Компенсационная функция глагольного вида в истории русского глагола

Размещено на http://www.allbest.ru/

Нижегородский государственный лингвистический университет им. Н.А. Добролюбова

Компенсационная функция глагольного вида в истории русского глагола

Маркова Татьяна Дамировна

Аннотация

древнерусский редукция семантический глагольный

Статья посвящена вопросу развития глагольного вида в древнерусском языке. Автор рассуждает о том, что прогрессивное развитие категории вида было обусловлено необходимостью смысловой компенсации, связанной с редукцией системы времён, а также поиском особой формы, которая выражала бы особую модальность. Именно вид мог резонировать модальные и эвиденциальные семантические компоненты форм перфекта, разнообразные грамматические оттенки которого были обусловлены лексической семантикой глаголов.

Ключевые слова: глагол, грамматическая семантика, категория вида, аспектуальность, категория времени, темпоральность, претерит

Abstract

The compensation function of the verb aspect in the history of the Russian verb

Markova Tatyana Damirovna

Nizhny Novgorod State Linguistic University named after N.A. Dobrolubov

The article is devoted to the development of the verb aspect in the Old Russian language. The author argues that the progressive development of the aspect category was due to the need of semantic compensation related to the reduction system and search of a special form that would express a particular modality. It could resonate modal and evidence for semantic components of the perfect forms, different grammatical shades which were due to the lexical semantics of verbs.

Keywords: verb, grammar semantics, aspect category, aspectuality, tense category, temporality, preterit

Вид и время могут быть связаны в различной степени. Если для русского языка характерно «врастание» видовой семантики во временную, то, к примеру, в современном болгарском языке «независимость временной и видовой систем проявляется гораздо более последовательно» [5, с. 177]. Вместе с тем эволюционное взаимодействие категорий вида и времени может проходить весьма неодинаково. Скажем, для сербохорватского языка характерно смешивание семантики вида и времени (когда формы аориста образуются от глаголов совершенного вида, а формы имперфекта - от глаголов несовершенного вида), однако это, скорее, инновация, чем логическое развитие древнего процесса [5, с. 177]. Независимость временной и видовой систем «является в славянских языках первичным фактом, а в случаях смешения этих двух систем мы имеем дело с фактом вторичным» [5, с. 181].

«Аспектуальность - это категория, объединяющая все языковые средства, характеризующие протекание действия во времени» [9, с. 15]. Причём «одна из основных особенностей славянского глагола - отсутствие у него того, что можно назвать нейтральной, неопределённой, т.е. просто называющей, а не характеризующей действие основой, группой форм» [9, с. 15]. Аспектуальность в русском языке, как уже говорилось, неразрывно связана с категорией времени. В «довидовом» периоде существования русского языка глагольные времена представляли собой не столько «времена», сколько «аспектуально-временные системы форм» [9, с. 9]. Таким образом, для семантики древнерусских глагольных форм времени более корректен отсчёт не «от» какой-либо точки (например, от момента речи), а до определённой точки - а именно результата действия. Собственно же формирование категории вида явилось не в последнюю очередь следствием общего для системы языка в целом распада синкретизма. А конкретнее - следствием стремления формально разграничить процесс достижения результата и собственно момент его достижения [9, с. 25]. В связи с этим открытым остаётся только один вопрос: почему возникла потребность в отделении семантики процессуальной направленности на достижение результата от семантики наличия достигнутости результата. Представляется, что ответ на этот вопрос лежит за пределами языка как самостоятельной системы. Изменение ментальных установок, появление новых актуальных вопросов, требующих немедленного ответа, к примеру - о том, как реально может быть засвидетельствовано то или иное действие, - вот в какой сфере лежит ответ на вопрос о причинах собственно русской «траектории» развития аспектуальности и, в частности, грамматической категории вида, до сих пор теснейшим образом связанной с категорией времени. Причём, бесспорно, собственно современная видовая система русского языка диахронически не была унаследована из индоевропейского языка-основы, а представляет собой специфическое славянское новообразование, формирующееся в письменную эпоху славянской истории [13, с. 68].

Динамику формирования категории вида Ю.С. Маслов видит как одновременное развёртывание двух встречных процессов: расширения рамок грамматического значения несовершенности, с одной стороны, и превращения общего вида в совершенный - с другой. Таким образом, «к началу самостоятельной жизни отдельных славянских языков общее значение совершенного вида уже может быть определено как значение подчёркнутого указания на неделимую целостность действия. Несовершенный вид в эту пору может быть определён как обозначение действия без указания его целостности» [14, с. 194].

Е. Курилович говорит, что вид рождается (как грамматическая категория) на периферии глагола - в инфинитиве, императиве и будущем времени [11, с. 164]. Далее, по всей видимости, семантическая волна идёт к центру глагольной системы. Однако то, на что ещё необходимо обратить внимание, - это несомненная связь эволюции претеритов с эволюцией футуральности как таковой. Данная мысль не раз звучала в настоящей работе: взгляд на прошлое, его ценностный статус изменились в связи с переосмыслением перспективы.

Подобные же мысли высказывал и Б. Гавранек, утверждавший, что конкуренция временной и видовой систем как таковая появляется вместе с формированием отдельной категории будущего времени, когда синкретичная форма простого будущего начинает дифференцироваться в зависимости от вида глагола. «Только когда из различных окказиональных форм была образована специальная морфологическая форма будущего времени и когда, следовательно, стабилизировалась сама грамматическая категория будущего времени, только с этого момента возникла конкуренция временной и видовой систем. Это привело к двоякому результату: либо произошло смешение двух систем (западнославянские и восточнославянские языки), либо первоначальная независимость этих систем победила, а именно в формах настоящего времени совершенных глаголов исчез оттенок значения будущего (сербохорватский и болгарский)» [5, с. 181-182]. Об этом же пишет И.Немец: «… генезис славянской видовой системы начинается с того момента, когда презентные детерминированные основы начинают выражать комплексное будущее время» [17, с. 271].

Для русского языка характерно то, что «на свойстве видов основывается <…> сопоставление не только настоящего с будущим …, но и настоящего и будущего с прошедшим» [3, с. 130]. Подчеркнём, что связь временной формы с её видовой семантикой задаётся текстом и отражается в тексте при помощи синтаксических средств, прежде всего. Так, Ю.С. Маслов отмечает связь употребления форм древнерусского имперфекта с синтаксическими условиями, в которых предполагается употребление формы имперфекта. Отсюда - три типа синтаксического употребления имперфекта совершенных глаголов в древнерусском литературном языке: кратно-парный (два соотносительных друг с другом действия, связанных последовательностью во времени и систематически повторяющихся), кратно-цепной (неограниченное количество последовательных действий, каждое предшествующее из которых завершается прежде, чем наступит следующее), кратно-предельный (в придаточном предложении, когда форма имперфекта обозначает предельное, последнее событие для процесса, обозначенного в главном предложении) [13, с. 81-91].

Роль текста в формировании семантики вида и в формировании видовой категории как таковой проявляется и в возможной первоначальной функции видовых форм (или, вернее, глагольных форм, различавшихся видовыми оттенками семантики). Р. Ружичка, анализируя особенности функционирования глагольных форм в «Повести временных лет», говорит о том, что в старославянском и древнерусском языках многие глаголы ещё не были охвачены категорией вида, и делает предположение о стилистической функции вида в исследуемом тексте [21, с. 312; 318].

Рассматриваемые в данной работе тексты Прологов позволяют наблюдать становление семантики вида как контекстуально обусловленного феномена. Причём вплоть до XV века (как минимум) система видов находилась на стадии своего становления. К подобному же заключению приходит и С.И. Меречина: «видовое противопоставление глагольных форм, хотя и осознавалось в семантическом плане, не было ещё чётко выражено в формальном отношении» [16, с. 16].

Хронологические рамки формирования грамматического центра русской категории аспектуальности, тем не менее, определяются различными исследователями по-разному. Причина подобных расхождений видится в том, что разными являются анализируемые материалы. Так, С.Д. Никифоров в своей известной монографии пишет: «Ко второй половине XVI века категория вида в русском глаголе в основном складывается и становится прочной категорией языкового выражения обобщённых в мышлении качественных изменений в действиях и процессах реальной действительности» [18, с. 133]. Причём основными средствами выражения видовых значений являются суффиксация (самое активное средство), префиксация, чередование звуков в основах (там же). Категория вида на тот момент не охватывала все группы и формы глаголов. К тому же дистрибуция видовых форм практически полностью определяется функциональными параметрами: «Видовые значения, выражаемые глагольными основами, <…> более отчётливы в памятниках с бытовой и канцелярской речью. В книжном же языке они ещё скованы старыми грамматическими нормами» [18, с. 134]. При этом в рассмотренных С.Д. Никифоровым текстах обнаружены факты употребления форм будущего сложного от основ несовершенного вида, что также является свидетельством нестабильности категории вида как таковой в анализируемый период.

О подвижности категории вида (как в аспекте формы, так и в аспекте значения) в период с XIVв. по XVIIв. свидетельствуют и наблюдения П.Я. Черных. Не ставя специальной задачи рассмотрения глагольного вида на материале текста Уложения 1649 г., П.Я. Черных, однако, отмечает, что в текстах московских приказов XVII века встречается огромное количество образований несовершенного вида на ыва:ива, причем главным образом в форме прошедшего времени и главным образом с отрицанием [22, с. 341]. При этом, однако, нередки были семантические отклонения, явно свидетельствующие о достаточно нестабильном состоянии категории вида в указанный период. К примеру, глагол купить «в памятниках московского приказного языка середины XVII в., как и в древнерусском языке, мог ещё употребляться и со значением несовершенного вида» [22, с. 349]. О.В. Кукушкина и М.Л. Ремнёва также говорят о подвижности семантики категории вида как молодой категории, сложившейся в современном состоянии не ранее чем к XVIII веку: «… видовое противопоставление (в широком смысле слова) обязательно, но неоднородно по своей структуре. Центр его <…> по своему характеру близок к формообразованию», но, как известно, есть пары, носящие и словообразовательный характер [10, с. 14]. А П.С. Кузнецов склонен считать вид категорией, продолжающей своё формирование и до сих пор ещё не достигшей наивысшей степени грамматикализации. Трудно установить временную границу перехода видовой семантики на грамматический уровень. Однако «при любых условиях разграничение (противопоставление) видовых форм есть разграничение (противопоставление) форм словообразования» [10, с. 141-142].

Итак, различия вида выражают различные отношения действия, обозначенного глаголом, ко времени (это ведущее, но не единственное значение). Таким образом, «вид в тех языках, где имеются и формы времени, находится в каком-то отношении к последним. Различие между формами вида и формами времени состоит в том, что последние выражают отношение действия к моменту речи, формы же вида - отношение действия ко времени независимо от момента речи (точнее, формы вида характеризуют отношение действия ко времени с точки зрения его протекания во времени)» [8, с. 133]. П.С. Кузнецов резюмирует семантику категории вида так после обзора основных взглядов на проблему Ф.Ф. Фортунатова, К. Бругмана, Б. Дельбрюка, Г. Якобсона, В. Порцига, А.А. Потебни [8, с. 134-140].

Особенным моментом в истории категории вида является момент исчезновения простых претеритов, (а также, в большей степени, разграничение форм настоящего и будущего времён - о чём говорилось ранее). Именно с тем, что новая категория «поглотила» семантику простых претеритов, часто связывают объективность возникновения категории вида в древнерусском языке. Вместе с тем многие исследования семантики и функционирования простых претеритов в памятниках восточнославянской письменности никак не подтверждают этот тезис. Так, Е.Н. Этерлей подчёркивает абсолютную неприемлемость тезиса о тождестве значений аориста и имперфекта в славянских языках со значениями видов [23, с. 1]. Исследователь отмечает также, что «практически все группы глаголов в древнерусском языке <…> могли иметь определённые «отклонения» от современной «видовой нормы», в сторону имперфективного значения, хотя и проявляли эту особенность в разной степени» [23, с. 7]. Действительно, довольно примитивным представляется простое приравнивание семантики имперфекта и современного несовершенного вида, так как наблюдение над смысловыми и функциональными особенностями форм имперфекта как в летописях, так и в прологах свидетельствует о том, что «асимметрия в употреблении древнерусского имперфекта и современного НСВ объясняется тем, что при схожей денотативной семантике они имеют различные дискурсивные свойства» [20, с. 6]. Похожие мысли встречаются у Е. Куриловича, который, в частности, отмечал: «Имперфект двояко противопоставлен другим личным формам глагольной системы. С одной стороны он противопоставлен в плане временном настоящему времени (прошедшее:настоящее), причём вид не меняется. С другой - противопоставлен по виду аористу (несовершенный:совершенный), причём данное различие не является чисто видовым» [11, с. 158]. В противопоставлении видовых форм различие касается, прежде всего, точки отсчёта (определённый момент в прошломдля несовершенного вида - неопределённый момент вообще для совершенного вида) [11, с. 164]. Как определяется этот момент? Возможно, это та точка на временной оси, которая связана с аксиологией результата действия. В таком случае можно говорить о том, что развитие категории вида компенсировало часть нейтрализованной семантики универсализовавшегося перфекта.

Сравнивая семантику видовой оппозиции в славянских языках со схожей семантикой в западноевропейских, Курилович отмечает, что если западноевропейская оппозиция передаёт «относительную совершенность», то славянский вид - «абсолютную совершенность» [11, с. 164-165], в связи с чем возникает мысль об особой актуальности результата для семантического пространства славянских языков. В таком контексте время становится ещё и способом измерения степени близости и достигаемости результата. Вид соприкасается со временем именно своими семантическими доминантами. В современном русском языке подобное соприкосновение в формах прошедшего времени проявляется в аспекте результативной, то есть типичной для перфекта, семантике. Если прошедшее несовершенное обозначает действие в прошлом безотносительно к его последствиям для настоящего, то формы прошедшего совершенного нередко обозначают прошедшее действие, последствия которого актуальны для настоящего. Причём такое действие непременно занимает определённое место во времени [2, с. 58-59].

Итак, процессы утраты простых претеритов и формирования категории вида не имеют между собой причинно-следственной связи. Скорее, оба этих процесса представляют собой два следствия какого-то другого, более глобального процесса, природа которого, безусловно, далеко не только языковая. С.П. Лопушанская пишет: «… факты таких живых славянских языков, как болгарский, сербохорватский, серболужицкие, не находят должного объяснения с позиций видовой теории, ибо в этих языках последовательное развитие видовых корреляций не привело к утрате оппозиции аорист:имперфект <…> Формы имперфекта, употреблявшиеся в наборе с формами аориста, начинают характеризовать это противопоставление в плане не временной, а видовой дифференциации. Чем сильнее проявлялась утрата темпорального различия между простыми претеритами, тем последовательнее они втягивались в систему видового противопоставления» [12, с. 35; 42].

О том, что унификация претеритных форм была результатом отнюдь не формирования категории вида, говорит и С.Д. Никифоров, обращая внимание на формы перфекта несовершенного вида, которые могли иметь как значение имперфекта, так и значение аориста [18].

Таким образом, вид не вытеснял простые претериты, а частично компенсировал семантику уходящих форм, заполнив образовавшиеся смысловые лакуны и организовав семантику всего глагола как морфологической категории, в аспекте результата.

С. Карцевский, считая образование видов частным случаем глагольного словообразования, огромное значение придаёт именно семантике результата - своеобразной связующей нити для всех, имеющих отношение к глаголу, функционально-семантических и грамматических категорий: «Семантика видов находит себе точку опоры в понятии результата. Это понятие является одной из главных движущих сил русской глагольной системы, и его воздействие обнаруживается вплоть до области переходности, залога и наклонения. Именно поэтому категория вида скрещивается не только с категорией времени, но и со всеми названными сейчас категориями» [7, с. 220]. И тогда, по мысли Карцевского, функционирование вида сводится к развёртыванию в языке двух встречных тенденций - сведение процесса к его результату и, наоборот, пролонгирование результативного процесса во времени [7, с. 220]. Важность понятия результата для системы глагольного вида в этом случае представляется непреходящей. Любой процесс, любое действие, обозначаемое глагольной формой, так или иначе направлены на достижение конкретного осязаемого результата, независимо от того, будет ли в конечном итоге этот результат достигнут. Именно отношение к результату, по мнению Карцевского, позволяет противопоставить перфективацию имперфективации как семантическое явление чисто грамматическому [7, с. 228]. Е.В.Падучева, говоря о семантике вида и времени в русском языке, отмечает, что семантика результативности есть не только у глаголов совершенного вида, но и у глаголов несовершенного вида. Однако у глаголов несовершенного вида под результативностью понимается «достижение внутреннего предела действия» или «наступление итогового состояния» [19, с. 34]. Это представляется чрезвычайно важным, так как свидетельствует о том, что результативность свойственна глагольной категориальной семантике вне зависимости от вида. Таким образом, в пределах видовой пары мы имеем не привативную оппозицию результат - его отсутствие, а эквиполентную оппозицию результат1 - результат2. Различие такой результативности нередко проявляется в контексте. О включении в категорию славянского вида семантики результативности пишет и Ю.С.Маслов, подчёркивая, что глаголы совершенного вида в славянских языках, независимо от их лексической семантики и в отличие от аналогичных глаголов в германских и романских языках, обязательно имеют значение «достигнутости» предела [15, с. 15]. В этой точке «достигания» пересекается семантика категорий аспектуальности и модальности, вида и времени. При этом, как отмечается в различных работах, вид как категория выражает ещё и «направленную отнесённость» из прошлого в будущее либо из будущего в прошлое - по существу передвижение по временной оси относительно локализованного результата [15, с. 21].

В целом результаты исследований русского глагольного вида позволяют предположить, в частности, что вид как грамматическая категория формировался спонтанно, в связи с экстренной необходимостью удержать в языке «выплёскивающуюся» из новой картины мира семантику. Известное мнение о том, что вид «вытеснил» простые претериты, а перфект оказался «более удобной» формой для выполнения роли универсального претерита, - по меньшей мере не логично. Система прошедших времён в древнерусском языке была и функционально, и семантически отлаженной системой, тотально охватывавшей все глаголы и имеющей однозначные стандартные средства для выражения богатой и детально структурированной семантики. Кардинальное преобразование категории русского глагольного времени могло быть вызвано лишь очень серьёзными причинами, которые собственно в системе языка мы не обнаружим. Экстренность, с какой идёт реформа глагольных времён, неизбежно подтолкнула процесс развития категории вида как вынужденного компенсаторного механизма. Перфекту для сохранения уникальной семантики в условиях функционирования как универсального претерита был необходим ресурсный механизм, который бы сохранил и систематизировал семантику, не вмещаемую новым претеритом после распада претеритной парадигмы и ухода из языка аориста и имперфекта. Вид и стал таким ресурсным механизмом, работа которого во многом не отлажена до сих пор. При этом, несомненно, вид связывает лексическую семантику глагола с его темпоральным потенциалом. Именно поэтому в вопросе о глагольном виде речь может идти о способах глагольного действия (временных, количественных, специально-результативных). Однако и способы действия будут охватывать лишь часть глагольной лексики, лишь некоторые типы глагольных значений [1, с. 34-37].

На стыке временной и видовой семантики в пределах глагольной формы и в условиях особого контекста может возникнуть новый модальный смысл, не дублируемый семантикой форм имеющихся наклонений. Возможно, некоторые модальные смыслы потенциально заложены в формах вида и лишь актуализируются контекстом. Например, противопоставляясь глаголам совершенного вида, глаголы несовершенного вида могут выражать действие неосуществлённое [4, с. 351-352]. А формы имперфекта от основ совершенного вида в тексте Супрасльской рукописи нередко «означают возможность, обычность или кратность действия» [4, с. 379]. Речь здесь идёт о модальных оттенках, актуализирующихся в случае особого взаимодействия видовой и временной семантики в пределах глагольной формы. Прогрессивное развитие категории вида, очевидно, было обусловлено не только необходимостью смысловой компенсации, связанной с редукцией системы времён, но и поиском особой формы, которая выражала бы особую модальность. Г.А.Золотова отмечает модально-эвиденциальное наполнение видаглагола [6, с. 26]. В этой связи можно говорить о ещё одной предпосылке формирования русского глагольного вида: именно вид мог резонировать модальные и эвиденциальные семантические компоненты форм перфекта, разнообразные грамматические оттенки которого были обусловлены лексической семантикой глаголов.

Историческая связь категории времени с категорией модальности несомненна. Данная связь проявляется уже в том, что каждая временная форма в своём грамматическом значении содержит ссылку на такой ориентир, как грамматический момент речи, отражающий в свою очередь реальный момент речи. Таким образом, «следует различать постоянно движущийся момент речи как элемент объективного времени и отражение понятия об этом моменте, зафиксированное в системе грамматических форм» [2, с. 49]. В древнерусских претеритах связь темпоральности и модальности выразилась в полном преображении всей подсистемы претеритов и выталкивании на поверхность перфекта как формы, обозначающей качество, приобретённое в результате действия. Разрушенный перфектусилил эту семантику, обозначив актуальность результата не только в плане настоящего-будущего времени, но и во вневременном аспекте, - превратившись, таким образом, из пермансива в этернатив. Вид же, в свою очередь, закрепил семантику разрушенного перфекта, привнеся в форму смысловую доминанту целостности либо нецелостности как действия, так и приобретённого в результате действия качественного изменения субъекта.

Библиографический список

1. Авилова Н.С. Вид глагола и семантика глагольного слова: автореф. дис. … докт. филол. наук. М., 1976. 41 с.

2. Бондарко А.В. Вид и время русского глагола (значение и употребление). М.: «Просвещение», 1971. 239 с.

3. Буслаев Ф.И. Историческая грамматика русского языка. Ч. 2. М., 1863. 374 с.

4. Вайан А. Руководство по старославянскому языку / пер. с фр. М.: Издательство ЛКИ, 2007. 440 с.

5. Гавранек Б. Вид и время глагола в старославянском языке // Вопросы глагольного вида. М., 1962. С. 175-183.

6. Золотова Г.А. Категория времени и вида с точки зрения текста // Вопросы языкознания. 2002. № 3. С. 7-29.

7. Карцевский С. Вид // Вопросы глагольного вида. М.: Издательство иностранной литературы, 1962. С. 218-230.

8. Кузнецов П.С. Очерки по морфологии праславянского языка. М.: Едиториал УРСС, 2002. 148 с.

9. Кукушкина О.В. Формирование категории вида и видо-временной системы русского языка: автореф. дис. … канд. филол. наук. М., 1979. 24 с.

10. Кукушкина О.В., Ремнёва М.Л. Категории вида и времени русского глагола (исторический аспект изучения). М.: МГУ, 1984. 122 с.

11. Курилович Е. Заметки об имперфекте и видах в старославянском // Курилович Е. Очерки по лингвистике. М., 1962. С. 156-166.

12. Лопушанская С.П. Развитие и функционирование древнерусского глагола. Волгоград, 1990. 114 с.

13. Маслов Ю.С. Имперфект глаголов совершенного вида в славянских языках // Вопросы славянского языкознания. 1954. Вып. 1. С. 68-138.

14. Маслов Ю.С. Роль так называемой перфективации и имперфективации в процессе возникновения славянского глагольного вида // Исследования по славянскому языкознанию. М., 1961. С. 165-195.

15. Маслов Ю.С. Вопросы глагольного вида в современном зарубежном языкознании // Вопросы глагольного вида. М., 1962. С. 7-32.

16. Меречина С.И. Система глагольных форм времени в произведениях Кирилла Туровского: автореф. дис. … канд. филол. наук. Казань: КГУ, 2001. 21 с.

17. Немец И. Генезис славянской видовой системы // Вопросы глагольного вида. М., 1962. С. 265-275.

18. Никифоров С.Д. Глагол, его категории и формы в русской письменности второй половины XVI века. М.: Издательство Академии наук СССР, 1952. 344 с.

19. Падучева Е.В. Семантические исследования. Семантика времени и вида в русском языке. Семантика нарратива. М.: «Языки русской культуры», 1996. 464 с.

20. Петрухин П.В. Лингвистическая гетерогенность и употребление прошедших времён в древнерусском летописании: автореф. дис. … канд. филол. наук. М.: РАН Ин-т русского языка им. В.В. Виноградова, 2003. 27 с.

21. Ружичка Р. Глагольный вид «Повести временных лет» // Вопросы глагольного вида. М., 1962. С. 308-319.

22. Черных П.Я. Язык Уложения 1649 года. М.: Изд-во АН СССР, 1953. 375 с.

23. Этерлей Е.Н. Древнерусский имперфект (значение и употребление): автореф. дис. … канд. филол. наук. Л., 1970. 30 с.

Размещено на Allbest.ru