Лингвистическое значение слова как один из формообразующих элементов его смысла

Размещено на Аllbest.ru

Аннотация

Объектом исследования в предлагаемой статье является смысл и его лингвистическое выражение. Предметом исследования - взаимодействие смысловых и лингвистических значений. В статье рассматриваются такие аспекты темы как значение в его целокупности, соотношение между смысловыми и лингвистическими значениями, влияние знаковых средств на смысл выражения. Особое внимание в статье уделяется разбору концепций «значения» у Б. Рассела, Р. Карнапа, Г. Прайса, Г. Рейхенбаха, А. Лосева, К. Леви-Строса, Х. -Г. Гадамера, Р. Барта, Л. Витгенштейна, К. Льюиса и Э. Сепира. В качестве методологических средств здесь используются типизация, сравнение, анализ, субъект-объектная схема, конструирование, элементы философской рефлексии. В итоге, проанализирован обширный концептуальный материал, выявлены матрицы интерпретаций «значения» у характерных представителей неопозитивистской, структуралистской, герменевтической и аналитической традиций. Особым вкладом автора в исследование темы можно назвать определение взаимосвязи между особенностями формирования смысловых значений и спецификой их лингвистического выражения. Новизна исследования заключается в разработке, на основе анализа характерных теорий значения, философско-антропологической версии понимания соотношения смысла и его лингвистического выражения. Ключевые слова: значение, смысл, лингвистическое выражение смысла, неопозитивизм, аналитическая традиция, операционализм, инструментализм, философско-антропологический подход, структурализм, контекстуализм

смысл лингвистическое выражение

Abstract

The object of research in the proposed article is the meaning and its linguistic expression. The subject of the research is the interaction of semantic and linguistic meanings. The author of the article deals with such aspects of the topic as meaning in its totality, the relationship between semantic and linguistic meanings, and the influence of the sign means of expression on the meaning of the expression. Particular attention is paid to the analysis of the concepts of «meaning» offered by B. Russell, R. Carnap, H. Price, G. Reichenbach, A. Losev, K. Levi-Strauss, H. -G. Gadamer, R. Bart, L. Wittgenstein, C. Lewis and E. Sapir. The methodological basis involves typification, comparison, analysis, subject-object scheme, construction, and elements of philosophical reflection. As a result, an extensive conceptual material has been analyzed, matrices of interpretations of «meaning» have been revealed in the characteristic representatives of the neo-positivist, structuralist, hermeneutical and analytical traditions. The author's special contribution to the topic is that he offers defines a relationship between the features of the formation of semantic values and the specificity of their linguistic expression. The novelty of the research is caused by the fact that the author develops a philosophical-anthropological version of understanding the relationship of meaning and its linguistic expression based on the analysis of characteristic theories of meaning.

Keywords: philosophical-anthropological approach, instrumentalism, operationalism, analytical tradition, neopositivism, linguistic expression of meaning, sense, meaning, structuralism, contextualism

Образы богинь судьбы, ткущих судьбы человеческие и судьбы мира, присутствует во многих мифологиях мира. Скандинавские норны, греческие мойры, римские парки, славянские Макошь, Доля и Недоля, хеттские богини судьбы-практически каждая из них обязательно имела дело с прядением. Метафора мирового полотна, узоры которого составляют судьбы людей и богов, как нельзя лучше подходит для характеристики роли значений для человеческого мира, «полотно» которого образуют «нити-значения». Данный образ мы и попробуем сделать основанием для анализа природы значений.

Значение слова, как известно, всегда есть слитность значения обозначаемого содержания и значения самого слова - как знаковой определенности в многочисленности своих отношений (к любым другим субъектам, другим определенностям и пр.) Грань между подобными «значениями» - призрачна и подвижна. И как бы автор осознанно не стремился ее выдерживать, пересечения смыслового и лингвистического значений заложены в самой природе «мышления-языка». Тем не менее, это не снимает вопроса не только об их разведении и постоянном удерживании, но и прослеживании сложнейших взаимоопределительных отношений.

Написание данной статьи было инициировано следующими вопросами: «Что такое значение слова? Каким образом соотносятся между собой смысловые и лингвистические значения? Как влияют знаковые средства выражения на смысл выражения?»

Ответов на подобные вопросы, составляющие межпредметные поля исследования и философии (аналитической, герменевтической, неопозитивистской и пр.), и теоретической филологии, и культурологии, превеликое множество [1]. Для их сокращения, обозримости и представимости, мы обратимся к условности упрощающей классификации, используя почтенную субъект-объектную схему для группирования позиций, отстаивающих разные, так сказать «бытийные», статусы слов. Вполне возможны и другие критериальные классификации, мы же полагаем, что различение «субъект-отношение-объект» вполне объемлет возможный микрокосм интерпретаций.

Первую из них можно назвать «объектной « интерпретацией, отстаивающей представление об объективном статусе слова. Согласно ей, язык, слова - это внеположенная субъекту сущность, способная вызывать его специфическую активность (овладевание речью, пользование ею). По-другому, здесь акцентируются моменты независимости, самодовления слов и их значений, их «сращенность» с фактами человеческой действительности [2]. Существуют следующие варианты этой интерпретации: денотативный (Б. Рассел, Р. Карнап, Г. Прайс), контек-стуалистский (Г. Рейхенбах, А. Лосев), аксиологический (К. Леви-Строс), и субстанциалистский (Х. -Г. Гадамер).

Вторую обозначим как «реляционная « интерпретация. Она представлена у Р. Барта и фокусирует свое внимание на многомерности континуума отношений между субъектом и знаком, равно как и между субъектами по поводу знаков.

И, наконец, субъектная интерпретация утверждает об активистском формировании слов и их значений - деятельностью субъекта [3]. Можно говорить, как минимум, о двух ее версиях: операционалистской (Л. Витгенштейн) и инструменталистской (К. Льюис, Э. Сепир).

Итак, в чем особенности решения этими группами мыслителей проблемы значения слова.

Б. Рассел, Р. Карнап и Г. Прайс настаивали на существовании однозначной связи между значениями слов и обозначаемыми ими предметами, явлениями (денотатами слов). Значения слов объективны, ибо являют сознанию действительно сущие факты и предметы действительности.

Б. Рассел полагал, что значения есть то, что слова выражают, или то, к чему они относятся, или ведут к поведению такого рода, которое вызывается этими объектами. Тем самым, значения слов основываются на наглядности или на указании того, что под ними подразумевается [4]. Непосредственная удостоверяемость значений слов, их наглядность - являются ключевыми терминами в денотативной интерпретации. Здесь наглядность может быть, как прямым «это-указанием» (Б. Рассел), так и наглядностью простого определения (Г. Прайс), либо наглядностью верификации (эмпирической проверки, Р. Карнап) [5, 178, 219, 372]. Значения слов, таким образом, выражают область отнесения.

Из этого следует, что они были склонны отождествлять лингвистическое значение со смысловым. Р. Карнап прямо заявляет, что смысл есть область отнесения. Тоже мы можем встретить в знаковой теории мышления Г. Прайса, где само мышление предстает как пассивная деятельность обозначения являемого [5, 218-220].

Как и предыдущая, контекстуалистская интерпретация (Г. Рейхенбах, А. Лосев), также фокусирует свое внимание на отношении знака и обозначаемого. Вместе с тем, если денотативная интерпретация настаивает на жесткой связи значения слов с областью отнесения, то контекстуалисты делают упор на другой стороне отношения, полагая, что не только лингвистическое значение, но и смысл являются неотъемлемыми свойствами самого знака, точнее, знака - в контексте связи либо с фактами, либо с другими знаками.

Г. Рейхенбах утверждал: «знаки суть физические вещи,... и смысл есть свойство знаков, а не нечто, добавляемое к ним» [5, 410]. О подобном, но немного по-другому, говорил и А. Лосев, полагавший, что значение знака - это «знак, взятый в свете своего контекста» [6, 61], специфика (валентность) которого зависит от его способности вступать в связь с другими знаками.

Разница между ними лишь в интерпретации природы самого знака. В первом случае знаки, непосредственно связаны с «запротоколированными» фактами, по существу и есть сами эти факты. «Конкреты», или физические объекты, вместе с непосредственно удостоверяемыми актами их обозначения и есть знаки. Напротив, у А. Лосева, знаки - это некая субстанциальная самоданность платоновского толка, или активная, объективно-идеальная, саморазвивающаяся множественность. Важно, однако, не это различие, а их общее воззрение на лингвистическое значение как атрибутивное свойство самих знаков в их контексте.

Здесь, таким образом, различают лингвистическое и смысловое содержание знака. Лингвистическое сопряженно лишь со знаком и его контекстом, смысловое - с целостностью контекста знака и обозначаемого предмета. Для характеристики смыслового значения А. Лосев использует метафоры: «точка встречи знака и обозначаемого», «смысловая арена».

Г. Рейхенбах тоже различает значение знака и смысл высказывания - смыслом обладают не отдельные слова, а только высказывания. Потому и возникает возможность ошибок в познании: значения знаков, запротоколированных непосредственностью удостоверения, естественны для человеческого опыта (они просто есть) - проблемы начинаются лишь при их интерпретации, высказываниях о них. «Смысл есть функция, которую приобретают символы, будучи поставлены в определенное соответствие с фактами» [5, 409].

Соответственно, отношение средств выражения и смысла выражения, следуя логике данной позиции, неопределенно и потенциально многозначно. На самом деле, «точка встречи знака и обозначаемого» может быть «расположена» где угодно, как и проблематично определить правильное соответствие символов - фактам. Многое зависит от решения того, кто оперирует символами.

К. Леви-Строс явственно формулирует позицию понимания значений, которую уместно назвать «аксиологическойинтерпретацией». Он обращает внимание на независимость языковых рядов от субъектов общения и аксиологическую функцию знаков в социальной жизни. Слова некогда представляли собой ценности, но затем утратили этот статус, превратившись в знаки [7, 58], но эта утрата - скорее видимость, т. к. по своей сути слова языка продолжают оставаться ценностями. В функционировании языка имеет место раздвоение - сообщение знака несет в себе обещание ценности (и саму ценность). Это создает противоречивую ситуацию ожидания и обязанности (для «слушающего» и «сообщающего»), которая инициирует обмен дополнительными подтверждающими ценностями: эмоциональными подкреплениями, сочувствием и пр. Это вкупе и составляет, как полагает К. Леви-Строс, «социальную жизнь».

Из этого следует, что значения слов могут быть раскрыты только в контексте целостной жизнедеятельности человеческих сообществ. Последние представляют собой самодостаточные системы, базирующиеся на сбалансированном обмене предметами, услугами, поддержкой между его участниками. И здесь слова, их значения также есть вид специфических ценностей обмена [8].

Подобные ценности, однако, не субъективны, поскольку «почти все акты лингвистического поведения оказываются на уровне бессознательного мышления» [7, 54]. Значит, и слова как один из видов, циркулирующих между людьми ценностей, являются продуктом, вырабатываемым коллективно-бессознательно, о котором у людей отсутствует даже интуитивное представление. Соответственно, язык обладает большой степенью независимости от наблюдения - осознание языковых явлений наблюдателем недостаточно для того, чтобы его изменить. Потому даже ученому не удается полностью совмещать свои теоретические познания и опыт говорящего субъекта. Иначе и быть не могло, если, например, ряды, выявленные в индоевропейском, семитском и тибето-китайском языкознании, насчитывают около 4 или 5 тысяч лет [7, 55].

Язык, тем самым, - это объективная идеальная реальность - продукт бессознательной умственной деятельности многих индивидов и поколений, средний вектор множества их спонтанных манифестаций [9]. Потому и значения слов сопряжены с общим, императивным для людей смыслом, стоящим над людьми, неким «всеобщим кодом» - совокупностью бессознательных структур поведения, манифестациями которых являются искусство, религия, язык и пр.

И наконец, наиболее радикальная версия объектного подхода к значениям слов - субстанциалистская интерпретация Х. -Г. Гадамера.

Лингвистическое значение отождествляется им со смысловым, которое, в свою очередь, составляет основу мира - мировой горизонт языка. Из чего следует, что «всякое слово вырывается словно бы из некоего средоточия и связано с целым, благодаря которому оно вообще является словом. Во всяком слове звучит язык в целом, которому он принадлежит, и проявляется целостное мировидение, лежащее в его основе « [10, 529].

Соответственно, значение знака в пределе тождественно его смыслу, а последний имманентен мирозданию в целом. Познание, коммуникация - не столько виды деятельности субъекта, сколько моменты самого бытия. В словах обретают голос сами вещи [11].

Что можно сказать по поводу объектной интерпретации значения слов? Ее явное преимущество - апелляция к объективной подоплеке значения, изгнание субъективизма и релятивизма. Но, может быть, это незаконная антропоморфизация мироздания, почему мир обязан быть в своей основе человеческим?

Р. Барт представляет реляционную интерпретацию лингвистического значения. Она названа так потому, что, хотя знаки, по мнению Барта, и создаются людьми, их значения от них мало зависят, т. к. складываются напересечениях отношений самого разного характера - в человеческом и интеллигибельном мирах. Знак является носителем трех типов отношений, связывающих воедино чувственный и умопостигаемый миры [12, 246-253].

Во-первых, это символическое (внутреннее) отношение, или смысл, в котором знак представляет объект (обозначаемое) в определенном видении-переживании. Подобное отношение несет коммуникативное начало, но гораздо важнее, что оно аффективно приобщает воспринимающего - к воспринимаемому.

Во-вторых, это парадигматическое отношение, которое связывает знак, его формальную сторону, с потенциальностью интеллигибельного мира «форм» - некоего идеально-виртуального мира. В отличие от символического отношения, это не просто «встреча некоего означающего и некоего означаемого», а бесконечная перспектива данного знака в вероятности его возможных форм в умопостигаемом мире.

В-третьих, это синтагматическое отношение, выражающее функционалистский аспект знака. Здесь знак соотносится уже не со своими «братьями» (виртуально-возможными), а со своими актуальными «соседями». Это осознание отношений, объединяющих знаки между собой на уровне самой речи, т. е. ограничений, допущений и степеней свободы, которых требует соединение знаков.

Субъектом продуцирования полифонии смыслов является человечество, индивидуальным субъектом-интерпретатором полагаются лингвистические выражения этих смыслов. Последний «вслушивается в естественный голос культуры и все время слышит в ней не столько звучание устойчивых, законченных, «истинных» смыслов, сколько вибрацию той гигантской машины, каковую являет собой человечество, находящееся в процессе неустанного созидания смысла, без чего оно бы утратило бы свой человеческий облик» [12, 260].

И, наконец, к субъектным интерпретациям лингвистического значения можно отнести позиции Л. Витгенштейна, К. Льюиса и Э. Сепира.

Витгенштейновскую интерпретацию можно назвать операционалистской, поскольку все формы значения, имеющие место в человеческом опыте, в конечном счете сводимы, как полагал философ, к умению, которое когда-то было освоено. «Значение слова, - утверждал Витгенштейн, - это его употребление в языке, а значения имени иногда объясняют, указывая на его носителя» [13, 99]. Нельзя сводить слова к наименованиям, они включают в себя весь спектр человеческих действий и состояний (приказы, вопросы, эмоциональные состояния и пр.) Не только предметы, реакции поведения и способы их вызывания соответствуют словам, но и определенная духовная деятельность.

Это деятельность «языковых игр», из которых состоит любой живой язык, различаемый по специфике жизнедеятельности, субкультурам и пр. - в них-то возникают и существуют лингвистические значения. Подобного не видит наивный догматизм, отождествляющий слова с действительностью и фетишизирующий процесс именования, отношения между именем и именуемым, которым придается оттенок необычности, специфики [14].

Л. Витгенштейн четко различает лингвистическое значение и концептуальное (смысловое), полагая, однако, что последнее часто вытекает из первого как результат неявных отождествлений в обыденном словоупотреблении значений с носителем имени. В этом плане «философия есть борьба против зачаровывания нашего интеллекта средствами нашего языка» [13, 127].

Австрийский мыслитель радикализовал различие между средствами выражения и смыслом выражения, установив его в качестве главной проблемы и философии, и человеческого общения, и человеческой жизни вообще. Корень бед в том, что «язык переодевает наши мысли. Причем настолько, что внешняя форма одежды не позволяет судить о форме, облаченной в ней мысли, дело в том, что внешняя форма одежды создавалась с совершенно иными целями, отнюдь не для того, чтобы судить по ней о форме тела» [13, 18].

Еще одну версию субъектной интерпретации лингвистического значения можно назвать инструменталистской (Карл Льюис, Э. Сепир).

И словесное (лингвистическое) и смысловое значение К. Льюис толкует инструменталистски, как то, чтоцеленаправленно применяется в виде средства. Это в отличии от Л. Витгенштейна, у которого значение есть сложившийся результат спонтанно-жизненного употребления, где действие («вязь» операций) лежит в основании значения, с которым оно жизненно коррелировано.

Смысловое значение формируется субъектом и зависит от него. Это «существующий в разуме критерий, благодаря которому мы способны применить или не применить данное выражение к существующей или воображаемой вещи, или ситуации» [5, 343]. Подобный критерий выступает в виде некоторой схемы, правила или предписанной процедуры - вместе с воображаемым результатом ее применения. Смысловое значение предшествует языку и обнаруживается везде, где одна вещь выступает в качестве знака чего-либо другого. Оно приобретает лингвистические формы, когда люди в ходе борьбы за существование приходят к сотрудничеству друг с другом. В свою очередь, «лингвистическим значением выражения служит его содержание как такое свойство, которое общо всем выражениям, способным заместить данное выражение в любом высказывании, не изменяя смысла любого контекста, куда данное выражение входит как элемент» [5, 343].

Процесс генезиса лингвистических и смысловых значений в контексте коллективного жизненного опыта исследовал и Э. Сепир. Он полагал, что смысловое значение есть выражение установления новых отношений к предметам, которое не получает особого независимого существования до тех пор, пока не найдет своего специального языкового воплощения. Без символизации, таким образом, значение «неполноценно», а для того, чтобы оно осуществилось, необходимо радикальное препарирование цельности нашего восприятия. «Мир опыта должен быть до крайности упрощен и обобщен для того, чтобы оказалось возможным построить инвентарь символов для всех наших восприятий вещи и отношений, и этот инвентарь должен быть налицо, чтобы мы могли выражать мысли» [15, 34].

Истоки значений находимы, таким образом, отнюдь не вовне, а внутри. Они ведь должны быть типизованы, затем поставлены в ясные и универсальные отношения друг с другом. «Мы должны подойти к самой сути вещей, мы должны более или менее произвольно объединять и считать подобными целые массы явлений опыта для того, чтобы обеспечить себе возможность рассматривать их чисто условно, наперекор очевидности, как тождественные» [15, 35].

Отсюда следует довольно интересный вывод. Ранее полагали, что язык сужает, искажает мысль, а слова не могут вместить в себя всеобъемлемость смысла. Однако, похоже, что дело обстоит по-иному. Самоограничения и трансформации смысловых значений (обобщение, упрощение, типизация, универсализация и пр.) определяют соответствующее эквивалентное сужение и ограничение средств выражения - в сравнении с содержательным богатством чувственной конкретики.

Иначе говоря, не средства выражения влияют на его смысл, как полагалось самоочевидным, а напротив, смысл выражения определяет характер средств его выражения. Это ведет к своего рода «специализации» языков - в связи с дифференциацией и спецификацией отношений субъекта к действительности. Речь идет не только о так называемых искусственных языках или профессиональных жаргонах. Происходит и спонтанное расщепление языкового потока, вызванная дифференциацией и «нюансированием» отношений исторического субъекта с миром. Появляются языки: эмоций, морального, религиозного и эстетического опытов; чувственных восприятии (ощущений цвета, звука, запаха) ; языка «промежуточных сущностей» (тени, небо, радуга) ; языка универсалий и мн. др.

Исследованный концептуальный материал, выявленные матрицы интерпретаций «значений» у характерных представителей неопозитивистской, структуралистской, герменевтической и аналитической традиций, позволит нам предложить вариант ответов на вопрошания, предъявленные в начале статьи.

Значение - ингредиент и общая форма объективной идеальной реальности, видовой для homo sapiens. Последняя есть продукт осознанной и бессознательной умственной деятельности как отдельных людей, так и поколений. Можно назвать ее и общечеловеческим сознанием (вкупе с коллективным бессознательным) - как в актуальной его форме, так и результирующей (материальные и духовные артефакты). Основная функция значений - маркирование жизненных пространств - как «своих», освоенных. Это установление человеком отношений к вещам, обстоятельствам и процессам, его окружающим, представляет, по сути дела, постоянное функционирование мыслительной (определительной) способности. Благодаря означиванию создается своего рода «периметр безопасности» рода человек - антропореальность.

Как и все явления этого мира, значения есть единство становления и определенности, т. е. они процессуальны. Определенность - это значение как результат - осознание человеком своего отношения к чему-либо, положенное как сама наличность этого чего-либо. Но вот определенности предшествует становление - само установление человеком своего отношения и само становление определенности этого отношения.

Означивание демонстрирует сущностную подоплеку человеческого существования - постоянно возобновляемое мышление как придание смыслов своим жизненным актам. Мыслю, следовательно, существую, но вот «мыслю» и есть означивание. Придание смысла, вместе с тем, одномоментно соответствующему вербальному акту, лингвистической фиксации. На самом деле, «когда я мыслю вербально, значения не предстают в моем сознании наряду с речевыми выражениями; напротив, сам язык служит носителем мысли» [13, 190].

Очевидно, что значение как акт динамики осмысления, тем самым, одномоментно сопряжено со значением как актом фиксации - знаком, меткой. Следовательно, лингвистическое значение - это остановленное, зафиксированное означивание, ограниченное наличной формой выражения - меткой, знаком. Для нас несомненна его производность от смысла. В этом отношении сам смысл есть действие умопостижения чего-либо - через схватывание его качества (определение) в мыслеобразах и формирование его значения в имеющихся или будущих словах, или обозначение. Можно привести следующую метафору: слова используются как платья при примерке, а постигаемое есть некоторое схваченное и интуитивно удерживаемое содержание, под которое ищется адекватный термин (или таковой придумывается-конструируется).

Для отдельного человека лингвистическое значение слова есть его «индивидуализированное» применение как удовлетворительная (и потенциально мотивированная) вербализация того или иного акта его умопостижения [16]. Этот аспект для него, как правило, скрыт, редко бывает востребованным, ибо требует специальной рефлексии. Подобная интерпретация лингвистического значения наглядно демонстрирует зависимость его от смысла в индивидуальном акте «означивания - обозначения», где смысловое значение есть акт устанавливания в мысли постигаемой бытийной определенности.

Из чего следует, что именно состояние и степень развития мыслительных способностей человека - особенности формирования смысловых значений и степень рефлексивности этого процесса - определяют состояние и особенности лингвистического выражения. В тандеме со смысловым, лингвистическое значение предстает «консервативной стороной».

Общеизвестно, что в основной своей массе языковые выражения были установлены давно, во времена, когда слова были еще скорее «метками» состояний переживания субъектом активизма внешней среды, нежели чем «вехами» на путях его экспансии. Вполне понятно, что постоянное развитие мыслительной способности и ее «фиксаций-смыслов» изменяет и их вторичные, языковые фиксации - слова. Новые смыслы, в основной своей массе, воплощаются в новых терминах, которые, вместе с тем: а) формируются из имеющегося уже языкового материала (особенно классических языков) ; б) и по аналогии с уже наличными.

Потому-то и возникает впечатление, что средства выражения определяют смыслы. Но это не так, подобное - скорее показатель косности и «сопротивления» языкового материала, приобретающего автономию не только от индивидов, но и от поколений людей. Все же, смысловой поток, в конечном счете, пробивает бреши, которые по истечении достаточно долгого времени приводят к радикальным изменениям языка. Язык иногда действительно переодевает мысли, но это имеет место в тех случаях, когда мышление пассивно, не определительно, либо лениво и следует в фарватере общего мнения.

Определяющее влияние смысла на средства выражения наиболее явственно можно наблюдать в работе пишущей братии: литераторов, ученых и философов. Так, к примеру, оригинальность большинства философских учений выражается соответствующим образом в некоторых нетривиальных, афористичных и метафоричных значениях - своего рода маркере и кредо философа. Речь идет о ключевых концептуальных значениях, умопостижениях, которые нашли свои новые лингвистические выражения. Достаточно привести их, и специалист либо образованный человек сразу понимают, о каком учении и каком философе идет речь: «мир идей», «нирвана», «феномены и ноумены», «абсолютная идея», «воля к жизни», «воля к власти», «жизненный порыв», «атомарные факты», «методологическое принуждение» и мн. др. Подобным же образом возникают и емкие философские формулы: «все течет», «познай самого себя», «человек - мера всех вещей... «, «субстанция - причина самой себя», «мыслю, следовательно, существую» и пр. Такие же, только анонимные, процессы идут и в обыденном словоупотреблении: во множестве появляются слова-неологизмы, в которых люди стремятся означивать как новые явления, так и по-иному выразить свое осмысление мира.

Таким образом, лингвистическое значение выполняет скорее функциональную роль для смыслового - роль обслуживающего средства для выражения найденного в актах умопостижения. Оно выражает собой акт вторичной фиксации, который почти одномоментен первичной фиксации - усмотрению (схватыванию-конституированию) смыслового значения постигаемого. Однако, в подобную паузу «почти» и включен процесс спонтанного поиска в мысленном багаже адекватного средства выражения для интуитивно удерживаемого найденного смысла.

Вместе с тем, лингвистическое значение в одном отношении является важной образующей компонентой смыслового значения - в духовном творчестве, когда новые смыслы находят себе новые или же иные, чем имеющиеся, аутентичные средства выражения. И тогда «отношения» между лингвистическим и смысловым значениями приобретают характер органичного взаимовлияния, отличного от формализма стереотипности повторения. Именно здесь лингвистическое значение выступает непосредственной «частью» смысла, а не жесткой внешней «оболочкой».

Итак, подытожим, проанализирован обширный концептуальный материал, выявлены матрицы интерпретаций «значения» у характерных представителей неопозитивистской, структуралистской, герменевтической и аналитической традиций. Особым вкладом автора в исследование темы можно назвать определение взаимосвязи между особенностями формирования смысловых значений и спецификой их лингвистического выражения. Новизна исследования заключается в разработке, на основе анализа характерных теорий значения, философско-антропологической версии понимания соотношения смысла и его лингвистического выражения.

Библиография

1. Руднева Е. Г. Философские подходы к языку // Litera. - 2015. -№ 2. -С. 71-90. DOI: 10. 7256/2409-8698. 2015. 2. 15795. URL: http: //e-notabene. ru/fil/article_15795. html

2. Гуревич П. С. Онтопоэтика. // Филология: научные исследования. -2017. -№ 1. -C. 12-17. DOI: 10. 7256/2454-0749. 2017. 1. 22353.

3. Данилова Н. К. Реляционная природа субъекта высказывания в нарративе // Litera. - 2015. -№ 1. -С. 74-93. DOI: 10. 7256/2409-8698. 2015. 1. 15869. URL: http: //e-notabene. ru/fil/article_15869. html

4. Рассел Б. Человеческое познание. Его сфера и границы. М., 1957. 508с.

5. Хилл Т. Современные теории познания. М., 1965. 533 с.

6. Лосев А. Ф. Знак, символ, миф. М., 1982. 480 с.

7. Леви-Строс К. Структурная антропология. М., 1983. 536 с.

8. Гуревич П. С. Первообразы культуры // Филология: научные исследования. -2013. -4. -C. 335-343. DOI: 10. 7256/2305-6177. 2013. 4. 10480.

9. Гиренок Ф. И. Археология языка и мышления // Филология: научные исследования. -2011. -№ 3. -C. 62-66

10. Гадамер Х. -Г. Истина и метод. Основы философской герменевтики. М., 1988. 704 с.

11. Козлова М. В. Поэзия как опыт «длящегося настоящего» в герменевтике Х. -Г. Гадамера // Litera. - 2015. -№ 2. -С. 91-99. DOI: 10. 7256/2409-8698. 2015. 2. 16305. URL: http: //e-notabene. ru/fil/article_16305. html

12. Барт Р. Избранные труды. Семиотика. Поэтика. М., 1989. 616 с.

13. Витгенштейн Л. Философские работы. М., 1994. Ч. 1. 490 с.

14. Антонова Е. М. Литература как аватар философии // Litera. - 2015. -№ 1. -С. 53-73. DOI: 10. 7256/2409-8698. 2015. 1. 15762. URL: http: //e-notabene. ru/fil/article_15762. html

15. Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии. М., 1993. 656 с.

16. Сабанчиева А. К. Особенности терминов как специальных лексических единиц (на примере терминов сферы астрономии). // Филология: научные исследования. -2016. -№ 4. -C. 314-324. DOI: 10. 7256/2305-6177. 2016. 4. 20476

Размещено на Аllbest.ru