов, региолект как территориальный подъязык служит для повседневного общения не только жителей сельской местности, но населения всего региона, в том числе образованных носителей языка и городской молодежи.

В последнее время региолекту этому сравнительно новому для русистики языковому идиому посвящено немало работ [Ахметова, 2014; Беликов, 2004; Маслова, 2015; Майоров, 2016; Морозова, 2018; Новикова, 2017; Романий, 2014; Соколянская, 2015; Теркулов, 2018; Хорошева, 2011; Хроленко, 2018, др.]. В центре внимания лингвистов находятся полемически заостренные вопросы становления теории региолектов: их реляционная сущность, соотношение с диалектами, литературным языком, просторечием, источники региолектов, критерии выделения регионализмов, их типология, вопросы лексикографирования и др. Несмотря на то, что к проблеме региолектов обратились авторитетные языковеды, которые высоко подняли теоретическую планку обсуждения спорных вопросов, все же сегодня в учении о региолектах нет ничего такого, что не было бы дискуссионным. К трудностям иного рода надо добавить «человеческий фактор»: тему порой категорически не принимают диалектологи, которые не видят у региолектов «собственного поля исследований».

В рамках данной статьи коснемся вопросов узкого и широкого понимания регионализмов, а также источников так называемого диффузного типа региолекта (термин В.И. Теркулова). Как известно, в России есть города вроде Архангельска и Вологды, издавна существующие в диалектном окружении, а есть сравнительно молодые индустриальные города типа Северодвинска, Магнитогорска, в которых не было традиционных крестьянских говоров с основания такие населенные пункты заселялись жителями разных местностей. В зависимости от этих особенностей исторического развития российских городов В.И. Теркулов выделяет два типа региолектов, отличающихся друг от друга разными путями их формирования: диалектный и диффузный [Теркулов, с. 404-405]. К диффузному типу, вероятно, можно отнести и северодвинский вариант архангельского региолекта. Для него характерно использование диалектизмов, привнесенных мигрантами из разных областей. Но тогда возникает вопрос: «Если диалектные по происхождению слова, бытующие в речи горожан, пришли из разных диалектных зон, можно ли считать их регионализмами?» Б.И. Осипов на этот вопрос отвечает вполне определенно: «Бытование диалектизмов в городе (по крайней мере, в сибирском) имеет ещё и ту особенность, что они здесь не являются регионализмами [выделено нами. Р.П.]: наряду с лексикой сибирских диалектов, в Омске фиксируются и диалектизмы, ранее отмеченные лишь в говорах европейской части России (Это следствие, в частности, военной эвакуации заводов, рабочие которых были преимущественно выходцами из села)» [Осипов, 2003, с. 4].

В другой работе Б.И. Осипов поясняет свою позицию так: «В отличие от сельской народной речи, в которой встречаются диалектизмы определенного региона, в городской речи могут сохраняться и диалектизмы отдаленных от изучаемого города регионов, поскольку в нем живут переселенцы из разных краев, а родное слово способно храниться в памяти десятки лет. Так, уже сейчас нами зарегистрированы в городской речи Омска такие неожиданные слова, как куросодня `насест для кур', в «Словаре русских народных говоров» имеющие помету «смоленское», и ловить, наловить `собирать, насобирать' по отношению к грибам, совсем не отмеченное в этом словаре (зафиксировано у пенсионерки, родившейся в Вологодской области и переселившейся в Омск около 50 лет назад)» [Осипов, 1994, с. 84].

Таким образом, по мнению Б.И. Осипова, разрозненные диалектизмы, привнесенные из разных зон, в языке конкретного города не могут считаться регионализмами, поскольку, строго говоря, регионализмы это слова, принадлежащие какому-либо одному наречию или говору, которые распространены на определенной территории. Понятно, что термин регионализм здесь используется в узком смысле. Трудность определения узких регионализмов очевидна: чтобы с точностью утверждать о региональной отмеченности той или иной единицы, необходимо наличие множества исследо ваний территориально ограниченной лексики в языке разных рос-сийских городов из разных регионов. Н.А. Прокуровская справедливо отмечает, что «до тех пор, пока не будет полного описания просторечного и диалектного мате риала по всем городам и регионам, о локализмах [= регионализмах. Р.П.] следует говорить крайне осторожно» [Прокуровская, с. 88].

Однако в теории русских региолектов получило развитие и широкое понимание регионализмов. В частности, его сформировали В.И. Беликов и М.В. Ахметова, в работах которых под регионализмами понимается «лексика, употребление которой ограничено одним или несколькими [выделено нами. Р.П.] географическими ареалами» [Ахметова, с. 156]. Ср. также: «Ареал региональных лексем может быть как непрерывным (сплошным), так и дискретным, с несколькими “ядрами”, иногда сильно удаленными друг от друга [выделено нами. Р.П.]» [Романий, с. 182]. Такого широкого взгляда на регионализм придерживаемся и мы, подразумевая под архангельскими регионализмами слова (и значения), употребляющиеся не только в Архангельской области, но и в некоторых других регионах, однако не являющиеся повсеместно распространенными на территории России, ср.: бродни (сапоги с высокими голенищами до бедер), грабилка (ручной комбайн для сбора ягод с низких кустов брусники, черники и пр.), корюх (рыба корюшка), мочок (тушенная в масле рыба), подвериться (свериться, перепроверить информацию), поести (поесть), ревит (ревёт), сарайка (сарай любой величины слово не является диминутивом), шаньга (особого рода ватрушка с углублением в тесте для начинки) и др.

Перейдем к рассмотрению вопроса об источниках региолектной лексики. И прежде всего отметим: узкий взгляд на природу регионализмов, свойственный первым исследованиям русских региолектов (предпринятым еще до распространения этого понятия и термина), заключался в том, что в поле зрения ученых попадали только те регионализмы, которые генетически восходят к местным диалектизмам, проникшим в речь городского населения (см. [Прокуровская, 1996]). Видимо, считалось, что перенос лексических единиц из какого-либо наречия или говора в городскую среду это единственный путь пополнения состава регионализмов. Однако позже исследователи пришли к выводу, что народные говоры являются хотя и основным, но не единственным источником лексического своеобразия языка того или иного города. Первым на это обратил внимание Б.И. Осипов: «Существует ещё группа собственно городских диалектизмов типа бортик поребрик `бордюр тротуара', ячейка решётка кассета лоток `картонная упаковка для яиц' и т.п., но она очень невелика» [Осипов, 2003, с. 4]. В.И. Беликов называет этот способ появления регионализмов «параллельной номинацией новых реалий внутриязыковыми средствами» [Беликов, 2004, с. 34]. Иначе говоря, в лексике разных городов происходит альтернативное образование региональных неологизмов, создающихся за счет средств общелитературного языка. Например, жители Краснодара и Ростова-на-Дону называют квартиру, в которой комнаты расположены по обе стороны коридора или кухни, бабочкой, тольяттинцы самолетом, во многих других городах в этом случае говорят распашонка; в Северодвинске талон на прием к врачу называют номерком, в Перми биркой (бирочкой), а в Ярославле явкой (явочкой); в Омске и Челябинске верхнюю часть спортивного костюма называют мастеркой, во многих других городах олимпийкой.

Кроме этого, В.И. Беликов указывает на третий путь формирования регионального лексикона «территориальную неравномерность устаревания лексики» [Беликов, 2004, с. 35]. Этот источник региональной городской лексики отмечают и представители Пермской социолингвистической школы, выделяющие особый тип локализмов: его образуют общерусские просторечные или устаревшие единицы, которые, однако, «и сегодня используются в речи жителей Пермского региона, причем более широко сравнительно с другими регионами», например: балаган 1. `Временная постройка (в лесу, на плоту и т.п.) для защиты от дождя, ветра', 2. экспр. `О неприглядном, загрязненном жилье' [Ерофеева, Грузберг, с. 477]. (Обратим внимание на широкое понимание термина «локализм», свойственное пермским социолингвистам; но в этом случае оно ничем не отличается от содержания термина «регионализм», принятого в работах других ученых, ср.: локализмы единицы, «достаточно широко используемые в локально окрашенной литературной речи пермяков либо в речи жителей Пермского региона наряду с жителями других регионов [выделено нами. Р.П.]» [Там же, с. 476]).

Другими источниками территориально маркированной лексики являются 1) узкие жаргонизмы, которые, попадая в состав региолекта, расширяют свою социальную базу; 2) общерусское просторечие, где со временем накапливаются местные языковые черты. Наконец, региональная окрашенность появляется у отдельных общеизвестных лексем вследствие их сверхчастотности в определенном регионе употребительность таких единиц в конкретной местности несравнимо выше, чем в целом по стране. Подобные регионализмы Н.Н. Соколянская называет относительными: они известны в литературном языке, но не употребляются или почти не употребляются «большинством носителей русского литературного языка в силу того, что реалии, обозначенные этими словами, не являются актуальными для них (сюда можно отнести такие слова, как корюшка, навага, мальма, нерка, сопка, жимолость, шйкша, стланик и т.п.)» [Соколянская, с. 143-144].

Такое понимание «немаркированной» региональности, основанное лишь на различной частотности лексем в узусе российских городов, конечно, уязвимо для критики. Об этом пишет и Н.Н. Соколянская: «Обычно именно выделение этой группы регионализмов вызывает дискуссии. По остроумному замечанию М.Ю. Федосюка, пунктуальное следование этому определению вынуждает нас признать, что слово метро является регионализмом, характерным для крупных городов. В принципе это утверждение можно принять [выделено нами. Р.П.]: частотность употребления слова метро в речи москвичей значительно выше, чем у магаданцев. А частотность употребления это важный параметр функционирования слова» [Соколянская, с. 144]. Однако после работ В.И. Беликова, М.В. Ахметовой и Г.И. Романия правомерность выделения этой группы регионализмов вообще не должна вызывать какие-либо сомнения. В публикациях названных ученых успешно применяется перспективный сегментно-статистический метод, заключающийся в использовании статистики числа сайтов для объективной оценки территориального распространения той или иной единицы. На основе этих исследований был создан электронный толковый словарь «Языки городов» (сейчас он недоступен по ссылке). С 2005 г. на сайте компании “ABBYY” для поддержки этого словаря действовал форум «Городские диалекты», где собрано немало территориально отмеченных единиц, которые представляют собой тот самый фон, который так необходим для сравнительно-типологических исследований русских региолектов.

Далее приведем примеры лексических регионализмов, появившихся в речевом обиходе Северодвинска разными путями. В зависимости от идиомаисточника эти региональные единицы можно распределить по следующим генетическим группам:

1) диалектные слова ^ регионализмы. В актуальном узусе Северодвинска нередко встречаются диалектизмы из архангельских и вологодских говоров, например: грабилка, дак (так), ести (есть), красноголовик (подосиновик), намыть (помыть, вымыть), нарастопашку (нараспашку), наверхосытку (сверх чего-либо: А наверхосытку съешьте по конфетке), обабок (подберезовик), так-то да (реплика-согласие) халява (неаккуратный человек), халявный (замусоренный), шаять (тлеть) и др. Важно подчеркнуть, что перед нами не реликты, то есть остаточные элементы диалектов, бытующие в городе, а полноценные региональные лексемы, которые употребляются в речи не только старшего, но и среднего поколения и даже молодежи: например, глагол ревит часто можно услышать в лексике молодых мам.

2) неологизмы ^ регионализмы. В повседневном лексиконе северодвинцев и жителей других населенных пунктов Архангельской области в значении `пригородный поезд' давно используется слово дежурка. Предыстория появления этого регионализма такова: 12 декабря 1937 года по вновь проложенной железнодорожной ветке, соединяющей поселок Судострой (будущий Северодвинск) и станцию Исакогорка (пригород Архангельска), был пущен первый пробный поезд. Очевидно, что этот поезд ходил непостоянно, по мере необходимости, поскольку его сразу же стали называть дежурным или дежуркой. Позже он стал уже регулярно перевозить не только грузы, но и пассажиров из Молотовска (еще одно прежнее название Северодвинска) в Архангельск и обратно. Поэтому название дежурка стало со временем условным и слабо мотивированным, хотя уже прочно закрепилось в речевом обиходе северодвинцев. Между тем в словаре под ред. Д.Н. Ушакова, выходившим примерно в то же время, когда запустили поезд в Судострое, «транспортного значения» у дежурки не было, ср.: 1. `Комната для дежурных в служебном помещении'; 2. `Всегда горящий маленький огонек для зажигания в газовых приборах (фонарях, ваннах и т.п.)' [ТСУ]. Да и в современных словарях дежурка в значении транспортного средства появилась довольно поздно, к тому же оказалась зарегистрированной только в словаре Т.Ф. Ефремовой, ср.: `Машина, катер и другие транспортные средства, предназначенные для использования в случае необходимости в любое время суток' [ТСЕ]. Однако, повторим, в советское время знаменитая северодвинская дежурка ходила не по необходимости, а регулярно по расписанию: три раза в сутки с полновесным составом из восьми-десяти вагонов, поэтому налицо специфичность региональной семантики дежурки в северодвинском узусе. Сейчас ситуация с расписанием поездов местного назначения кардинально изменилась, но по-прежнему любой пассажирский пригородный поезд тепловоз или мотовоз с вагонами сидячего типа, в том числе пущенный по узкоколейной железной дороге (например до отдаленного поселка Белое Озеро), продолжают называть по традиции только дежуркой. Более того, из лексикона северодвинцев это слово распространилось по всей области, ср.: «Много поездов ближнего следования “дежурками” называют. По крайней мере, у нас в области» [УК, 24.1.2011]. «Упоминание слова “дежурка” вместо “электричка” вызвало гневное возмущение у кассирши в центре России: “Вы что, на лесоповал собрались ехать?”» [УК, 23.1.2011].

3) устаревающие слова ^ регионализмы. Вплоть до начала 1990-х в обиходно-бытовой речи северодвинцев и архангелогородцев для обозначения специализированных винно-водочных отделов и магазинов употреблялся регионализм казенка: «“Казенка” приказала долго жить» [заголовок]. «С нового года перестала существовать “казенка” на Лесной. Коллектив магазина во главе с директором не стал приватизировать свой магазин» [ГуМ, 9.1.1992]. До революции казенки (государственные магазины) противопоставлялись частным винным лавкам, однако после революции слово стало обозначать просто винную лавку, постепенно выходя из употребления. Так, уже в 1930-1940-х в словаре под ред. Д.Н. Ушакова казенка дается с пометами просторечн. и дореволюц. (означавшей, что слово признано устаревшим) в двух значениях: 1. `Казенная винная лавка' и 2. перен. `Водка казенной продажи' [ТСУ], Но, как справедливо пишет известный северодвинский краевед Л.Г. Шмигельский, «память народа неистребима, и вплоть до 1960-х магазины, где продавалась водка, в обиходе назывались “казенками”. Вблизи нашего дома в Архангельске таких заведений было несколько, одно на Новгородском проспекте, между улицами Поморской и Карла Либкнехта. Веселенькое было местечко и очень оживленное... как же не пройти мимо “казенки”!» [Шмигельский, с. 87]. Добавим, что устаревшей номинацией казенка в советское время считалась только в Москве и Ленинграде, но не в провинции. А в бытовой речи северодвинцев казенка задержалась еще дольше до начала 1990-х: «В 1989 году искали в Питере “казенку” местные жители нас не понимали» [БК, 29.12.2013]. Да и сейчас в памяти горожан казенка хорошо сохранилась: «Стала уже привычной серая лента тех лет: пустые прилавки магазинов, безумная давка в “казенки” за водкой по талонам» [ВС.7.2.2008].

4) жаргонные слова ^ регионализмы. Для речевого быта Северодвинска кроме использования диалектизмов, привнесенных мигрантами из разных областей, характерно широкое применение военно-морских и заводских профессионализмов и профессиональных жаргонизмов, поскольку Северодвинск это центр атомного судостроения, где строят и модернизируют подводные лодки, поэтому значительная часть городского населения трудится на оборонных заводах, что, конечно, сказывается на составе региональной городской речи. Так, в северодвинской периодике часто без поясняющих комментариев, то есть как привычные номинации, публикуются флотские жаргонизмы, ср.: «Атомную подлодку К-403 из семейства ковалевских “азух” северодвинцы построили 12 августа 1971 года» [КС, 17.12.2009]; «О том, как молотовская “дизелюха” Б-71 прошла путем ледокольного парохода

«Александр Сибиряков» [КС, 6.4.2004]; «Рабочее место тоже обживали, как квартиру на новоселье, при строительстве каждого нового “парохода”» [КС, 6.3.2004]; «Знаменитый тяжелый крейсер проекта 82 <...> ему, Бахтину, главному по северному доку, пришлось резать на иголки» [ВС, 20.1.2016]; «Даже когда уходила в инструментальный участок того же цеха (казалось бы, там легче: не надо на заказах ползать), душа все равно тянула обратно» [КС, 26.8.2010]. В этих примерах используются флотские (и заводские) жаргонизмы, попавшие в состав региолекта и потому ставшие привычными в городском узусе (вот почему авторы не отдают себе отчет в их необщеупотребительном характере): азухи `атомные подводные лодки проекта 667А, построенные в Северодвинске'; дизелюхи `подводные лодки с дизель-электрическими энергетическими установками'; пароход `о подводных лодках' (шутл.); резать на иголки `утилизировать, разрезать на металлолом подводные лодки, корабли' (шутл.-ирон.); заказ `подводная лодка или надводный корабль, которые строятся или ремонтируются на оборонных предприятиях Северодвинска'.

5) просторечные слова ^ регионализмы. В местном узусе Северодвинска вместо глагола сажать в его «садово-огородном» значении чаще употребляется садить (картошку, лук, деревья и пр.): «В сквере уже есть березовая аллея, дубовая роща. Садили энтузиасты и кусты сирени, летом их еще видели здесь цветущими» [ВС, 29.9.2012]. Однако в московских словарях (см., например [ТСОШ]) такое словоупотребление оценивается как просторечное. Тем не менее есть основания полагать, что в обиходе северодвинцев местная норма садить имеет статус не ниже разговорно-литературной. В.И. Беликов, обследовав с помощью сегментно-статистического метода региональные газетные тексты, представленные в базе СМИ «Интегрум», выяснил, что «различия в отношении к этому глаголу самих говорящих на литературном языке определяются регионом проживания» [Беликов, 2012, с. 298]. Так, по состоянию на 10.06.2010 число региональных текстов в «Интегруме», в которых глагол садить оказывался в одном предложении со словом картошка, было следующим: Архангельская обл. 40; Вологодская обл. 11; Кировская обл. 18; Пермский край 33; Свердловская обл. 22; Челябинская обл. 27;

Тюменская обл. 31; Новосиб. обл. 26; Кемеровская обл. 40; Томская обл. 21. Для сравнения. Карелия 8; Республика Коми 4; Удмуртия 2; Курганская обл. 4; Омская обл. 7; Алтайский край 7; Иркутская обл. 9; Бурятия 6; Забайкальский край 2; Якутия 8; Амурская обл. 6. Как видим, Архангельская область входит в ареал «широкого» использования глагола садить, то есть здесь «говорить так вполне нормально для тех, кого окружающие признают полноценными носителями литературного языка» [Беликов, 2012, с. 298-299]. И далее ученый делает важный вывод: «Помета просторен. в любом словаре не свидетельствует о просторечности соответствующей единицы на всем русскоязычном пространстве» [Там же, с. 312].

6) нейтральные литературные слова ^ регионализмы. В общерусских словарях слово корюшка `небольшая промысловая рыба' дается без территориально-ограничительных помет и, следовательно, квалифицируется как нейтральная общеизвестная лексема. Но очевидно, что это слово активно употребляется только в тех регионах, где корюшка распространена, например в Архангельской области, а также Дальнем Востоке и Петербурге. (Показательно, что в Петербурге корюшка подается как гастрономический бренд). Сказанное подтверждают зафиксированные в лексике северодвинских рыболовов интересные производные от корюшки, ср.: корь (м.р.), корюх / корех, корюхан, корюханник, корюшина, корюшинка, корюшок. Вряд ли они известны в речи рыболовов из других, не названных выше городов, и поэтому также с полным правом могут считаться местными регионализмами.

В качестве вывода напомним, что в русской культуре демонстрирование своеобразия того или иного населенного пункта и региона в целом было актуальным во все времена. Показ же языковой специфики основывался исключительно на материале местных диалектов, хотя, кажется, всегда было ясно, что и горожане говорят далеко не везде одинаково. Но городская региональная лексика, например, в советском языкознании полноценно не изучалась в основном по идеологическим причинам: нельзя было разрушать миф о едином советском народе, пользующемся единым же литературным языком. Теперь же, в условиях настигнувшей нас глобализации, очевидно, что только внимательное изучение и бережное сохранение культурно-языкового своеобразия региона спасет от забвения многих национальных традиций. Что касается лингвокультурологических описаний региональной специфики, то теперь их можно и нужно проводить в рамках исследования региолекта нового языкового идиома, пришедшего на смену диалектам, но, что особенно важно, сохраняющего многие их черты.

Библиографический список