Особенности реализации словообразовательного поля одушевленности в русском языке начала XXI века

198 ISSN 1997-2911. № 9 (63) 2016. Ч. 2

Размещено на http://www.allbest.ru/

УДК 811.161.1

Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова

ОСОБЕННОСТИ РЕАЛИЗАЦИИ СЛОВООБРАЗОВАТЕЛЬНОГО ПОЛЯ ОДУШЕВЛЁННОСТИ В РУССКОМ ЯЗЫКЕ НАЧАЛА XXI ВЕКА

В исследованиях по лингвистике под полем обычно понимается «совокупность языковых (главным образом лексических) единиц, объединённых общностью содержания (иногда также общностью формальных показателей) и отражающих понятийное, предметное или функциональное сходство обозначаемых явлений» [19, с. 380]. Благодаря использованию методики помлевого моделирования языковых подсистем удаётся разграничить и описать центральные и периферийные сегменты каждой из этих подсистем [3, с. 17-18]. В последней трети ХХ века была показана эффективность применения теории языкового поля к явлениям словообразования [23].

Словообразовательное поле одушевлённости как часть функционально-семантического поля одушевлённости-неодушевлённости является одной из малоизученных подсистем русского словообразования (см. подробнее [18; 32; 33; 34]). Нужно отметить, что начало комплексного изучения русских дериватов с точки зрения их способности выражать значение одушевлённости было положено в 1952 году В. В. Виноградовым. В академической «Грамматике русского языка» (переизданной в 1960 г. [9, с. 210-235]) и в первом университетском курсе русской морфологии [27, с. 96-110] В. В. Виноградов выделил несколько групп суффиксов, образующих названия лиц и животных. Эти словообразовательные форманты были отграничены от средств образования имен с предметным и отвлечённым значением.

Однако методика полевого анализа словообразовательного материала В. В. Виноградовым не использовалась. В начале 50-х гг. её ещё не было, первый опыт подхода к русскому словообразованию с позиций языкового поля был предпринят лишь через 17 лет после указанных публикаций В. В. Виноградова. О. Г. Ревзина в своей книге «Структура словообразовательных полей в славянских языках» обосновала вхождение всех дериватов с личным и зоонимным значением (т.е. значением живого существа), выраженным деривационными суффиксами, в особое словообразовательное поле («поле деятеля», или поле одушевлённости) [23, с. 6].

Под словообразовательным полем О. Г. Ревзина понимала набор суффиксов, которые «сообщают производным именам одно и то же общее словообразовательное значение» [Там же, с. 10].

Принимая в целом подход О. Г. Ревзиной, мы тем не менее считаем, что, во-первых, словообразовательные поля могут быть не только суффиксальными (ср. дериваты неправильный, аморальный, ирреальный, антиколониальный и т.п., представляющие префиксальное поле со значением отрицания признака), а во-вторых, семантика словообразовательного поля может не сводиться к одному словообразовательному значению. Например, у одушевлённых дериватов учитель, умник и школьник словообразовательные значения разные (ср. их обычные формулировки: `лицо, характеризуемое по действию', `лицо, характеризуемое по признаку' и `лицо, характеризуемое по предмету' Как будет показано ниже, при характеристике дериватов с позиции словообразовательного поля во всех подобных дефинициях более правильно было бы говорить не о лице, а о живом существе. ), но выражаемая словообразовательным формантом сема `лицо' (шире - `живое существо') позволяет объединить все эти дериваты в одно поле.

Словообразовательное поле одушевлённости противопоставлено другим словообразовательным полям, аффиксальные показатели которых служат для выражения значения неодушевлённости, - полям с предметным и отвлечённым значениями [Там же, с. 6].

Вслед за О. Г. Ревзиной термин «словообразовательное поле» стал использоваться многими исследователями-дериватологами [1; 2; 5; 8; 11; 13; 16; 20; 22; 26, 30]. Исследования такой направленности дают ценную информацию, позволяющую судить о том, как то или иное словообразовательное поле (например, поле одушевлённости) реализуется в общей деривационной системе языка.

Эта система применительно к русскому языку была детально охарактеризована в словообразовательном разделе академической «Русской грамматики» (РГ 1980) [24]. Русская деривационная система включает сотни словообразовательных типов, многие из которых служат для выражения анализируемого нами значения одушевлённости. Однако типы с подобной семантикой не отграничены в РГ 1980 [Там же] от типов с предметным и отвлеченным значениями, и сама терминология полевого анализа в данном фундаментальном труде не используется. Поэтому информация, содержащаяся в РГ 1980 [Там же], может являться лишь исходным пунктом, источником материала для анализа словообразовательных полей, в частности поля одушевлённости.

Перейдём к рассмотрению установленной нами с учетом данных РГ 1980 [Там же] системы русских словообразовательных типов, которые служат для выражения деривационными средствами семантики одушевлённости.

В сфере отглагольной деривации можно обнаружить 27 словообразовательных типов образования одушевлённых существительных - с суффиксами Для удобства работы со списками суффиксов приводим здесь и далее суффиксы в алфавитном порядке (в РГ 1980 [24] порядок перечисления аффиксов иной). -аг(а) (бродяга), -ак(а) (служака), -аль (макаль), -ар (дояр), -арь (токарь), -ат(ый) (вожатый), -атай (глашатай), -аш (торгаш), -еj- (швея), -ён(а) (гулёна), -ир (командир), -ит(а) (волокита), -лец (жилец), -льщик (носильщик), -с(а) (плакса), -тух Г. О. Винокур, который впервые обратил внимание в статье «Заметки по русскому словообразованию» (1946) на особенности строения данного слова, охарактеризовал основу петух- как нечленимую и непроизводную [6, с. 426-427]. Е. А. Земская считала основы типа петух- членимыми, но непроизводными [15, с. 320]. В. В. Лопатин в РГ 1980 [24, § 254] рассматривает слово петух как производное, со словообразовательным суффиксальным формантом -ух. И. А. Ширшов предлагает наиболее убедительное решение относительно структуры слов данного словообразовательного типа. В основах дериватов типа пастух, петух, а также уст. и шутл. питух выделяется, по мнению И. А. Ширшова, глагольная производящая основа (соответственно пас-, пе-, пи-) и словообразовательный формант -тух, а не -ух [35, с. 619, 641, 657]. (пастух), -уг(а) (хапуга),

-уй (обалдуй), -ул(я) (воображуля), -х(а) (выпивоха), -ц(а) (пропойца), -ч(ий) (доезжачий), -ыг(а) (торопыга), -ык(а) (владыка), -ырь (пастырь), -j(a) (судья) [Там же, § 214-255]; существует также один тип с нулевым словообразовательным суффиксом: -ш(а) (заика) [Там же, § 453].

Подобные отглагольные существительные нередко характеризуются как называющие «лицо, производящее действие, названное мотивирующим словом» [Там же, § 214]. Данное определение словообразовательного значения перечисленных выше типов представляется нам неточным. Дело в том, что в РГ 1980 [24] отмечаются примеры и отглагольных зоонимов типа петух (< петь), летяга `животное из отряда грызунов, похожее на белку, у которого передние ноги соединены с задними широкой летательной перегородкой' [4] и т.п. Ср. также случаи недифференцированного обозначения лица и животного одним и тем же отглагольным дериватом типа доходяга `об измождённом, обессилeвшем человеке или животном' [Там же]. Таким образом, словообразовательное значение дериватов, входящих в анализируемое словообразовательное поле, связано не только с семой `лицо'. Лучше говорить о формирующей данное поле гиперсеме `живое существо', которая является обобщением сем `лицо' и `животное' [25, с. 59] и выражается словообразовательными формантами, характерными для данного поля.

По данным РГ 1980, в русском языке можно выделить также 24 словообразовательных типа отадъективных одушевлённых дериватов - с суффиксами -ага (бедняга), -ай (кисляй), -ан- (чужане, в формах ед. ч. -ан-ин: чужанин), -ан/-иян (грубиян), -атор (новатор), -аш(а) (милаша), -ей (богатей), -ён(а) (смирёна),

-енец (младенец), -ий (аграрий), -ил(а) (здоровила), -ист (специалист), -к(о) (Гнедко), -он(я) (тихоня), -ох(а) (нескладёха), -ош(а) (юноша), -уг(а) (хитрюга), -ук(а) (злюка), -ул(я) (капризуля), -ун (толстун), -ш(а) (левша), -щик (ядерщик), -ышк(а) (малышка) [24, § 286-314].

Как видно уже из приведённых примеров, среди отадъективных одушевлённых дериватов также встречаются не только личные имена типа специалист, но и зоонимы типа Гнедко, Серко, Воронко, а также дериваты типа злюка, обозначающие любое злое живое существо - как лицо, так и животное. Ср. примеры из Национального корпуса русского языка [21]: С таким злобным видом вылетала (эта собака - Р. Ш.) им навстречу, что редкая собака не подожмет хвоста и не пустится наутек, не дожидаясь, пока эта серая злюка сшибет c ног (В. Бианки. Лесные были и небылицы); В кухне под лестницей сидит гусыня-злюка (И. С. Шмелев. Лето Господне).

Следовательно, можно говорить о существовании более чем 50 словообразовательных типов образования отглагольных и отадъективных одушевлённых дериватов-существительных.

Но наиболее обширен и разнообразен круг отсубстантивных существительных, выражающих словообразовательными средствами значение `живое существо (лицо или животное)'. РГ 1980 [24] содержит информацию о 66 словообразовательных типах производных существительных - названий лиц и животных, образованных суффиксальным способом от существительных.

Это, прежде всего, 37 словообразовательных типов с мутационным, по М. Докулилу [36, s. 196-199], словообразовательным значением `носитель предметного признака', или, точнее, `живое существо (одушевлённый предмет1), характеризуемый по другому предмету2 (одушевлённому или неодушевлённому), названному производящей основой'. Словообразовательные типы, выражающие данное словообразовательное значение, характеризуются суффиксами: -аг(а) (стиляга), -ал (театрал), -ан (критикан), -ан-ин/-чан-ин (россиянин), -ант (музыкант), -ар (школяр), -арий (парламентарий), -ариус (сценариус), -ач (бородач), -аш (мордаш), -евт (терапевт), -ей/-ачей (грамотей), -ён(а) (сластёна), -ень (слизень), -ер (пенсионер), -ет (апологет), -ец (поселенец), -ик (историк), -иот (киприот), -ист (журналист), -ич (москвич), -ич/-ев-ич (царевич), -л(я) (пискля), -ман (лоцман), -мейстер (балетмейстер), -нич(ий) (лесничий), -ов(ой) (ламповой),

-смен (спортсмен), -тяй (лентяй Отсубстантивное образование этого деривата (лентяй < лень) признаётся также в словообразовательных словарях [28; 35]. Возможен и иной подход к трактовке отношений производности в данном словообразовательном гнезде: слово лентяй может соотноситься с глаголом лениться (лентяй - это тот, кто ленится [23, с. 22]; вряд ли можно так же просто и естественно охарактеризовать семантику слова лентяй с опорой на слово лень, которое само по себе, являясь отвлеченным существительным, должно рассматриваться как синтаксический дериват от глагола лениться). С учетом всего сказанного суффикс -тяй может принадлежать сферам как отсубстантивного (слюнтяй < слюни), так и отглагольного (лентяй < лениться) образования одушевлённых существительных. ), -ук(а) (гадюка), -ун (драчун), -ург (драматург), -урка (снегурка), -ух (конюх), -ш(а) (маникюрша), -щик (трамвайщик), а также с нулевым словообразовательным суффиксом: -ш(ий) (ризничий) [24, § 331-379, 466]. На наш взгляд, наличие отсубстантивных дериватов гадюка, слизень и т.п. следует рассматривать как еще один аргумент в пользу того, что одушевленные дериваты являются обозначениями не только лиц, но и животных.

Кроме того, к полю неодушевлённости можно отнести и несколько групп отсубстантивных типов образования существительных с модификационными, по М. Докулилу, значениями [36, s. 200]. Модификационные словообразовательные значения никогда не связаны с изменением денотата производного слова по сравнению с производящим, дериват информирует о незначительной модификации (по признаку женскости, невзрослости и т.п.) того же предмета, который назван и производящим словом. В этом состоит принципиальное отличие модификационных значений от охарактеризованного выше мутационного словообразовательного значения, выражаемого одушевлёнными существительными типа стиляга, театрал и т.п., а также от мутационных по своей природе словообразовательных значений рассмотренных нами типов отглагольных и отадъективных существительных.

Рассмотрим теперь особенности модификационных словообразовательных значений и их связь с анализируемым нами полем одушевлённости на примере словообразовательной категории женскости (фемининности). Эта категория объединяет 12 отсубстантивных словообразовательных типов с деривационным значением `модификация по признаку женскости названия живого существа, которое выражено производящей основой' (ср.: [24, § 380]). В данную словообразовательную категорию входят дериваты с суффиксами: -есс(а) (стюардесса), -ин(а) (синьорина), -ин(я) (богиня), -ис(а) (актриса), -их(а) (дворничиха), -иц(а) (царица), -к(а) (пассажирка), -ниц(а) (учительница), -ух(а) (оленуха), -ш(а) (библиотекарша), -j- (лгунья), а также с нулевым суффиксом: раба (< раб), дежурная (< дежурный), Иванова (< Иванов) и т.п. [Там же, § 381-392, 467].

Особого внимания заслуживает вопрос о том, как связана словообразовательная семантика женскости с системообразующей для рассматриваемого поля семантикой `живое существо'. Эта связь очевидна (живое существо непременно должно быть охарактеризовано по полу, в то время как ни один неодушевленный предмет, ни одно явление или отвлеченное понятие не могут иметь различий по биологическому полу [7, с. 36]). Но суффиксы с модификационной семантикой женскости в словах типа стюардесса, учительница и т.п. не выражают непосредственно значения `живое существо' (это значение выражено в словах указанного типа не их словообразовательными суффиксами, а мотивирующими компонентами их основ: стюард-, учитель-). Суффиксы женскости сопутствуют значению `живое существо', предсказывают и подтверждают его. Выполняемая суффиксами женскости функция не прямого, а косвенного указания на живое существо даёт основание включать словообразовательные типы с подобными суффиксами в структуру поля одушевлённости.

Такой же вывод можно сделать и еще об одной модификационной словообразовательной категории, которую составляют субстантивные дериваты со значением маскулинности, образованные от названий живых существ женского рода; при этом используются суффиксы -ёл (козёл < коза) [24, § 379] и -ец (стервец < стерва) [Там же, § 440]. Эта обычно не упоминаемая в работах по дериватологии категория, на наш взгляд, включает не отмеченный в РГ 1980 [24] словообразовательный тип с суффиксом -ун, образующим разговорносниженные слова, такие как балерун (< балерина) и некот. др. [31, с. 35, 477]. Следовательно, можно говорить о трёх типах, формирующих данную словообразовательную категорию.

В анализируемое нами поле входит также группа из трех словообразовательных типов, составляющих модификационную словообразовательную категорию со значением невзрослости. Семантика невзрослости характеризует также только живые существа. В качестве деривационных средств выражения этого значения используются суффиксы -онок (турчонок), во мн. ч. -ат(а) (турчата), а также -оныш (утёныш) и -чук (барчук) [24, § 394-396].

От этой словообразовательной категории нужно отличать еще одну вполне самостоятельную категорию, дериваты которой выражают сразу два модификационных значения - `женскость' и социальную `невзрослость' при помощи двух суффиксов: -евн(а) (царевна `дочь царя', причём незамужняя, т.е. не приобретшая, по мнению окружающих, полноценного социального статуса) и -ышн(я) (боярышня `незамужняя дочь боярина' [4]). Данная категория, как и рассмотренная выше категория маскулинности, не была, насколько нам известно, детально изучена в исследованиях по русскому словообразованию.

В качестве модификационных принято рассматривать и словообразовательные категории, обладающие не номинативными, а экспрессивными и функционально-стилистическими словообразовательными значениями. Одна из таких категорий объединяет 7 словообразовательных типов с суффиксами, которые обладают экспрессивными субъективно-оценочными значениями: -ан(я) (папаня), -аш(а) (мамаша), -ун(я) (дедуня), -ур(а) (Сашура), -ус(я) (бабуся), -ут(а) (Анюта), -уш(а) (братуша) [24, § 425-429]. Перечисленные уменьшительно-ласкательные суффиксы используются только при образовании одушевлённых существительных, поэтому явная принадлежность таких суффиксов полю одушевлённости не вызывает сомнений. Этого нельзя сказать о других экспрессивно-оценочных суффиксах, которые сочетаются как с одушевлёнными, так и неодушевлёнными производящими основами: -ик (ср. Шурик и садик - последний дериват не в диминутивном, а мелиоративном значении), -очк(а)/-ечк(а) (мамочка и книжечка), -ул(я) (мамуля и книжуля).

Подобные суффиксы не информируют ни об одушевлённости, ни о неодушевлённости деривата.

Еще одну словообразовательную категорию анализируемого нами поля составляют три словообразовательных типа с суффиксами стилистической модификации: -алей (дуралей), -ах(а) (деваха), -ох(а) (тетёха) [Там же, § 437-440]. Эти суффиксы употребляются только при образовании одушевлённых существительных, что должно учитываться при определении границ анализируемого нами словообразовательного поля.

Таким образом, есть основания говорить о существовании в различных сегментах поля одушевлённости шести модификационных словообразовательных категорий: со значениями женскости (фемининности), маскулинности, невзрослости, женскости и социальной «невзрослости», а также со значениями экспрессивно-оценочной и стилистической модификации. Эти модификационные категории реализуются в 31 словообразовательном типе.

Кроме трёх рассмотренных выше обширных деривационных сфер реализации семантики одушевлённости (отглагольные, отадъективные и отсубстантивные словообразовательные типы существительных), отмечаются и единичные одушевлённые существительные, мотивированные другими частями речи. Так, от наречий сообща и почему образуются дериваты анализируемого нами поля - соответственно сообщник (с суффиксальным морфом -ник) и почемучка (с суффиксальным морфом -чк(а)) [Там же, § 445]. От предлога перед образуется при помощи суффикса -ок дериват предок [Там же].

Итак, система (поле) дериватов, словообразовательное значение которых непосредственно включает гиперсему `живое существо' как обобщение сем `лицо' и `животное' [25, с. 59] или же указывает на эту гиперсему опосредованно (косвенно: см выше о модификационных категориях), содержит, с учётом всего сказанного выше, более 120 словообразовательных типов.

Однако ситуация осложняется тем, что часто в рамках одного и того же словообразовательного типа, устанавливаемого в РГ 1980 [24], представлены дериваты, фактически относящиеся к разным словообразовательным полям. Ср., например: смотритель (поле «деятеля», в терминологии О. Г. Ревзиной, т.е. поле одушевлённости) и рыхлитель (по О. Г. Ревзиной, поле «вещи» - часть более широкого поля неодушевлённости). Нужно сказать, что в современном русском языке, на основании данных РГ 1980 [Там же], можно выделить 86 подобных субстантивных словообразовательных типов, служащих для выражения значения как одушевлённости, так и неодушевлённости. Это типы отглагольной деривации, ср., например, производные слова с суффиксом -ак: вожак и лежак (подробнее о таких типах см.: [Там же, § 211-254, 450]), а также типы отадъективных существительных, например с суффиксом -иш: несмышленыш, мякиш [Там же, § 285-314, 458-462] и типы образования отсубстантивных существительных, ср. помощник и салатник [Там же, § 329-440, 465]. Вопрос об отношении словообразовательных типов, способных выражать как одушевлённость, так и неодушевлённость, к словообразовательным полям одушевлённости и неодушевлённости достаточно сложен и допускает различные решения (см. [32]), вплоть до разбиения таких типов на подтипы или даже самостоятельные типы. Так, выделенный в РГ 1980 [24, § 254] словообразовательный тип отглагольных существительных с суффиксом -аj- (ср.: вихляй `тот, что вихляется' и урожай) Т. Ф. Ефремова фактически рассматривает как два разных типа с омонимичными суффиксами: -аj1- (с алломорфами -ердяj-, -таj-, -тяj-) для одушевлённых существительных типа вихляй и -aj2- для неодушевлённых существительных типа случай, урожай [12, с. 36-37].

В нашем исследовании словообразовательные типы, включающие и одушевлённые, и неодушевлённые дериваты, рассматриваются как подтипы одного словообразовательного типа, находящегося на пересечении двух словообразовательных полей, при этом слова типа вихляй относятся к полю одушевлённости, а слова типа урожай - к полю неодушевлённости.

В рамках анализируемого словообразовательного поля, как и в любом языковом поле, можно выделить центр и периферию. Как определить, исходя из принципов помлевого лингвистического анализа, какие из рассмотренных выше типов принадлежат центральному сегменту словообразовательного поля одушевленности, а какие относятся к периферии поля?

Мы считаем, что при установлении места словообразовательного типа в структуре поля необходимо учитывать: 1) особенности семантики словообразовательного типа, 2) регулярность типа и 3) его продуктивность.

Как было показано в первой части статьи, субстантивные словообразовательные типы, входящие в поле одушевлённости, имеют как мутационные, так и модификационные значения. Все представленные выше типы с мутационными словообразовательными значениями (`живое существо, характеризуемое по действию' (учитель), `живое существо, характеризуемое по признаку' (умник), `живое существо, характеризуемое по предмету' (школьник) и т.п.), как непосредственно выражающие системообразующую сему `живое существо', могут претендовать на место в центральном сегменте словообразовательного поля (при соблюдении других условий см. ниже).

Напротив, все словообразовательные типы с модификационными значениями, лишь опосредованно указывающими на признак одушевлённости, относятся к периферии поля.

При этом модификационные типы, которые указывают на живое существо благодаря своему значению

(`женскость', `невзрослость'), находятся ближе к центру (на «ближней периферии»), чем принадлежащие «дальней периферии» поля словообразовательные типы, имеющие экспрессивно-оценочные и функциональностилистические модификационные значения. Дело в том, что такие словообразовательные значения не связаны непосредственно с одушевлённостью (ср.: книжечка, велик, комп и т.п.). Значит, указанные в первой части нашей статьи словообразовательные типы с экспрессивно-оценочной и функционально-стилистической семантикой связаны с полем одушевлённости не семантически, а лишь функционально: благодаря тому, что именно их словообразовательные форманты образуют только одушевлённые дериваты.

Исключительно важны для характеристики словообразовательного типа признаки регулярности и продуктивности [6; 12; 17, с. 386-388; 24]. С учётом этих признаков можно корректно решать вопрос о реальном месте деривата в словообразовательном поле.

Степень регулярности словообразовательного типа связана с его количественными характеристиками, с числом дериватов, образованных при помощи данного словообразовательного форманта. Сравним два словообразовательных типа - с суффиксами -льщик и -евт.

Суффикс -льщик обычно рассматривается как регулярный словообразовательный формант, используемый при образовании отглагольных существительных [12, с. 255]. Высокая степень регулярности словообразовательного типа с суффиксом -льщик подтверждается словарными данными: в Грамматическом словаре русского языка [14] мы находим более 250 дериватов типа бороновальщик, гадальщик, нагребальщик, обвальщик, обшивальщик, промывальщик, ссучивальщик, страховальщик, холодильщик и т.п.

Что касается суффикса -евт, то в Грамматическом словаре русского языка [Там же] содержится лишь 6 слов, оканчивающихся на -евт: терапевт, иглотерапевт, психотерапевт, сексотерапевт, физиотерапевт, фармацевт; еще одно, седьмое, слово (гидротерапевт) находим в Словообразовательном словаре русского языка [28]. Нерегулярный, по Толковому словарю словообразовательных единиц русского языка [12, с. 118], словообразовательный суффикс -евт образует отсубстантивные имена от производящих терапия (а также от сложений иглотерапия, психротерапия, физиотерапия и т.п.) и фармация [28, т. 2, с. 220-221, 304]. Но не во всех указанных словах суффикс -евт выполняет функцию словообразовательного форманта. Потенциальное производящее для деривата сексотерапевт (сексотерапия) в словаре РГ 1980 [24] отсутствует, нет этих слов ни в (БТС) [4], ни в других толковых словарях русского литературного языка. Как это ни странно, сексотерапия отсутствует и в Грамматическом словаре русского языка [14], где мы находим 38 сложных слов с опорным компонентом -терапия, включая такие, как шокотерапия, диетотерапия, мототерапия, фототерапия. Поэтому аффиксальный способ образования деривата сексотерапевт словарно не подтверждается. Перед нами, вероятнее всего, не суффиксальный дериват, а чистое сложение (секс + терапия) с вставкой интерфикса -о-. В любом случае данный суффиксальный тип образования одушевлённых дериватов отличается низкой степенью регулярности.

На первый взгляд, из сравнения словообразовательных типов с суффиксами -льник- и -евт- должен следовать вывод: если в центральном сегменте словообразовательного поля выделять самую центральную часть (ядро) и такие части центрального сегмента, которые располагаются на границе с периферией поля, то высокорегулярный тип с суффиксом -льник, насчитывающий сотни дериватов, должен занять место в ядерной части центрального сегмента поля, а нерегулярный (точнее, отличающийся низкой степенью регулярности Как нам кажется, вряд ли можно назвать нерегулярным словообразовательный тип, насчитывающий несколько, например шесть, дериватов. Нерегулярными в строгом смысле слова, на наш взгляд, являются типы, включающие один дериват; ср. тип отадвербиальных имен, представленный только словом почемучка. ) тип с суффиксом -евт - в самой окраинной части центрального сегмента.

Однако окончательное решение по этому вопросу можно принять, сравнив эти типы ещё по одному признаку - признаку продуктивности, т.е. способности типа к пополнению новыми дериватами.

Вопрос о том, какие из словообразовательных типов, входящих в поле одушевлённости, являются в настоящее время продуктивными, а какие утратили способность к образованию новых дериватов, является одним из наименее изученных. Сведения о продуктивности суффиксов, выражающих значение одушевлённости, есть в целом ряде публикаций [12; 24]. Однако эти сведения отражают состояние деривационной системы русского языка не на современном этапе, а в последние два-три десятилетия прошлого века.

Между тем анализируемое в данной статье словообразовательное поле одушевлённости развивается, оно широко представлено в русском языке начала XXI века. Ср. многочисленные примеры из «Толкового словаря русского языка начала XXI века. Актуальная лексика» под ред. Г. Н. Скляревской [29]: биоритмолог (< биоритмология), блоггер (< блог), декларант `лицо, предъявляющее декларацию' Здесь и ниже толкование актуальных слов XXI века осуществляется с опорой на ТС XXI [29]. (< декларация), мемориалец (< «Мемориал») и т.п. словообразовательный имя существительное

Актуальная лексика XXI века, по определению Г. Н. Скляревской, - это «та часть лексического состава современного русского языка, в которой нашли отражение наиболее существенные и очевидные языковые процессы последних годов ХХ - начала XXI в., оказавшие влияние на становление русского языка и на языковое сознание его носителей» [Там же, с. 6].

Актуальная лексика включает, прежде всего, неологизмы XXI века типа вейкбордист, интернетчик и т.п. Условимся считать неологизмами XXI века все слова, которые не вошли в самые полные толковые словари, подготовленные к печати и изданные в самом конце прошлого века (в частности в (БТС) [4], включающий около 130 000 слов).

Но, кроме неологизмов, актуальная лексика включает также пласт вполне «традиционной» лексики. Этот лексический пласт актуальной лексики XXI века включает наиболее значимые в данный момент для общественной, политической, экономической и культурной жизни социума слова, которые активно употреблялись в течение многих десятилетий, однако до сих остались для общества весьма актуальными (вкладчик, кредитор, коммунист, либерал, потребитель, спекулянт, эколог и пр.). Многие из подобных «традиционных» слов претерпели в конце ХХ - начале XXI века реактуализацию, вернулись из пассивного запаса в активный речевой оборот. Таковы, например, заметно активизировавшиеся в последние время слова религиозного дискурса: алтарник, мирянин, пастырь, святитель и т.п.

Изучение особенностей реализации словообразовательного поля одушевлённости в актуальной лексике начала XXI века позволяет уточнить выводы о структуре поля, о его центральном сегменте и о периферии. Поэтому ТС XXI [29] является очень важным источником языкового материала для нашего исследования.

Методом сплошной выборки из ТС XXI [Там же] были извлечены все одушевлённые слова, а также одушевлённые лексико-семантические варианты (ЛСВ) многозначных слов типа агент1 Слово агент_1, в отличие от своего омонима агент₂ `вещество, вызывающее сильную аллергическую реакцию', имеет два актуальных значения: 1. Официальный представитель учреждения, организации, выполняющий служебные получения, и 2. Организация, учреждение, представляющие интересы других учреждений или частных лиц. В нашу картотеку вошёл лишь первый ЛСВ слова агент₁ (агент_1.1). . В результате материал для исследования составил 1301 актуальную для современного русского языкового сознания лексическую единицу (слов и ЛСВ многозначных слов), которые имеют значение неодушевлённости.

Словообразовательный анализ этой лексико-семантической подсистемы показал, что её основу составляют производные лексические единицы. Лишь 150 актуальных лексических единиц (т.е. 11,53% от состава анализируемой базы данных) являются непроизводными: агент1.1, атаман, брокер, инсайд2 `в хоккее, футболе - полусредний нападающий', лама, омбудсмен, папарацци, спикер и др. Остальные лексические единицы (88,47% от состава собранной нами картотеки) являются производными, и для многих из них (прежде всего, суффиксальных, но не только) словообразовательный формант является непосредственным или опосредованным знаком неодушевлённости (валеолог `специалист в области медицины, изучающей не болезни, а проблемы сохранения здоровья', подписант, хиппарь, экстремал и мн. др.).

Невозможно в рамках журнальной статьи представить все результаты проведённого нами исследования. Мы расскажем лишь об основных из них, о выводах, позволяющих решать вопрос о принципах установления структуры словообразовательного поля одушевлённости и изучения динамики его развития в современных условиях.

Материал, предоставляемый словарём актуальной лексики XXI века, очень полезно сопоставить с той информацией, которая содержится в РГ 1980 и других публикациях, содержащих описание языкового материала последней трети ХХ века.

Это сопоставление позволяет, например, понять, изменилась ли за прошедшие десятилетия продуктивность рассмотренных нами ранее словообразовательных типов - высокорегулярного типа с суффиксом льщик и обладающего незначительной регулярностью типа с суффиксом -евт.

Словообразовательный тип с суффиксом -льщик был в прошлом веке, по наблюдениям авторов словообразовательного раздела РГ 1980, «продуктивен в профессиональной терминологии и в разговорной речи: нагнетальщик, разделывальщик (спец.); окказ.: слушал, вглядываясь в говорильщиков спокойными глазами (Герман); развлекальщик, доставальщик (устн. речь)» [24, § 214]. О продуктивности данного типа в прошлом веке пишет и Т. Ф. Ефремова [12, с. 255]. Но в рамках актуальной лексики XXI века (см. [29]), как это ни удивительно, мы не найдём ни одного одушевлённого существительного с морфом -льщик. Рабочие профессии, обозначаемые существительными типа нагнетальщик, разделывальщик, утратили свою значимость для социума в сравнении с «модными» профессиями, обозначаемыми словами типа менеджер, компьютерщик, модератор `администратор телеконференции, форума, чата, следящий за соответствием публикуемых сообщений тематике и соблюдением правил' и т.п.

Правда, в ТС XXI [Там же] есть одно слово с морфом -ельщик: плательщик (< платить), ср. также в РГ 1980 [24, § 214]: молельщик (молиться). Если даже признать, что -ельщик является алломорфом суффиксальной морфемы -щик (оснований для этого мало, морф -льщик, в отличие от -щик, признаётся нерегулярным [12, с. 123]), то всё равно наличие деривата плательщик не может являться аргументом в пользу продуктивности типа. Плательщик - не неологизм XXI века, слово обнаруживается уже в словаре XIX века [10, т. 3, с. 122].

Следовательно, можно предположить если не полную утрату данным типом своей продуктивности, то, по крайней мере, сведемние продуктивности типа к окказиональной лексике (дериваты типа говорильщик могут появляться, очевидно, и в наше время, но они как авторские неологизмы не входят в число актуальной для социума лексики). Не утратив своей регулярности, тип перестаёт быть таким же продуктивным, каким он был несколько десятилетий тому назад.

Неожиданным оказывается и поведение в XXI веке словообразовательного типа с суффиксом -евт. Как сказано в академической грамматике 1980, данный тип в прошлом веке был непродуктивным [24, § 379]. Этот вывод устарел, так как в числе актуальной лексики XXI века мы находим два новых деривата: ароматерапевт `специалист в области ароматерапии' (< ароматерапия `метод лечения, основный на использовании полезных свойств ароматов') и биоэнерготерапевт (< биоэнерготерапия `лечение заболеваний с помощью биоэнергии, биоэнергетического воздействия экстрасенса').

Таким образом, высказанное ранее предположение о том, что регулярный словообразовательный тип с суффиксом -льщик непременно должен занять место в ядерной части центрального сегмента поля одушевленности, может быть оспорен новыми данными об утрате типом былой продуктивности. Требует дополнительного осмысления и предположение о том, что нерегулярный, согласно РГ 1980 [24], тип с суффик- сом -евт должен быть отнесен к границам центрального сегмента поля. Отмечаемая в ТС XXI [29] продуктивность этого типа укрепляет его позиции в структуре поля.

Таким образом, место словообразовательного типа в структуре поля зависит не только от характера словообразовательного значения типа и его регулярности, но в немалой степени и от его продуктивности.

В специальной литературе уже были представлены и охарактеризованы все возможные комбинации признаков регулярности и продуктивности словообразовательного типа [17, с. 387-388]. Тип может быть:

1) регулярным и продуктивным (таков тип отадъективных существительных с суффиксом -ость: злость, серость);

2) регулярным, но непродуктивным (таков тип отадъективных существительных с суффиксом -от(а));

3) нерегулярным, но продуктивным (речь идёт не о нерегулярных типах в строгом понимании, когда тип представлен только одним дериватом, а о типах с низкой степенью регулярности, которые по традиции называются нерегулярными, ср. рассмотренный выше тип отсубстантивных существительных с суффиксом -евт: фармацевт, терапевт и т.п.);

4) нерегулярным (в том числе с низкой степень регулярности) и непродуктивным (таковы словообразовательные типы, включающие дериваты попадья - 1 дериват, пастух, петух, уст. и разг. питух - 3 деривата и т.п.).

Эти комбинации признаков словообразовательных типов определяют их место в словообразовательном поле. Естественно предположить, что регулярные и продуктивные типы с мутационным словообразовательным признаком `живое существо, характеризуемое по действию/признаку/ предмету' составляют ядро центрального сегмента поля одушевлённости. Регулярные, но непродуктивные типы образуют приядерную зону этого сегмента поля, далее располагаются обладающие низкой степенью регулярности, но тем не менее продуктивные типы. Наконец, окраинную, граничащую с периферией поля, часть центрального сектора поля составляют нерегулярные и непродуктивные типы.

В ТС XXI [29] нами были обнаружены 83 суффиксальных типа образования одушевлённых существительных, при этом 60 типов имеют мутационную словообразовательную семантику, а 23 типа - модификационную.

Мутационная семантика прямого обозначения живого существа реализуется в нескольких регулярных словообразовательных типах. Так, с помощью суффикса -ер образуется 44 актуальных для XXI века отсубстантивных деривата: андеррайтер `высококвалифицированный специалист в сфере покупки ценных бумаг' (< андеррайтинг), инсайдер `лицо, имеющее по своему служебному положению доступ к конфиденциальной информации' (< инсайд), мерчандайзер `специалист по стимулированию торговой деятельности' (< мерчандайзинг) и т.п. 36 отсубстантивных дериватов образовано с помощью суффикса -ник: киберпреступник (< киберпреступление), суицидник (< суицид) и пр. Как показывают приведённые примеры неологизмов, эти типы продуктивны, как и целый ряд других; все они входят в ядерную часть центрального сегмента анализируемого словообразовательного поля.

Но особое место среди словообразовательных типов, принадлежащих ядру данного поля, занимает тип отсубстантивных существительных с суффиксом -ист (115 дериватов: антиглобалист, аутентист `музыкант, исполняющий старинную музыку в аутентичной манере', кайтсёрфингист `спортсмен, катающийся на кайте - воздушном змее в виде паруса', мачист `мужчина, придерживающийся культа мужественности' и мн. др.). Тип не только очень регулярен (следующий по рангу употребительности в актуальной лексике тип с суффиксом -ер, который был охарактеризован выше, образует почти в три раза меньше дериватов), но и высокопродуктивен. Он содержит множество неологизмов XXI века; выше была приведена лишь незначительная часть дериватов, подтверждающих продуктивность этого типа.

Нужно сказать, что суффикс -ист до сих пор считался способным образовывать преимущественно отсубстантивные и лишь иногда отадъективные дериваты типа ручнист `лицо, занимающееся ручной продажей' [16, с. 104]. Но в БТС [4] и ТС XXI [29] зафиксирован дериват приколист `человек, который любит прикалываться', т.е. разыгрывать окружающих. В языке XXI века этот продуктивный суффикс продолжает внедряться в сферу отглагольного словообразования. В ТС XXI [Там же] нами был обнаружен дериват бомбист - омоним не актуального для наших дней (отсутствует в БТС [4]) отсубстантивного архаизма бомбист `террорист, использующий бомбу'. Бомбист XXI века (однокоренной синоним - бомбила) - это человек не с бомбой в руке, а на личном автомобиле (`водитель-частник, который «бомбит», т.е. занимается несанкционированным извозом').

Следовательно, буквально на наших глазах нерегулярный тип отглагольных одушевлённых существительных с суффиксом -ист стал продуктивным и поэтому чуть более регулярным, чем прежде. Конечно, его место пока не в ядерной части центрального сегмента словообразовательного поля, он дальше от ядра поля, чем рассмотренный ранее тип с достаточно регулярным, но не подтвердившим своей актуальной продуктивности суффиксом -щик. Время покажет, станет ли тип отглагольных имён с суффиксом -ист понастоящему регулярным и высокопродуктивным, продвинется ли он ближе к ядру поля, оторвётся ли он от находящихся в следующей по удалённости от ядра зоне центрального сегмента поля, включающего нерегулярные и непродуктивные словообразовательные типы (ср. дериваты попадья, королева и т.п. [6, с. 426-427]), которые граничат с периферией поля и нехарактерны для актуальной лексики XXI века.

Что касается периферии словообразовательного поля одушевлённости, то она формируется словообразовательными типами с модификационной семантикой, которые, как было сказано выше, по характеру своего словообразовательного значения (не прямое, а опосредованное указание на сему `живое существо') не могут войти в центральный сегмент поля.

Словообразовательные типы такого рода представлены четырьмя словообразовательными категориями из шести установленных нами выше Категории маскулинности, а также женскости в сочетании с социальной «невзрослостью» в ТС XXI [29] не представлены. :

1) с номинативным значением женскости; чаще всего используются регулярные и продуктивные суффиксы -к(а) - кёрлингистка, толкиенистка и т.п. (37 дериватов), а также регулярный, но непродуктивный суффикс -ниц(а) - артарница, яблочница и др. (28 дериватов); первый из указанных типов ближе к центральной части словообразовательного поля одушевлённости, чем второй;

2) с номинативным значением невзрослости - обнаружен только один дериват с суффиксом -онок: бомжонок;

3) с экспрессивно-оценочным значением: блатняга (от субстантивата блатной4 `представитель преступного мира'), ламом (от ламмер `неопытный пользователь, считающий себя сведущим в компьютерах'), блатарь и т.п.;

4) со значением функционально-стилистической модификации: хиппи (стилистически нейтральное слово) > хиппарь (жаргонизм). Нужно сказать, что изменение функционально-стилевой характеристики деривата по сравнению с производящим часто сопровождает экспрессивно-оценочную деривацию. Например, словообразовательный формант деривата коммуняка выражает не только экспрессивную оценку лица говорящим, но и отнесенность деривата к разговорной речи (в отличие от стилистически не маркированного производящего коммунист).

Есть основания считать, что первые две словообразовательные категории из рассмотренных только что, семантически связанные со значением `живое существо', находятся ближе к центральному сегменту анализируемого словообразовательного поля, чем две последние категории, связанные с полем лишь функционально, а именно благодаря способности некоторых аффиксов образовывать только одушевлённые дериваты (хотя синонимичные им аффиксы могут быть использованы при образовании и неодушевлённых существительных).

Таким образом, анализ словообразовательной семантики одушевлённых существительных и изучение того, как соотносятся признаки регулярности и продуктивности соответствующих словообразовательных типов, позволяют структурировать словообразовательное поле одушевлённости в современном русском языке, делать выводы о строении центра и периферии этого поля.

Список литературы

1. Абросимова Л. С. Словообразовательное поле глаголов, производящей базой которых являются существительные в современном английском языке: дисс. … к. филол. н. Ростов-на-Дону, 1994. 190 с.

2. Араева Л. А. Словообразовательный тип. М.: Либроком, 2009. 272 с.

3. Бондарко А. В. Основы функциональной грамматики. Языковая интерпретация идеи времени. СПб.: Изд-во С.-Петерб. н-та, 1999. 258 с.

4. Большой толковый словарь русского языка (БТС) / гл. ред. С. А. Кузнецов. СПб.: Норинт, 2000. 1536 с.

5. Винокур Г. О. Заметки по русскому словообразованию // Винокур Г. О. Избранные работы по русскому языку. М.: Учпедгиз, 1959. С. 419-442.

6. Володин А. П. О функционально-семантическом поле одушевлённости/неодушевлённости // Исследования по языкознанию: сб. статей к 70-летию А. В. Бондарко. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2001. С. 36-43.

7. Грамматика русского языка / под редакцией В. В. Виноградова, Е. С. Истриной, С. Г. Бархударова. М.: Изд-во Акад. наук СССР, 1960. Т. I. 719 с.

8. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4-х т. М.: Русский язык, 1981-1982. Т. 3. 576 с.

9. Дьячкова Е. С. Формирование словообразовательного поля полусуффиксов в современном английском языке // Известия Российского государственного педагогического университета им. А. И. Герцена. 2008. Вып. 61. C. 110-115.

10. Ефремова Т. Ф. Толковый словарь словообразовательных единиц русского языка. М.: Русский язык, 1996. 638 с.

11. Загоруйко А. Я. Словообразовательное поле глаголов в современном английском языке // Актуальные проблемы лексических и синтаксических микросистем. Ростов-на-Дону: Изд-во РГПУ, 2000. С. 8-24.

12. Зализняк А. А. Грамматический словарь русского языка: словоизменение. Изд-е 4-е, испр. и доп. М.: Русские словари, 2003. 800 с.

13. Земская Е. А. Словообразование // Современный русский язык / под ред. В. А. Белошапковой. Изд-е 3-е, испр. и доп. М.: Азбуковник, 2002. С. 286-441.

14. Земская Е. А. Словообразование как деятельность. Изд-е 3-е. М.: ЛКИ, 2007. 224 с.

15. Клобуков Е. В. Словообразование // Современный русский литературный язык / под ред. П. А. Леканта. М.: АСТ-ПРЕСС КНИГА, 2013. С. 343-401.

16. Клобуков Е. В., Шакар Р. Взаимодействие морфологических, лексических и словообразовательных средств выражения одушевлённости-неодушевлённости // Вестник Московского государственного областного университета. Серия «Русская филология». 2016. № 3. С. 15-27.

17. Лингвистический энциклопедический словарь / гл. ред. В. Н. Ярцева. М.: Советская энциклопедия, 1990. 685 с.

18. Погребная И. Ф. Словообразовательное поле прилагательных в современном английском языке: дисс. ... к. филол. н. Ростов-на-Дону, 1998. 187 с.

19. Ревзина О. Г. Структура словообразовательных полей в славянских языках. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1969. 154 с.

20. Русская грамматика (РГ 1980) / гл. ред. Н. Ю. Шведова. М.: Ин-т рус. яз. РАН, 2005. Т. I. 784 с.

21. Русский семантический словарь. Толковый словарь, систематизированный по классам слов и значений / под общ. ред. Н. Ю. Шведовой. М.: Азбуковник, 1998. Т. I. 807 с.

22. Саркисьянц В. Р. Структурно-семантическая и этимологическая характеристика словообразовательного поля глаголов в современном английском языке: дисс. ... к. филол. н. Ростов-на-Дону, 2003. 167 с.

23. Современный русский язык: морфология / под ред. В. В. Виноградова. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1952. 519 с.

24. Тихонов А. Н. Словообразовательный словарь русского языка: в 2-х томах. Изд-е 3-е, испр. и доп. М.: Астрель; АСТ, 2003. Т. 1. 860 с.; Т. 2. 941 с. 29. Толковый словарь русского языка начала XXI века. Актуальная лексика (ТС XXI) / под ред. Г. Н. Скляревской. М.: Эксмо, 2007. 1136 с.

25. Функционально-семантические и словообразовательные поля в лингвистике / под ред. Ю. Н. Власовой и Ю. В. Дашко. Ростов-на-Дону: Изд-во Рост. гос. пед. ун-та, 1998. 360 с.

26. Химик В. В. Большой словарь русской разговорной экспрессивной речи. СПб.: Норинт, 2004. 768 с.

27. Шакар Р. К изучению словообразовательных средств выражения семантической категории одушевлённостинеодушевлённости в современном русском языке // Вестник Московского университета. Серия 9. Филология. 2015. № 5. С. 47-58.

28. Шакар Р. Особенности выражения семантики одушевлённости-неодушевлённости словообразовательными средствами русского языка // ЛОМОНОСОВ-2016: материалы Международного молодежного научного форума / отв. ред. И. А. Алешковский, А. В. Андриянов, Е. А. Антипов. М.: МАКС Пресс, 2016. 1 электрон. опт. диск (DVD-ROM).

29. Шакар Р. Функционально-семантическое поле одушевлённости-неодушевлённости в современном русском языке // Слово. Грамматика. Речь: материалы VI Международной научно-практической конференции «Текст: проблемы и перспективы. Аспекты изучения в целях преподавания русского языка как иностранного» (Москва, филологический факультет МГУ имени М. В. Ломоносова, 26-28 ноября 2015 г.). М.: МАКС Пресс, 2015. Выпуск XVI. С. 682-685.

30. Ширшов И. А. Толковый словообразовательный словарь русского языка. М.: АСТ; Астрель; Русские словари; Ермак, 2004. 1022 с.

31. Dokulil M. Tvoшenн slov v иeљtinм. Praha, 1962. Т. 1. 219 s.

Аннотация

Данная статья отражает результаты изучения системы словообразовательных типов имён существительных, которые благодаря своей словообразовательной структуре участвуют в выражении значения `живое существо', т.е. составляют словообразовательное поле одушевлённости. Выводы о продуктивности словообразовательных типов делаются на основании данных «Толкового словаря русского языка начала XXI века. Актуальная лексика». В статье предлагается методика установления центра и периферии анализируемого словообразовательного поля.

Ключевые слова и фразы: языковое поле; структура словообразовательного поля одушевлённости; актуальная лексика XXI века; степень регулярности словообразовательного типа; продуктивные словообразовательные типы.

The article presents the results of studying the system of word-formative types of nouns which due to their word-formative structure participate in the manifestation of the meaning “living being”, i.e. constitute the word-formative field of animateness. The conclusions on the word-formative type's productivity are made on the basis of the data of the “Explanatory dictionary of the Russian language of the beginning of the XXI century. Actual lexicon”. The paper proposes the methodology to identify the center and periphery of the word-formative field under analysis. Key words and phrases: linguistic field; structure of the word-formative field of animateness; relevant vocabulary of the XXI century; word-formative type's

Размещено на Allbest.ru