О метаязыковом сознании юристов и предмете юрислингвистики (к постановке проблемы)

Размещено на http://www.allbest.ru/

О метаязыковом сознании юристов и предмете юрислингвистики (к постановке проблемы)

Лебедева Н.Б. (Барнаульский педуниверситет)

Введение

В настоящей статье ставится проблема специфичности профессионального метаязыкового мышления юристов, и в связи с этим вопрос о предмете юрислингвистики, его аспектах и их отражении в обыденном метаязыковом юридическом сознании.

Представления о языке, его предназначении, функционировании, устройстве, конечно же, испытывают воздействие профессиональной принадлежности пользователей языка, хотя в этой области очень много общего у представителей разных нефилологических специальностей: обыденное сознание разных людей включает метаязыковой компонент, который, при всем своеобразии, имеет большую зону как "коллективного бессознательного", так и "коллективного сознательного" (чаще же всего - "полусознательного"). Метаязыковому мышлению многих неспециалистов (нелингвистов) так или иначе свойственна все та же архаическая наивность и мифологичность, которая была характерна для Древнего мира и Средневековья, как европейского, так и восточного.

Выделим некоторые черты обыденного языкового сознания, сохранившегося до сих пор (в основном, у нефилологов). Во-первых, господствует орудийный подход к языку, когда последний осознается как послушный инструмент выражения мыслей и чувств и, следовательно, - полностью подчиняется говорящему. Стихийная, иррациональная (как и системно-структурная) природа языка, подчиняющаяся своим внутренним законам, остается "за кадром" обыденного метаязыкового сознания. Во-вторых, наблюдается неприятие саморазвития и самоизменения языка, которые расцениваются как "порча", искажение, в частности, "великого и могучего русского языка" невежественным людьми. В-третьих, характерен "стихийный антиисторизм" мифологического метаязыкового сознания нелингвистов, способный к смешению современных и устаревших слов и значений (в особенности при попытках "теоретизирования" по поводу языка). В-четвертых, сохраняется традиционный "книжноцентризм" ("литературноцентризм"), когда естественный язык, на котором говорит народ, воспринимается как "вульгарный" в угоду языку письменных текстов, что проявляется а) в отождествлении всего языка с одной из его разновидностью - литературной нормой (оцениваемой как "высшая и образцовая"), см. рассуждения о порче, засорении русского языка грубыми, вульгарными (но ведь тоже русскими!) словами; б) в антиномии "печатное / непечатное слово" как аналогия с антиномией "правильное / неправильное" Антиномия "правильного и неправильного" языка восходит к Средневековью, когда "правильными" считались литературные языки - латынь, древнегреческий, древнееврейский (языки Библии), а на Ближнем Востоке - арабский, а неправильными, "вульгарными", следовательно, недостойными изучения и письменной фиксации - "язык народа", различные диалекты.; в) в различных уничижительных оценках слов разговорного стиля типа "жаргонное словечко" (хотя с лингвистической точки зрения это может быть не жаргонизм), и даже - "это не по-русски" в отношении слов сниженного стиля; г) в экспансии "канцелярита" (поскольку на нем лежит печать авторитета письменных текстов - ""культурнее"" звучит) в области, далекие от делового стиля, и так далее. В-пятых, плохо осознается полисемия слов, особенно в различного рода речевых практиках. В-шестых, та же наивная этимология, известная еще со времен знаменитого спора античности "о природе имен", встречается в наши дни даже в научных работах нелингвистов при их рассуждениях о терминах. В-седьмых, распространена канонизация отдельных лингвистических феноменов и разделов в ущерб признания других, более реально значимых: словарь (к тому же наиболее авторитетный из них - словарь Даля) выступает главным судьей почти во всех спорных случаях, причем касающихся не только лингвистических вопросов, но и прочих, вплоть до философских; таким же образом, например, орфографическая и пунктуационная грамотность и соответствие офроэпическим нормам (особенно акцентологическим) отождествляется с владением русским языком и знанием его (более того - стало синонимом общей культуры), особенно ярко это проявляется в школьном преподавании.

Относительно металингвистического мышления юристов надо отметить следующие моменты. Во-первых, оно включает основные черты обыденного метаязыкового сознания всех нефилологов. Во-вторых, для юристов больше, чем для многих других профессий (медиков, математиков, спортсменов, производственников и т.д.), важны широкие лингвистические знания и речевые умения, поскольку правоведческая деятельность, как признают сами юристы, во многом зависит от их понимания многих языковых сторон и от умения ими пользоваться. В-третьих, в самой структуре знаний юристов метаязыковые знания, как представляется, важнее некоторых других, также необходимых знаний - экономических, политико-идеологических, исторических, психологических, в частности, потому что манипулирование языком как объектами, так и субъектами судопроизводства является важнейшей проблемой, нуждающейся в теоретическом и практическом решении.

Однако на пути решения юрислингвистических проблем возникает ряд объективных и субъективных трудностей. Одной из последних является недостаточная компетенция лингвистов в юридических вопросах, а юристов - в лингвистических. Речь в статье пойдет о некоторых особенностях последней.

Анализ ряда юридических текстов показал определенные специфические черты металингвистического мышления юристов, которые мы квалифицируем по следующим направлениям.

1. Асимметричный дуализм лингвистического знака

Еще Аристотель задавался вопросом, как удается софистам, используя язык, доказывать, что "белое - это черное" и наоборот. Было обнаружено то, что позже, в ХХ веке, Пражскими лингвистами было определено как проявление асимметричного дуализма лингвистического знака, а именно - полисемия и синонимия. Софисты, манипулируя разными значениями одного слова, произвольно играли со смыслами, доказывая логически недоказуемое (и, конечно, выступая в суде, получали от этого вполне определенную - практическую - выгоду).

Полисемия как онтологическое свойство языкового знака до сих пор является плохо осознаваемым не-лингвистами признаком слова. Теоретически, конечно, признается наличие многозначности слова, и всем известно, что рассуждения и споры считаются корректными только при отсутствии смены темы и тезиса, которая возникает при подмене одного значения другими, - об этом говорится во всех учебниках по логике и риторике. Но на практике не-лингвисты часто не замечают этого (неосознанно, осознанно или полуосознанно), хотя бы потому, что в металингвистическом сознании не-филологов не обострена лингвистическая интуиция в этом отношении. Так, например, адвокат А. Островский приводит пример выигранного им дела против известного певца, назвавшего журналистку девицей легкого поведения, проституткой и пр. Адвокат "специально истребовал сведения из ГУВД о том, что она на учете среди дам, задержанных за занятие проституцией и привлеченных к административной ответственности, не числится" [Островский, 1997, с. 9]. Здесь мы видим очень часто встречающуюся практику толковать непрямое, переносное значение слова как прямое, обращаясь подчас к словарям. Адвокат не может не понимать, что певец имеет в виду вовсе не профессиональную деятельность по зарабатыванию денег, а моральный облик журналистки, ее якобы продажность и беспринципность (по общему мнению, легко вступая в половые связи, женщина утрачивает доверие вообще). Тем не менее, адвокат уверен в корректности своего хода - понимая, что слово употреблено в переносном значении, он истолковывает его в прямом значении. К этому располагает и то обстоятельство, что юридические документы ориентированы именно на такую интерпретацию, см., например, ст. 431 ГК - "При толковании условий договора судом принимается во внимание буквальное (выделено нами - Н.Л.) значение содержащихся в нем слов и выражений". И здесь встает вопрос о соотношении двух языков - естественного и специального, в данном случае - юридического См. постановку этой проблемы в [Голев, 1999, с. 18 и далее], а также статью Н.Д. Голева "Юридизация естественного языка как лингвистическая проблема" в данном сборнике., в частности, о взаимодействии разных функциональных стилей. Сам этот аспект, как представляется, также недостаточно актуализирован в металингвистическом мышлении юристов.

2. Функционально-стилистическое расслоение общенародного языка

Остановимся на следующем примере из той же статьи А. Островского. Некий журналист в своей заметке написал: " … "обиженные" художники подали в суд". Адвокат рассуждает следующим образом: "раз использованы кавычки, значит (?), журналист имеет ввиду ненормативную (?) лексику" (выделение и комментарий в виде вопросительных знаков сделаны нами - Н.Б.). С точки зрения филолога этот вывод представляется неожиданным и немотивированным, поскольку кавычки имеют разные функции, и указание на использование слова из иного функционального стиля - только одно из них. Весь контекст говорит о том, что автор (журналист) не считает оправданным желание художников считать себя обиженными, а функция кавычек - дистанцирование автора от такой оценки. И уж совершенно неожиданным и лингвистически немотивированным представляется решение адвоката "заглянуть в словарь тюремно-лагерного блатного жаргона" (почему не в диалектный, не в словарь молодежного жаргона и пр.?) "для расшифровки слова "обиженный" и "расшифровать" его как "подвергнутый гомосексуальному насилию". А это дало ему возможность представить суду документы, подтверждающие, что "ни один из них не был осужден, никогда не отбывал наказание в колонии и не подвергался акту гомосексуального насилия" [Островский, 1997, с. 7]. Мы здесь видим произвольное смещение функционально-стилистической маркированности слова.

Еще один пример. Тот же журналист оценил попытку защиты художниками своих прав как "рэкет" против тех, кто ущемил эти права. Адвокат, "переходя от жаргонного (?) языка к юридическому", ссылается на статью УК, в котором слово рэкет толкуется как вымогательство. Этот "переход от жаргонного языка к юридическому", то есть от разговорного, а следовательно - естественного, к специальному, терминологическому (в данном случае - юридическому) весьма показателен. Во-первых, надо отметить своего рода "литературноцентризм", а точнее - "книжноцентризм" металингвистического мышления юристов-профессионалов, проявляющееся в несколько пренебрежительном отношении к естественному, разговорному языку, названному "жаргонным". "Книжноцентризм" обнаруживается в представлении, что книжная лексика, а вернее - все, что имело случай быть напечатанным "Книжноцентризм" проявился ив том, что сквернословие часто называют "непечатной" лексикой: раз нельзя напечатать, значит, слово "плохое", а если напечатано - то уже, видимо, нормальное, "книжное". в книге (архаичная, возвышенная, терминологическая и прочая лексика, встречающаяся в письменных текстах, даже если это "словарь тюремно-лагерного блатного жаргона"), выше, предпочтительнее, "правильнее" устной, разговорной, естественной лексики, которая всегда может быть "подправлена" разного рода подменами и ссылками на письменные авторитеты: словари, справочники, нормативные акты. Во-вторых, легкость этого "перехода" говорит о том, что, теоретически признавая разницу между естественным и юридическим языками, юристы не считаются с границами между разными функциональными стилями: бытует представление о том, что слово легко можно (и даже надо - если потребуется!) выделить из стилистического контекста и переместить его в другой, более "правильный" - юридический. И, в-третьих, опять, как и в первом пункте, происходит смешение разных значений: в естественном языке значение слова "рэкет" расширилось по линии семантического компонента "незаконное насилие" и стало восприниматься как близкое к слову "шантаж". Этот оттенок значения не стал еще фиксироваться словарями как особое значение, но журналисты очень часто используют такие приемы - семантические сдвиги, особенно если в общенародном узусе уже были замечены такие процессы, на восприятие которых у них чуткое ухо. Поэтому возникает естественный - юрислингвистический - вопрос: как быть в таких случаях? Не запретить же журналистам писать образно и ярко, тем более что они отражают живое, никогда не прекращающееся семантическое развитие общенародных и попавших в общенародное употребление слов. И здесь мы подходим к следующему аспекту металингвистического мышления юристов.

3. Язык как саморазвивающаяся система

В предыдущем примере проглядывает такая специфическая черта металингвистического мышления юристов (кстати, старая как мир), как недопонимание саморазвивающегося, самоизменяющегося характера языковой семантики. Другими словами, гумбольдтовская концепция еще не освоена языковым сознанием рядовых носителей языка, в том числе и юристов. Орудийный подход к языку приводит к тому, что не осознается и не принимается в расчет стихийная и иррациональная сторона языка. Известное положение В. Гумбольдта, что из всех общественных установлений язык оставляет наименьшее поле для инициативы, всегда не было очевидным. Многие века даже среди филологов господствовало представление о "порче языка" невежественными людьми, в то время как сам по себе язык совершенен. Наиболее яркое проявление этого метафизического понимания языка проявилось в задаче, поставленной Французской Академией перед составителями нормативной грамматики и словаря - "исправить язык раз и навсегда". Неудивительно, что и в наши дни в обыденном языковом сознании это "догумбольдтовское" понимание природы языка преобладает В действительности же заполонивший обыденное метаязыковое сознание орфографоцентризм в области письменной речи и, скажем так, "орфоэпоцентризм" в области устной речи привел к неоправданному сужению и без того наивное представление о "правильном" языка, под которой понимается кодифицированные варианты.. Опять-таки мы имеем в виду не теоретические знания, а реальный, практический подход к языковым фактам при попытке их толкования применительно к правовым действиям. В рассматриваемом нами случае это проявляется в следующем. Язык СМИ ориентирован на пользователя естественным языком, и важнейшая функция его - прагматическая: воздействие на читателя. Это признается, конечно же, всеми, как и то, что достигается она, во многом, использованием различных образных средств, нередко обеспеченных семантическими сдвигами, чаще всего - метафорическими. Не всегда можно определить, стал ли тот иной оттенок смысла узуальным или перед нами - семантический окказионализм, но если же он реально вошел в узус, то далеко не всегда дело дошло до лексикографической фиксации. Но в любом случае эти сдвиги отражают онтологически присущее языку свойство - способность и стремление к изменению. Вот здесь-то юристы оказываются как бы безоружными: в различных юридически спорных вопросах они не имеют другой опоры, как обращение к словарю, но эта опора во многом иллюзорная. языковое сознание мышление юрист

4. Канонизация словаря

В металингвистическом сознании рядовых носителей языка бытует представление, что словарь (энциклопедический, орфографический, специальный - любой) - высший авторитет во многих спорных вопросах. Он вбирает в себя всю мудрость, он авторитетен, наконец, - он дает довольно определенный, часто однозначный ответ. Нередко даже журналисты (а для юристов-практиков это вообще стало нормой) в качестве аргумента приводят дефиницию из словаря, причем, нередко - словаря Даля. Мифологическое отношение к словарям вообще, а к этому словарю в особенности - характерная черта металингвистического компонента обыденного сознания. Но толкование контекстных значений, функционально-речевых смыслов не поддаются такому упрощенному подходу. Поэтому перед юрислингвистикой стоит задача обогатить юридический инструментарий собственно лингвистическими методами. Одним из выходов из этой ситуации может быть создание собственных, специализированных юрислингвистических словарей.

5. Диахрония и синхрония

Конечно, и интуитивно, и теоретически юристы отличают историзмы и архаизмы от современных слов и их значений. Но в реальной практике они нередко подменяют современное значение архаичным. Так, например, в случае, когда известному певцу приходит телеграмма, в которой ему сообщается, что его выбрали почетным членом общества гомосексуалистов и решили пошить ему для гастролей шелковое платье, "судья акцентировал внимание на том, что ведь нет же (в телеграмме) выражения "женское платье", что позволило ответчикам настаивать на том, что слово "платье" употреблено "в своем древнерусском значении, просто как одежда" [там же, с. 7]. Заслуживает внимания и комментарий адвоката, в принципе верный: "в тексте-то шла речь о гомосексуалисте … и для филологически неподготовленной аудитории города Москвы было ясно, что речь идет именно о женском платье". Получается, что только филологическая неподготовленность общественности помешала воспринять слово в архаическом (более правильном? более "культурном"? более престижном?), а не в современном значении. Опять мы видим скрытый "книжноцентризм" юриста.

Частным случаем смешения диахронного и синхронного аспектов является стремление к наивному этимологизированию. См. в [Голик, Энгер, 2000, с. 167 и далее]объяснение происхождения слова "вор" в современном значении: "Слово "вор" поначалу - Х-ХII вв. - означало всего лишь ограду, забор, преграду (вероятно, как антипод слова "ров" Здесь и далее различные выделения в цитатах и комментирования в виде вопросительных знаков принадлежат нам - Н.Л.- углубление, яма, овраг, канава), а затем стало употребляться в значении злодей, мошенник". Далее логика авторов развивается следующим образом: "В ХV- ХVII вв. термин "вор" употреблялся, видимо, как жаргонное, идеологизированное и политизированное словечко, означавшее любые лживые действия против власти. (Вспомните: "забор", "преграда"; власть всегда "за забором" ее ругать не след, поэтому тот, кто ругает, преодолел эту преграду, перепрыгнул через забор)".

Специфика обыденного лингвистического мышления юристов особенно значима для решения теоретических и практических проблем юрислингвистики. Ее предмет - стык языка и права - сформирован сложным диалектическим взаимодействием юридического и языкового аспектов. Однако, опрос юристов Приводятся данные из курсовой работы студентки АГУ Киселевой Е., выполненной под руководством проф. Н.Д. Голева. показывает, что сложность юрислингвистической проблематики и необходимость более глубинного проникновения в сущность языка и его функционирования они по большей части сводят к прикладным аспектам, уже ставшим традиционными в юридической практике: толкование юридических текстов, правильность (sic!) речи юристов, вопросы юридической терминологии, культура общения с клиентами, проблемы "чистоты языка", загрязнения его бранными словами. На самом же деле на стыке языка и права (и - соответственно - лингвистики и юриспруденции) возникает гораздо большее число сложнейших смежных проблем, осознать и оценить которые еще предстоит, а тем более найти им решение, удовлетворяющее и лингвистов, и юристов.

На подступах к такому решению, важно поставить вопросы: зачем юристам нужна лингвистика, а лингвистам - юриспруденция и какова граница компетенции той и другой в пересекающихся проблемах?

Юристов, конечно, интересует конечная правоведческая цель (например, определение виновности и ее степени, точная формулировка и однозначное толкование закона и пр.). Язык попадает в их поле зрения постольку, поскольку, во-первых, на естественном национальном языке пишутся законы и нормативные акты, дается юридическая оценка действий и деяний, выносятся постановления и приговоры. Можно назвать этот подход к языку орудийным: язык - орудие юридической деятельности во всех ее проявлениях. И поэтому юристов должен интересовать вопрос о характере и качестве этого "орудия", а именно: в какой степени язык соответствует предъявляемым ему требованиям, какие стороны языка способствуют выполнению им нужных функций, а какие - создают помехи, и, следовательно, как использовать первое и как нейтрализовать второе. Другими словами, правоведы должны быть осведомлены о системно-языковых и функциональных свойствах естественного языка как субстрата языка юридического, и эти знания должны входить в лингво-юридическую компетенцию правоведов. Во-вторых, на естественном национальном языке ведется состязание обвинителя и защитника, на нем сообщают факты участники процесса, наконец, на нем происходит все речевое поведение этих участников: оскорбления, обманы и прочие речевые действия могут сделать простых граждан истцами и ответчиками. Таким образом, для юристов особый интерес представляет коммуникативно-речевой аспект языка, а именно - прагматический, поскольку язык является средством воздействия на психику и поведение других людей, нередко - средством манипуляции. Поэтому юристы должны быть компетентны в вопросе, какие свойства языка позволяют это делать, как использовать эти свойства и как раскрывать способы речевого манипулирования другими людьми. Правоведы признают огромную роль языка как орудия убеждения, как способа воздействия на общество в целом и на отдельную личность в частности - убеждение подследственного в целесообразности признания, суггестивное воздействие на суд, в частности суд присяжных. Существует огромная литература о языке судебных речей, авторами которых являются филологи, логики, психологи и сами юристы, см., в частности [Язык закона, 1990; Ивакина, 1997; Губаева, 1998; Юридическая риторика, 2000].

Проиллюстрируем сказанное рядом конкретных примеров из юридической литературы. Юриспруденция традиционно имеет дело с лингвистическими аспектами многих сторон своего объекта. Знакомство, например, лишь с одним номером журнала "Государство и право" (№ 5 за 1998 г.) показывает, как разнообразны связи этих двух наук. Остановимся только на двух работах. Открывается журнал статьей Б.С. Эбзеева "Толкование Конституции Конституционным судом РФ", в которой, в частности, говорится, что вопрос о способах толкования, в том числе и филологическом, Конституции Конституционным судом еще "не получил толкования в Конституции и Законе о Конституционном суде". Вообще законодательская техника, с одной стороны, и судебная практика, с другой, всегда сталкивались с проблемами толкования и интерпретации как отдельных терминов, так и текста в целом, ставшими столь актуальными в современной когнитивной лингвистике. Традиционность и органичность для юриспруденции этого аспекта проявляется в том, что в учебниках по теории права имеется раздел "Лингвистическое толкование законов", правовые документы нередко предваряются словариками терминов с толкованиями.

Другая статья - "Право на имя" - затрагивает еще менее разработанные в юриспруденции аспекты. В ней также имеется значительная доля собственно лингвистических (в частности, антропонимических) проблем: прагматический аспект официального обращения как специфического функционирования имени собственного; соотношение полного, краткого, официального, бытового и других вариантов имени; комплекс проблем, связанных с псевдонимами, переименованиями (особый аспект этих проблем является актуальным в случаях, когда именование связано с коммерцией и с выборами Ср. пример: в Екатеринбурге накануне выборов в местные органы возникла конфликтная ситуация в связи с появлением в городе трех "Уралмашей": завода, акционерного общества и общественного союза. Последний проводил выборную кампанию под девизом "Весь Уралмаш голосует за …". Работники завода, не собиравшиеся голосовать за этого кандидата, посчитали себя обиженными, но юристы не были готовы разрешить эту проблему в силу неразработанности ни юридических, ни лингвистических аспектов возникшей ситуации.); правила произношения, в частности акцентологического, имен и пр.

В ряде номеров журнала "Российская юстиция" подняты проблемы в связи с восстановлением института защиты чести, достоинства и деловой репутации. В дискуссии, возникшей на страницах журнала в 1997-1998 гг., рассматриваются этико-лингво-юридические вопросы о разграничении понятий, касающихся чести адресата (суждение - оценка - оскорбление), соотношения истинности и интерпретации, разграничение адресата и автора, и др.

В последние годы возросло число судов по поводу защиты чести и достоинства, в результате чего стало обычной практикой приглашать лингвистов в качестве экспертов. Но и филологи, и правоведы отмечают совершенную неразработанность смежных вопросов как с юридической, так и с лингвистической стороны, более того - недостаточное понимание границ компетенции этих двух наук и способов их взаимодействия. Это проявляется, в частности, в том, что юристы нередко ожидают (и даже требуют!) от филологов прямого заключения типа "было или не было оскорбление", "виновен или нет", что, как представляется, все-таки не входит непосредственно в компетенцию лингвистов. Лингвисты же, со своим привычным методическим аппаратом, не всегда понимают запросы юристов, в результате чего у обеих сторон остается чувство неудовлетворенности.

Из сказанного выше вытекают два вопроса: теоретический - о языковом сознании представителей юриспруденции как части обыденного сознания, и практический - о металингвистической компетенции юристов и способах ее повышения.

Итак, мы видим, каким образом представлены юрислингвистические проблемы и подходы к их решению в собственно юридической литературе. Каким же образом видится стык языка и права лингвистике и юрислингвистике (как частному разделу первой)?

Лингвистов может интересовать право в двух аспектах - юридические тексты (письменные и устные) как материал для лингвистического исследования и общефилологические рекомендации к созданию этих текстов С точки зрения юрислингвистики - это несколько "отдаленный" срез юридических текстов который для лингвистики, разумеется, - основной, но если бы взаимодействие двух наук ограничивалось только этим противопоставлением, то о юрислингвистике как особой области науки не было бы оснований говорить. Второй же - более глубинный - срез и представляет настоящий юрислингвистический интерес, поскольку предполагается, что "глубина преобразований русского языка дает основания рассматривать его функциональную юридическую разновидность как самостоятельную подсистему" [Голев, 1999, с. 21]. Коротко можно сформулировать задачу этого направления следующим образом: необходимо выяснить, как ведет себя объект лингвистики в специфической сфере социального бытия - в правовом пространстве, какие стороны и качества языка наиболее "эксплуатируются" при этом, какие аспекты его высвечиваются в законодательной деятельности и судебной практике, и пр., что должно способствовать, в конечном счете, более глубокому проникновению в онтологическую и функциональную сущность объекта лингвистики.

Таким образом, в настоящее время многими осознается необходимость разграничения юридических и лингвистических (а также этических, философских, логических, экономических, культурологических, социологических и пр.) аспектов этих проблем, определения границ компетенции каждой из этих наук. Без такого аспектного анализа трудно успешно и квалифицированно заниматься конкретными прикладными юрислингвистическими вопросами, как-то: лингвистическая экспертиза, составление новых законов и их толкование, разрешение спорных вопросов, в частности, затрагивающих права личности, связанные с языковыми сферами социального бытия, "права языка" и "права литературной нормы" (право на защиту, на статус - государственного, официального и пр.), и т.д. Эту большую и неоднородную сферу проблем на стыке языка и права можно разграничить на несколько аспектных направлений.

Первое направление можно назвать лингвоюриспруденцией (лингвопруденцией, лингвоюристикой). Второй подход мы предлагаем определить как академическая (теоретическая) юрислингвистика (правовая, юридическая лингвистика). Возникают задачи прикладной юрислингвистики - третьего аспекта юрислингвистики, находящегося на стыке лингвопруденции и академической юрислингвистики и решающего конкретные лингвистические проблемы юристов.

В конечном счете можно выстроить определенную шкалу переходов от собственно лингвистики к собственно юриспруденции.

1. Собственно лингвистика, интересующаяся функционированием языка в различных сферах - психологической, идеологической, социальной, в сфере искусства (в первую очередь - в художественной литературе), в сфере бытового общения и др., а также - в правовом пространстве общественного бытия. В последнем случае можно вычленить и социолингвистический, и общеязыковедческий (теоретический) аспекты. Лингвистика как бы ищет ответ на вопрос: как ее объект - язык - функционирует (и модифицирует) в различных условиях? Какие его стороны "востребованы" и как они "высвечиваются" в этих условиях? Возможно, намечается особый раздел языкознания, - лингвистика, интересующаяся функционированием языка в различных областях - юридической, спортивной, медицинской, производственных областях, в различных направлениях филологии и самой лингвистики (скажем, историко-лингвистическая терминология и законы ее семантического развития несколько иные, чем в разных направлениях синхронной лингвистики). Этот раздел может считаться частью социолингвистики, но именно такой, которая поставляет материал для академической (теоретической) лингвистики.

2. Юрислингвистика, подразделяющаяся на ряд направлений:

а) "юриспруденция для лингвистики" интересуется вопросом, что могут дать юристы лингвистам; так, например, остро стоят вопросы юридической защиты языка от деструктивного воздействия извне, защита литературной нормы от засилия грубопросторечной и иноязычной лексики, в частности, в СМИ; защита прав личности на лингвистическую свободу и комфортность пользования языком (в том числе юридическим) - право на естественное понимание его, защита от неправомерной его спецификации, вопросы лингвоэкологии;

б) "лингвистика для юриспруденции" - прикладное направление, поставляющее теоретический материал для юриспруденции (так, например, "знакомство" юристов с лингвистическим законом "люди говорят на языке большинства" для решения вопросов о государственном и официальном языке). Еще "более прикладное" направление имеет участие лингвистов в решении различных юридических вопросов, например, в судопроизводстве (в частности, в вопросах о защите чести и достоинства);

3. "Лингвоюриспруденция" - направление юриспруденции, занимающееся лингвистическими аспектами своего объекта. Специфика этого направления (в отличие от юрислингвистики, которая останавливается на пороге юриспруденции, т.е. не занимается вопросами права) в том, что решение вопросов "дотягивается" до правовых. Если юрислингвистика говорит, какой способ манипуляции языком использован в том или ином случае (правовом документе или судебном процессе), то "лингвоюристы" решают вопрос о том, как подвести эти случаи к существующему законодательству или судебной практике.

4. Юриспруденция, которая решает юридические вопросы, опираясь на экспертные оценки специалистов других областей науки, в том числе и юрислингвистики, и "лингвоюриспруденции".

Литература

1. Голев Н.Д. Юридический аспект языка в лингвистическом освещении // Юрислингвистика - 1: проблемы и перспективы. Барнаул, 1999.

2. Голик Ю.В., Энгвер Н.Н. Герменевтика: юридический и филологический аспекты // Юрислингвистика - 1: проблемы и перспективы. Барнаул, 1999.

3. Губаева Т. Уважаемые юристы, учитесь говорить и писать по-русски // Российская юстиция, 1998, №8.

4. Ивакина Н.И. Профессиональная речь юриста. М., 1997.

5. Малеина М.Н. Право на имя // Государство и право, 1998, №5.

6. Островский А. Примеры из практики ведения дел по защите чести и достоинства: нестандартные ходы // Законодательство и практика средств массовой информации. Вып. 1(29), 1997.

7. Эбзеев Б.С. Толкование Конституции Конституционным судом РФ // Государство и право, № 5, 1998.

8. Юридическая риторика: в помощь будущему юристу. Челябинск, 2000.

9. Язык закона. М., 1990.

Размещено на Allbest.ru