Образы фразеологии военной сферы в рамках культурных кодов (на материале русского и немецкого языков)

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

ОБРАЗЫ ФРАЗЕОЛОГИИ ВОЕННОЙ СФЕРЫ В РАМКАХ КУЛЬТУРНЫХ КОДОВ (НА МАТЕРИАЛЕ РУССКОГО И НЕМЕЦКОГО ЯЗЫКОВ)?

Лейсан Исламовна Ахметсагирова

Казанский государственный университет

Общепринятым считается, что образы фразеологических единиц (ФЕ) являются отражением способа восприятия и понимания мира определенной лингвокультуры. Данное обстоятельство побуждает многих исследователей определять системы образов в рамках лингвокультурных кодов - вторичных знаковых систем, в которых используются разные материальные и формальные средства для означивания культурных смыслов, или ценностного содержания, вырабатываемого человеком в процессе миропонимания [2, с. 5-6].

Настоящая статья посвящена изучению образов русских и немецких фразеологических единиц военной сферы (ФЕВС) в рамках субкода «Национальность» антропоморфного лингвокультурного кода. ФЕВС - самобытный фразеологический пласт, источником возникновения которого являются военные события, военно-политические отношения, военное дело и т.д. Фразеология военной сферы является не только одной из репрезентативных сфер обогащения русского и немецкого языков, но и важным средством отражения в языковой системе суммы представлений о мире. ФЕВС сопоставляемых языков активно участвуют в "окультуривании" окружающего мира: в них находят языковое воплощение широкий спектр культурных смыслов. В ходе исследования ФЕВС в рамках субкода «Национальность» установлено, что некоторые народы и племена в изучаемых лингвокультурах выступают как стереотипные образы и употребляются чаще всего для характеристики человека, вербализуя особенности его характера и поведения.

Общекультурным достоянием для русско- и немецкоговорящих сообществ является образ данайцев (греков) (die Danaer). В изучаемых национальных лингвокультурах данный образ ассоциируется с обманом и коварством: рус. дары данайцев, данайский дар(ы) - нем. es ist ein Danaergeschenk (коварные дары, приносимые с предательской целью). Генетически связанными с названными ФЕ являются следующие фразеологизмы, в которых вербализуются те же характеристики греков: боюсь данайцев, даже дары приносящих (призыв к бдительности, настороженности против чьей-либо лести, лицемерных подарков и всякого фальшивого заискивания); рус. троянский конь - нем. das Trojanische Pferd (коварные дары, несущие гибель тому, кто их получит).

Образ коварных греков складывается на основе древнегреческой легенды о взятии Трои. В «Илиаде» Гомера греки (данайцы) после долгой безуспешной осады Трои пускаются на военную хитрость: сооружают огромного деревянного коня и дарят его троянцам, спрятав в нем отряд воинов, благодаря чему греки захватывают Трою [1, с. 144-145].

Поскольку коварство и обман в обеих лингвокультурах являются составляющими системы антиценностей, образ данайцев служит поводом для негативной оценки. Вследствие этого вышеназванные фразеологизмы наделяются отрицательным зарядом. Обращение же к образу греков (данайцев) чаще всего происходит при выявлении коварных поступков и услуг человека, коварных даров, приносимых с предательской целью.

Только в русской лингвокультуре обман также ассоциируется с образом парфян - жителей Передней Азии, кочевников, скотоводов и великолепных конников. Это представление инкорпорируется во фразеологизме парфянское бегство, означающем «притворное отступление; обманный маневр». Выражение восходит к одному из походов римлян на Восток. Римляне столкнулись в нем с парфянами; легкая кавалерия парфян наголову разбила римское войско. По рассказам спасшихся, парфяне вели себя коварно: они притворялись, что разбиты, убегали и вдруг, обернувшись на скаку, осыпали римлян дождем нежданных стрел [Там же, с. 44]. Благодаря такому хитроумному приему, к которому парфяне часто прибегали в сражении, образ парфян у носителей русского языка олицетворяет также находчивость. Языковое воплощение этот культурный смысл находит во ФЕ парфянская стрела, которая служит для обозначения находчивого довода, приберегаемого к концу спора и приводящего собеседника в замешательство.

Таким образом, в силу амбивалентных представлений о парфянах, сформировавшихся и возникающих в сознании русских, данный образ используется одновременно как при номинации обманных действий человека, так и для обозначения его находчивой аргументации.

Как в русском, так и в немецком лингвокультурном сознании присутствует образ шведа (der Schwede), вызывающий, однако, несколько разные ассоциации. В обоих культурных пространствах швед - воин, агрессор. Между тем в русском языке швед символизирует скорее падение человека: пропал, как швед под Полтавой. Символическое значение, закрепленное за данным народом, возникло на основе реального исторического события - поражения шведов в сражении с русскими под Полтавой в 1709 г.

Поражение и падение шведов закрепилось в культурной памяти носителей русского языка, а в результате переосмысления образа шведа и исхода битвы названное выражение стало употребляться при характеристике отдельного человека (его физического или нравственного падения).

Образ шведа в немецком языке ассоциируется в первую очередь с грабежом, опустошением, беспорядком: als wenn der Schwed' da gewesen wдr' (букв. как будто здесь швед побывал). Объяснением для такого представления о шведах у немцев служит экстралингвистический факт, а именно Тридцатилетняя война (1618-1648), в которой Швеция участвовала с 1630 г. (шведский период). В Германской империи шведскофранцузские и немецко-испанские войска занимались преимущественно грабежом населения и опустошением земель [3, с. 53]. Действия шведов - "опустошение", "разбой" - преобразовались в культурные смыслы, в результате чего немцы стали обращаться к образу шведа для характеристики полнейшего беспорядка и страшного опустошения. Действия шведской армии послужили поводом для негативной оценки образа шведа, которая передалась на весь фразеологизм.

Олицетворением опустошения и беспорядка является у русских образ монгольского хана Мамая, совершившего в XIV в. опустошительное нашествие на Русь. В связи с этими историческими событиями имя Мамая употребляется не только как средство репрезентации полнейшего беспорядка, развала, страшного опустошения где-либо: (тут) как [будто, словно, точно] Мамай воевал [прошел], но также связывается и с представлениями о чем-то неприятном, нежелательном и негативном. О неожиданном появлении многочисленных и неприятных гостей, посетителей и т.п. говорят Мамаево нашествие; шумная, крупная драка или ссора; беспорядок в доме номинируется как Мамаево побоище. Экстралингвистический фактор послужил основанием для негативной оценки образа фразеологизмов.

Образ обров (аваров) является уникальным образом в русскоязычном сообществе, воплощающим жестокость и падение как результат возмездия за жестокость: погибуша бки убри [убры]. Эти представления об аварах передались нам на основе летописных преданий, где рассказывается о завоевании аварами одного из славянских племен - дулебов. По свидетельству летописей, авары жестоко издевались над славянами, за это бог истребил их, а на Руси появилась пословица: погибоша аки обри, их же несть племени ни наследка (рода) (букв. погибли, как авары) [4, с. 108]. Образ аваров находит переосмысление в нравственно-духовных категориях культуры - "жестокость наказуема" - и используется для констатации факта того, что кто-либо погиб, не оставив следа, исчез бесследно.

Уникальным образным основанием немецкой ФЕВС является образ берсеркера (der Berserker). Берсеркеры в исландских и норвежских сагах - воины, символизировавшие ярость и разрушительную стихию. Они сражались с непокрытой головой, без кольчуги, с топором или мечом, специальными способами распаляли себя, приводили в ярость, вызывая таким образом нечувствительность к боли, и дрались особенно свирепо, не щадя себя. Характеристики этих воинов нашли отражение в следующих ФЕ: wie ein Berserker kдmpfen [schreien, toben, wьten] (букв. бороться, кричать, бесновать, разъяриться, как берсеркер); eine Berserkerwut im Bauche haben (букв. иметь в животе ярость берсеркера). В названных ФЕ проявляется система ценностных ориентаций, закодированная в образе яростного берсеркера-разрушителя. Выражения служат для обозначения таких сильных эмоциональных реакций, как ярость, гнев, негодование. В силу того, что яростное, негодующее и гневное поведение людей в изучаемых социумах оцениваются негативно, данные ФЕ наделяются отрицательным зарядом и употребляются для выражения отрицательного ценностно-эмоционального отношения к происходящему.

В то же время образ берсеркера в сравнение arbeiten wie ein Berserker (букв. работать, как берсеркер) употребляется со знаком "плюс". Его используют для характеристики работоспособного и энергичного человека. Положительная номинация человека посредством образа берсеркера в данном выражении объясняется, по-видимому, преобразованием в культурные смыслы таких качеств этих воинов, как "самопожертвование", "самоотдача". Выполнение работы добросовестно, с самоотдачей, не щадя себя, наверное, в любой культуре рассматривается как наивысшая морально-нравственная ценность. Неисключением является в этом плане и немецкая лингвокультура. Здесь названные качества получили высшую оценку даже в образе яростного берсеркера.

Другими уникальными образами, воплощающими в немецкой среде жестокость, беспощадность и варварское отношение, являются образы гуннов (die Hunnen) и вандалов (die Vandalen). Подобного рода представления об этих народах в сознании немцев актуализируются на основе исторических фактов - разрушительных походов, предпринятых ими на территории Западной Европы. Так, гунны - древнетюркский кочевой народ Центральной Азии, покоривший в начале нашей эры многие народы Западной Европы, в свою очередь, вандалы - воинственное древнегерманское племя, разрушившее Рим и уничтожившее его культурные ценности. Негативное отношение к этим народам, к содеянному ими, а также приписываемые им характеристики переосмысливаются и находят языковое воплощение во ФЕ. Образ гуннов и вандалов используется для вербализации варварского отношения, распоясанного поведения: hausen wie die Hunnen и hausen wie die Vandalen (букв. хозяйничать, как гунны и вандалы).

Подведем итоги. Лингвокультурологический анализ ФЕВС в русском и немецком языках в рамках субкода «Национальность» показал, что в основе переосмысления, интерпретации и преобразования в культурные смыслы лежат "историческое прошлое" народов и племен, деяния, совершенные ими, и те характеристики, которыми они были наделены в русской и немецкой лингвокультурах в результате этих деяний.

Семантической доминантой, составляющей основу метафорических трансформаций в исследуемых лингвокультурах, являются представления о рассмотренных народах и племенах как о воинах-агрессорах, несущих разрушительную силу.

В ходе анализа были выявлены преимущественно уникальные образы. Это объясняется тем, что обе лингвокультуры "проживали" собственную историческую судьбу и были вовлечены в разное время в разные военно-исторические события. Наличие универсальных образов свидетельствует о том, что русско- и немецкоязычные сообщества в процессе познания и осмысления мира черпают знания из общекультурного наследия.

фразеологический лингвокультурный военный код

Список литературы

1. Бирих А. К. Словарь русской фразеологии: историко-этимологический справочник. СПб.: Фолио-Пресс, 1999. 700 с.

2. Ковшова М. Л. Семантика и прагматика фразеологизмов (лингвокультурологический аспект): автореф. дис.... д-ра филол. М., 2009. 48 с.

3. Мальцева Д. Г. Немецко-русский фразеологический словарь с лингвистическим комментарием: около 1300 фразеологических единиц. М.: Азбуковник; Русские словари, 2002. 350 с.

4. Шанский Н. М. Опыт этимологического словаря русской фразеологии. М., 1987. 240 с.

Размещено на Allbest.ru