Прагматический потенциал притяжательных местоимений

Размещено на http://www.allbest.ru/

Прагматический потенциал притяжательных местоимений

Пивоварчик Т.А.

Гродненский государственный университет им. Янки Купалы

Персональность - универсальная категория, значения которой связаны с предметным миром и с когнитивно-познавательной деятельностью человека, а потому несут объективную информацию, устойчиво закрепленную за языковыми единицами. Однако в речи регулярно обнаруживаются дополнительные смыслы, не заложенные в языковой системе и возникающие в конкретных высказываниях - прежде всего в зависимости от интенции говорящего и в связи с его отношением к остальным участникам коммуникативного процесса. Языковые средства, образующие функционально-семантическое поле персональности (в том числе и притяжательные местоимения со значением `лица-атрибута'), выполняют прагматические функции - служат инструментом для регулирования коммуникативных отношений говорящего с разными людьми в меняющихся обстоятельствах благодаря персонализации - актуализации коммуникативной (межличностной, статусно- и ситуационно-ролевой) соотнесенности участников речевой ситуации [Пивоварчик 2005].

Одно и то же местоимение может одновременно выполнять функции, возложенные на него языковой категорией персональности, - референции и идентификации (последняя включает в себя номинативную, указательную и дескриптивную функции) и регулятивные функции, связанные с персонализацией, - перлокуции, вежливости, фатическую, фокальную, социально-прескриптивную, эмотивно-оценочную и эмоциогенную, аксиологическую и под. Притяжательные прилагательные в той или иной степени осознанно и намеренно используются говорящим для конструирования межличностного пространства, установления границ между «своей» и «чужой» территориями: «диалогический подход возможен… даже к отдельному слову, если оно воспринимается не как безличное слово языка, а как знак чужой смысловой позиции, как представитель чужого высказывания, то есть если мы слышим в ней чужой голос» [Бахтин 1979: 213]. Вспомним тонкое наблюдение А. М. Пешковского: «…Едва ли случайно Борис Годунов говорит в одном случае: в семье моей я мнил найти отраду, я дочь мою мнил осчастливить браком…, а в другом случае - кто ни умрет, я всех убийца тайный: я ускорил Феодора кончину, я отравил свою сестру царицу… Во втором случае свой больше подходит, чем мой, потому что высказывается мнение не самого Бориса, а его хулителей, которые про него говорили: «Он отравил свою сестру», так что свой намекает здесь на этих хулителей, а мою излишне подчеркивало бы участие говорящего в той мысли, которой он на самом деле не разделяет» [Пешковский 1956: 162].

Сравните, какую градацию претерпевают способы называния жениха в речи постепенно охладевающей к нему девушки в рассказе А. П. Чехова «Невеста»: Вот вы только что говорили про моего Андрея, но ведь вы его не знаете (мой + личное имя ® `он принадлежит к моей личной сфере; если вы относитесь хорошо ко мне, то так же должны относиться к нему'); Я не люблю этого человека… И говорить о нем не могу (этот (хотя известно имя) + гипероним человек ® `он мне чужой'); И что такое твой Андрей Андреич? Ведь он же не умен, мама (твой ® `он мне не только чужой, с которым я намерена поддерживать официальные отношения, но и я считаю возможным относиться к нему негативно').

Прагматически актуализированное употребление в диалогической речи притяжательных местоимений позволяет регулировать взаимоотношения говорящего с его собеседниками на основе обращения к трем лингвосемиотическим оппозициям:

1) на оппозиции свой/чужой адресант регулирует взаимоотношения с адресатом, включая его в свою личную, социальную (возрастную, гендерную и т.п.), этнокультурную сферу или исключая из нее, а также причисляя или не причисляя себя к подобной сфере адресата. При сближении сфер актуализируются чувственные прагмасмыслы - солидарности, интимности, сопричастности, соучастия, открытости, сотрудничества, компромисса, сходства, совместности; при отдалении сфер возникают прагмасмыслы отчуждения, поляризации интересов, дискретности, замкнутости, холодности, отстраненности, соперничества, враждебности, контраста, осуществляется переход на отношения верх/низ;

2) на оппозиции тепло/холодно устанавливаемая говорящим тональность общения предполагает демонстрацию расположения (актуализируются значения доверительности, симпатии, эмпатии, интимности, теплоты, дружественности, заинтересованности) или нерасположения (холодности, неприязни, враждебности, безразличия, индифферентности) к адресату. Это экспликация эмотивного компонента во взаимоотношениях: люблю/не люблю, нравится/не нравится, гнев на адресата, недовольство адресатом, презрение к адресату и т.д.;

3) оппозиция хорошо/плохо связана с регулированием взаимодействия коммуникантов на основе включения общих оценок настоящее/ненастоящее, сильное/слабое, правильно/неправильно, одобряемо/неодобряемо, допустимо/ недопустимо и т.п. Такой оценке может подвергаться сам адресант, адресат, а также третьи лица. Цели позитивной и негативной самопрезентации адресанта, хотя поверхностно и различаются, обычно совпадают: как положительный, так и отрицательный самообразы позволяют адресанту добиться требуемого отношения адресата и побудить последнего к желаемым действиям.

Первичные прагматические функции притяжательных местоимений становятся конвенциональными: они являются предписанием социума и обязывают всех говорящих эти правила соблюдать; в таких случаях можно говорить о речевых клише, которые говорящий использует не задумываясь. Так, эпистолярная традиция заканчивать письма самообозначениями автора письма с местоимением ваш, твой связана с актуализацией отношений взаимности, интимности: Ваш…; Весь Ваш…; Искренне /душевно Ваш…и т.д. Формулы эпистолярного самонаименования могут представлять собой цитацию тех «интимных» номинаций адресанта, которые ему дает обычно только адресат (знаков конфиденциальности): адресант обозначает себя так, как обычно (с нежностью, иронией и т.д.) называет его адресат, с тем чтобы «восстановить» эти чувства. При таком обозначении часто используется местоимения твой или свой (в значении `твой') или кавычки, подтверждающие чужое авторство оценки: рус. Ваш дорогой учитель виноват перед Вами адски (А. П. Чехов Е. М. Шавровой-Юст); Не сердись на своего рыболова (А. П. Чехов О. Л. Книппер-Чеховой).

Конфликт первичной функции местоимения с контекстом и ситуацией речи, нарушение нормативности употребления конвенционального средства служат сигналом адресату о наличии некой импликатуры, которую он должен извлечь. Любое отклонение от конвенционального употребления сразу же вызывает коннотации и приводит к появлению “прагматических фигур речи” [Никитин 1996: 644] - иронии, гиперболы, фальшивой оценки и т.д.

В следующем примере выделена подчеркнуто вежливая фраза, практически вышедшая из употребления и ставшая маркированной как особенность речи интеллигентов (нередко с негативной оценкой), но в то же время используемая сегодня во вторичной функции как средство иронии, сарказма в тех случаях, когда говорящий хочет указать адресату на необоснованность его требований, на его завышенную самооценку, на излишнюю церемонность его поведения: (директор интерната детям) - Сейчас здесь будет произведен обыск! Разумеется, с вашего позволения, - язвительно заговорил он (В. Астафьев).

Отклонения от существующих норм функционирования обнаруживают себя, 1) когда конвенциональная сторона прагматики претерпевает динамику в зависимости от социальных преобразований: одно теряет актуальность, а другое становится актуальным; 2) когда носителями языка нарушаются конвенциональные нормы для передачи определенного смысла и нарушаются привычные параметры общения; 3) когда единица, употребляемая вроде бы конвенционально, противоречит некоторым характеристикам речевой ситуации - `говоря Х, на самом деле имею в виду Y и даю возможность адресату эту импликатуру Y вывести', при этом выводимые прагматические значения идут не от знания языка, а от знания мира и людей.

Так, коннотация отчуждения может содержаться в местоименном определении твой при номинации третьего лица, входящего в личную сферу адресата. Прагматические смыслы возникают из-за несоответствия категориального значения местоимения его употреблению: твой - это `тот, кому ты сочувствуешь, кого хвалишь, кого защищаешь'; если ты относишься к третьему лицу позитивно, то этим как бы включаешь его в круг своих близких лиц. Примеры: (теще о жене) Счас еще Соню твою подожду… Счас она у меня будет пятый угол искать (В. Шукшин); - Позвольте, москвичи утверждают, что она играла прекрасно в свое время - Врут ваши москвичи! (М. Булгаков); (о вызванном враче) На что мне твой Астров? Он столько же понимает в медицине, как я в астрономии (А. П. Чехов). Таким образом, вторичные функции выражаются за счет специфичности, нестандартности, необычности использования языковых средств (это и актуализирует, «вызывает к жизни», переносит из периферии в центр те компоненты значения языковой единицы, которые организуют прагматическую нагрузку высказывания).

Для говорящего в некоторых речевых ситуациях могут быть актуальны способы «ослабления» и маскировки речевого намерения. Тогда переход от индикатива перформативного предиката к конъюнктиву и далее - к формуле «перформативный девербатив + инфинитив» с «нулевой» модальностью формирует в высказывании прагматический эффект скромности: «говорящий не хочет показаться навязчивым, стремится представить себя скромнее, как бы меньше» [Тараненко 1989: 144]. Намеренная обезличенность формулы, в которой предикативным центром выступает девербатив со значением речевого действия, отражает снижение роли адресанта, снижение его активности, его самоустранение: Наилучшие пожелания здоровья и всего хорошего!; Просьба не задерживать сдачу денег. Отсутствие указания на субъекта речевого действия может компенсироваться включением в формулу притяжательного местоимения мой: Мой совет, Алла Кузьминична: заплатите добром, не позорьтесь (В. Шукшин); Вот что - моя просьба. Во-первых, пришли мне денег (Л. Н. Толстой С. Н. Толстому).

Прагматически значимые случаи «подчеркнутой, окрашенной притяжательности» [Николаева 2002: 38], в которых обнаруживается, с чем адресант себя идентифицирует, что он определяет для себя приоритетным, чему / кому он готов отдать часть себя, с чем / кем сравняться, соединиться.

Так, в эмоциональных обращениях притяжательное местоимение мой развивает качественно-оценочный компонент своего значения: «в обращениях типа ягодка моя, солнышко мое и т.п. не признается самостоятельность субъективированного объекта. Его существование дается только в связи с субъектом речи, о чем свидетельствует притяжательное местоимение мой» [Сянкевіч 1995: 87]. Структура обращений с местоимением мой различна: от двух до шести компонентов; кроме указанного местоимения в нее включаются, в том числе и дважды, существительные, прилагательные, местоимение ты, частицы. Такое окружение поссесива мой влияет на его функциональную нагрузку. Обращения, построенные по модели «сущ./прил. + ты + мой» и т.п. используются как дополнительное средство идентификации и характеризации адресата: друг ты мой, золотко ты мое, ангел вы мой, доброхот ты мой батюшка, братец ты мой миленький, дорогая вы моя. Такой вывод подтверждается тем, что во многих случаях прилагательные занимают прагматически сильную позицию абсолютного начала: бесценная моя, миленький мой, золотой ты мой, ненаглядный ты мой, дорогой ты мой боярин, родимый ты мой Петр Степаныч. В речи продуктивнее модель с постпозитивным мой по отношению к местоимению ты; таким образом эксплицируется прежде всего направленность речевой формулы к адресату, отношения выстраиваются в оппозиции много/мало, перлокутивные возможности формулы повышаются в первую очередь через «увеличение» фактора адресата (ты) и лишь потом - через актуализацию эмоционального фона взаимодействия (мой).

В обращениях местоимение мой сочетается с существительными, принадлежащими к разным лексикосемантическим группам, и это показывает, что говорящий может актуализировать в качестве значимых разные отношения с собеседником. Так, в обращениях «мой + существительное» и «существительное + мой» позиция существительного чаще всего оказывается заполнена релятивными номинациями адресата, среди которых преобладает слово друг: мой друг, мой дружок, моя подружка, друзья мои, дружечка моя, земляк мой. Высок процент обращений с мой, где существительное является характеризующей номинацией адресата: мой кормилец, мой благодетель, моя красавица, моя певунья, добродетель мой, красавица моя, ласкательница моя, умница моя, дурачок мой и т.д. Таким образом, для носителя русского языка значимыми оказываются разные отношения, однако с особым акцентом на отношения дружбы, что отмечено и в [Вежбицка 2001: 108-116].

Местоимения мой и наш могут присоединяться к словам, отражающим тему разговора. Так, в советский период член общества часто идентифицировал себя и адресата с общей для всех властью и партией, что проявлялось в почти обязательном использовании при их наименованиях местоимения наш: Спасибо нашей Советской власти (В. Шукшин). Приоритет наредко отдавался мы перед я: В нашей школе… (хотя возможно В моей школе…). В таких контекстах говорящий представляет себя не индивидуально, а в отождествлении с социальным коллективом, что показывает значимость для него включенности в общую социальную сферу и значимость взаимных обязанностей, устанавливаемых в этом коллективе. Все, что определяется как наше (с корпоративно-инклюзивным значением), в речевых формулах оценивается позитивно: наш - `хороший', `правильный': Может, ты и очень образованный, но в наши времена так не говорили студенты (Я. Колас). Субъектно-локативная синтаксема у нас в контексте оценочного высказывания также символизирует позитив (`так, как должно быть'): Вот у нас в бурсе так действительно драли (А. И. Куприн); Так у нас не положено!; У нас так не делают!; А вот у нас говорят… Использование местоимений мой и наш при указании на адресата или третье лицо подразумевает, в силу включения этого лица в личную сферу адресанта, позитивное отношение к нему, готовность разделить с ним ответственность за его поступки. Наш человек = 1) `тот, кто делает то же, что и мы, делает так же, как и мы', 2) `тот, о ком мы думаем, что он поступает правильно'. Существуют и многочисленные формулы конфиденциальности, выступающие аргументом в речевых актах императивного характера: Вы извините меня за нескромный вопрос… я ведь человек свой… у вас борьба не того? Не фиктивная? (А. И. Куприн).

Cубстантивированные формы притяжательных местоимений мой, наш, мои, свои, наши указывают на круг лиц, включаемых говорящим в его личную сферу: на родных, членов семьи (мой (`муж', `сын'), моя (`жена', `дочь')), сослуживцев (наши), граждан одной страны, представителей одной партии и т.д.: Говорю я нынче на всех иностранных языках и даже, кажется, английскую брошюру напишу, знай наших! (М. Ф. Андреева Н. Е. Буренину).

Таким образом, прагматически актуализированное употребление в диалогической речи притяжательных местоимений позволяет регулировать взаимоотношения говорящего с его собеседниками, делает их более прозрачными. При этом прагматические коннотации выстраиваются на основе положительной оценки «своего» и отрицательной оценки «чужого».

прагматический притяжательное местоимение

Список использованной литературы

1. Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества / Сост. С. Г. Бочаров. - М.: Искусство, 1979. - 424 с.

2. Вежбицка А. Понимание культур через посредство ключевых слов / Пер. с англ. А. Д. Шмелева. - М.: Языки славянской культуры, 2001. - 288 с.

3. Никитин М. В. Курс лингвистической семантики. - СПб.: Научный центр проблем диалога, 1996. - 760 с.

4. Николаева Т. М. «Скрытая память» языка: попытка постановки проблемы // Вопросы языкознания. - 2002. - № 4. - С. 25-41.

5. Пешковский А. М. Русский синтаксис в научном освещении. - М.: Учпедгиз, 1956. - 511 с.

6. Пивоварчик Т. А. Категория персонализации: модель описания содержательной структуры // Лингвiстичнi студii: Зб. наук. праць. - Донецьк, 2005. - С. 29-36.

7. Сянкевіч В. І. Семантыка і прагматыка беларускай мовы. - Брэст, 1995. - 214 с.

8. Тараненко А. А. Языковая семантика в ее динамических аспектах / АН СССР. - Киев: Наук. думка, 1989. - 256 с.

Размещено на Allbest.ru