Переводные дипломатические письма китайского императора к русскому царю конца XVII века как лингвистический источник

[CC BY 4.0] [НАУЧНЫЙ ДИАЛОГ. 2017. № 12]

Размещено на http://www.allbest.ru/

2

Размещено на http://www.allbest.ru/

Переводные дипломатические письма китайского императора к русскому царю конца XVII века как лингвистический источник

Вопрос о том, в какой степени переводные памятники письменности русской скорописи интересны с точки зрения лингвистического источниковедения, не раз поднимался лингвистами прошлого века. В основном учеными изучаются переводные памятники разных жанров и периодов из Посольского приказа, присланные из стран Европы и Ближнего Востока [Документ…, 2012]. Активно исследуются орфографические способы передачи иноязычных названий, особенности построений синтаксических конструкций, жанровое своеобразие [Демьянов, 1991; Дубровина, 1991; Старикова, 2015 и др.]. На фоне этих исследований привлечение в научный оборот переводных произведений отдаленных государств, а именно - древних государств Дальневосточного региона, практически не осуществляется. Между тем изучение переводных документов могло бы восполнить недостающие факты истории освоения Сибири и Дальнего Востока, а также дополнить и уточнить научные представления относительно развития русского национального языка на периферии Московского государства. В этом плане не изученными с точки зрения лингвистического источниковедения, следовательно, актуальными для науки остаются документы дипломатической переписки китайского императора с русским царем конца XVII века, переведенные с китайского языка (маньчжурского) на русский язык с помощью латинского языка-посредника, проходящие под одним названием - «Список с переводу латинского письма» [РГАДА, ф. 214. стб. 973. л. 93-96. 193-194. 1685-1686 гг.]. Именно они являются объектом нашего исследования. Эти документы свидетельствуют о первых русско-китайских контактах и с точки зрения лингвистической содержательности значительно отличаются от документов делопроизводства Нерчинского воеводства, входящих в корпус памятников Восточного Забайкалья XVII-XVIII веков и подвергавшихся исследованиям в контексте лингвистического источниковедения [Биктимирова, 2015; Биктимирова, 2016; Майоров, 2006; Христосенко, 1975].

Цель исследования - оценка лингвистической содержательности переводных писем посредством определения их жанрово-стилистической специфики и выявления языковых черт с опорой на методологическую базу, разработанную научной школой лингвистического источниковедения С.И. Коткова [Котков, 1980].

Методами исследования являются метод лингвистической интерпретации источниковедческих данных текстов архивных документов, сравнительно-исторический метод, в частности прием внутренней реконструкции регионального делового речевого узуса XVII-XVIII веков, и сравнительно-типологический метод, позволяющий определить жанро вые особенности и место исследуемых текстов в деловом дискурсивном пространстве того времени.

Историко-источниковедческая характеристика документов исследования

Время и место создания документов определяются. Во-первых, «листы» изначально находились в склейке «столпа» документов, который был отправлен в Сибирский приказ Нерчинским воеводой. Во-вторых, в наименовании «столпа» присутствует датировка 7194 (1686) г. и указание «в столпе» царствующих особ - царствование Иоанна Алексеевича и Петра Алексеевича.

Пространственно-временная характеристика изучаемых памятников подтверждает достаточную степень до стоверно сти источников.

Письма написаны от имени китайского императора Канси, русские историки в основном связывают все переводы на латинский язык грамот императора Канси с именем Николая Спафария, авторы русских переводов неизвестны. Китайский историк Чжан Сюэфэн, ссылаясь на дневники архимандрита Петра Каменского, приводит интересный факт о том, что после повторного занятия в августе 1685 года русскими Албазина в ноябре того же года цинские войска взяли в плен Якима Иванова и Гришку Фомина. Позже их отпустили в Москву с «шестью письмами от Богдыхана и китайских военачальников российскому правителю и воеводам Албазина и Нерчинска, написанными на латинском, монгольском и русском языках, с идентичным содержанием» [Чжан Сюэфэн, 2009, c. 135-136].

В основе «Списка с переводу латинского письма» - исторические события, связанные с освоением Московским государством сибирских земель за Байкалом. Усиление позиций России на малозаселенных территориях вызвало большую обеспокоенность у Цинской империи. В документах говорится о пограничных делах и немирном соседстве «русов», «которые в рубежи нши вступили обиды j? бытки чиня жены ид?ти и^хвпл?^н, Похищах? всеконе^чно, см? щения jкрамолу во^збуждати непри^стали» [РГАДА, ф. 214, стб. 973, л. 93, 1685-1686 гг.], бесплодных посылках своих грамот в Москву через русских пленников, которые письма уносили, а вести не приносили; возвращении «народовъ которые нар/с бежахъ жив/ть нехочешь ихъ впелен во^звратити» [РГАДА, ф. 214, стб. 973; л. 93, 1685-1686 гг.].

Исследуемые тексты начинаются с наименования документа, истории их появления в Нерчинском приказе и определения «адресат - адресант»: «Перево^дъ лати^нского пи^сма слисто^в каковы При^сланы в Гдр^ственно' Посо^лско' прика^з j^зсибирского Прика^зу, Тата'рскиi и хинскиi императiр ума своего нем?рение кр? скому ха та^нха^н …» [РГАДА, ф. 214, стб. 973, л. 93, 1685-1686 гг.].

В нескольких «листах» содержится близкий к тексту оригинала пересказ писцами трех писем императора Канси «белому царю», китайских вельмож воеводам. Исследуемый памятник вольного пересказа «листов», переведенных с китайского (маньчжурского) на латинский, а затем на русский состоит из трех значительных частей: в полной мере представлен переведенный текст трех писем. Об этом исполнитель документа или переводчик сообщает: «…Вдр? гомъ латинско^м пи^см? написано то^ж что jвыше сего вперво^м написано В третье^м латинскомъ письм? написано…» [РГАДА, ф. 214, стб. 973, л. 97, 1685-1686 гг.].

По поводу идентичности содержания переводов-копий с китайского текста-оригинала еще историки XIX века отмечали, что «сохранившиеся памятники на туземных языках, скорее пересказы, чем переводы: заключают в себе много измышленных переводчиками добавлений или страдают весьма существенными пропусками» [Некоторые…, 1912]. Этот факт представляется весьма интересным, поскольку позволяет предположить отражение в русских текстах языковых особенностей авторов переводов. Однако вопрос о том, кто являлся переводчиками с латинского языка на русский исследуемых документов, остается открытым, можно с уверенность сказать, что письма написаны на территории Цинской империи, о чем свидетельствует описание печатей на посланиях: «И на т?хъ листах печати приложены киноваремъ а впечатехъ слова кита'ские и богдоиские».

Графический анализ текстов

Степень достоверности источников подтверждается графикой рукописных переводных документов, которые сохраняют черты скорописи конца XVII века. При анализе графических особенностей исследуемых документов можно сделать вывод, что в целом они соответствуют палеографическому описанию, произведенному исследователем памятников Нерчинского воеводства - Г.А. Христосенко [Христосенко, 1973]: листы документов в основном содержат текст с одной стороны, нет четкой градации написания строчных и заглавных букв, знаки препинания расположены бессистемно, предлоги и зависимые слова пишутся слитно, сакральные слова и традиционные часто употребляемые в документах слова (jвшъ? бо Гд^срь) записаны под титло, используется буквенная цифирь - (на *лд* строкахъ), традиционны для скорописи выносные буквы и многочислен ные графические варианты одной и той же буквы.

Жанрово-стилистическая характеристика текстов

Исследование памятников деловой письменности XVII века в основном осуществляется в рамках жанрово-дифференцированного подхода, в аспекте взаимодействия двух языковых традиций - книжной (церковнославянской) и местной народно-разговорной (диалектной), а также в сопоставлении узуса и нормы, языка центра и периферии. В эпоху великих преобразований внутри Московского государства происходит и движение вовне - присоединение новых земель, установление и развитие дипломатических контактов с сопредельными и территориально отдаленными странами. Все эти преобразования прямо или косвенно явились импульсом к преобразованиям в языковой системе - начинается период формирования национального русского языка. Активизация деловой жизни государства привела к развитию приказного языка и созданию большого количества жанров документа.

Исследуемые документы с точки зрения жанровой регламентации обозначены писцом или копиистом как «список с переводу латинского письма». Приблизительный перевод-пересказ писем китайского императора и его подчиненных с китайского на латинский, с латинского на русский имеет ряд жанровых особенностей, характерных для посольских документов - формулярная организация и целевая заданность, наличие клаузул обращения, изложения основного содержания письма и заключительного блока, дата написания и имя автора. Сравнивая «листы» с письмами приказного делопроизводства, можно сказать о минимальном использовании формул и клише приказного языка. Связано это как с особенностями перевода, так и с разными традициями составления документов. Исходя из этого можно предположить, что формулы типа душа моя неповолила, ума своего намерения, листы моего хотения или являются клаузулами оформления деловых бумаг в Цинской империи, или входили в правила составления бумаг переводчика латинского языка на русский. Также в традициях составления документов в Цинской империи не было принятой в европейских государствах записи наименования правителя с перечислением земель, что и фиксируется в исследуемых «листах».

Для деловых документов посольского приказа характерно обилие церковнославянских и архаических элементов, типичных для канцелярского стиля: «…ото^м обо все^м свое^му Гд^срю По^длинно наро^чно о^тпиши <…> j всяк/ю см/тu чинять…» [РГАДА, ф. 214, стб. 973, л. 104, 1685-1686 гг.]. В исследуемых «листах» народно-разговорные элементы переплетаются с элементами книжной стилистики: «…что^б таких своjволны^х сабак ^от д? ровства? няли - Пото^му бо КоГда в рубежи нши вступили обиды j? бытки чиня жены ид?ти и^хвпл?^н, Похищах? всеконе^чно, см/щения jкрамолу во^збуждати непри^стали…» [РГАДА, ф. 214, стб. 973, л. 101, 1685-1686 гг.].

Дипломатическая переписка предполагает намеренное выделение автора текста индивидуальными приемами, что отменяет принцип деловой письменности XVII века - неличности изложения. Черты разговорной речи и деловой шаблон включаются в описательные и повествовательные фрагменты, придавая особый колорит таким текстам. Интересно, что индивидуальное и общее в языке статейных списков не конкурируют друг с другом, а находят выражение в едином дипломатическом замысле. Такие части, как правило, выделяются при передаче прямой речи или же в пересказе событий и отражают размышления заказчиков писем.

Языковые особенности документов

Жанром во многом определяется лексика документа, которая представлена несколькими пластами, характерными для переводных памятников дипломатического характера: общественная, политическая, юридическая, дипломатическая, военная.

В исследуемых памятниках обширен материал ономастического характера: указываются имена власть имущих (Гантим? р'ка, нача^лник к? н п? нгъ хенъ, Императора ка^мхи), географические названия (которые были во хе^нгб? jвтаких jны^х м?сте^х). Значительное количество собственных имен географических названий предметов обихода в различных графических и фонетических вариантах дает представление об адаптации иноязычных слов в русском языке и нормах произношения на русском языке и языке переводимого текста. Например, «м?сто оноё имянованное ягучя» представлено в вариантах - ячч5, яччя, ячи-чя.

Вопрос вызывают многочисленные заимствования из других языков, встречаемые в русских деловых литературных памятниках начиная середины XVII века: шеренги, королевство, император, царское величество и др. Эти слова присутствуют в исследуемых текстах, но не фиксируются авторами статьи в других документах корпуса памятников Восточного Забайкалья XVII века. Тройной перевод текста допускает проникновение не только западных элементов, но и восточных - так, русский царь именуется танханом, что можно перевести с монгольского как «белый князь», и пр.

С явной интенцией эмоционального воздействия используются паремии: чюж? не хочютъ асвоего нетеряютъ; Покорнымъ живымь быть анепо корны^х побить.

Графико-орфографиче ские о собенно сти текстов позволя

ют реконструировать ряд отразившихся произносительных особенностей речевого узуса того времени. Судя по многочисленным фактам путаницы написания буквы а на месте о в слабых позициях в корнях, приставках, суффиксах и окончаниях слов, в том числе явлений гиперкоррекции, писец был носителем акающего говора (сабак, токой досады, гроницы, воевоти). Исследуемые документы отражают в написании, с одной стороны, облик живой народно-разговорной речи XVII века (чюжu не хочютъ, чюжую, сылы, жалая, естли, императир), с другой - намеренную и порой надуманную архаизацию написания слов, возможно, для создания эффекта текста высокого стиля (хощu, пелен, древле, будучие, народя).

Морфологиче ские о собенно сти изучаемых памятников характеризуются конкуренцией церковнославянских форм и живых народно-разговорных.

Для существительных характерна нестабильность категории одушевленности / неодушевленности - колебания испытывают названия животных: «…jчто нанше величество напромы^сла^х в леса^х соболи бо^бры выдры лоси олени рыб? ииные всякие зв?ри По^дданные мои ловят…». В рамках одного документа наблюдается конкуренция форм: «…sаГраниц? для промы^сл? соболи… - «…и всяки^х звере' ловит…» …» [РГАДА, ф. 214, стб. 973, л. 99, 103, 1685-1686 гг.].

Отмечено, что писцом намеренно сохраняются архаичные формы - следствие перестройки древней многотипной системы склонения - из приказу, своим людем, в городы, в городехъ, в печатехъ, водою, в прошлых годехъ, В'др? гомъ ли^ст?, и ясак? нео^тнимать.

Анализ словоизменения прилагательных и местоимений разных разрядов в памятниках так же, как и существительных, выявляет процесс намеренной архаизации в клаузулах, превалируют полные формы прилагательных с церковнославянскими флексиями: формы И. п. и В. п. ед. ч муж. рода с флексией - ый, Род. п. ед. ч муж. рода с флексией - аго (-яго) (кра'няго сов?т сов?тникъ, для сего самаго д?ла), И. п. и В. п. мн. ч с флексией - ыя (оныя которые кр? гъ рубежа живяху). Наблюдается употребление полных и кратких прилагательных: в благополучном пребываниi м^сца до^брого - иsемлю вн?^трен? разорявще.

Используются архаичные формы числительных - шти, характерных для памятников письменности севернорусской локализации и соответственно забайкальской.

Форма инфинитива на - ти, встречается в деловых текстах до XVIII века, но как маркер произведений «высоких» жанров либо как диалектное явление, свойственное северным говорам. В.М. Живов считает формы на - ти диалектной чертой, что отличает этот текст от московского образцового языка документов [Живов, 2004, с. 132]. В исследуемых текстах встречаются следующие примеры: «…см? щения jкрамолу во^збуждати непри^стали а^ту великую силу вои^нск? ю воеже Покори^ти j? бива^ти ихъ хотя посылати <…> И бл?гпол? чно житии…» [РГАДА, ф. 214, стб. 973, л. 94, 103, 1685-1686 гг.]. Новые формы также частотны: «…люде' Послать и такихъ вше^х р? ски^х люде' своево^лнико^в исамочино^в и разsорителе' смирить … небрать инеграбить и ясак? нео^тнимать…» [РГАДА, ф. 214, стб. 973, л. 100, 103, 1685-1686 гг.].

По мнению ученых, во второй половине XVII века уже не приходится говорить о древней системе прошедших времен [Прокопович, 1971, с. 219]. Между тем в исследуемых документах глагольные формы прошедшего времени на - л конкурируют с архаичными формами, хотя употребление последних можно рассматривать как традиционное.

Как полагают исследователи языка, формы имперфекта перестают быть живыми к XII-XIII векам, в книжном типе литературного языка имперфект встречается до XV века [Прокопович, 1971, с. 257], а в документах Посольского приказа формы имперфекта фиксируются в документах XVII века. По своему значению имперфект - простое прошедшее время, повторяющееся или мыслимое как неограниченное во времени глагольное действие, полностью отнесенное к прошлому. Именно в этом значении зафиксированы примеры употребления имперфекта в исследуемых документах: «…р? си вши ме^ж короле^вства своег3 рубежи сде^ржахуся ни^ж рубежи нши бе^зра^зсу^дно см?ло вступали j никоторо^г? бы^тка причиняху народя, оныя которые кр? гъ рубежа живяху в тихо^м миру Пребываху Пото^му бо Когда в рубежи нши вступили обиды j? бытки чиня жены ид?ти и^хвпл?^н, Похищах?…» [РГАДА, ф. 214, стб. 973, л. 93, 103, 1685-1686 гг.], «…ради р? совъ вшихъ которые бяше во хенгъ…» [РГАДА, ф. 214, стб. 973, л. 98, 1685-1686 гг.]. Старая форма имперфекта 3 лица мн. ч. встретилась в исследуемых документах четырежды, новая форма глагола прошедшего времени на - л - более 30 раз, что подтверждает версию ученых о возможном обращении писцов к старым формам в силу рукописной выучки или стилистического замысла. При этом имперфект в представленном документе уместен - употребляется для обозначения действия в прошлом в развитии без ограничений во времени при описании еще «тихого мирного жития» двух государств. Когда же речь идет о единоразовых действиях в ближайшем прошлом, автор использует форму глаголов совершенного и несовершенного вида прошедшего времени на - л. Например, «д? ша

моя неповолила во^инскую силу воеже Покорити jубива^{тi и}х по^слать Токмо нача^лнико^в воино^в н?ско^лко Посла^л которые вши^м р? со^м п? ть заде^ржали j вхождение возбранили ат?хъ р? со^в которые были во хе^нгб? jвтаких jны^х м?сте^х которые уже ипокори^л бы^л неубивал нако^рмить Повел?^л» [РГАДА, ф. 214, стб. 973, л. 94, 1685-1686 гг.]. В этом отрывке интересен пример: ипокори^л бы^л неубивал - трансформированная форма плюсквамперфекта, образованная посредствам сочетания перфекта вспомогательного глагола и причастия на - л, которая, вероятно, встречалась в разговорном узусе того времени и фиксируется как архаическая черта в современных говорах Забайкалья [Игнатович, 2013].

Аорист употреблялся в славянских языках для обозначения мгновенного действия в прошлом. В исследуемых документах встречаются формы ед. ч.: «…Когда убо вид?хъ что вши р? ски ^от пере^стания во^збуждения крало^л некоторо' о^бра^з всеб? Показ? ютъ <…> не чю…» [РГАДА, ф. 214. стб. 973. л. 96. 1685-1686 гг.]. Автор применяет форму аориста для обозначения единого нерасчлененного действия в прошлом, предшествующего другому, поэтому говорить, как и в случае с формами имперфекта, о случайном употреблении не следует. Зафиксировано в «листах» и перфектное оформление причастия: «…ли^сты со^тпове^дю посланы с? ть…» [РГАДА, ф. 214, стб. 973, л. 96, 1685-1686 гг.]. Употребление форм аориста, имперфекта, перфекта и даже плюсквамперфекта в старом значении в исследуемых документах говорит о хорошей выучке писца, стремлении создать им текст высокого стиля: в каких-то частях документа это ему удавалось, но под влиянием живой разговорной речи новые формы преобладают.

Глагольная форма будущего времени в виде сочетания буду с инфинитивом встретилась единожды - страдати будутъ, хотя для деловых документов XVII-XVIII веков эта форма - обычное средство выражения будущего времени несовершенного вида. Однако старые формы проявляются в тексте, так в одном отрывке будущее время формируется с помощью учнете в сочетании с инфинитивом несовершенного вида: «…и бу^де вы впре^д учнете вншу землю таки^х своеволны^х р? ски^х люде' о^тсебя о^тп? ща^т …». Буде (по происхождению форма 3 лица ед. ч.) выполняет функцию условного союза если.

В формах сослагательного наклонения старых сложных форм не зафиксировано, в исследуемых текстах встречается общая не изменяемая по лицам глагольная форма на - л с частицей бы: приказали бы, покорили бы неходили бы, недово^лствовались бы, и жить бы с нами. Употребляемые в текстах формы повелительного наклонения, как и сослагательные формы, помогают вести нить указаний цинского императора русскому царю: «…т?мъ народомъ ясакъ вsя^т Повели ир? б?жи наши? ст? паши невели <…> дабы р? со^м вшим возвратитися Повел?ли … вели наsа^д Повратити … народомъ ясакъ вsя^т Повели … j влеса^х нши^х своимъ люде^м велите ловить всякихъ sв?ре'» [РГАДА, ф. 214, стб. 973, л. 102, 1685-1686 гг.].

Как видим, исследуемые переводные «листы латинского письма являются интересным лингвистическим источником с точки зрения жанрово-стилистической характеристики и выявленных языковых явлений - словарного состава, фонетической и морфологической систем периода формирования языка русской нации. Анализ языка памятников показал последовательность в намеренной архаизации путем употребления церковнославянских слов и форм писцами, что, вероятно, являлось маркером дипломатических документов. Между тем живые формы и произносительные варианты, отраженные в языке памятников, могут свидетельствовать о том, что переводчик диктовал текст писцу, переводя устно с латинского языка. Тексты «листов» отразили эти две, казалось бы, взаимоисключающие тенденции - намеренная архаизация и передача живой звучащей речи, что, конечно, оправдывается как жанром документов, так и отнесенностью к языку переводной литературы

Литература

лингвистический языковый дипломатический письмо

1. Биктимирова Ю.В. Морфология памятников Восточного Забайкалья конца XVII-XVIII в.: именные формы: монография / Ю.В. Биктимирова. - Чита: ЗабГУ, 2016 - 165 с.

2. Биктимирова Ю.В. Памятники деловой письменности Восточного Забайкалья XVII-XVIII в.: именные формы: учебное пособие / Ю.В. Биктимирова. - Чита: ЗабГУ, 2015 - 155 с.

3. Демьянов В.Г. Отражение языка оригинала в иноязычных словах перевода (по материалам вестей-курантов) / В.Г. Демьянов // Источники по истории русского языка XI-XVII вв. - Москва: Наука. - 1991. - С. 99-109.

4. Документ в российской истории / А.Я. Александрова [и др.]. - Нижний Новгород, 2012. - 192 с.

5. Дубровина В.Ф. О синтаксических явлениях в переводном тексте / В.Ф. Дубровина // Источники по истории русского языка XI-XVII вв. - Москва: Наука. - 1991. - С. 14-50.

6. Живов В.М. Очерки исторической морфологии русского языка XVII-XVIII веков / В.М. Живов. - Москва: Языки славянской культуры, 2004. - 655 с.

7. Игнатович Т.Ю. Восточнозабайкальские говоры севернорусского происхождения в истории и современном состоянии (на материале фонетики и морфологии): монография / Т.Ю. Игнатович. - Чита: ЗабГУ, 2013. - 309 с.

8. Котков С.И. Лингвистическое источниковедение и история русского языка / С.И. Котков. - Москва: Наука, 1980. - 293 с.

9. Майоров А.П. Очерки лексики региональной деловой письменности XVIII века / А.П. Майоров. - Москва: Азбуковник, 2006. - 263 с.

10. Некоторые маньчжурские документы из истории русско-китайских сношений в ХVII-м веке [Электронный ресурс] // Записки восточного отделения императорского русского археологического общества. - Санкт-Петербург, 1912. -

Т. 21. - Вып. 2-3. - Режим доступа: http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/ China/XVII/1680-1700/Manc_rus_kit/pred.htm.

11. Прокопович Е.Н. Из наблюдения над развитием форм прошедшего времени в русском языке / Е.Н. Прокопович // Проблемы истории и диалектологии славянских языков. - Москва: Наука, 1971. - С. 219-229.

12. Старикова Г.Н. Посольские отчеты XVII в.: жанровое разнообразие, лингвистическая содержательность [Электронный ресурс] / Г.Н. Старикова // Вестник Томского государственного университета. Филология. - 2015. - №1 (33). - Режим доступа: http://cyberleninka.ru/article/n/posolskie-otchety-xvii-v-zhanrovoeraznoobrazie-lingvisticheskaya-soderzhatelnost.

13. Христосенко Г.А. Палеографический альбом (учеб. сб. снимков с рукописей нерчинских документов делового письма конца XVII - первой половины XVIII вв.) / Г.А. Христосенко. - Чита: ЧГПИ, 1973. - 112 с.

14. Христосенко Г.А. Фонетическая система Нерчинского делового письма второй половины XVII - первой половины XVIII в.: диссертация … кандидата филологических наук / Г.А. Христосенко. - Красноярск, 1975. - 288 с.

15. Чжан Сюэфэн. Россия и Китай: выбор языка межгосударственного общения (конец династии Мин - начало династии Цин / Чжан Сюэфэн // Россия и Китай: исторический опыт взаимодействия и новые грани сотрудничества: материалы науч.-практ. конф., Екатеринбург, 25-26 ноября 2008 г. - Екатеринбург: Уральский университет, 2009. - С. 131-139.

Размещено на Allbest.ru