Формы эпизации в поэзии адыгского (черкесского) зарубежья

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Формы эпизации в поэзии адыгского (черкесского) зарубежья

Когда все помыслы человека устремлены к одному, когда все остальное в мире отметается им как несущественное, человек оказывается в преддверии мифотворчества, отчего и проистекает «эпизация» лирики, столь часто наблюдаемая в творчестве поэтов адыгской (черкесской) диаспоры:

И днем и ночью без устали

Я буду обходить эту бескрайную долину,

Всю жизнь буду собирать

Слова красивые для тебя

(Тхазепль Фози «О родине») [5]

Нам представляется, что чем глубже чувство, обуревающее личность, тем бесхитростнее она о нем говорит. Порой в трюизме оказывается больше поэзии, чем в самых изощренных лирических построениях. Если перевести стихотворение Ф. Тхазепла на язык изобразительный, то перед нами, скорее всего, предстанет яркий детский рисунок:

И в горе и в радости Родина у нас одна,

И на чужбине она предо мной:

Волны Терека играют, клокочут,

Поля цветут, горы утопают в облаках.

Безубразность и яркость - так можно охарактеризовать творческую манеру Ф. Тхазепла, который и сам признается в склонности к преимущественно детскому восприятию мира:

Все это, все это, как отзвук детства,

В душе безостановочно звенит [5].

Владимир Черкез, известный югославский поэт, адыг по национальности, пишет на сербском и адыгском языках, автор нескольких поэтических сборников, так прикасается к самой заповедной теме, какая только существует для поэта:

Родина - это солнце после сильного дождя.

Это труженик, рано встающий.

Это звезда на темном небе.

Это мать, отдающая свой кусок хлеба воину [3].

«Солнце после ливня», «звезда на темном небе» - эти образы неявно указывают на период долгого запрета обращения к теме «адыгства», гласного или негласного - в зависимости от страны проживания представителей диаспоры. А вообще прием поэтического «реестра» для определения понятия Родины наводит на мысль об универсальности принципа глобальной персонификации, независимо от того, на каком языке пишет автор адыгского происхождения. Ведь в один ряд выстраиваются: солнце, труженик, звезда, мать - далее:

Это чудесный родник,

Это бурлящий водопад,

Это дерево, цветущее в поле,

Это пение птиц над широкой равниной [3].

С утверждением В. Черкеза «Родина - это мать, отдающая свой кусок хлеба воину» вполне согласен автор стихотворения «Если это случится» Ехья Казан, также считающий, что Родина - превыше всего, превыше даже самых близких, самых кровных семейных уз:

Ради ребенка мать готова жизнь отдать.

Но если вдруг постигнет Родину бесчестье,

Мать, не колеблясь, посылает

Ребенка на смерть.

Не беремся утверждать, что этот подлинно адыгский обычай сохранился и по сей день, но то, что адыги издревле предпочитали смерть бесчестью, известно всему миру.

И за это мы не упрекаем мать,

Ибо мать мы не зовем Родиной,

Но Родину называем -

Родина-мать.

В стихотворении поэта Ахмеда Шора «Родина адыгов» эпические интонации поначалу явно преобладают над лирическими:

Адыги и сегодня ездят верхом,

Черкешенки украшают нашу жизнь.

Мудрые старейшины сидят на почетном месте,

Молодое поколение все больше радует нас [2].

Молодое поколение все больше склонно к мысли о том, что возрождение адыгского духа - первоочередная задача, чтобы не потерять корней, не раствориться в других народах, не потерять самого ценного - национальной самобытности.

Твои сыновья и дочери живут во многих странах.

Их заветная мечта - увидеть Эльбрус.

Пускай мы сегодня объединимся,

Тогда настанет день нашей нации…[2]

«Их заветная мечта - увидеть Эльбрус» - сказано совершенно справедливо по отношению к нескольким миллионам человек, многие годы заочно грезящим этим природным памятником своей непростой истории, от которой они не намерены отказываться, чтобы не перестать быть нацией.

Авджы Джанк, в отличие от А. Шора, более склонен к лирике, нежели к эпосу. Одно из своих стихотворений он озаглавил весьма символично - «Две слезы», ибо речь в нем идет не просто о любви к Кавказу, но - о любви взаимной:

Кавказ, как выразить мою к тебе любовь?

Солнце, которое всходит над тобой,

Кажется мне райским.

Падают из глаз моих две слезы,

Когда я вспоминаю о тебе.

Две слезы падают из глаз лирического героя, но одна из них принадлежит не ему самому, а Кавказу, с которым он чувствует себя соединенным наподобие сообщающихся сосудов.

Одну из них несет тебе ветер,

Вторая - успокаивает меня.

Два края плачут.

И трава растет соленой

В это время на земле.

Слеза, оброненная самим Кавказом из одного из глаз лирического героя А. Джанка, возвращается к нему же, и тем самым осуществляется обратная связь, которая именно и приносит успокоение плачущему. Это неверно, что его успокаивает вторая слеза: нет, именно первая, которую вернул себе возлюбленный Кавказ, и именно тем, что он забрал ее себе.

Увидеть Эльбрус - далеко не новость в адыгской лирике; вспомним хотя бы начало знаменитой «Наны» Али Шогенцукова, созданной, кстати, «на берегу турецком»:

Знаешь ли ты, что твой мальчик томится

На берегу морском?

Жизнь на чужбине, сиротства темница…

В горле - мучительный ком.

Здесь своего не видал Ошхамахо

Я ни единого дня.

Матери нет, чтоб, избавив от страха,

Здесь приласкала меня.

Город… Под ним - лишь пучина морская.

Вновь корабли к нам ползут.

Грузчики, фесками пот утирая,

Спины под тяжестью гнут.

Здесь уже явственно звучат мотивы изгнанничества, оторванности от родного Ошхамахо. Не исключено, что стихотворение юного Али могло послужить тем зернышком, из которого произросло наблюдаемое сегодня поле «поэтической чужбины», то есть вся поэзия мухаджирства.

Наверное, каждому народу, испытавшему «рассеяние», особенно той его части, которая была «рассеяна», (то есть стала диаспорой, напомним, что «диспора» в переводе с греческого означает именно «рассеяние, россыпь»), свойственны томление по «золотому веку» своей истории, понятие «земли обетованной» и надежда на возвращение всего «на круги своя».

Перед глазами сейчас другое время.

Перед врагом, который стреляет на моей земле,

Стоит горец непреклонно,

Гнев войны все пожирает, уничтожает,

От злодеяний разрываются камни.

Несомненно, одной из основных составляющих зарубежной адыгской поэзии является чувство беспредельной любви к своей исторической Родине, восхищение ее прекрасной природой, преклонение перед пройденным ею историческим путем, полным тягот и невзгод, но обещающим непременное и заслуженное процветание. Показательно в этом смысле стихотворение турецкого поэта Метина Меретика «Родина моя»:

Хотел бы я вырасти цветком

На земле отцов наших.

Сердце бы радовалось жизни,

И была бы жизнь радости полна [4]

Здесь, если можно так выразиться, принцип глобальной персонификации работает в обратном направлении: раз все предметы и явления мира живы и подобны человеку, то почему человеку не уподобиться какому-то из них?

Под родными горами протекать.

Вся жизнь была бы радости полна,

Вершины гор во мне бы отражались [4].

Примерно та же картина возникает при сопоставлении творчества зарубежных собратьев по перу с произведениями таких авторов, как А. Шогенцуков, А. Бицуев, Нальби (Н. Куёк), З. Куготова и многих других (имена взяты достаточно произвольно).

Что же касается творчества поэтов диаспоры, то, хотя и трудно давать количественную оценку (стихи вообще плохо поддаются статистическому анализу), но, по читательскому ощущению, мы склоняемся к мнению, что образ Эльбруса занимает в стихах поэтов адыгского зарубежья примерно такой же объем, что и образ Черного моря.

Литература

адыгский черкесский литература поэт

1. Аристотель. Поэтика. Об искусстве поэзии //Аристотель. Этика. Политика. Риторика. Поэтика. Категории. Минск: Литература, 1998. - С. 1064-

2. Бакова З. Единство народа - единство литературы. Науч. изд. Майкоп, изд-во МГТИ, 2002. 126 с.

3. Бакова З. Творчество поэтов адыгского (черкесского) зарубежья. Пособие для студ. по спецкурсу. Нальчик, «Полиграфсервис и Т.», 2007. 48 стр.

4. Мерэтыкъуэ М. Си Хэку // Адыгэ псалъэ, 2003, майм и 21.

5. Тхьэзэплъ Ф. Си хэку - си лъахэ // Адыгэ псалъэ, 2003, майм и 21.

Размещено на Allbest.ru