Формирование концепции языковой картины мира в работах отечественных и зарубежных лингвистов конца XVIII - начала XX века

130 Издательство «Грамота» www.gramota.net

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Формирование концепции языковой картины мира в работах отечественных и зарубежных лингвистов конца XVIII - начала XX века

Ольга Александровна Селеменева, к. филол. н. Кафедра современного русского языка и методики его преподавания Елецкий государственный университет им. И.А. Бунина

Аннотация

В статье автор показывает истоки формирования одного из базовых понятий лингвокогнитологии и лингвокультурологии - языковая картина мира. Акцентируется внимание на работах В. Гумбольдта, А. А. Потебни, Л. Вайсгербера, Э. Сепира, Б. Уорфа и др.

Ключевые слова и фразы: язык; мышление; универсально-объективный аспект языка; субъективнонациональный аспект языка; языковая картина мира.

Abstract

The author shows the sources of the formation of one of the basic notions of linguo-cognitology and linguo-culturology - language world picture - and pays special attention to the works of W. Humboldt, А. А. Potebnya, L. Weisgerber, E. Sapir, B. Whorf and others.

Key words and phrases: language; thinking; universal-objective aspect of language; subjective-national aspect of language; language world picture.

идиоэтнический язык лингвистический уорф

В современных исследованиях по гуманитарным проблемам часто в терминологическом и метафорическом значении встречается словосочетание «картина мира». В терминологическом смысле картина мира уже стала одной из основных категорий лингвистики, культурологи, истории, философии, неким фундаментальным понятием, описывающим человеческое бытие [12, с. 60]. Для литературоведов, говорящих о картине мира отдельного авторского произведения или всего творчества прозаика или поэта в целом, это сочетание слов обладает в большей мере метафоричностью, чем терминологической определённостью. В метафорическом осмыслении использовали данное понятие и естествоиспытатели (Г. Герц, М. Планк, А. Эйнштейн), включая в него целостность восприятия и понимания мира субъектом [4]. Даже само авторство термина картина мира приписывается физику Г. Герцу, а его экстраполирование в область гуманитарных наук - австрийскому философу Л. Витгенштейну [13, с. 24].

Понятие картины мира строится «на изучении представлений человека о мире» [12, с. 62]. Если мир - это «человек и среда в их взаимодействии» [Там же], то картина мира - «результат переработки информации о среде и человеке» [23, с. 5].

Все актуальные лингвистические интерпретации картины мира опираются на достижения прежде всего немецкого языкознания XIX-XX веков и, в частности, работы Карла Вильгельма Фрейгера фон Гумбольдта. В европейской традиции теоретического языкознания В. Гумбольдт является основоположником философии языка. Подробный методологический анализ его лингвофилософской концепции с разных точек зрения - типологической, синхронической, ономасиологической ? уже осуществлялся в лингвистической литературе [3; 7; 9; 17; 20]. Мы остановимся только на тех идеях В. Гумбольдта, которые стали предтечею разрабатываемой лингвистами XX?XXI веков целостной концепции картины мира.

В своей лингвофилософской концепции В. Гумбольдт относил язык к числу явлений, по которым познаётся характер народа: образ мыслей народа, философия, наука - всё находит отражение в языке. Посредством звуков речи духовная, глубоко внутренняя и проходящая бесследно умственная деятельность «материализуется и становится доступной для чувственного восприятия» [6, с. 96]. Язык, по мнению учёного, есть не продукт деятельности, а сама «беспрерывная деятельность духа» народа, стремящаяся «превратить звук в выражение мысли» [Там же, с. 87-88, 91].

Характер языка у В. Гумбольдта складывался из внешней и внутренней форм, иными словами, звуковой и смысловой. Внимание исследователя было приковано к внутренней форме языка, как раз и интерпретируемой как мировидение, заключённое в языке. Ведь всякий язык образует «целое некого мировидения», содержит в себе «выражение всех представлений, которые нация составляет себе о мире», и «всех ощущений, которые мир вызывает в ней» [7, с. 27].

Таким образом, язык отображает мир с той точки зрения, с которой смотрел на него народ, создавший данный язык.

В любом языке представлены два аспекта: универсально-объективный, связанный с отражением в нём объективной реальности, и субъективно-национальный (или идиоэтнический), отражающий не реальный мир, а точку зрения на него со стороны носителей конкретного языка. Идиоэтнический аспект и позволил В. Гумбольдту говорить о языке как мировидении, неком промежуточном мире, расположенном посредине между являющимся людям внешним миром и миром, действующим в них [17, с. 100].

Переход от одного языка к другому представляется учёным как смена одного мировоззрения на другое: «Каждый язык описывает вокруг народа, которому он принадлежит, круг, откуда человеку дано выйти лишь постольку, поскольку он тут же вступает в круг другого языка. Освоение иностранного языка можно было бы уподобить завоеванию новой позиции в прежнем видении мира» [5, с. 80].

Внутренняя форма языка складывалась у исследователя из внутренних форм входящих в него слово- и фразообразовательных единиц с акцентуацией ведущей роли первых как неких «источников языкового мировидения» [7, с. 28].

Идиоэтнический взгляд В. Гумбольдта на содержательную сторону языка, сумевшего увидеть в каждом языке носителя особого мировидения, позволил предвосхитить концепцию языковой картины мира неогумбольдтианцев XX века. Более того, по справедливому замечанию О. А. Радченко, именно «открытие феномена картины мира в различном его терминологическом оформлении стало основным теоретическим достижением Гумбольдта, позволяющим отнести его к отцам современной философии языка» [17, с. 97].

О связи мировидения и языка размышляли и другие немецкие философы и филологи: Иоганн Готфрид Гердер, обусловивший язык, искусство и поэзию как выражение сознания народа и характера национальной культурой данного народа; Хейман Штейнталь, видевший в этимологии особую ценность для раскрытия принципов первичной номинации у конкретного языкового коллектива; Вильгельм Макс Вундт, интересовавшийся взаимоотношением психологии и языкознания; Франц Николаус Финк, акцентирующий взаимосвязь языковых категорий и черт характера представителей лингвокультурного сообщества; Карл Фосслер, определявший язык как медиум культуры, и некоторые др. [4; 10; 11].

Однако наиболее последовательно теорию В. Гумбольдта разработал представитель Харьковской лингвистической школы - Александр Афанасьевич Потебня. Этот лингвист интуитивно уловленную В. Гумбольдтом проблему существования «внутренней формы» национального языка, «народного духа» перевёл в плоскость взаимосвязи языка и мысли и интерпретировал с позиции культурно-генетического эволюционизма: «Известно, что истина, добытая трудом многих поколений, потом легко даётся даже детям, в чём и состоит сущность прогресса; но менее известно, что этим прогрессом человек обязан языку. Язык есть потому же условие прогресса народов, почему он орган мысли отдельного лица. Легко увериться, что широкое основание деятельности потомков, приготовляемое предками, - не в наследственности и физиологических расположениях тела и не в вещественных памятниках прежней жизни. Без слова человек остался бы дикарём…» [14, с. 182-183].

Если дух у А.А. Потебни - сознательная умственная деятельность, предполагающая понятия, образующиеся посредством слов, следствием чего является невозможность существования духа без языка, потому что дух «образуется при помощи языка, и язык в нём есть первое по времени событие» [Там же, с. 37], то язык - средство объективации мысли: слово даёт сознание существования мысли не только в говорящем, но и в понимающем [15, с. 398-399]. Закрепляя за словом статус «известной формы мысли», «застеклённой рамки», определяющей круг наблюдений и определённым образом окрашивающей наблюдаемое, А.А. Потебня использует характерный для идеи идиоэтничности языка образ преломления мира через очки конкретного гносеологического феномена - языка [Там же, с. 399], не раз потом тиражируемый неогумбольдтианцами, и в особенности Л. Вайсгербером.

Унаследовав от В. Гумбольдта идиоэтнизм, А.А. Потебня стал критиковать универсализм в языкознании: «Если бы языки были только средствами обозначения мысли уже готовой, образовавшейся помимо их, как действительно думали в прошлом, отчасти и в нынешнем веке, то из различия по отношению к мысли можно было бы сравнить с различиями почерков и шрифтов одной и той же азбуки… При таком положении дела было бы вероятнее, что скоро распространилось бы убеждение, что разница между языками лишь внешняя и несущественная, что привязанность к своему языку лишь дело привычки, лишённой глубоких оснований, то люди стали бы менять языки с такой же лёгкостью, как меняют платье» [16, с. 165-166].

Некоторым образом напоминает гумбольдтианские воззрения вывод о взаимосвязи языка и народного духа, сделанный филологом, переводчиком, поэтом, критиком Степаном Петровичем Шевырёвым: «Язык есть невидимый образ всего народа, его физиономия. У нас довольно изучали грамматику языка и словарь его; но почти нисколько не обратили внимания на то, как в русском языке выражается дух и характер русского народа» [25, с. 3]. Пытаясь найти соответствия между грамматико-лексическими особенностями и этническим характером, С.П. Шевырёв приходит к «патриархально-прямолинейным выводам», крайне романтизируя языковую психологию русского народа [20, с. 80]: «русский народ договора не любит» (основание - отсутствие в русском языке разнообразия форм сослагательного наклонения) или «то свойство русского народа, по которому он сокращает иногда века в десятки лет, годы в месяцы и дни в мгновения, ленится и растягивает время своё, не дорожа им, а потом пробуждается вдруг и действует» (основание - виды глагола) [25, с. 6-7].

Взгляд на родной язык как особенную характеристику человека [20, с. 81] находим и в работах Ивана Александровича Бодуэна де Куртенэ, который ещё в 1904 году в статье «Язык» для словаря «Брокгауз и Эфрон» отметил, что «язык может означать племя, народ, нацию, даже землю, населённую однородным племенем с одинаковою везде речью» [1, с. 530] и далее - язык, прежде всего, «существует только в индивидуальных мозгах, только душах, только в психике индивидов или особей, составляющее данное языковое сообщество», а «язык племенной и национальный является чистою отвлечённостью, обобщающей конструкцией, созданной из целого ряда реально существующих индивидуальных языков» [Там же, с. 531]. Высказывая несогласие с идеей В. Гумбольдта о неразрывной связи языка и мышления, лингвист, однако, поддерживает его тезис о «своеобразном мировоззрении» каждого языка: «…Язык в самом обширном смысле является универсальным рефлексом духа на раздражения и возбуждения со стороны мира. Во всяком случае, основа существования языка - объективно психическая, как и основа других проявлений, составляющих предмет исследования психологических наук (обычаи, нравы, обряды, законы, государство, религия, искусство, литература, наука и т.д.)» [Там же, с. 532].

В начале XX века проспекции идей В. Гумбольдта обнаруживаются в работах неогумбольдтианцев в Германии (20-40-е годы: Л. Вайсгербер, Й. Трир, В. Порциг, Г. Ипсен, Х. Гюнтерт, Ф. Штро, Г. Шмидт-Рор, Х. Бринкман и др.; 50-е годы: Х. Гиппер, О. Бухман, Й. Кноблох и др.), в США (Э. Сепир, Б. Уорф) и исследованиях европейских учёных-философов (Э. Кассирер, Х. Юнкер, А. Фиркандт), объединённых общим пониманием гносеологической миссии языка. Вообще неогумбольдтианством терминируют «лингвофилософское направление в языкознании Германии, возникшее в начале 20-х годов XX столетия и ставившее перед собой задачу возрождения научного интереса к духовному наследию В. Гумбольдта, в особенности - к его пониманию конкретного языка как уникального пути познания мира, которым следует владеющее данным языком языковое сообщество» [20, с. 5], однако с учётом протекания «гумбольдтианского ренессанса» [19, с. 141] не только в Германии, но и США, в лингвистике стали говорить о двух ветвях неогумбольдтианства - немецкой и американской [24]. В формировании концепции картины мира определённую роль сыграли работы «главных фигур» немецкой и американской ветви неогумбольдтианства - Йоханна Лео Вайсгербера, Эдварда Сепира и Бенджамина Ли Уорфа.

Л. Вайсгербер - самый «ортодоксальный ученик В. Гумбольдта» [7, с. 90], как отмечают исследователи, не задавался целью создать новое философское учение, он последовательно развивал идею идиоэтничности языкового содержания, заимствованную из работ В. Гумбольдта о внутренней форме языка [7; 8; 17-20]. Его интерес к этому учению возник под влиянием работы Э. Кассирера «Философия символических форм», распространившим гумбольдтовское учение о внутренней форме языка, наполненное мировоззренческим и идиоэтническим содержанием, на религию и искусство того или иного народа. Задав направление на поиск путей к освобождению человека от мировидения, поначалу навязываемого ему родным языком, признав наднациональный характер науки и доминирование в научной картине мира универсализма, философ-гносеолог смог избежать неогумбольдтианской гипертрофии в отношении влияния родного языка на процесс познания [7, с. 93-94].

Л. Вайсгербер не пошёл по пути Э. Кассирера, хотя в молодые годы испытывал с его стороны сильное влияние. Он построил свою теорию языковой картины мира полностью на идее этничности языкового содержания.

Родной язык выступал у Л. Вайсгербера как «основа существования всякого народного сообщества, как та нить, что связует теперешних носителей языка между собой и с будущим и прошлыми поколениями» [18, с. 111]. Язык «сообразно своей внутренней формой передаёт всем своим носителям общее мировидение, которое во многом отличается от мировидения других языков» [2, с. 120]. Это национальное «мировидение» в программной монографии Л. Вайсгербера «Родной язык и формирование духа» (1929) было терминировано «картиной мира» [Там же]. Термин «картина мира» (Weltbild) в работах Л. Вайсгербера неоднократно переосмыслялся, эволюционировал в направлении от указания на объективно-универсальную основу языковой картины, имеющей источником внешний мир (30-е годы) к подчёркиванию её мировоззренческой, субъективно-наднациональной, идиоэтнической стороны, проистекающей из факта существования в каждом языке той точки зрения, с которой смотрит на него народ, создавший этот язык (50-е годы) [7, с. 96]. Оставляя в тени объективный фактор формирования языковой картины мира - внешний мир, Л. Вайсгербер превращает язык в демиурга, создающего этот мир.

Решая вопрос о соотношении научной и языковой картины мира, Л. Вайсгербер не дойдёт до их отождествления, как это сделает американский исследователь Б. Уорф, однако он будет настойчиво искать пути их сближения через развенчание «предубеждения» о свободе науки от идиоэтнизма и полного господства универсализма. И если Б. Уорф поставит науку в полное подчинение языку, то Л. Вайсгербер признает подчинение науки языку только в тех случаях, где научная картина отстаёт от языковой [Там же, с. 99].

В своей концепции языковой картины мира Л. Вайсгербер допускал лишь относительную свободу человеческого сознания от языковой картины мира, свободы в её же рамках, делающей нас индивидуальностями, личностями, но личностями всё же ограниченными национальной спецификой языковой картины мира: «Каждый человек располагает известной возможностью для манёвра в процессе усвоения и применения его родного языка и… он вполне способен сохранять своеобразие свое личности в этом отношении» [Цит. по: Там же, с. 100]. В этом вопросе Л. Вайсгербер, подобно Э. Сепиру, с трудами которого был знаком, мог сказать, что люди, говорящие на разных языках, живут в разных мирах, а вовсе не в одном и том же мире, на который навешаны лишь разные языковые ярлыки [21, с. 261].

Связующим звеном между немецкой и американской ветвями неогумбольдтианства [20, с. 99-100] стала научная деятельность Ф. Боаса - основателя америндеистики, науки о культуре коренных народов Америки, - и его первого ученика - Э. Сепира, которому Ф. Боас привил любовь к немецкой философии языка и экспедиционно-полевой работе, ставшие в своё время теоретической и практической предпосылками его лингвистической концепции.

Теоретической основой гипотезы относительности Э. Сепира стало учение В. фон Гумбольдта о внутренней форме языка, хотя её автор в своих работах «нарочито избегал» всяких упоминаний о немецком учёном [7, с. 72]. Универсалистский и идиоэтнический аспекты гумбольдтовского учения первоначально фигурировали и «уживались» в работах американского мыслителя. Более того, у раннего Э. Сепира преобладал универсализм. Так, в своём фундаментальном труде «Язык» (1921) он писал: «Внутренне содержание всех языков одно и то же - интуитивное знание опыта. Только внешняя их форма разнообразна до бесконечности…» [21, с. 193].

Как отмечает В.П. Даниленко, «апофеозом универсализма» звучат слова Э. Сепира о смиренном следовании языка за мышлением [Там же, с. 36], поскольку весь пафос гипотезы лингвистической относительности и «состоит в указании на активнейшую роль языка по отношению к мышлению» [7, с. 73].

В статьях 20-х годов - «Грамматист и его язык» (1924), «Статус лингвистики как науки» (1929) и «Концептуальные категории в примитивных языках» (1931) - американский лингвист расставит акценты по-иному, отдав предпочтение субъективному, идиоэтническому фактору формирования лексического состава языка перед объективным, универсалистским. Тем самым он сделает первый шаг к гипотезе лингвистической относительности. Вторым же этапом станет утверждение о том, что язык способен направлять мышление его носителей по руслу, предопределенному мировидением, заключённым в их языке. Так, в статье «Статус лингвистики как науки» «родится» первая формулировка гипотезы лингвистической относительности: «Мы видим, слышим и вообще воспринимаем мир именно так, а не иначе, главным образом благодаря тому, что наш выбор при его интерпретации предопределяется языковыми привычками нашего общества» [21, с. 261].

Предложенная Э. Сепиром концепция языка к концу 20-х годов стала популярной в США, но на роль определяющей для всей лингвистической парадигмы претендовать не смогла. Это место уже было занято дескриптивной лингвистикой Л. Блумфильда. Не создав свою научную школу, Э. Сепир всё же имел учеников и последователей, самым известным из которых был Б. Уорф. Непрофессиональный лингвист, закончивший Массачусетский технологический университет, опираясь на учение Э. Сепира и собственные наблюдения, дал вторую формулировку гипотезы лингвистической относительности, которую в дальнейшем стали называть гипотезой Сепира-Уорфа: «Мы расчленяем природу в направлении, подсказанном нашим родным языком» [22, с. 174].

Главным «детищем» авторов теории лингвистической относительности стало понятие языковой картины мира. Если в работах Э. Сепира оно только вырисовывалось: «Языки являются по существу культурными хранилищами обширных и самодостаточных сетей психических процессов» [21, с. 255], то Б. Уорф непосредственно работал над классификационной стороной языковой картины мира. Сопоставив её с научной картиной мира, он пришёл к следующим выводам: обе картины имеют дело с моделированием мира, системой его анализа [22, с. 190], но научная картина мира - продукт деятельности учёных, а языковая - рядовых носителей языка, соответственно первая отражает научное сознание, а вторая - обыденное. По сравнению с научными картинами мира, языковые старше, информационно богаче и плюралистичнее.

В.П. Даниленко справедливо отмечает, что «указанные черты языковых картин мира привели Б. Уорфа к неоправданному выводу о том, что языковые картины мира, а не объективная действительность должна стать основным источником научных знаний» [7, с. 77]. Ведь познавательная деятельность осуществляется не только с помощью языка, но и в абстракции от языковых форм. Языковые картины мира выполняют лишь вспомогательную роль по отношению к науке. Отражая обыденное знание, они не выступают главным источником научных знаний, в качестве которого необходимо видеть только объективную действительность.

Указывая на ошибочное преувеличение немецкими и американскими неогумбольдтианцами роли языка в познании и для науки, мы не можем не признать глубину тонко разработанной концепции языковой картины мира Л. Вайсгербера и теории лингвистической относительности Сепира-Уорфа, имевших «рациональное зерно» [Там же, с. 75], состоявшее в указании влияния языка на познавательную деятельность и несомненной ценности разработки понятия «картина мира», ставшей объектом изучения ряда наук.

Список литературы

1. Бодуэн де Куртенэ И.А. Язык и языки // Энциклопедический словарь Брокгауза и Эфрона. СПб.: Типография АО «Брокгауз и Эфрон», 1904. Т. XLI. С. 529-548.

2. Вайсгербер Й.Л. Родной язык и формирование духа. Изд-е 3-е. М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2009. 232 с.

3. Гехтляр С.Я. Вильгельм фон Гумбольдт: путь лингвистической концепции сквозь века: к построению и содержанию университетского курса лекций по истории и теории языкознания // Проблемы русского и общего языкознания: межвузовский сборник научных трудов, посвящённый Году русского языка. Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2008. Вып. 6. С. 11-22.

4. Гришаева Л.И., Попова М.К. Картина мира как проблема гуманитарных наук // Картина мира и способы её репрезентации: научные доклады конференции «Национальные картины мира: язык, литература, культура, образование» / ред. Л.И. Гришаева, М.К. Попова. Воронеж: ВГУ, 2003. С. 13-38.

5. Гумбольдт В. Избранные труды по языкознанию. М.: Прогресс, 1984. 397с

6. Гумбольдт В. О различии строения человеческих языков и его влиянии на духовное развитие человеческого рода: извлечения // Звегинцев В.А. История языкознания XIX-XX веков в очерках и извлечениях. М.: Просвещение, 1964. Ч. 1. С. 85-105.

7. Даниленко В.П. Вильгельм фон Гумбольдт и неогумбольдтианство. М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2010. 216 с.

8. Даниленко В.П. Действенность языковой картины мира в концепции Л. Вайсгербера // Вестник ИГЛУ. Проблемы речевого воздействия и языковой аргументации. Серия «Лингвистика-2». Иркутск, 2003. Вып. 2. С. 27-34.

9. Даниленко В.П. Универсализм и идиоэтнизм в концепции В. Гумбольдта // Вестник ИГЛУ. Язык. Сознание. Этнос. Культура. Серия «Психолингвистика». Иркутск, 2002. Вып. 5. С. 13-18.

10. Демьяненко М.А. Концепция языка Франца Николауса Финка (1867?1910) // Вестник СамГУ. 2006. № 5/1 (45). С. 191-197.

11. Жирмунский В.М. Жизнь и творчество Гердера // Гердер И.Г. Трактат о происхождении языка. Изд-е 2-е. М.: Издательство ЛКИ, 2007. С. 7-132.

12. Маслова В.А. Введение в когнитивную лингвистику: учеб. пособие. 4-е изд. М.: Флинта; Наука, 2008. 296 с.

13. Пименова М.В., Кондратьева О.Н. Введение в концептуальные исследования: учеб. пособие. Изд-е 2-е, испр. и доп. Кемерово: КемГУ, 2009. 160 с.

14. Потебня А.А. Мысль и язык. 4-е изд. Одесса: Гос. изд-во Украины, 1922. 185 с.

15. Потебня А.А. Мышление поэтическое и мифическое // Из записок по теории словесности. Харьков, 1905. С. 397-407.

16. Потебня А.А. Язык и народность // Там же. С. 159-198.

17. Радченко О.А. Лингвофилософские опыты В. фон Гумбольдта и постгумбольдтианство // Вопросы языкознания. 2001 № 3. С. 96-125.

18. Радченко О.А. Лингвофилософский неоромантизм Й.Л. Вайсгербера // Вопросы языкознания. 1993. № 2. С. 107-114.

19. Радченко О.А. Понятие языковой картины мира в немецкой философии языка XX века // Вопросы языкознания. 2001 № 6. С. 140-160.

20. Радченко О.А. Язык как миросозерцание: лингвофилософская концепция неогумбольдтианства. Изд-е 3-е, стереотипное. М.: КомКнига, 2006. 312 с.

21. Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии. М.: Прогресс; Изд. группа «Универс», 1993. 654 с.

22. Уорф Б. Отношение норм поведения и мышления к языку. Наука и языкознание. Лингвистика и логика // Новое в лингвистике. М., 1960. Вып. 1. С. 135-198.

23. Цивьян Т.В. Лингвистические основы балканской модели мира. М.: Наука, 1990. 207 с.

24. Чесноков П.В. Неогумбольдтианство // Философские основы зарубежных направлений в языкознании / под ред. В.З. Панфилова. М.: Наука, 1977. С. 7-63.

25. Шевырёв С.П. Вступление: русский язык - выражение духа и характера русского народа. Три периода развития Русского слова // Сборник отделения Русского языка и словесности Императорской Академии Наук. СПб., 1884. № 5. С. 1-19.

Размещено на Allbest.ru