О возможностях дальнейшего использования терминов "литературно-критический метод" и "метод интерпретации текста"

138 Издательство «Грамота» www.gramota.net

Размещено на http://www.allbest.ru//

Размещено на http://www.allbest.ru//

Саратовский государственный социально-экономический университет

О возможностях дальнейшего использования терминов «литературно-критический метод» и «метод интерпретации текста»

Анна Владимировна Хрусталёва, к. филол. н.

В то время как методологическое учение науки о литературе сохраняет ряд недостатков, отмеченных чуть ли не сто лет назад [11], особенно остро внутренние теоретические противоречия сказываются в «подведомственной» литературоведению области литературной критики, где методу то вообще отказывают в существовании, то производят безмерное расширение границ определения, в результате чего данной терминологической единицей начинают обозначать и мировоззрение критика, и систему его жизненных установок, и едва ли не совокупность художественных приемов.

Логично предположить, что поскольку критика художественного текста - по своей сути интерпретация, она содержит особый алгоритм, то есть специфическую систему приемов интерпретирования, воспроизводимые схемы работы с текстом, передаваемые путем традиции. Теория метода нужна для изучения подобных типических приемов работы с художественным произведением. Что же собственно представляет собой метод анализа литературного произведения в критике? Как создать оптимальную его теорию, которая окажется полезна науке, прочно связывая накопленный пласт уже отрефлексированного научным сознанием материала с современным состоянием предмета изучения, не вызывая при этом противоречий между монографиями по истории критики и «всей громадно несущейся жизнью»? Пытаясь подойти к ответу на этот вопрос, попробуем отсечь в понимании метода все лишнее.

Ошибочной следует назвать синкретическую традицию, когда в качестве явлений методологического порядка рассматривается то, что по праву принадлежит сфере стиля и поэтики. Ясно, что метод литературного критика есть величина исследовательского характера, в то время как стиль имеет отношение к литературным достоинствам: отождествлять данные две сферы нельзя. В сфере художественного творчества никакого метода быть не может: вряд ли правильно применять в данном случае правила «алгебры» к «гармонии» [5]. Использование, например, В. Розановым конкретной риторической единицы, допустим, литоты - не есть следствие его метода, а только одно конкретное словоупотребление, которое ничего не доказывает и не опровергает. С тем же успехом той же самой литотой мог воспользоваться Г. Плеханов или современный критик Р. Арбитман, из чего абсурдно делать вывод о методологическом родстве. Зачем нужна теория метода, сконцентрированная на применении критиками эпитетов и метафор, приема парцелляции и неологизмов, если для этого существует раздел филологического знания под названием «поэтика»?

Предвидим возражение: отделение метода в литературной критике от литературно-критического стиля крайне трудно, такая задача якобы ведет нас в «топь» схоластики, поскольку она сопоставима с разграничением формы и содержания, а о том, что любое содержание - элемент формы, писал еще В. Шкловский. Однако эта задача кажется посильной в той степени, в какой возможно отделить логику от риторики, алгоритм рассуждения от модели построения текста.

Содержательной стороной произведения, противопоставленной формальным атрибутам, обычно называют то, что не осознается ни автором, ни его читателями, находящимися под воздействием определенных культурных стереотипов, в качестве искусства, его специфических приемов. Понимание текста идет через отграничение выразительных средств «грамматики» литературы, ее правил и условностей от того, что мы считаем реальностью. Проще говоря, никакая интерпретация художественного произведения не была бы возможна, если бы в человеческом сознании не существовало противопоставление «искусственного» и «реального», норм литературы и норм жизни. Автор сталкивается, таким образом, с неравноправными отношениями внешней формы сказанного и внутреннего содержания, словесного выражения и подлинной сути текста, где содержательная сторона в силу понятной причины занимает жестко подчиненное положение - смысл не существует вне знака.

Литературоведению, для создания последовательной теории метода применительно к аналитическим жанрам рассуждения о литературе (критическим, публицистическим), следует обратиться к пласту идейного содержания статьи и вычленить в нем мельчайший неделимый элемент, который не распадается на «частицы» осознаваемых самим автором творческих приемов, цель которых - художественный эффект. Поскольку главное в критике - все-таки идея, то искать некий алгоритм создания литературно-критического высказывания мы должны, прежде всего, в развитии определенной идеи. термин критический литературный

Сомневаться в наличии метода можно до тех пор, пока он генетическисвязан со сферой художественного. Так, у скептика может вызвать усмешку так называемый биографический метод литературоведения, но никто еще пока всерьез не доказал, что в основе стиховедения Гаспарова лежит не научный метод, а художественное мастерство. Исходя из позиций логики, методом исследования художественного текста может быть тот инструмент, который применим к литературе, но органически с нею не связан. Изучать литературу только с помощью ее собственных средств абсурдно в той же степени, как забивать гвоздь гвоздем.

Вполне рациональной операцией автору этих строк представляется отграничение основного мотива написания статьи в качестве некого «неделимого ядра», имеющего отношение к плану содержательных характеристик статьи, но не к оболочке художественных средств. В. Шкловский пишет о литературном произведении: «Название одной из повестей Ф. Достоевского «Честный вор» - есть несомненный оксюморон, но и содержание этой повести есть такой же оксюморон, развернутый в сюжет». Если признать, что в художественном произведении формальный прием пронизывает собой всю структуру целого, то у самых истоков литературно-критической статьи окажется некий «запрос» критика, не связанный с пространством художественного мира. Приходится допустить, что побудительным мотивом, толкающим автора на путь литературной критики, может стать явление психологического характера - желание славы и самоутверждения, например, или, допустим, желание доказать фальсификацию фактов тем или иным писателем. В последнем случае вся критическая интерпретация примет верификационный характер: она будет направлена на решение вопроса о том, происходили ли события, описанные анализируемым автором, в действительности.

Поиск фактов, их верификация, специфические гносеологические искажения интерпретируемого текста - все это не может быть на законных основаниях отнесено в область художественных приемов - это именно один из принципов, входящих в состав метода исследования или интерпретации (гуманитарное исследование = интерпретация). Принцип отождествления автора и повествователя (лирического героя), примененный психологической школой русского литературоведения и отдельными критиками, ей сочувствовавшими, не связан с поэтикой художественного текста таким же образом, как глава из учебника по криминалистике не связана с детективом. Современная наука различает текст-ментатив и текст-нарратив. Надо полагать, что теория метода должна интересоваться только ментативом. В поле нарратива метода нет, но есть коммуникативная стратегия, подверженная слишком большому жанровому влиянию, и в теории метода она должна занимать подчиненное положение.

Отсюда следует, что разговор о методе гуманитарного исследования текста следует начинать с определения основной поисковой установки, с которой это исследование проводится. Иными словами, мы недостаточно глубоко понимаем статьи В. Белинского, если не владеем информацией о контексте формирования его читательского вкуса, биографическими и психологическими подробностями становления его личности и знанием о тех внелитературных причинах, которые собственно побудили знаменитого автора заниматься критикой. Выбор конкретного подхода работы с текстом как источником информации, осуществляемый сознательно или подсознательно (в данном контексте не будем выяснять характер выбора), происходит уже на уровне психотипа критика.

Таким образом, термин «литературно-критический метод», с помощью которого литературоведение пыталось объять необъятное, устарел и потерял научное значение. Нет более необходимости собирать разрозненные явления в огромный конгломерат. Всякому исследователю очевидно, что существует аналитическая переработка информации, предшествующая написанию статьи, и есть отдельно от нее алгоритм, которого критик будет придерживаться при работе с письменным оформлением своей идеи. «Мозговой штурм», предваривший создание литературно-критического текста, а также вся совокупность эмоциональных реакций, вызванных художественным произведением в дорефлективный период работы, не могут и не должны смешиваться с непосредственным процессом творчества - созданием критической статьи.

Арена для жонглирования термином «метод» существует давно, но необычно популярной стала в первой трети двадцатого века, когда представители РАПП выступили со своей креатурой «метод диалектического материализма», в 1934 году официально замененной термином «социалистический реализм». Основной задачей того времени было убедительно доказать наличие общности классовых, теоретических, идейных позиций писателей, однонаправленный вектор их участия в общественной борьбе. Только инерционностью теоретического мышления можно объяснить тот факт, что подобное слишком общее и «идеологическиколлективное» понимание метода, смешивающее явления эстетического и логико-понятийного порядка до сих пор не изжито в литературной критике.

Еще советское литературоведение прекрасно понимало недостаточную проработку терминологии. Так, в 1960 году Л. И. Тимофеев предлагал убрать реализм как принцип отражения действительности из понятия «творческий метод»: «Мы соотносим художников не по отвлеченным общим принципам их подхода к действительности (реализм и т.п.), а по конкретным, исторически обусловленным творческим их тенденциям (идеалы, типы героя и т.п.). Вот эти строго исторически обусловленные и единые для ряда близких друг другу художников творческие принципы мы и рассматриваем как художественный метод» [10, с. 45]. Приведенное высказывание Тимофеева относится к области художественного, но и в нашем контексте оно информативно, поскольку показывает понимание ученым того, что принципы писателя не сводятся к манифесту литературного направления, в рамках которого он (якобы) работает. Следует на новом этапе развития литературоведения вернуться к глубокой мысли Тимофеева - нельзя укладывать теорию метода в прокрустово ложе эстетических и культурологических манифестов литературных направлений, группировок, объединений, вне зависимости от их названий - соцреализм или концептуализм.

Метод должен обозначать действие - сопоставление, сличение, изъятие, раскрытие, преобразование. Его не следует воспринимать исключительно в рамках результатов и итоговой формы литературно-критической статьи на тех же основаниях, на каких разделяются в научном дискурсе явления разного уровня - язык и речь, общий психотип и поведение конкретного индивида. Если представить человека, сопоставляющего различные объекты по параметрам размера или цвета, то метод можно искать в самой этой деятельности, но не в свойствах человека, его характере и антропоморфических характеристиках, и, тем более, не в том итоговом выводе, которым проведенная работа увенчалась. Единственной подлинно научной теорией может быть только метадисциплинарная, общегуманитарная теория метода интерпретации текста, лишенная персонификации и дробления по недостаточно четким критериям («метод Розанова», «метод символистов» и прочие абстракции).

Совершенно очевидно, что пытаясь дать точное определение интересующему нас термину, мы обязаны убрать из сферы своего рассмотрения все элементы, не обнаруживающие признаков системы, обладающие недостаточной повторяемостью и воспроизводимостью, так как в противном случае многообразие явлений, взятое, например, на протяжении одной только первой трети ХХ века, воспрепятствует любой типологии. Как только мы включаем в сферу метода явления эстетики и стилистики, начинается полнейшая энтропия - имеем в виду, в том числе, несоответствие ранних и финальных статей критиков, допустим, М. О. Гершензона, восхищавшегося в свое время рассказом писателя-народника Г. А. Мачтета «Первый гонорар», где патетически изложена встреча автора с Некрасовым, а позднее в знаменитом «Памятнике» высмеявшего идею общественной пользы поэзии. Методом может называться только система, воспроизводимая последовательно.

Итогом активной полемики 1970-1980-х годов [7; 8], охватившей центральные и региональные научные школы, стало утверждение тезиса об особой роли литературной критики как вида интерпретации текста, состоящего в близком родстве и с научной деятельностью [9, с. 15-51], и со сферой художественного творчества [1], но не сводимого ни к одному из этих разных доменов познания мира. В качестве примиряющего разные стороны тезиса возобладало положение о том, что критика антиномична по своей сути и двуедина. Безусловно, подобная синтетическая позиция хороша во многих отношениях, но легко заметить, что за этой «удобной» двойственностью скрывается «неудобный» вопрос первостепенной важности - в чем же принципиальное отличие метода, применяемого литературным критиком, от метода литературоведения. Никакой разницы в алгоритме анализа в данном случае нет: все различия лежат в сфере аргументации.

Проблема не была решена и на закате советского литературоведения - вплоть до конца 1980-х годов, что видно из большого количества статей с соответствующими названиями [6]. М. Г. Зельдович в свое время заметил по поводу Добролюбова, делая широкие обобщения о жанровой природе критики: «Разумеется, в каждом отдельном случае может главенствовать та или иная установка, или сочетание некоторых из них, и это тоже по-своему сказывается и на выборе, и на самой структуре, внутренней целеустремленности жанра. Так, очевидно, что в статьях-исследованиях Добролюбова особенно активизировано (курсив мой - А. Х.)такое двуединство, как метод писателя и методология критика…» [3, с. 91].

Из этого утверждения, особенно если его рассмотреть в более широком контексте цитируемой статьи, не ясно, что означает активизация метода. Приходится высказать предположение, что здесь должна работать аристотелева логика исключения третьего: метод не выходит, активизируясь, на авансцену, как не скрывается и «за кулисами», он либо есть, либо его нет.

Для решительного и бесповоротного отделения литературоведения от литературной критики по принципу «научности» никаких серьезных оснований не существует. Поле науки постоянно смещается. Если уместно привести аналогию из медицины, то тот способ, которым приходилось лечить дифтерит главному герою произведения В. Вересаева «Записки врача», абсолютно не научен для медицины сегодняшнего дня. Точно таким же образом для филологов ХХII века труд по истории критики 1958 года будет только одним из цитируемых источников [4], но не флагманом передового знания, приходится допустить и возможность того, что со временем его признают лежащим вне науки. Когда разграничивают литературную критику и литературоведение ретроспективно, имеют в виду не «объективность» и «научность» в подлинном смысле этих слов, а конкретную редакционно-издательскую платформу и организационную структуру работы, продиктованную исторически обусловленными нормами композиционного и стилистического оформления материала. Отделение литературной критики от литературоведения субъективно на любом историческом этапе.

Единственно возможным преодолением хаоса в дальнейшем теоретизировании по данному вопросу является признание того факта, что термин «литературно-критический метод» является своеобразным «флогистоном» литературоведения, заблуждением, подлежащим списанию в архив. Гораздо более логичным является употребление термина «метод интерпретации текста», давно ставшего нормой зарубежного литературоведения. При использовании новой терминологической единицы отпадает необходимость в долгом аргументировании принадлежности того или иного труда к сфере критики или литературоведения.

Высказанное положение о необходимости использования новой единицы тривиально, оно не нуждается ни в защите, ни в обосновании. Приходится констатировать, что до сих пор в печати имеет некоторое хождение старый термин «литературно-критический метод», востребованный только в условиях «соцреалистического» литературоведения, и именно это использование устаревшей единицы вынуждает автора занимать время читателя.

Есть много новых работ по теории метода. Ю. А. Говорухина, намечая современные пути осмысления критической деятельности, делая акцент на коммуникативной составляющей критики, отмечает, что необходимо рассматривать не только процесс продуцирования текста, но и незаслуженно обделенную вниманием ситуацию коммуникативного контекста, предшествующую стадии письма, связанную с такими факторами как национально-культурные нормы критика, его тип мышления, профессиональный и социальный статус, уровень языковой компетенции. Отделяя сам акт интерпретации от продуцирования текста, функцией скрепляющего стержня исследователь наделяет установку на читателя: «Установка на адресата, на прагматический коммуникативный акт… является именно структурообразующим основанием, детерминантом… поскольку содержательно проявляется на всех уровнях критической деятельности. Кроме того, ориентация на тот или иной тип аудитории определяет целеполагание, а также жанр, стиль, метод интерпретации <…> Как только мы включим в представление о методе фигуру читателя, категория метода как метода познания оказывается содержательно недостаточной для той обширной области ненаукообразных критических текстов, для которых характерна не аналитическая, а прагматическая авторская установка. Ведущей деятельностью в данном случае будет не познавательная, или не столько познавательная, сколько коммуникативноориентированная» [2, с. 201].

Признавая правоту современного ученого во многих положениях, приходится заметить, что налицо снова недостатки теории. Несомненно, пока идет речь о современной критике, обнаруживающей достаточно четкую читательскую адресацию, мы применим разработки Говорухиной, но как быть, если придется вести речь о методе научно-ориентированной публицистики, эссеистики, философской критики прошлых эпох, о статьях, к примеру, С. Франка, посвященных отечественной и мировой литературе? Значит ли это, что у нас должна быть отдельная теория метода для литературной критики, которая железным занавесом будет отделена ото всех остальных «методов»?

Если так, то возникает вопрос, - на каких собственно основаниях к В. Соловьеву и его плеяде мы будем применять один теоретический аппарат, к И. Золотусскому - другой, а к Р. Арбитману - третий? Ведь все указанные нами неравнозначные фигуры во главу угла ставят один и тот же объект - художественный текст. Поскольку существует большое количество работ, которые не атрибутированы наукой никак - ни в качестве критики, ни в качестве литературоведения, а также учитывая огромный раздел материала, по поводу которого ведутся споры, приходится заключить, что отдельная теория метода для критики - непозволительная роскошь.

Указав на один недостаток советского литературоведения, надо признать фундаментальность теоретических разработок отечественной науки по многим вопросам. Современная теория метода пойдет ошибочным путем, если ее создатели провозгласят лозунг «не льют вина нового в мехи старые». Следует объединить то, что уже известно в области приемов литературного анализа, текстологии, с новейшими достижениями естественных наук, психологии и психолингвистики, социологии, и, конкретно говоря, с наработками в области рецептивной направленности критики в составе макродискурса, на которых мы остановились чуть подробнее. Но в результате объединенных знаний появится не конгломерат, как уже было сказано, а изначально разные системы - отдельно развитая теория метода интерпретации текста, задействующая аналитические способности человеческого мозга, которые мало подвержены изменению во времени, и теория, изучающая постоянно меняющиеся формы взаимодействия с читателем, риторико-коммуникативные стратегии, характеризующие литературное направление, редакционно-издательскую политику журналов, весь спектр социально-политических и экономических явлений жизни общества.

Список литературы

Бурсов Б. И. Критика как литература // Современная литературно-художественная критика: актуальные проблемы. Л.: Наука, 1975.

Говорухина Ю. А. Структура литературно-критической деятельности // Критика и семиотика. 2009. № 13. С. 193-203.

Зельдович М. Г. Программность критики и критические жанры // Русская литературная критика: история и теория.

Саратов: Изд-во Саратовского ун-та, 1988. С. 91.

История русской критики. М. - Л.: Изд-во Акад. наук СССР, 1958.

Лармин О. В. Художественный метод и стиль. М., 1964.

Николаев П. А. Снова о методе и стиле: устойчивы ли эти категории в науке? // Вестник МГУ. Сер. 9. Филология. 1984. № 5.

Проблемы теории литературной критики / сб. ст. под ред. П. А. Николаева и Л. В. Чернец. М.: Изд-во МГУ, 1980.

Русская литературная критика: история и теория. Саратов: Изд-во Саратовского ун-та, 1988.

Суровцев Ю. И. О научно-публицистической природе критики // Современная литературная критика: вопросы теории и методологии. М.: Наука, 1977. С. 15-51. Размещено на Allbest.ru