Особенности развития средневекового текста: от формулы-образца к оригинальному авторскому стилю

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

182 Издательство «Грамота» www.gramota.net

Казанский федеральный университет

Кафедра истории русского языка

Особенности развития средневекового текста: от формулы-образца к оригинальному авторскому стилю

Мария Леонидовна Смирнова

Материалом для исследования послужили четыре текста проповедей, считающиеся безусловно принадлежащими Серапиону Владимирскому (XIII век) и содержащиеся в древнерусском сборнике «Златая цепь» («Троицкий список» (XIV век)), которые можно безусловно полагать «собственно русскими» - созданными на русской почве. Тексты проповедей обозначаются цифрами согласно нумерации Е.В. Петухова, предложенной в его исследовании [6] как отражение порядка их расположения в «Златой цепи» и представляющейся нам в достаточной степени соответствующей реальной хронологии создания текстов.

Использованные тексты из сборника «Златая цепь» Е.В. Петухова - это: 1) «Пооуче(н)е правыя вЬры Дшеполезно», рассматриваемое нами как переводное произведение с греческого образца; 2) «Пооуче(н)е стго Василья о житьи семь суетнемь» - по мнению Филарета, это поучение русское; 3) «Сло(в) стго оца Василья пооучение ко всЬм вЬрнымъ» - оно также полагается нами как русское произведение, но в большой степени подверженное влиянию переводных текстов.

Все привлекаемые нами тексты из Изборника 1076 года, по мнению учёных, славянского происхождения (во всяком случае, большинство из них), тогда как предшествующий ему Изборник Святослава 1073 года - почти буквальный перевод одного греческого сборника IX века.

Целью данной работы мы полагаем определение особенностей текста Серапиона (и нескольких других текстов из «Златой цепи») как принадлежащих определённому периоду развития русского литературного языка, а именно этапу перехода от текстового блока и формулы как фиксированных форм существования лексемы к авторскому тексту, где употребление лексемы приобретает условно «свободный» от ближайшего текстового окружения характер.

Поставленная цель определила частные задачи данной статьи:

определение специфики средств выражения стиля «плетение словес»;

поиск вышеупомянутых средств в рассматриваемых текстах;

сопоставление текстов по принципу наличия/отсутствия интересующих нас признаков;

формулировка общетеоретических выводов на основе данных анализа.

Первые славянские переводы значительно зависели от греческих оригиналов и были в основном пословными. Очевидным минусом такого принципа было то, что не бралась во внимание специфика самого того или иного славянского языка. Был важен смысл, а не форма, которая могла варьироваться. Отсюда обилие калек, невыразительность повествования.

Постепенно текст приобретал оригинальное, славяноязычное наполнение, но нормирующим фактором в таких условиях оставалась введенная извне форма, развивавшая свои образцы в литературном тексте. Тексты обладали своей системой и иерархией представления, в том числе ритмов, разрушив которые, нельзя было не править весь текст. Строгая соразмерность слов и гармония форм создавали рамку синтагм.

Таким образом, возникала норма-образец. То есть можно сказать, что тексты не создавались заново, а репродуцировались, возникали текстовые вариации, что дало возможность Д.С. Лихачёву говорить об «эпохе молчания» в древнерусской литературной традиции [3].

Впоследствии образцы-тексты внедрялись в сознание и формировали семантику новой культуры (Д.С. Лихачёв выдвинул в связи с этим «теорию открытого текста») [4].

Традиционный, характерный для средневековой литературы метафорически-символический стиль в значительной степени сдерживал развитие художественного творчества. Замедленность общественного развития в Средние века и наличие религиозного мировоззрения, связывавшего сознание твердо установленными нормами, надолго закрепили определенные представления, а в искусстве - приемы их художественного воплощения. Особо выразительные средства художественного языка, наилучшим образом передававшие черты общего идеального, своей повторяемостью и постоянной их словесной формой и создают в средневековой литературе впечатление литературной «формулы» (термин активно используется в работах В.В. Колесова [1], Д.Р. Копосова [2] и других учёных).

Необходимость соблюдать существующие правила и положения сковывает инициативу писателя, а он интуитивно ищет новые способы выражения, изобретает новые приемы воплощения творческой идеи.

Развитие - творческий процесс, обратной стороной которого являются разрушение исходных формул и, как следствие, расширение текстовых потенций слова.

Однако выйти за рамки установившихся традиционных формул в рассматриваемый нами период автор еще не может. Пока он способен лишь к составлению оригинальных словосочетаний, избирательному, «изощренному» применению узаконенных предыдущей традицией средств.

Попытку авторского текста «вырваться из оков» традиционных формул принято датировать рубежом XIV-XV веков. Особую роль в истории развития русского языка отдают Епифанию Премудрому. Риторическая основа его произведений, а именно топосы и тропы, сближающие текст учительной прозы со стихосложением, позволили ему, по мысли С. Матхаузеровой [5], преодолеть замкнутость формул. Так возник тот вид метафорически-символического стиля древнерусской литературы, который известен как «плетение словес».

Этот новый сложный стиль, основанный на библейских символах и традиционных стилистических формулах, пришедший на Русь из Византии через Сербию и Болгарию и получивший в каждой стране своеобразное воплощение, достиг своей вершины в «Житии Стефана Пермского», написанном иноком ТроицеСергиевой лавры Епифанием Премудрым. Определить особенности этого явления - задача крайне сложная.

Первоначальный смысл этого выражения - «плетение словесных венков», т.е. создание похвал, но потом это выражение приобрело смысл создания словесной орнаментики. «Плетение словес» основано на внимательном отношении к слову: к его звуковой стороне, к этимологии и грамматическим потенциям слова, к тонкостям его семантики, а также на любви к словесным новообразованиям. Поиски слова, нагромождения эпитетов, синонимов исходили из представления о тождестве слова и сущности божественного писания и божественной благодати.

Абстрагирование поддерживается постоянными аналогиями из библейских книг. Для «высокого» стиля Средневековья характерны трафаретные сочетания, привычный «этикет» выражений, повторяемость образов, сравнений, эпитетов, метафор и т.д. Также его характерной чертой является синтаксический и семантический параллелизм.

Авторы стремятся избежать законченных определений и характеристик. Они подыскивают слова и образы, не удовлетворяясь найденными. Они без конца подчеркивают те или иные понятия и явления, привлекают к ним внимание, создают впечатление невыразимой словами глубины и таинственности явления, доминирования духовного начала над материальным. Зыбкость материального и телесного при повторяемости и «извечности» всех духовных явлений - таков мировоззренческий принцип, становящийся одновременно и принципом стилистическим. Этот принцип приводит к тому, что авторы широко прибегают и к таким приемам абстрагирования и усиления эмфатичности, которые с точки зрения нового времени могли бы скорее считаться недостатком, чем достоинством стиля. Таковы соединения однокоренных слов: «начинающему начинание», «устрашистеся страхом», «запрещением запретить», «учить учением» и т.д. Некоторые из подобных однокоренных сочетаний свойственны русскому языку вообще, однако в ряде случаев намеренность однокоренных сочетаний видна вполне ясно: «насытите сытых до сытости, накормите кръмящих вас, напитайте питающих вы».

Говоря о сочетаниях однокоренных слов, мы должны сказать и еще об одном явлении, связанном с этим, - о своеобразной игре слов, их «извитии». Эта игра слов должна была придать изложению значительность, ученость и «мудрость», заставить читателя искать «извечный», тайный и глубокий смысл за отдельными изречениями, сообщить им мистическую значительность. Перед нами как бы священнописание, текст для молитвенного чтения, словесно выраженная икона, изукрашенная стилистическими драгоценностями. «Печаль приат мя и жалость поят мя» - говорит о себе автор «Жития Сергия Радонежского». Одна из добродетелей того же святого - «простота без пестроты». Ту же игру созвучиями, придающими речи особую афористичность, представляют и следующие примеры: «чадо Тимофее, внимай чтению и учению и утешению»; «один инок, един възединенный и уединяяся, един уединенный, един единого бога на помощь призывая, един единому богу моляся и глаголя».

Организующим принципом построения текста поэтической традиции «вития» или «плетения словес» становится соположение сигналов, сходных как в плане выражения, так и в плане содержания. Эффект «вития словес» заключается в том, что повторяющиеся компоненты как значения, так и звучания аккумулируются в сознании говорящего/слушающего, причем с каждым новым повторением «заряд» этот усиливается (разумеется, до определенных пределов). Одновременно на этом чуть ли не тавтологическом фоне отчетливо проступают и приобретают значение такие различия, которые в другом контексте были бы нерелевантными. В предельном случае абсолютной тавтологичности значение могут приобретать мельчайшие нюансы интонирования, тембра и т.п., а если их в тексте нет, то они возникают в процессе его восприятия/интерпретации (ср. восприятие орнамента).

Обратимся к «Житию Стефана Пермского» как образцу стиля «плетения словес».

Выражение «плетение словес» и близкие ему встречаются во вступлении Жития и в финальной части - в плаче и похвале агиографа, образуя композиционную рамку текста. Во вступлении Епифаний пишет так: «Не бывавшю ми во Афинех от уности, и не научихся у философовъ их ни плетениа риторьска, ни ветийскыхъ глаголъ, ни Платоновых, ни Аристотелевых бесед не стяжах, ни философи, ни хитроречиа не навыкох, и спроста - отинудь весь недоумениа наполнихся. Но надеюся на Бога всемилостиваго и всемогущаго… Иже даеть нам милость Свою обилно Своею благодатию, и молися Ему, преже прося у Него слова потребна, аще дасть ми “слово надобно въ отверзение устъ моихъ”» (ср. Книга пророка Исаии, гл. 50, ст. 4).

Правда, в конце Жития выражение «плетение словес» лишено бесспорно отрицательного значения, и Епифаний посредством этого слова обозначает свой собственный стиль: «Да и азъ, многрешный и малоразумный, последуя словесемъ похвалений твоих, слово плетущи и слово плодя, и словом почтити мнящи, и от словесъ похваление сбирая, и приобретая, и приплетая…». Впрочем, в этом фрагменте «плетение словес» не наделено безусловно положительным значением: это всего лишь способ работы книжника, обращающегося, как можно понять, из-за греховности и «малоразумия», к словам из чужих произведений - за недостатком слов собственных.

Как правило, Епифаний сочетает в пределах одного фрагмента приемы на звуковом, на синтаксическом, а иногда и на семантическом уровнях.

«Любовь» Епифания Премудрого к синонимии исключительна. В Житии Стефана Пермского встречается синонимический ряд, состоящий из 25 слов. Большинство из них не являются языковыми синонимами, но приобретают функцию синонимов в этом единичном контексте. Д.С. Лихачев рассматривает синонимию в стиле «плетения словес» как выражение двух тенденций. Это установка на выразительность и эмоциональность текста и тенденция к абстрагированию, к выделению в разном общего и, в конечном счете, абстрактного. Для книжника важны не оттенки значения слов-синонимов (как обыкновенно в литературе Нового времени), а общее, что есть между ними [3].

Часто Епифаний прибегает к такой риторической фигуре, как единоначатия (анафоры): одинаковые слова или словосочетания открывают соседние предложения. На анафорических конструкциях построена речь волхва Пама, обращенная к Стефану: «Или кто есть давый тебе власть сию (Мф. 21:23)? Или кто есть пославый тя в землю нашю, да сия твориши? <…> И таковоеи лихохитросство сделал еси, ихже инъ никтоже не створи… И таковую вещь сделалъ еси, еяже и слух нашь не вместит…».

Динамика текстов отражает развитие языка. На основе описанных изменений можно представить процессы, происходившие в литературном языке. Со временем произошёл переход от выражения абстрактнообщего к выражению авторского конкретно-личного.

Уже в XII веке стало возможным расхождение между традиционной темой и разработанным на её основе сюжетом. Постепенно эти различия становились более явными. Именно в процессе таких преобразований мы наблюдаем основные изменения (эволюцию) текста, а, следовательно, языка художественной речи в целом.

Изучаемые нами тексты, а именно Слова-поучения Серапиона Владимирского, датируются XIII веком.

На основе анализа данного материала можно утверждать, что в этот период отдаление от формулы-образца в сторону оригинального авторского стиля было уже выражено в значительной степени. Наиболее показательные в стилистическом плане языковые явления стали посредниками, через которые старославянская традиция языка входила в оборот русской книжной культуры. Необходимо уточнить, что стиль текста Серапиона ещё нельзя назвать «плетением словес». Но он уже содержит в себе его «зачатки».

Рассмотрим некоторые примеры из сборника «Златая цепь», принадлежащие перу Серапиона и нескольких других авторов, в качестве доказательств нашей гипотезы.

В качестве основных критериев анализа текстов мы взяли вышеописанные признаки стиля «плетение словес».

1. Параллелизм синтаксический и семантический (часто с анафорическими элементами).

«Слов пр(е)п(о)д(о)бнаго w(ть)ца нашег Серапиwна» (Слово № 1).

«Не послушахомь еуа(н)г(е)лья не послушахомъ ап(о)с(то)ла не послушахомъ пр(о)р(о)къ не послушахомъ свЬти(те)лъ великихъ…» - лексический повтор формы аориста задаёт синонимический рядперечисление объектных именных форм: евангелия/апостола/пророк/святитель - в родительном падеже.

«…Аще отступимъ скверных и нем(и)л(о)ст(и)выхъ судовъ аще премЬнимься кровавог рЬзоимьства и всякого грабленья татбы разбоя и неч(и)ст(а)го прелюбодЬиства отлучающа от Б(ог)а сквернословья лжЬ клеветы и поклепа иныхъ дЬлъ сотониных аще сихъ премЬнимся добрЬ вЬдЬ яко блгая приимут ны не токмо в сии вЬкъ в буд(у)щии…» - присутствие в контексте синонимического ряда в составе параллельных конструкций с опорным словом-глаголом в форме настоящего-будущего простого времени (аще отступим / аще пременимся / аще сих пременимся) очевидно.

«Поучение пр(е)п(о)д(о)бнаго Сирапион» (Слово № 2).

«…Аще кто васъ розбоиникъ разбоя не останеть аще кто крадеть татбы не лишитьс аще кто ненависть на друга имать враждуя не почиваеть аще кто обидит и въсхватаеть грабя не насытитьс аще кто рЬзоимець рЬзъ емля не престанет…» - помимо синтаксического параллелизма конструкций в данном примере также ярко представлено использование сочетаний однокоренных и синонимичных слов.

«Кому грядем кому приближаемся отходяще свЬт сего. Что реч(е)мь что отвЬщаемъ…» - в примере также прослеживается использование синонимических рядов: грядем - приближаемся; реч(е)мь - отвЬщаемъ. Подобное наложение риторических приёмов призвано создать более объёмный текст в плане его образности и обеспечить читателю/слушателю ощущение более глубокого погружения в контекст.

«Не плЬнена ли быс земля наша не взяти ли быш гради наши не вскорЬ ли падош о(ть)ци и братя наш трупиемь на з(емлю). Не ведены ли быша жены и чад наш въ плЬнъ не порабощени быхомъ оставше горкою си работою…» - пример семантического параллелизма конструкций, выстраиваемых от глагольной формы аориста посредством условно-союзной связи: не ли/не ли и так далее.

«Кто же ны сего доведет Наш безаконье и наш грЬси наш неслушанье наш непокаянье…» - анафорическая структура, одновременно представляющая собой синонимический ряд.

«Сло(в) стго прп(д)бнаго Сирапиw(н)» (Слово № 3).

«…Кыми ли словесы не наказаетъ на(с) кыми ли запрЬщении не запрЬти на(м)…» - в параллельных конструкциях используется и парное сочетание с корневым повтором «запретить запрещением», представляющее собой развитие общеславянской схемы удвоения корня по типу «суд судити, ряд рядити» и так далее (см. диссертацию Д.Р. Копосова [2]).

«…Не покаяхомся о безаконии наши(х) не отступихомъ злы(х) обычаи наши(х) не оцЬстихомся калу грЬховнаго забыхомъ казни страшныя на всю землю на(ш)…» - ещё пример семантико-синтаксического параллелизма.

«…Еже самого вл(д)кы нашего болшая заповЬдь еже любити другъ друга еже мл(с)ть любити ко всякому члвку еже любити ближняго своего аки себе еже тЬло ч(с)то зблюсти а не осквернено бу(д)ть блюдо(м)…» - параллелизм поддерживается использованием относительного местоимения: еже/еже/еже…

Сравним в «Поучении стго Всилья о житьи семь суетнемь»: «…никому же верыяти не томитися гневом не бытии держиму похотию не без ума гневатися на ближнего…».

Соединение однокоренных слов; тавтологические образования, в предложенных вариантах обнаруживающие приём градации.

В Слове № 3: «В ню же мЬру мЬрите възмЬрит вы ся… / языкъ нем(и)л(о)ст(и)въ языкъ лютъ языкъ не щадящь…».

В Слове № 2: «Обновитес добрым обновлением…».

В «Поучении стго Всилья о житьи семь суетнемь»: «…стражющими страдати с пачющими плакатi.

Осужену бытии а не осужати…».

В «Сло(в) стго оца (Ва)силья поучение ко всемъ вернымъ»: «оубиства оубиственее»; «дшегубыя дшегубнее»; «ереси еретичьствее»; «пагубы пагубнее».

В Слове № 1: «…обращюс к вамъ отступите от всЬхъ а(зъ) отступлю казня вы ДоколЬ не отступимъ от грЬхъ нашихъ…».

Аналогии с библейскими текстами.

Слово № 2: «Слышим бо Ниневгыю град бывше великии множьствомь людии полнъ же безаконья Б(ог)у хотящу потребит аки Содома и Гомора Иону пррка посла да попроповЬдаеть погыбе(л) гра(д) и(х)…».

Слово № 4: «Яко Двдъ прркъ и ц(с)рь потр(е)бляше от гра(д) Ер(с)лм(а) вся творящая без(а)коние о всех оубитиемь инихъ заточение(м). инихъ же темницами всегда град Г(с)нь ч(с)ть творяе от гре(х)…» / «Слышасте от Б(ог)а казнь посылаему на землю от первыхъ ро(д) до потопа…».

Таким образом, мы обнаружили в текстах более ранних (не позднее XIII века), нежели сочинения, написанные в стиле «плетение словес» (XIV-XV вв.), признаки перехода к авторскому стилю. Особенно очевидно данные признаки проявляются в сравнении с текстами иного происхождения (хотя и подобного содержания).

Текст из сборника «Златая цепь» «Поучение правыя веры дшеполезно», по мнению многих учёных, является не исконно славянским, а переводом с греческого оригинала. При анализе данного текста по аналогичным (вышеописанным) критериям мы обнаружили лишь анафорическую конструкцию в самом начале поучения: «Придите братие и сестры придте малии влиции придте попове…». Интересующих нас риторических конструкций в данном тексте более не наблюдается.

Также нами были изучены тексты Изборника 1076 года, безусловно, ещё более ранние, нежели Поучения Серапиона. В этих текстах интересующие нас риторические конструкции, иллюстрирующие переход от текста-образца к авторскому тексту, совершенно не выражены. Поскольку учёные, занимающиеся изучением Изборника, пришли к выводу, что тексты, составляющие его, - славянского происхождения, мы делаем вывод, что они принадлежат более раннему этапу истории развития русского языка, на котором тексты строго придерживались нормы-образца.

Изучение текстов Серапиона и сопоставление их с текстами других авторов подобного жанра различных временных отрезков средневековой литературы привело нас к выводу: наиболее показательные в стилистическом плане языковые явления на русской почве абсолютизировались как материал воспроизводства текстовых формул (чтобы затем разрушить их изнутри, подобно тому, как вставочные гласные разрушили фонемный статус редуцированных гласных и изменили систему древнерусской фонетики в целом), стали посредниками, через которые старославянская традиция языка входила в оборот русской книжной культуры и «растворялась» в ней. Стиль «плетение словес», являясь своеобразным индикатором оригинального авторского творчества, определяет границы преобразования текста рубежом XIV-XV веков. Однако проделанная нами работа «отодвигает» эту границу более чем на полтора века назад - именно тогда закладывались основы сознательного манипулирования словом без учёта его контекстного окружения.

Список литературы

текст проповедь лексема синтаксический

1. Колесов В.В. Древнерусский литературный язык. Л.: Ленинградский университет, 1989. 296 c.

2. Копосов Д.Р. Варьирование языковых средств в текстах церковно-книжных жанров Древней Руси: текстовые особенности Словопоучений Серапиона, епископа Владимирского, XIII век: дисс. … к. филол. н. Казань: Казанский государственный университет, 1998. 202 с.

3. Лихачёв Д.С. Некоторые задачи изучения второго южнославянского влияния в России: тезисы доклада // IV международный съезд славистов: материалы дискуссии. М., 1962. С. 31-32.

4. Лихачёв Д.С. Поэтика древнерусской литературы. М.: Наука, 1979. 376 с.

5. Матхаузерова С. Древнерусские теории искусства слова. Прага: Univerzita Karlova, 1976. 147 с.

6. Петухов Е.В. Серапион Владимирский, русский проповедник XIII в. СПб., 1888. С. 440-455.

Размещено на Allbest.ru