Особенности становления русского языка и формирования грамматической нормы в деловой письменности Западной Сибири XVII-XVIII веков

[CC BY 4.0] [НАУЧНЫЙ ДИАЛОГ. 2017. № 11]

Размещено на http://www.allbest.ru/

64

[CC BY 4.0] [НАУЧНЫЙ ДИАЛОГ. 2017. № 11]

64

Особенности становления русского языка и формирования грамматической нормы в деловой письменности Западной Сибири XVII--XVIII веков

Инютина Людмила Александровна

История русского языка в Западной Сибири, безусловно, имеет региональную специфику, поскольку на этой территории он начал складываться в начальный период формирования русской нации благодаря трем составляющим: русские говоры, русский литературный язык, русский язык у местных народов Сибири. Недостаточная изученность особенностей русского языка в Сибири в период освоения края отмечается русистами разных поколений: П. Я. Черных [Черных, 1953, с. 213, 223], В. В. Палагиной [Палагина, 2007, с. 26], Л. Г. Паниным [Панин, 2006, с. 134].

Настоящая работа посвящена изучению процесса формирования норм, функционирующих в русском национальном языке, в русском языке Западной Сибири в период XVII--XVIII веков. В работе анализируются условия становления русского языка на этой территории, выясняется характер нормы в начальный период формирования русского национального языка, определяются особенности перестройки именного склонения во множественном числе (на материале памятников томского делового письма указанного периода).

Научная новизна работы заключается в привлечении к исследованию сибирских деловых памятников XVII века, из которых значительная часть ранее не изучалась, что расширяет источниковую базу историко-вариалогических изысканий.

Методологическим основанием исследования являются принципы историко-культурологического, структурно-системного подходов к анализу языкового материала. В качестве основного в работе использован метод лингвистического описания с его приемами сбора, наблюдения, сравнения, статистических подсчетов, обобщения и интерпретации, применявшийся при характеристике вариантных единиц разных видов.

Особенности становления русского языка в Западной Сибири

С понятием «сибирский фронтир» (англ. frontier; букв. -- граница между землями, освоенными и не освоенными поселенцами), принятым в историко-культурологических, историко-лингвистических исследованиях, связывают события в период освоения сибирских земель русскими первопроходцами.

Русские переселенцы начинали осваивать сибирскую территорию в конце XVI -- начале XVII веков, поселяясь среди ненцев, селькупов, которых русские люди называли самоедами или самоядью, хантов (остяков) и манси (вогулов), языки которых принадлежат к обско-угорской группе финно-угорских языков; тюркоязычных племен, получивших у русских название татары (томские, чулымские и кузнецкие татары, а также телеуты -- «белые калмыки», енисейские киргизы и племена южного Алтая). Таким образом, это были народы и племена, говорящие на разных языках, не являющихся родственными русскому языку и относящихся к нескольким языковым семьям и группам; ведущие, как правило, кочевой образ жизни и имеющие уклад жизни, отличный от характерного для русского мира; не связанные государственностью, имеющие родо-племенную организацию общества.

Состав переселенцев из европейской части России также не был однородным в социально-экономическом, политическом и языковом отношении:

1) в Сибирь отправлялись промысловики («промышленные люди»), пашенные крестьяне, составившие поток добровольных переселенцев;

2) служилые люди, шедшие за Урал по царскому приказу: казаки, стрельцы, пушкари и др.;

3) ссыльные люди, от которых царское правительство стремилось избавиться как от беспокойной, ненадежной в политическом отношении части населения.

В конце XVI и начале XVII веков служилые люди составляли большинство постоянного русского населения в сибирских землях, но постепенно поток добровольных мигрантов нарастал и к концу XVII века превысил число тех, кто отправлялся в Сибирь не по своей воле [Бахрушин, 1955; Никитин, 1990; Шунков, 1946 и др.]. Российское государство быстро стало в Сибири новой, активно действующей силой и оказало значительное воздействие на весь ход исторического развития сибирских народов. Большинство ученых разделяет мнение о тесном переплетении государственного и вольно-народного начал в освоении Сибири, что и привело в конечном итоге к ее прочному вхождению в состав Московского государства.

Заселение Западной Сибири происходило по рекам (например, водный путь с Иртыша на Енисей, которым шел Ермак), а позднее -- по Московско-Иркутскому тракту. Именно на этих путях возникали первые русские поселения (зимовья, заимки, деревни, слободы, острожки, остроги, города). Историки утверждают, что в XVII веке крестьянское население догнало по своей численности служилых людей, обогнало торгово-промышленных людей и определило характер населения земледельческой полосы Тобольского (позднее Томского) разряда [Шунков, 1946].

На основе языка ранних русских переселенцев сформировались сибирские говоры, которые принято называть старожильческими, характеризующимися наибольшей определенностью и устойчивостью языковых черт. В. В. Палагина, реконструируя исходное состояние старожильческих говоров среднего течения р. Оби, выделяет четыре типа говоров, которые существуют в современной Сибири: старожильческие; смешанного типа; говоры новоселов (возникшие в поселениях, основанных позднее второй половины XVII века); островные говоры. Эта типология сибирских говоров, как подчеркивает исследователь, основана на собственно языковом принципе, в связи с чем «под старожильческим говором следует понимать такой говор Сибири, который характеризуется совокупностью фонетикограмматических и лексико-фразеологических черт, выявленных на основе изучения речи потомков русского населения Сибири XVI--XVIII вв. и имеющих общесибирское распространение» [Русские говоры Среднего Приобья, 1984, с. 20].

Вопрос о происхождении сибирских первопоселенцев, чья речь явилась основой сибирских старожильческих говоров, представляется крайне сложным и продолжает быть предметом обсуждения. В исторической и лингвистической литературе известны две точки зрения относительно мест выхода сибирских поселенцев. Согласно одной точке зрения (П. Н. Буцинский, А. М. Селищев, П. Я. Черных, Н. А. Цомакион и др.), первопоселенцы были севернорусами. Другая точка зрения (В. И. Шунков, В. В. Палагина, Л. А. Захарова) заключается в том, что сибирское население изначально было смешанным по своему диалектному составу, что представляется нам лингвистически более обоснованным.

Изучение истории русского языка в Сибири, в частности в Западной Сибири, начавшееся как исследование говоров на этой территории [Григорьев, 1921; Ламанский, 1895; Селищев, 1968; Черных, 1953 и др.], является продуктивно развиваемым в сибирской исторической русистике в настоящее время, например, учеными томской диалектологической школы [Захарова, 1977; Инютина Л. А., 2012; Палагина, 2007; Панин, 2006; Шелепова, 1994; Инютина Т. С., 2008; Щитова, 2008 и др.].

Исторические и лингвистические факты свидетельствуют о распространении литературного русского языка в Сибири также с начала XVII века. Обратимся к таким из них, как развитие городов, распространение православия, развитие русской и церковнославянской письменности.

Присоединение сибирской территории к России происходило одновременно с ее хозяйственным освоением. Это были две стороны процесса превращения Сибири в неотъемлемую часть Русского государства. Город, рассматриваемый как общественное явление, на большей части сибирских земель впервые возник с началом русской колонизации. Сибирские города и остроги обеспечивали оборону края, управление им, сбор налогов (ясака) с населения; кроме того, они служили местом торговли, промышленного производства, транспортным узлом, центром распространения православной веры и культуры. К началу XVIII века русские люди возвели в Сибири (дойдя до берегов Тихого океана) около 150-ти крепостных сооружений. Двадцать из них, основанные в XVII веке, стали уездными центрами, в том числе в Западной Сибири: Тюмень, Тобольск, Сургут, Нарым, Верхотурье, Мангазея, Томск, Кетск и др. С постройкой в 1618 году Кузнецкого острога, ставшего вплоть до XVIII века русским форпостом на юге Западной Сибири и охранявшего от набегов кочевников заселенные и осваиваемые русскими людьми земли, историки связывают завершение первого этапа присоединения Сибири к России, включение в состав Московского государства почти всех западносибирских земель [Никитин, 1990, с. 17].

Приход русских людей в Сибирь ознаменовался и приходом православия на эту землю. Контроль русской православной церкви в Сибири, по оценке историков и филологов, оказался сильнее, чем в Европейской России: «духовенство занимало руководящее положение в общественной жизни, не уступая его почти до самого конца XVIII века» [Ромодановская, 2002, с. 17], основные классы и сословия нового сибирского населения (крестьянство, казачество, купечество) не могли противостоять и не противостояли духовенству «в качестве создателей новой идеологии» [Там же]. Роль церкви в создании сибирской литературы (русской литературы, созданной в этом регионе) и развитии народно-литературного типа русского литературного языка представляется весьма важной, обусловившей их особенную традиционность и «церковно-славянизацию» -- черты, отличавшие их от общерусских литературных традиций.

Таким образом, Сибирь в период ее освоения явилась местом синтеза различных языков, укладов жизни и культур. Роль стабилизирующего фактора выполнял сам русский язык: «для русских говоров Сибири это были материнские говоры, для языка русской книжности -- литературный язык в своих обеих формах проявления (народно-литературной и церковнославянской)» [Панин, 2006, с. 133]. Дестабилизирующим было культурноязыковое влияние со стороны сибирских народов-автохтонов, «по-разному реализующееся в разных регионах и затрагивающее прежде всего то проявление русского языка, которое выступало в качестве межнационального средства общения» [Панин, 2006, с. 134].

В связи со сказанным очевидна необходимость последовательных и комплексных исследований, чтобы достичь ощутимых результатов в сибирской диахронической русистике.

Особенности формирования грамматической нормы в деловом языке Западной Сибири

Большинство работ, посвященных изучению формирования нормы в деловом языке XVII века, за редким исключением, основаны на источниках Центральной России и затрагивают чаще всего вопросы лексического состава и стилистики документов. Памятники делового письма Сибири, содержащие богатый языковой материал и в большом количестве представленные в государственных архивах, изучены мало.

Остановимся в настоящей работе на анализе процесса формирования грамматической нормы русского национального языка в языке западносибирских деловых документов XVII века через призму феномена языковой вариантности. Материалом для исследования послужили тексты Приходных и Расходных книг города Томска XVII века, впервые привлекаемые для кодикологического исследования языковой вариативности.

Приходная книга за 1631--1632 годы и Расходные книги за 1630-- 1631 годы Томского города [П; РI; РII] написаны на 527 листах и изданы в соответствии с «Правилами издания исторических документов в СССР» (1990). Текст документов передан с точным сохранением стилистических, фонетических и орфографических особенностей.

Все три рукописи написаны одним почерком, что позволяет исследовать указанное выше явление и проследить, как в томской деловой письменности первой половины XVII века отразилась общеязыковая тенденция к норме и закреплению в качестве категории, классифицирующей имя существительное во множественном числе, категории числа.

Общеизвестно, что с XV века имена муж. рода в им. падеже мн. числа начинают принимать окончание -а под воздействием целого ряда причин. Преимущественно данное окончание получало свое распространение в словах вещественного значения, причем развивалось оно только в вин. падеже и только у неодушевленных существительных. Однако исследуемые памятники не фиксируют -а в словах муж. рода им. и вин. падежей: взяты холсты (РI, 207 об.), оралники отданы (РI, 215), хлебные запасы (РI, 216), полные их оклады (РII, 107) и др. -- в им. падеже; в сибирские городы (П, 37), за те бобры взяли (П, 95), за те пупки и хвосты (П, 140), в остроги (РI, 25), на мелкие расходы (РI, 191об.), делали тчаны (РII, 116), деньги за коты (РII, 113 об.), на колочные снасти и на парусы (РII, 94 об.), послан на жерновы (РII, 96) и др. -- в вин. падеже. Поскольку окончание -а -- это средство выражения собирательной множественности у неодушевлённых имен муж. рода, то его отсутствие свидетельствует о том, что указанная категория в изучаемый период еще не сформировалась, ср.: в сибирские городы -- в сибирские города, на парусы -- на паруса, послан на жерновы -- послан на жернова. характеризуя им. падеж, также следует отметить, что у слов муж. рода отсутствуют формы с органическим смягчением: конные казаки (П, 44 об.), отдали целовалники (П, 57), присланы поляки (РI, 31), ружники (РI, 163), мелники (РI, 167 об.), дьячки (РI, 164) и под.

Колебания во флексии существовали у имен муж. рода и в род. падеже: варьировались окончания -овъ / -ей вне зависимости от твердости или мягкости основы. После XVI века разграничение форм с ними уже определяется характером согласного основы (твердые -- -овъ, мягкие -- -ей), но еще не имеет устоявшейся нормы, что проявляется и в наших текстах: с русских товаров (П, 1 об.), конных козаков (П, 40 об.), з зершиков и з бражников (П, 95), из десятников отставлен (РI, 116об.), в отрубе четырех вершков (РII, 57 об.) -- имена с твердой основой; рублев (повсеместно), петсот гвоздей железных (РI, 209) -- с мягкой.

Кроме того, отмечены примеры существительных муж. рода с нулевой флексией, которая встречается у слов со значением меры (алтын) и у заимствованных слов с собирательным значением (ис киргиз, от калмак).

В отличие от имен муж. рода, которые еще не демонстрируют принципиального выбора окончаний, диктуемого твердостью / мягкостью согласного основы, имена жен. и ср. родов в этом случае являют однозначное написание. Так, имена *в-основы в род. падеже имеют нулевое окончание: с пив и с пьяных браг явки (П, 53), с служивых кабал (П, 92), восмьсот скоб судовых (РI, 217), за пятнатцат гривенок (РI, 217 об.), бечев купить (РII, 94), тогда как флексию -ей имеют имена с древней основой на *i: всяких крепостей (П, 92), судовых снастей (РII, 94). Варьирование не затронуло эти имена, так как на них ориентировались складывающиеся формы муж. рода.

Следующие три падежа (дат., твор. и местн.) претерпевали в языке изменения одного характера, и результаты, возникшие в итоге этих процессов, также совпали. Окончания, которые постепенно принимали имена в данных падежах, изначально принадлежали словам с *в-основой. Считается, что унификация здесь началась с дат. и местн. падежей, затем коснулась твор. падежа и завершилась в целом к концу XVII века.

Аналогичная ситуация отражается и в томских памятниках с той лишь разницей, что замена на флексию с -а последовательно фиксируется прежде всего у имен муж. рода в местн. падеже. На то, что местн. падеж характеризуется значительной степенью подверженности процессу унификации во мн. числе, указывает следующий факт: все имена муж. рода, встретившиеся в этом падеже, пишутся исключительно с -а: в казаках (РI, 114 об., 116 об.; РII, 66 об.), в десятниках (РI, 120 об., 140 об., 141 об.), в пятидесятниках (РI, 134 об., 140 об.), при дьяках (П, 1) -- с *o-основой; в сторожах (РI, 120 об., 121, 146, 169 об.), в вожах (РII, 105 об.) -- с *jo-основой. Помимо этого, окончание -ах встречается у имен *i-основ жен. рода и Pluralia tantum: в тех росписях (РII, 112 об.), в Чатах убили (РII, 1), которые также принимали его у имен с *в-основой.

Несложно заметить, что в данном падеже процесс затронул имена, основа которых заканчивается на -г, -к, -х и мягкие согласные (а также шипящие и -ц, которые постепенно отвердевали). Однако говорить об окончательном развитии данной флексии все же не приходится в силу наличия, например, такого написания -- в служивых людех (РII, 27 об.).

В дат. падеже окончание -ам распространено, конечно, у имен с *в-основой (как на твердый, так и на мягкий согласный): чатцким мурзам на корм (4 раза), томского города головам (2 раза), взяты к тюрмам (РI, 169 об.), к мелницам (3 раза), ко государевым житницам (8 раз); к прежним их дачам (РI, 1; РII, 95 об.), к торговым баням (РI, 202 об, 211 об.). Новое окончание лишь в единичных случаях встречается у слов муж. рода с основой на *o мягкой разновидности и у слов с основой на *i: к трем рублям (РII, 122об.), по росписям (П, 89).

В остальных случаях наблюдаются еще старые флексии: доходом (2 раза), ружником (15 раз), казаком (7 раз), человеком (10 раз), десятником (10 раз), плотником (3 раза), заклатчиком (7 раз) -- с основой на *o; иноземцом (РI, 199 об.), киргиским князцом (РII, 97 об.), товарыщем его (РII, 111) -- с мягкой основой *jo. Исконные окончания сохраняют и имена с основой на *i, некоторые имена Pluralia tantum: лошадем на корм (РII, 109, 119 об.), для выгруски к мелем (РII, 96 об.); служилым людем (58 раз), детем боярским (3 раза). Не отмечено и обратных замен с окончанием -ом / -ем у имен *в-основ и *i-основ.

Подобное варьирование окончаний у имен, для которых флексия -ам не является исконной, говорит о том, что процесс унификации в дат. падеже только начался, причем начался с имен мягкой основы и основы на заднеязычные. В целом такая тенденция развития во мн. числе окончаний с -а характерна и для твор. падежа.

Флексия -ами в твор. падеже прослеживается у имен с *в-основой: послан с отписками (П, 44 об; РII, 1 об., 14, 42 об., 59, 105), в избе с воеводами (РII, 37 об., 118 об.). Однако данное окончание обнаружено только у двух имен с основами на *o, причем заканчивающихся на -г и -к: с упругами (РII, 116 об., 119 об.) и с пометными списками (РII, 105). Большая же часть имен с основой на *o отражает пристрастие к исконной флексии -и / -ы: с товарыщи (32 раза), с тоболскими целовалники (П, 141 об.), с томскими ж казаки (П, 143), попу с причетники (РII, 37 об.), игумену с соборяны (РI, 206 об.), службу с ыноземцы (РII, 27), что кажется вполне закономерным, так как твор. падеж новые формы принимал сложней, чем дат. и местн. падежи.

Можно сказать, что в томских памятниках зафиксирован переходный этап развития единой именной полупарадигмы. В некоторых падежах флективная вариантность полностью отсутствует (им. и вин. падежи), в других устранение признака типа склонения уже заканчивается (род., местн.), в третьих -- только начинается. Очевидно, что в парадигме множественного числа значимой становится семантика числа и падежа, а не типа склонения существительного. Памятники сибирской деловой письменности, таким образом, фиксируют и отражают общую языковую тенденцию к унификации склонения имен во множественном числе.

Итак, осуществленный анализ томских памятников письменности, безусловно, свидетельствует, что «большое государственное значение развитой московской письменности обеспечивало авторитет формировавшейся в ней узуальной нормы» [Котков, 1980, с. 111]. Однако мнение о том, что если в документах XVI века еще проявляются «местные традиции, то тексты XVII века обнаруживают единую систему норм» [Кортава, 1998, с. 84], представляется излишне категоричным. Приказное письмо Сибири XVII века все же имеет свои особенности. характер сибирской деловой письменности обусловлен несколькими факторами: ограниченным составом писцов-профессионалов, довольно высоким уровнем грамотности населения и привлечением к делопроизводственной деятельности представителей разных сословий. Всё это способствовало тому, что в документах, создаваемых периферийными писцами, нередки были отступления от шаблонов центральных канцелярий.

Существенным фактором в характеристике регионального делового языка являлась традиция, которая выполняла стабилизирующее начало донационального языка, определяла, «когда, как и что из языковых средств употреблять, и регулировала процессы новообразования в языке» [Панин, 2006, с. 135]. А «норма -- явление синхронное, отражающее актуальное состояние языковой системы, и в качестве такового явления она нацелена на сохранение единства языковой системы» [Панин, 1995, с. 6]. Традиция и норма -- два разных стабилизатора языка: норма ориентирована на перспективу, развитие языковой системы, а традиция -- на ретроспективу, преемственность в процессах ее эволюции [Панин, 1995, с. 6].

Говоря о норме и традиции в деловой речи, сложно обойти два трудноразличимых для данного периода развития языка понятия нормы и узуса. Деловой язык характеризуется как сложное единство, в котором одновременно отмечаются общерусские нормы, свойственные всем документам Московского государства, и местные нормы (традиции), устойчиво сохранявшиеся на периферии. Следствием этого явилось широкое варьирование делового языка на всей территории Российского государства.

В результате взаимодействия ареальных языковых особенностей с общерусскими элементами образуется региональный узус делового языка XVII века, который воплощается в языковой вариативности местных памятников письменности. Узус расшатывает норму и является основой для её трансформации. Данное видение вытекает из исторической динамики нормы и узуса, где норма понимается как комплекс постоянных языковых экспликаций, а также «закономерностей и тенденций, которыми определяется употребление этих языковых единиц, средств, структур» [Выхрыстюк, 2010, с. 115], а узус -- как принятые речевые и письменные навыки определенной социальной группы, территории. В настоящем исследовании принимается именно такое понимание этих социально-исторических категорий.

Таким образом, о русском языке в Западной Сибири и его функционировании в территориально-диалектном варианте и народно-литературном типе литературного языка, имевших письменное отражение в деловых документах, летописных текстах и произведениях литературы, следует говорить в период уже с начала XVII века. Изучение истории русского языка в этом регионе должно учитывать развитие каждого из его «проявлений» во всей совокупности жанровых и диалектных образований.

Содержащиеся в работе материалы и результаты исследования представляются важными для изучения истории русского языка в Западной Сибири и истории русского языка в целом, поскольку в русле кодикологического аспекта продемонстрировано, как складывались нормы регионального варианта делового письма. Таким образом, некоторые положения исторической грамматики уточнены локальными данными, в частности, рассмотрена унификация типов склонения во множественном числе именной парадигмы.

русский язык сибирь первопоселенец

Литература

1. Бахрушин С. В. Очерки по истории колонизации Сибири / С. В. Бахрушин. -- Москва: Изд-во АН СССР, -- 1955. -- Т. 3, ч. 1. -- 244 с.

2. Выхрыстюк М. С. Норма и узус: стандартизация и нормативность исторического текста / М. С. Выхрыстюк // Вестник Тобольской государственной социально-педагогической академии им. Д. И. Менделеева. -- 2010. -- Вып. 2. Серия Филология. -- С. 113--121.

3. Григорьев А. Д. Устройство и заселение Московского тракта в Сибири с точки зрения изучения русских говоров / А. Д. Григорьев. -- Томск: Губ. отд. Госиздата, 1921. -- 116 с. (Изв. Ин-та исследования Сибири ; № 6 Тр. ист.-этногр. отд.; № 1).

4. Захарова Л. А. К вопросу о диалектной основе прикетских говоров / Л. А. Захарова // Вопросы русского языка и его говоров. -- Томск, 1977. -- Вып. 4. -- С. 47--53.

5. Инютина Л. А. Лексическое выражение пространства в картине мира носителей сибирского (томского) старожильческого говора XVII--XVIII веков: монография / Л. А. Инютина. -- Новокузнецк: РИО КузГПА, -- 2012. -- 216 с.

6. Инютина Т. С. Понятие нормы делового языка в свете теории варьирования / Т. С. Инютина // Вестник Томского государственного университета. -- 2008. -- № 308. -- С. 19--23.

7. Кортава Т. В. Московский приказный язык XVII века как особый тип письменного языка / Т. В. Кортава. -- Москва: Издательство МГУ, 1998. -- 110 с.

8. Котков С. И. Деловая письменность и литературный язык / С. И. Котков // Русская речь. -- 1980. -- № 5. -- С. 105--113.

9. Ламанский В. Говор южной части Томского округа Томской губернии /В. Ламанский // живая старина. -- 1895. -- Вып. 3--4 -- С. 416--418.

10. Никитин Н. И. Освоение Сибири в XVII в. / Н. И. Никитин. -- Москва: Просвещение, 1990. -- 141 с.

11. Палагина В. В. Реконструкция исходного состояния вторичного говора (на материале томского говора): диссертация … доктора филологических наук (отдельные разделы): 10.02.01 / В. В. Палагина // В. В. Палагина: годы и труды. -- Томск: [б. и.], 2007. -- С. 25--203.

12. Панин Л. Г. История церковнославянского языка и лингвистическая текстология / Л. Г. Панин. -- Новосибирск: Изд-во НИИ МИОО НГУ, 1995. -- 217 с.

13. Панин Л. Г. О словаре русской народно-диалектной речи в Сибири XVII-- XVII вв. / Л. Г. Панин // Актуальные проблемы русистики: материалы Международной научной конференции. -- Томск, -- 2006. -- Вып. 3: Языковые аспекты регионального существования человека. -- С. 132--144.

14. Ромодановская Е. К. Сибирь и литература. XVII век / Е. К. Ромодановская. -- Новосибирск: Наука, -- 2002. -- 391 с.

15. Русские говоры Среднего Приобья. -- Томск: Изд-во Том. гос. ун-та, -- 1984. -- Ч. 1. -- 202 с.

16. Селищев А. М. Диалектологический очерк Сибири / А. М. Селищев //А. М. Селищев. Избранные труды. -- Москва: Просвещение, 1968. -- С. 223--389.

17. Черных П. Я. Сибирские говоры / П. Я. Черных. -- Иркутск: Иркутское книжное издательство, 1953. -- 96 с.

18. Шелепова Л. И. Диалекты и этимология: источниковедческий аспект / Л. И. Шелепова. -- Барнаул: Издательство Алтайского университета, 1994. -- 160 с.

19. Шунков В. И. Очерки по истории колонизации Сибири в XVII -- начале XVIII вв. / В. И. Шунков -- Москва: Издательство АН СССР, 1946. -- 226 с.

20. Щитова О. Г. Неисконная лексика в русской разговорной речи Среднего Приобья XVII века / О. Г. Щитова. -- Томск: Издательство Томского государственного педагогического университета, 2008. -- 480 с.

Размещено на Allbest.ru