Коммуникативные аспекты современных языковых практик: "свои – чужие", метафора и высказывание

Размещено на http://www.allbest.ru/

Коммуникативные аспекты современных языковых практик: «свои - чужие», метафора и высказывание

Счастливцева Елена Анатольевна доктор философских наук, профессор, кафедра философии, Вятский государственный университет

Аннотация

В статье раскрывается соотношение метафоры и логического высказывания. Такой метод позволяет выяснить философские основания бинарности логики. Эти философские основания автор находит в предметности, определенности логического высказывания. Метафорическое высказывание лишено полной определенности, ее удел - сравнение, подобие, скрытое противопоставление, скрытое отрицание. Эти свойства метафоры в какой-то мере повторяются в логическом высказывании, особенно это касается характеристик скрытого противопоставления и скрытого отрицания. Однако в логическом высказывании мы наблюдаем не скрытые противопоставление и отрицание, а одно только противопоставление и отрицание, скрытость оказывается неуместной в логическом высказывании, поскольку речь идет о коммуникации, которая должна быть прозрачной для ее участников. В случае исследования лингвистических аспектов современного языка метод диалога и метод компаративистики оказывается весьма плодотворным. Он позволяет выделить схожие и различные черты в данном случае метафоры и логического высказывания. Тем не менее, в современной языковой ситуации с появлением массовой сетевой коммуникации и вовлечением в нее широких разноплановых масс грани логического и метафорического языков начинают стираться, и уже «свои» не соблюдают принятые в сообществе лингвистические правила.

Как найти философские основания бинарности логики? Язык в качестве стихийного действа, во многом интуитивного феномена, кое-что может нам подсказать. В одном из своих выступлений, выложенных в интернете, М.А. Кронгауз говорит о вежливости, этикете в языке таким образом: когда иностранец здоровается в лифте, а русский, скорее всего, не здоровается, их поведение можно с психологической точки зрения проинтерпретировать как парадигму «свои - чужие».

М. Кронгауз выявляет механизмы возникновения в языке новых слов. Им написана целая работа [1], которая, как и ряд других его трудов, поможет в нашем исследовании.

Например, домашняя страница, по-английски homеpage, по звучанию породила в русском интернете слово «хомяк». А слово «собака» в имейле (емеле) появилось в результате сходного с собакой изображения, в котором русские увидали образ собаки, французы - кошки, итальянцы - мыши, а немцы - обезьяны. Поскольку русское слово «хомяк» в интернете не является калькой с английского языка, как, например, слово «мышь» в качестве переносного значения «mouse», где «животное» и компьютерное значение связаны между собою каким-либо сходством, то есть метафорой, то в случае с «хомяком», где слова сходны по звучанию, это похоже на каламбуры типа:

Весна хоть кого с ума сведет. Лед - и тот тронулся.

Наркоман жалуется: «Вкалываю с утра до вечера».

«Сегодня нет сил стучать по клаве» (по звучанию с клавиатурой).

Или выражение: «жать на батоны» от английского «button» - кнопка [1, с. 281-283].

В другой своей работе [2] М. Кронгауз предпринимает попытку ограничить исследуемый объект, рассмотрев лишь определенный тип диалогов и наиболее близкий к нему в структурном отношении класс игр. В дальнейшем он описывает условия истинности высказывания. Они означают определенные правила, по которым строится высказывание. Вот мы и выявили первую логическую функцию - создавать правила, на которую способен только рассудок. Метафора - это все же область чувственной интуиции - отыскивать сходство в предметах. И все же метафора первична, поскольку основана на тождестве неких первичных предметов, хотя и порождает различные значения. Порождая различные значения, метафора становится основой для последующей операции различения, которая становится другой логической функцией - выявлять, чем один предмет отличается от другого - так появляется понятие. Разные вещи назывались, как правило, разными именами.

Существует понятие диглоссии - одновременное существование в обществе двух форм одного языка или двух языков, применяемых в разных функциональных сферах и противопоставленных по шкале «высокое-низкое». Например, противопоставление литературного церковно-славянского языка и разговорного («низкого» с точки зрения язычества) языка, что описано Б. Успенским. «Низкий» язык использовался в особое время и в особых «низких» местах, одним из которых считалась баня [2, с. 80].

Язык, развиваясь, накапливает все большее количество средств выражения определенных мыслей, одной из которых является отношение «существовать - не существовать». Так, в первобытном обществе люди наблюдали феномен смерти, когда душа покидала умершего и больше к нему не возвращалась. Противоположные по содержанию события можно было «узаконить», установить при помощи отрицательной частицы «не», что приводило уже к появлению определенных логических правил, например, у Парменида бытие существует, а небытия нет. Частица «не» означает здесь отрицание бытия, как определенный род не существующего объекта. Да и сами слова выражали порой противоположные явления: жизнь и смерть, правда и ложь, свой и чужой, друг и враг, тепло и холод, насыщение и голод, мужчина и женщина. Возникшее со временем понимание противоположности порождало ряд логических правил, которые напоминали игру, диалог и по своей сути были противоположны стихийности языка, основу которого составляла метафора.

В практическом мышлении, определяющем поведение человека, огромную роль играет интуитивное чувство сходства. Человек улавливал сходство между конкретными и абстрактными объектами: вода течет, время течет, жизнь течет, мысли текут), осуществляя перенос свойств природных явлений на все остальные движущиеся явления. Здесь выявляется функция метафоры создавать новые качества предметов [3, с. 5-32].

Метафора противостоит логической структуре предложения, основу которой составляют отношения между субъектом и предикатом. Она «плохо» согласуется с этими компонентами предложения, поскольку сама сущность метафоры не отвечает их назначению - выражать признаки и функции предмета. Метафора слишком произвольна для этого: она не может с полной определенностью указать даже на предмет речи. Но если метафора начинает «озвучивать» или «обслуживать» практическую речь людей, она быстро исчезает: речь убивает метафору [3, с. 8]. Дело в том, что неоднозначность метафоры несовместима с коммуникативными функциями речи. И тут мы подошли к самому главному пункту нашего исследования. Он заключается в том, что речь, чтобы быть понятной другим, должна быть определенной, конкретной. Это свойство определенности как раз и выполняет высказывание. Мы называем его логическим высказыванием, и главная функция его - быть определенным относительно «да» или «нет».

Э. Кассирер, например, считал, что дискурсивное мышление, пробегающее по всей области бытия, стремится к определенности концепта. Это стремление оформить мысль и является одной из основных идей логики. Свойство определенности, с другой стороны, возникает оттого еще, что третье качество от ложности или истинности порождает неопределенность, когда мы доподлинно не можем сказать ни того, ни другого, а третий вариант непригоден для прогрессивной коммуникации.

Метафора знаменует собой начало мыслительного процесса. На смену ей приходит понятие [3, с. 15]. Вместе с тем, метафора, как и понятие, не лишена противоречивости, порой она представляет собой скрытое противоборство или сокращенное противопоставление. Примеры этому мы находим в литературе. Лучше всего представляет метафору поэтическое видение мира.

Деревня, где скучал Евгений,

Была прелестный уголок (А. Пушкин).

Да, этот храм и дивен и печален (Н. Гумилев).

Нет, не тебя так пылко я люблю… (М. Лермонтов)

Если на эти предложения посмотреть сквозь призму диалога, то мы увидим, что поэт не мыслит в терминах широких классов (так называемая таксономия объектов), а мыслит противоречиво, что никак не согласуется с правилами логики. Например, у Пушкина, с точки зрения логики, нарушено правило импликации (если деревня прекрасна, то Евгений скучать не должен). В противном случае становится непонятным данное высказывание: почему Евгений все-таки скучал. Но чем противоречивее сюжет, тем он интереснее. Противоречие образует завязку античной трагедии или иного литературного произведения. Противоречие составляет исходную часть сомнения или удивления, поскольку человек наблюдает некое несоответствие своих прежних знаний наблюдаемым событиям или фактам. Таксономическому (обыденному в данном случае) видению поэт противопоставляет необычное видение, раскрывающее индивидуальную сущность предмета [3, с. 17].

Метафора работает на категориальном сдвиге (так называемая транспозиция), поэт сознательно совершает ошибки в таксономии объектов. Как писал Гарсия Лорка: «Лишь бы не смотреть неподвижно в одно и то же окно, на одну и ту же картину. Светоч поэта - противоборство» [3, с. 17]. Так раскрываются новые смыслы, метафора испытывает на себе разные чувства, ощущения, содержит в себе и «да», и «нет», правду и ложь. Так, она содержит подспудно и отрицание. Как пишет Н.Д. Арутюнова, метафора «отражает противоречивость впечатлений, ощущений и чувств», «умеет извлекать правду из лжи», «способна не только улавливать, но и создавать сходство между предметами» [3, с. 18]. «Сокращенное в метафоре противопоставление может быть восстановлено…»: «Утешенье, а не коляска» (Гоголь). «Едешь, бывало, перед эскадроном; под тобою чёрт, а не лошадь» (Л. Толстой). «Господи, это же не человек, а - дурная погода» (Горький) [3, с.18].

Сама интуиция выводит нас к противоречивости мира. Это происходит таким образом. Возникающий в сознании образ, интуитивно приводящий к появлению метафоры, часто это совершается при помощи семантических средств, обусловленных внутриязыковыми нуждами. Но, чтобы перейти от метафоры к символу, нужно выйти за пределы языка (экстралингвистический порядок мира). «Это касается как окказиональных, так и устойчивых символов» [3, с.18]. Таким образом, мы выходим к предметности мира. И эта предметность в языке выражена символами земли, воды, воздуха, солнца, дерева, то есть первичными архетипами, такими, как сама душа (дыхание, дуновение). Но чтобы стать средством коммуникации, слово должно быть знаком, который предметен, определен в своих границах. Поэтому «образ психологичен, метафора семантична, символика императивна, знак коммуникативен» [3, с.18].

Остатки мифологического мышления или второй архетипичности мы находим в стихах А. Ахматовой: «Ласочкой пугливой пробегу», «Лебедью тебя я стану звать». «Зачем притворился ты? / То ветром, то камнем, то птицей?»[3, с. 29]. Здесь происходит метаморфоза, эпизодическое превращение, поэт обращает внимание на преходящее подобие зверей и птиц: «Ищи меня в сквозном весеннем свете. / Я весь - как взмах неощутимых крыл, / Я звук, я вздох, я зайчик на паркете, / Я легче зайчика: он - вот, он есть, я был» (В. Ходасевич) [3, с. 30]. Автометафора, считает Н. Д. Арутюнова, по-видимому, рождается из непосредственного ощущения. И. Ф. Стравинский, характеризуя творчество как физиологический процесс, сказал в одном из интервью, что чувствует себя, когда пишет, то свиньей, ищущей трюфелей, то устрицей, делающей жемчуг. Это, пожалуй, метаморфозы, несколько отличающиеся от метафор [3, с. 30].

Сделаем некоторые выводы. Итак, метафора отличается от логического высказывания своей неопределенностью, тягой к сравнению и сходству на основе подобия, логическое же высказывание, напротив, предполагает наличие определенных, а значит, существенных признаков предметов таксономического ряда, основу которых составляет их обыденное восприятие в виде конкретных образов (схем) или обобщенных (всеобщих, абстрактных) категорий и форм, выражаемых понятием. Таким образом, сравнение метафоры и логического высказывания выявляет тяготение понятия как логической формы к определенности, предмету, приглашение к коммуникативному (внешнему действу, сообщению информации другому лицу) диалогу. Тогда как метафора стремится к семантическому значению слов, используя при этом лингвистические, а не логические средства, и эти средства во многом носят внутренний (обращенный к себе, к своему эго) характер, образцы которого мы находим обычно в поэзии.

Вернемся снова к М. Кронгаузу, к его интересным примерам из современной языковой практики. Самое заметное явление - появление новых значений, полагает он [4, с. 19]. Так, в интернет-орфографии выделилось словечко «ессно», что является сокращенным вариантом слова «естественно», и таких примеров - море. Но вот что интересно: язык, адаптируясь к современной жизненной ситуации, постепенно покидает пьедестал высокой культуры, стирается грань между жаргонизмами и нормальным языком; в интернете происходит массовая коммуникация, которая и стирает грани между «своими» и «чужими»: например, некоторые «свои» могут не соблюдать лингвистические правила, принятые в том или ином сообществе. И еще: интернет - это пространство «реального времени», поэтому в таком режиме происходят разные упрощения, характерные для разговорной речи. С внедрением в интернет массовой коммуникации и массовых поисковых систем отпала проблема образцового языка, который в старые времена должен был проходить через руки редактора, но это уже тема другого разговора.

метафора логический высказывание интернет

Список использованных источников

1. Кронгауз М.А. Самоучитель олбанского. М.: АСТ, 2013. 440 с.

2. Кронгауз М.А. Слово за слово: о языке и не только. М.: Дело, 2016. 480 с.

3. Арутюнова Н.Д. Метафора и дискурс // Теория метафоры. М.: Прогресс, 1990. С. 5-32.

4. Кронгауз М.А. Русский язык на грани нервного срыва. М.: Знак: Языки славянских культур, 2007. 232 с.

Размещено на Allbest.ru