Объективация традиционной темпоральности в диалектном языке

Дни имеют свое «лицо» и «имя» в двух системах (в недельной и литургической годовой), а в рамках Страстной и масленичной недель отмечены особым названием. «Лицо» дня, помимо общей оценки (худой, плохой / хороший) может определяться и частной оценкой (см. работы С.М.Толстой, Т.А.Агапкиной и др.). Наиболее распространенной в Среднем Приобье является акциональная специализация дня: он может быть гулёбным, обманным, оброчным, поминным, прощёным, умершим. Как же выглядит день в «глагольной одежде»?

Дневной континуум, находясь между полюсами века и часа, еще достаточно объемен, чтобы быть наполненным разнородными действиями, но уже достаточно мал, чтобы детерминировать их бульшую конкретизацию. Срединное положение влечет за собой увеличение (или размывание?) прототипических дневных действий. Профанные дни - сама суть повседневности, обыденности, будней, будённых дней, о чем свидетельствует номинативный признак, положенный в основу этих понятий. Философы считают, что структура повседневности подразумевает три элемента и все они связаны с поддержанием человеческой телесности. Это пища, эротические отношения и труд. Повседневность является основанием любого типа культуры, но всякий из них имеет свои пределы «говорения» и «называния». Что же культура эксплицирует при помощи языка в рамках дневного континуума? Работу (отказ от нее), еду (отказ от нее) (субботничать, средопятничать). Иными словами, день вновь концептуализируется как вместилище профанного. Именно поэтому прорыв в сакральное время связан с перевертыванием обыденности, и чем более и весома, значима доля священного, тем значительнее изменение привычной деятельности: Служат всю ночь в церкви, поели утром, разговятся и спать начинают ложиться.

Полисемия кода наблюдается и на «внутридневном» («внутрисуточном») уровне. В среднеобских говорах пополняется редуцированная в литературном языке парадигма дневать - вечеровать / вечёрничать - сумерничать - полуночничать - ночевать. Н.И.Толстой [1995] выявил более дробную отмеченность наиболее опасного зимнего и ночного времени. Как видим, оно отмечено и глагольными единицами: в литературном языке существует парадигма сумерничать - полуночничать - ночевать, в говорах вечёрничать / вечеровать - сумерничать - ночевать при низкой частотности глагола дневать и отсутствии *утревать, *утренничать. Можно говорить о сопоставимости «утрат» во внутригодовой и внутрисуточной парадигме.

Вторым направлением для акционального кодирования становится пища. Пищевая традиция строго регламентирована в рамках любой культуры на многих основаниях, в том числе темпоральных. Это порождает в среднеобских говорах на фоне атемпоральных глаголов есть, столовать(ся), трапезничать парадигму утренничать - дневать₂ - полдничать / полудновать - вечерничать₂ / вечеровать / вечерять со значением `проживать континуум, заполняя его соответствующим трапезничаньем'.

2.4. Логика описания «от действия ко времени». Н.К.Рябцева [1997] ввела понятие «квазитемпоральных» единиц, содержащих в своем лексическом значении неявно присутствующий темпоральный смысл. Подобную импликацию времени мы считаем основанием «сужения» акционального кода. Данный механизм связан с отмечавшейся выше «неновизной» цикличного мира и всех его структурных элементов: ситуаций, событий, процессов и т.д. В фокус языкового внимания при этом попадают производства, ремесла, промыслы, породившие затем профессии. Развитие цивилизации и усложнение социальной жизни все ощутимее снижает зависимость профессиональной деятельности от годового цикла. На этом фоне промыслы ТК, как и земледелие, сохраняют жесткую цикличность. В среднеобских говорах выстраивается парадигма предикатов, которые называют темпоральную и атемпоральную деятельность в разных предметных сферах: бондарничать, врачить, дворничать, дворовать, кашеварить, коновалить, конюшить, кочегарить, кузнечить, кухарить / кухарничать, лесовать, мироношничать `побираться', огородничать / огородничествовать, пастушить / пастушничать / пасечничать / пастевать, плотничать, поварить, портничать / портняжить / портнячить, почтарить, прислужничать, пчеловодить, сапожничать, скотоводствовать, столярничать, сторожевать, хозяиновать, шахтёрить, шворничать `шорничать', шоферить, ямщичить.

«Промысловые» парадигмы более ощутимо связаны со временем. (1) таежный промысел таёжничать, охотить / охотничать, браконьерничать; белковать, бурундуковать, зверовать₁ `охотиться на различных зверей', зверовать<sub>2</sub>, `охотиться на медведя', кротовать, лисовать / лисятничать, лосевать, рябковать, соболевать, утковать, утятничать, хорьковать; крюковать, петлять, черканничать. (2) речной: багрить, блеснить, ботать / ботить / ботовать, броднить, куревать, леснить, лучить, неваживать / неводить / неводнить, острожить, самоловничать, сачать, сетничать, стрежевать, чердачить / чердачничать; карасевать, стерлевать / стерляжничать.

Итак, взаимосвязанные механизмы кодирования и объективации времени порождены и контролируются человеческим взглядом на мир. Способы (взаимо)действия человека с миром - поставщик темпоральных «мер» и «форм». Они увеличивает в рамках ТК роль циклической модели времени, связанной с принципиальной «неновизной» мира. Крестьянское бытие оказывается настолько непреложно циклическим, что в ряде глаголов, обозначающих производственную деятельность, имплицировано внешнее время.

В третьей главе «Темпоральные стратегии ТК» подвергся анализу наиболее значимый для данного типа культуры биологический уровень времени.

3.1. Уровни организации материи и уровни темпоральности. В XX в. был выдвинут постулат об иерархии онтологической структуры мира: неживое, живое, душевное и духовное - вот уровни бытия, и каждый высший базируется на низшем. Идея изофункциональности уровней организации материи и темпоральных отношений приводит к выделению физического, биологического, исторического, социального, а также культурного уровня времени.

3.2. Биологическое время. Биологический уровень времени, связанный с терминальными точками рождения и смерти, порождает концепт ВОЗРАСТ. Классические работы А. ван Геннепа, Б.Малиновского, М.Элиаде, М.Мид, Ф.Ариеса, А.Щютца, К.Гирца, Л.Н.Гумилева, Т.А.Бернштам и др. показали, что большинство известных сегодня культур так или иначе концептуализирует количество прожитых лет. Более того, следует говорить о динамике внимания культуры к разным возрастным стадиям, о смене фокуса их восприятия.

Языковая призма преломляет концептуализацию возраста культурой через (1) приписывание данного атрибута определенным объектам, (2) плотность соответствующих номинативных полей.

3.3.1. Семиотическая оппозиция «начало / конец». Биологическим уровнем времени детерминирован ряд оппозиций в семантической системе языка. Наиболее абстрактной является оппозиция «начало / конец». Большинство имен натурфактов и артефактов свободно от ассоциаций и коннотаций, связанных с началом или концом. И все же семантическая система диалекта позволяет утверждать, что культура идеационного типа из двух терминальных состояний вещного объекта более склонна выделять не начало, а конец, иными словами, старость. В силу конститутивных черт ТК, рассмотренных в первой главе, концептуализация СТАРОГО в ней должна иметь свои особенности.

3.3.2. Старые артефакты. 3.3.2.1. Вещь как «оплотнитель мира». С когнитивных позиций вещь - один из тех исходных концептов, которые структурируют чувственно познаваемую действительность. Только на рубеже XIX-XX вв. логико-философские основания новой научной картины мира позволили Л.Витгенштейну сформулировать тезис о том, что мир - целокупность фактов и событий, а не предметов. В наивной же картине мира именно вещи - составные части мира. Закономерно, что для традиционного сознания, представленного семантической системой естественного языка, присутствие во времени вещей зачастую не отделено от существования в нем живых объектов.

3.3.2.2. Темпоральные нормы ТК («жизненный путь» профанных вещей). Вещь - отдельный объект, созданный для удовлетворения потребности человека. Именно назначение творит вещь, утратив его, она обессмысливается, «развеществляется». Казалось бы, вещь постоянно обладает тождественной функцией и идентичной субстанцией. Однако это не так: «старение» и «старость» меняют их. Темпы морального устаревания артефактов, вероятно, один из самых ярких признаков типа культуры.

В языке функционируют специализированные единицы, обозначающие старые артефакта. Наиболее разработаны (заполнены) номинативные поля старой одежды и обуви. Повседневная, рабочая одежда и обувь - составляющие профанного «вещного мира» ТК, близкого человеку настолько, что в магических практиках они часто служат «заместителями» хозяина, что достаточно подробно описано этнографами. Тысячелетняя практика использования одежды детерминирует когнитивную модель, положенную в основу осмысления и репрезентации, следующих друг за другом состояний любого вещного объекта (износа). Результат постепенного превращения вещи в негодную получает языковое выражение и при помощи темпоральных определений.

Концептуализация старости артефактов вскрывает еще один уровень связи пространства и времени. В.Н.Топоров [1996], Е.В.Рахилина [2000], рассмотрев позиционные локативные предикаты, сделали сопоставимые выводы: при выборе глагола стоять / лежать синхронной семантической доминантой является вовсе не топология описываемого объекта, а его функциональность. Диалектный материал позволяет развить эту мысль: на характер пребывания вещи в пространстве влияет не только его (не)использование, но и время, которое язык, объективируя, сопровождает оценкой. Нестарая вещь, даже не используясь, не функционируя, лежит и может залежаться `устареть в процессе хранения (лежания)', но, когда она была определена на «лежание», она не считалась старой. В среднеобских говорах концептуализацию лежания нестарого поддерживают и другие единицы. Валяться - это прерогатива старых вещей, способ их бытия. Диалект свидетельствует о тесной связи между состоянием мира завал, самими завалящими / завалёженными вещами и местом их локализации свалкой, отвалом, куда они попадают, когда человек их сваливает, валит. Профанный мир переполняют не только старые артефакты, равным образом его выводят из нормативного состояния, загромождают и старые натурфакты (валежник / валёжник), скопление которых также мешает миру функционировать, а человеку работать в нем.

Поскольку старые вещи не дают миру существовать как положено, они подлежат уничтожению или удалению из личной сферы, из «своего мира». Их отчуждают, бросая. Таким образом, «развеществившиеся» от воздействия времени вещи превращаются в бросовые / брошевые. Последняя стадия жизни вещи (или уже ее смерть?) обозначается единицами барахло₁, хлам, хламьё₁, отвал₁, которые отмечены семой собирательности. Вещи в терминальной стадии, оставаясь дискретными, уже не достойны индивидуальных имен.

Таким образом темпоральное определение старый актуализует прежде всего семы `дряхлый', `выработанный', `ненужный'.

3.3.2.3. Темпоральные стратегии ТК. Классической ТК не свойственна идея намеренной консервации артефактов прошлого, поскольку они лишены утилитарной ценности (исключение - сфера сакрального, где старость (иными словами, время) увеличивает ценность и «силу» объекта). Появление реликвий, как правило, - это результат намеренного присвоения чужих вещей, которые объективируют некое абстрактное «прошлое вообще», чужую жизнь. Собственные же старые вещи, оказавшись не выброшенными, опредмечивая минувшее, обладают еще одной функцией: они утверждают самотождественность человека во все быстрее меняющемся мире.

В диалектном дискурсе темпоральное определение старый по отношению к их именам меняется на старинный / старинский. Оно является единственном средством выражения положительных коннотаций, связанных с конечным этапом существования вещного объекта, поскольку большинство артефактов не могут похвалиться номинациями, обозначающими ту или иную стадию их экзистенции, а «старость» связана с утратой качеств, присущих норме.

3.3.3. Онтология и статус (аксиология) старины. Темпоральное определение старинный может соединяться с именами артефактов в широком понимании термина - объектов культуры духовной, непредметных сущностей. К ним относятся все знаковые системы, то есть языки. Центральное место здесь принадлежит вербальному языку, а применительно к ТК - родному диалекту (говору). В старожильческой ТК ядром концептуального слоя «язык» является концепт СЛОВО, репрезентированный единицами имя, слово, название, наречие, разговор, пословица, выражение.

Кроме того, артефактом является сама традиция. Данное понятие охватывает объекты социокультурного наследия, процессы и способы социокультурного наследования, определенные культурные образцы, институты, нормы, ценности, обычаи, обряды, стили и т.д. За пределами теоретической рефлексии и элитарной культуры традиция воспринимается как некое мироустройство. Это та самая «малая» (Р.Редфилд) или «неформальная» (Я.Ассман) традиция, которая растворяется в лишенном теоретизирования, но не рациональности повседневном существовании. В среднеобских говорах концепт традиция представляет парадигма вера, закон, заведение / завидье, обхождение, рассудок, поверья, обычай / обычае / обычье / обвычка, завычина / завычка, порядок, образец, слава, мода.

Традиция существует во времени, и чем она старее, тем более уважаема и престижна, отсюда стремление «мы-группы» удлинить свою историю: Наши дедушки тут жили, ещё Москвы не было первоначала (Пар. Тюкт. 1959). При этом традиция пытается преодолеть, отменить время, передавая духовный опыт в его неизменности. Антропологи и социологи считают временную непрерывность традиции основой идентичности. Однако вопрос об изменчивости (устаревании) традиции решался А.Л.Кребером, Э.Шилзом, Д.Гроссом и др. по-разному. За рамками научной рефлексии он не корректен. «Наивную», «естественную» онтологию традиции манифестирует язык, и способность слов, в которых «заключен» (А.Вежбицкая) данный концепт, сочетаться с темпоральным определением старинный, старый и их синонимами влечет ipso facto и определение новый, поскольку эти лики темпоральности взаимообусловлены: Слышала, кода Никон-то приял веру-то, слышала? Он… написал новый закон. Скоко кержаков пересадили; У нас обряд-то всё по-старинному, по новизне не заводим. Языковое сообщество принимает идею о «преходящем» характере традиции, несмотря все декларации о ее «вечности», непрерывности в диалектном дискурсе.

Определение старинный, в отличие от старый, задает и закрепляет в ТК темпоральный слой. Само существование старинного - случайность, а его исчезновение, утрата, которые могут зависеть от чего угодно, воспринимаются как закономерность, норма. Наличие старого артефакта банально, и в дискурсе акцентируется только старость, то есть негодность или непрестижность вещи. Присутствие в мире артефакта старинного всегда подчеркивается как девиация, отклонение от законов бытия: Тут хотели установить дом такой, [а] кто же его старинный выстроит! Из старья никто строить не будет. Следовательно, исчезновение вещей - способ измерения времени. На временной оси область СТАРИНЫ локализована и опредмечена массовым присутствием в ней «старинного».

Наконец, старину объективируют факты: Косили руками траву, сено гребли. Всё в крестьянстве делали. Молотили, вот в старину молотили. В логико-философских работах XX в. осмысление факта шло в рамках сегментации потока, происходящего и моделирования его типовых единиц (Л.Витгенштейн, Б.Рассел, Р.Карнап, З.Ведлер, Дж.Остин). Лингвисты (Ю.С.Степанов, Н.Д.Арутюнова) считают факт единицей не онтологической, а эпистемологической, факт - «результат погружения мира в сознание человека», в отличие от события, которое есть результат погружения человека в мир.

3.3.4. Старина vs. прошлое. Темпоральная область старины для ТК с ее ориентацией на вечность (как иначе трактовать циклическое время?) выступает в качестве образца, матрицы бытия: ведь точка отсчета, на которой располагается демиург (смыслообразующий центр), помещена в прошлое, вовремя первотворения мира. В ТК статус СТАРИНЫ (старинки, старешки) фундирует положительные коннотации и оценки: Деды, отцы так жили. Так эта старешка и сила (Зыр. Зыр. 1959), отрицательные крайне редки: Это всё старинка, дурнинка (Мар. М. Ант. 1960). В результате у лексической единицы старинный нет семы `ненужный'.

Темпоральное определение старинный становится декларацией инаковости, отличия, разницы - вплоть до чуждости артефакта для окружающей действительности. В старожильческой ментальности инаковость и небытие старины дополнительно подкреплены резким сломом всех жизненных структур в результате социально-политических событий начала XX в. Отличие старины, а также ее «открывающая» граница поддержаны и сменой календаря. Носитель традиции, локализуя православные праздники, чаще всего не пользуется «новым» календарем (стилем). В чем причины подобной дискурсивной стратегии? Может быть, ее оправдывает то, что старины в сегодняшнем, «новом» бытии как раз не существует. Испожинки, Сороки святые, Богородичный день и пр. вроде бы и наступают в положенные им сроки (Рожество зимой было. Всё топерь прошло [исчезло]. Рожество подойдёт и пройдёт), но, не объективируясь соответствующими действиями (см. главу 2), в своей онтологической полноте на самом деле пребывают в небытии, вернее, в темпоральной области старины.

Общерусский ЛСВ старина₁ имеет значение `прежние, давно прошедшие времена' (МАС). В этом значении в текстах диалектного дискурса единица выполняет роль лексического квази-маркера времени. Уточним, что лексическими темпоральными маркерами мы считаем слова, позволяющие локализовать описываемый фрагмент действительности в одном из трех континуально воспринимаемых планов временного потока. Частеречная отнесенность и грамматические особенности маркеров принципиально не важны. Квази-маркер в старину, а также изофункциональные ему в дискурсе единицы время (годы / года, лета), жизнь, режим в сопровождении определений старинный, старый, бывший, давный, ранешний, прежний, тогдашний обозначают вехи, расставленные на границах темпоральной области, которая не имеет величины, размера. «Глубина», «протяженность» или «объем» старины - характеристика, не релевантная для ТК. Старина - это несущее ныне, и это несуществование нельзя структурировать. В данном континууме локализуются самые разнородные вещные объекты и факты. Поскольку факты неличностны, это только знания о том, что и как было, они дают старине возможность оставаться «всеобщей». Она, будучи несобытийной, не может стать полноценным темпоральным маркером.

Значение ЛСВ старина₂ в МАС сформулировано как `события, обычаи, порядки и т.п. давних времен'. Данную формулировку нельзя признать удачной. События - это явления иного характера по сравнению с обычаями и порядками, отмеченными привычностью (следовательно, повторяемостью, неновизной) и организованностью. Обычаи и порядки не предполагают произвольной случайности, не исключенной для события. Событие, происшествие, оказия - это воплощение самой случайности. Подчеркнем то обстоятельство, что переключение фокуса внимания, говорящего на конкретные события сразу лишает описываемое время статуса старины.

Вещные артефакты соотнесены, как правило, с ближним временным планом ТК, возникая рядом с человеком и сопровождая его на каком-то отрезке жизни. Отсюда важность вещей-ровесников, которые разделяют с человеком его время: У меня восемь подушек [в приданом] было. Вместе со мной старются; Такой же старый [мотоцикл], со мной, гыт, с одного году. Поскольку всякая полнота, наполненность вызывает в языковой картине мира положительные коннотации и оценки, одновременность (то есть совместное пребывание сущностей во времени-вместилище, наполняющее его) важна и применительно к людям. Человек причисляет себя к «мы-группе» на основании возраста, то есть собственного биологического времени (годок, одногодок, с одного году, однокупельний, ровня / ровняк), исторического времени (современник), родства (однопородец, однородец, одногнездец, однодомец), национальности (соплеменник), гражданства (соотечественник), проживания (односельчанин, одногородец), службы (однополчанин), учебы (одноклассник) и т.д., и язык объективирует данную идентификационную стратегию. Для ТК релевантны не все перечисленные идентификации, но возрастная настолько значима и разработана, что вновь скрепляет онтологическое единство мира, обращаясь к разным его денотативным областям. Невещные, «непредметные» артефакты объективируют дальний план времени. Те и другие своим пребыванием в настоящем стабилизируют мир и помогают присвоить время, несмотря на его постоянное отчуждение от человека.

Темпоральная область предшествия настоящему не перекрывается полностью содержанием концепта СТАРИНА, с ней связан также концепт ПРОШЛОЕ. Асимметричная трихотомия временных планов ПРОШЛОЕ - НАСТОЯЩЕЕ - БУДУЩЕЕ утвердилась в обыденном сознании как производная линейной (в основе своей биологической) модели времени. Прошлое является родовым понятием по отношению к старине, покрывая весь темпоральный континуум предшествия точке «сейчас», а область старины требует определенного зазора (люфта), которым она отделяется от данной точки. Старина не имеет общей границы с настоящим, будучи отдельной, самодостаточной областью, а прошлое имеет. Тем не менее эта граница подвижна и каждый раз проводится человеком заново.

Все маркеры календарного (год - месяц - день недели) и суточного (утром - днем - вечером - ночью) цикла можно назвать «близкодействующими». Они актуализуются при описании темпорального поля, которое незначительно отстоит от центра субъективно творимой, переживаемой и присваиваемой вселенной Я - ЗДЕСЬ - СЕЙЧАС. Несмотря на грамматическую оформленность предикатов, локализуемое данными маркерами положение дел вряд ли воспринимается говорящим в модусе прошлого. Это «вечное настоящее», в котором живет человек, - сфера, отмеченная «постоянством жизненно важных отношений», где распознается «привычная структура сегодняшнего жизненного мира» (Г.Люббе), «структура повседневности» (Ф.Бродель).

На бульшем расстоянии от темпоральной точки / континуума «сейчас» функционируют парные лексические маркеры. Подчеркнем, что это «бульшее» расстояние предопределяют отнюдь не физические параметры, а исключительно задачи интерпретации мира, стоящие перед человеком в коммуникативном акте. Данная подвижность не раз обращала на себя внимание исследователей, и Ю.Д.Апресян [1986] заявил, что свойство языка релятивизировать время и пространство в гораздо большей степени заслуживает названия «лингвистической относительности», чем факт национального своеобразия грамматической, лексической или даже семантической системы языка в смысле Б.Уорфа.

Континуумы настоящего и прошлого обозначаются соответственно единицами сейчас, теперь, нынче и раньше, прежде, тогда и их диалектными вариантами. Интересно, что в языке нет изофункциональных маркеров темпоральной области будущего. Несмотря на то, что локализация в ней может осуществляться и грамматическими средствами (За худого не пойдёшь [замуж], а хорошего не будет; «Продай [цветок], деньги отдам.» - «Неужели я деньги буду брать? Ну чё цветок-то - траву [продавать]?»), отсутствие лексических маркеров прямо свидетельствует о нерелевантности данного плана времени в целом для ТК.

Лексические темпоральные маркеры чаще всего актуализуются парно, но даже отсутствие одного из них не отменяет удвоения временных планов, оно лишь имплицируется. Причина - в онтологической несамостоятельности прошлого: его творит только настоящее, вне которого нет и прошлого бенных марко то только ждать в текстах дискурса парным образом, но датуры уровня темпоральности. Основной результат сравнения темпоральных планов - констатация движения той или иной «структуры жизненного мира» по модели «раньше было (не было) так». Таким образом, дискурс верифицирует концептуализацию старины как статичного небытия, а прошлого как динамичного изменения.

Восприятие времени в качестве прошлого снимает привнесенную семиотическими оппозициями, которые порождает биологическое время, оценочную семантику старения, старости, старины, остается только экспликация отличия. Крайне редко носитель ТК описывает неизменное состояние «жизненно важных отношений» (Г.Люббе), поскольку это постоянство уничтожает сами концепты НАСТОЯЩЕГО и ПРОШЛОГО. Структурное постоянство «жизненных отношений» попросту длит экспансию вечного настоящего в темпоральную область минувшего бытия.

Рассмотрим область прошлого подробнее. Бесспорно, то, что существовало до меня, - это принципиально иное состояние мира. Для человека естественно измерять все проявления сущего собою, и темпоральная организация мира также измеряется телесным бытием. Прошлое прежде всего «прошло» мимо меня, вдоль моей жизни. Именно через движение, которое всегда есть протекание во времени, язык вербализует появление нового, также опредмечивающего время. Новое (новь, обнова, новина, перенов / переновка, новость / новность / новисть, новик / новяк, новенький, новая метла, новые гости) в диалектном дискурсе главным образом предметно, а не событийно. Все, что существует при нем, идет мимо него, человек захватывает, присваивая как вещь, также он присваивает само время: Раньше были одностопки, и двухкомнатны были [избы], а эти пятистенны. Постройки неважны были, я ещё захватил; Были маринатки - токо мы их не захватили.

Прошлое - это темпоральная область, где не только приходят и уходят артефакты (А потом веялки пошли, у кого? У богатых мужиков. Штук шесь было. Самовязки пошли), но и возникают (идут, (объ)являются, (по)являются) события. Они способны стать темпоральными вехами прошлого (их номинации соответственно лексическими темпоральными маркерами), объективируя не только уровень биологического времени, но и «снимающие» его уровни времени социального и исторического.

Лексические маркеры времени подтверждают тезис об опосредованном отражении языком внешнего мира и непосредственном - его концептуализации. Событийные маркеры, связанные с дальним темпоральным полем, принципиально противостоят циклическим - унифицированным, даже абстрагированным, следовательно, внеличностным, которые расставляют вехи недалеко от переживаемого «вечного настоящего». Однако их безликие отметки все сильнее сливаются друг с другом в глубине прошлого, и говорящий вынужден прибегать к менее точному, но более значимому для него масштабу собственной жизни. Благодаря событийным маркерам прошлое обретает объем и глубину, объективируясь телесностью вовлеченного в них человека. Старина - мифична, она (чаще всего) не прожита человеком, прошлое же, фундированное личным опытом, оказывается реальным, подлинным. Следовательно, в отличие от старины, прошлое личностно ориентировано.

Динамику прошлого предопределяет и то, что, исходно объективированное для каждого собственным бытием, прошлое вначале оказывается ничтожно малым. В процессе онтогенезе эта темпоральная сфера разрастается, все еще не выходя за границы прожитого человеком. Затем прошлое распространяется на глубину родового времени, за пределами собственной практики человека наполняясь событиями из жизни родителей, а потом и предков. Иными словами, субъект прошлого - это «я» или член «мы-группы»: Мама рассказат тоже, как жили раньше. Сахар, грит, кусочек откусишь раз и положат потом. А счас ложкими едят. Печенье, пряники - так сумка и висится; Печей не было, мать говорила. При матери печки пошли. Железок не было. Угорали; Те старики, которы ходили [в ямщину], их уж нет. От отца слышал, что он по три раза в год ходил. В отличие от дискурсов других типов, в диалектном дискурсе субъектом прошлого ни природный объект, ни социальный объект быть не могут.

События невещественны и в силу этого не могут устареть, состариться, но они происходят и, произойдя (в среднеобских говорах есть предлог изойдя `после'), проходят. Язык выражает это внутренней формой имен концептов: статичная СТАРИНА - предметна, а ПРОШЛОЕ - процессуально, динамично. Однако имени существительного прошлое в среднеобских говорах нет, как нет и былого, минувшего (нет, впрочем, и настоящего). Словари фиксируют единственный контекст: Намедни - это прошлое, недавно [значит]. Анализ дискурса позволяет предполагать, что именем концепта ПРОШЛОЕ в среднеобских говорах является РАНЬШЕ.

Существуя не только в повседневности, а «как бы на пороге между обыденным и необыденным» (Б.Вальденфельс), границу между ними человек проводит каждый раз заново, руководствуясь своими сейчашными, счасочными, счасными потребностями и интерпретируя одну и ту же темпоральную область то как старину, то как прошлое.

3.4. Динамика (внутри) концептуального слоя СТАРОСТЬ как нарастание отчуждения времени. 3.4.1. Профанная СТАРОСТЬ. В последние годы высказана справедливая в целом мысль о том, что абстрактные категории (к которым, безусловно, относится старость) в обыденном сознании не имеют дискурсивного представления. Вопрос о степени абстрактности того или иного концепта открыт, однако проявления профанной старости - один из самых разработанных мотивов диалектного дискурса вследствие того, что носителями ТК являются преимущественно немолодые люди. Концептуализация старости аспектирует не ее глубину (поэтому нет дробной градации возраста стариков, в отличие от детей), а «открывающую» границу и исчерпанность ресурса того или иного человека (артефакта). При этом жизнь профанных стариков локализуется в темпоральной области «вечного настоящего», и в этом смысле они вневременны.

Воплощением старости, помимо профанных стариков, становятся старые (старинные) люди и предки. Сложное взаимоотношение этих концептов детерминировано их локализацией на оси времени.

3.4.2. Старый vs. старший: абсолютный и относительный возраст. Как показали М.Мид, Ш.Эйзенштадт и др., связью возраста и определенных социальных ролей во многом задан тип культуры. Данная связь, тем не менее, не всегда оказывается прямолинейной. Так, в рамках классической ТК трактовка возраста замужней женщины, отражаемая номинациями молодуха / баба, опиралась вовсе не на количество прожитых ею лет. «Культурную» молодость, репрезентированную внутренней формой слова молодуха, предопределяет отсутствие детей из-за непродолжительного брака или рождение сына-первенца. В некоторых локальных традициях Среднего Приобья для женщины, родившей сына-первенца, языковое сообщество вообще останавливало время: Молодуха, эт если принесёт парнёчка первого, то, значит, век молодуха. Сколько она живёт, всё молодуха. А девчонку - бабёнка. Вот бабёнка идёт, а вон молодуха идёт. С другой стороны, в классическом состоянии ТК Сибири достижение внутрисемейного статуса «старика» также зависело не от возраста мужчины, а от вступления в брак его старшего сына. Социальная роль старухи (бабушки / баушки, бабки, бабы) уже внутри общины вновь не сопряжена жестко с биологической старостью: У меня золовушка пошла бабить в девятнадцать лет: в баню поведёт, поправить всё; И стала ходить молодая бабушка. Ну, в девках уже научилась [лечить]. Кака-то старушка научила.

Помимо абсолютного (биологического) возраста, связанного с концептом СТАРОСТЬ, язык манифестирует возраст относительный (социальный), связанный с концептом СТАРШИНСТВА. СТАРОСТЬ и СТАРШИНСТВО родственны онтологически, будучи производными от времени. При их концептуализации во внутрисемейной, производственной и обрядовой денотативных областях задействованы когнитивные модели первенства (числового ряда), размера, высоты (глубины).

3.4.3. Старшие компаньоны. В первой половине XX в. А.Шютц обозначил не всегда четко разграниченные обыденные связи между членами «мы-группы» термином «компаньоны» (в некоторых переводах «партнеры»). Компаньоны скреплены отношением «лицом к лицу», то есть общностью времени и пространства. Это предпосылка для того, чтобы частью собственной биографии человека становилась жизнь другого. В 1960-1970 гг. идею разделения сограждан на «компаньонов», «предшественников» и «последователей» развивает К.Гирц. Статус предшественника, казалось бы, безусловно отсылает за предел телесно присвоенного человеком времени. К.Гирц, однако, рассматривает данный феномен в динамике: старшие компаньоны не сразу уходят в прошлое, а постепенно становятся нашими предшественниками, и это «период начинающегося прародительства». Это прародительство обеспечивается все более полным наложением старости и старшинства - биологической и социальной ипостаси времени.

Диалектный дискурс полон отсылок к опыту (в том числе и темпоральному) бывших компаньонов: Девки-то наши на вечёрке прибаутки поют. А вот дядя Ефим бывало на всю деревню распевал; Гулять, всё надо вместе [делать супругам]. Я говорю: «Вы как Маринушка с Брусовым». У нас были бродяга, Маринушка её звали, а его Брусов… Они всё вместе ходили. Я говорю: «Вы как Маринушка с Брусовым. Дерутся, дерутся, - и вместе ходют». Упоминаемые носителем ТК бывшие члены общины - не предки в полном смысле, а персонифицированные, значимые лично для него скрепы «мы-группы», которые (1) сохраняют ее идентичность во времени, несмотря на неизбежно меняющийся состав, (2) опредмечивают изменение мира (см. раздел 3.3.4. «Старина vs. прошлое»).

Драматичное ощущение разрыва между настоящим и прошлым порождено несовпадением элементов потока действительности. Человек вынужден противостоять этому разрыву для обеспечения самотождественности. Ему требуются «скрепы» - что-то возникшее (существовавшее) в уже присвоенном ПРОШЛОМ и остающееся (существующее) в непрерывно отчуждаемом НАСТОЯЩЕМ как можно дольше. Каждый должен разделять что-то с самим собой прежним: это вещные и невещные артефакты, а также события, которые присваиваются посредством участия в них. Наиболее адекватно обе задачи решаются при помощи других людей, делящих с нами тот или иной отрезок времени. Идеально в этом смысле совпадение с ровесниками, рассмотренное выше. Однако, будучи максимально близки к темпоральному опыту говорящего, ровесники разделяют и его профанную суть: они не получили ничего от смыслопорождающей, «матричной» сути старины.

В результате в дискурсивной практике разработан мотив сравнения себя с предшественниками-односельчанами: У меня голова ешо болит. Я как раньше как Василиса Прокофьевна. Голова болит всё у меня. Раньше Василиса Прокофьевна всё голова болела. Развернутые объяснения поводов для подобного сравнения востребованы в случаях, когда в коммуникацию вступает посторонний для сообщества собеседник. При этом у носителя ТК существует субъективная потребность в подобном рассказе, в манифестации своей общности с ушедшими членами «мы-группы», которая требует разделения с ними и времени, вернее, его норм, оценок, целей и смыслов.

Старшие компаньоны маргинальны в своей «внешней» (невозрастной) связи со временем. Бесспорно, их физическое отсутствие в континууме настоящего в момент речи, и, пожалуй, также бесспорна их локализация в континууме прошлого. При этом их задача - нивелировать различие между тем, каким мир был, и тем, каков он есть, которое и порождает ПРОШЛОЕ. Компаньоны «снимают» границу между сущим и несущим временем для говорящего, несмотря на все грамматические показатели времени (был, жил), но не принадлежат СТАРИНЕ.

Ушедшие члены «мы-группы» постепенно превращаются из профанных людей в символы, обладающие некой долей сакральности, и данный процесс коррелирует с локализацией их в темпоральной области ПРОШЛОГО / СТАРИНЫ. Начинающееся прародительство - это промежуточная стадия в концептуализации предшественников (не случайно это образование диалектной концептосферы не имеет имени), их отчуждение от вечного настоящего завершается в идеальной сущности ПРЕДКИ, которая уже репрезентирует СТАРИНУ.

3.4.4. Концепт ПРЕДКИ. Применительно к ТК Среднего Приобья данное имя оказывается условным, подтверждая мысль В.И.Карасика [2004] о том, что концепт может быть представлен «обширными списками» единиц, среди которых нельзя выделить основной способ репрезентации. Концептуальное содержание вербализуют лексемы предпрадеды / припрадеды, правдушки / прадушки / прадюшки, прадеды / правдеды, предедки, деды, отцы, родители, старики, старые (люди), стареи. Их внутренняя форма предельно ясно обнаруживает, что концепт изначально фундирован семьей и эта связь в говорах, в отличие от литературного языка, так и не скрыта «чистым» временем. Однако у ряда единиц внутренней формой объективирована «норма ожидания» ТК: предки прошли свой жизненный путь до конца и превратились в стариков.

В мифологии роль первопредков заключается в сотворении нынешнего состояния мира. Мифологическое сознание наделяет их одновременно физическим, материальным и духовным богатством. В ТК спектр функций и признаков ПРЕДКОВ уже редуцирован «внешним» временем. Возраст старожильческой традиции, в отличие, например, от традиции Русского Севера, обусловил относительно небольшой промежуток между рождение «своего мира» и сегодняшним днем. В результате еще одним значимым «входом» в концепт ПРЕДКИ, эксплицирующим его онтологический признак, являются номинации первоселенцы, поселенцы, родичи.

Предки не только создали «свой мир», они поименовали его части: Цыганка - речушка. Цыганка [здесь] замёрзла. Так Цыганку прозвали наши прадушки. Озёркам всем имя дадено: Маланьино, Пармёново, Долгое, Клиново. Акт именования устанавливает отношение подчинения между объектом и субъектом данного действия. Именование предмета означает до некоторой степени овладение им. С долей условности можно сказать, что именование - это вторичное создание и присвоение мира, только это особый, «посредующий мир» языка, стоящий, по мысли В. фон Гумбольдта, между объективным «первичным миром» и человеком. Акт именования вновь утверждает за предками функцию творцов самого времени - создателей «начала».

Назвав безымянное у его основания, старики-демиурги затем сами стали «номинативным признаком», то есть фундаментом мироздания: Края деревни звались и теперь зовутся Карасёво, Фёдорово, Кубурушевка. Карасёво, Карасёвка - у них старик был толстый, как карась, вот так и звали; Ещё названия есь: Кузькин бор - по закреплении к Кузьме назвали. Предки дали имена (в широком смысле) не только миру, но и потомкам, заполняющим его в настоящем времени: Прозвища даются у нас по именам отцов - необидные: Лёвушкины, значит, от Левонтия. Обидных прозвищ нет; У Пановых прозвище Барминские: дедушка часто бормотал у них, прадеда звали Бормота. В анализируемой смысловой сфере особое место занимает мотив положительной оценки предков и как создателей моделей поведения (паттернов), иными словами, морали и способов бытия в сотворенном ими же мире: они так жили, делали, завели, поставили, удумали и не давали, не дозволяли (не так).

Поскольку ПРЕДКИ локализованы в темпоральной области СТАРИНЫ, они ее воплощение и смысл, отсюда их безоговорочное небытие в настоящем: Старики те померли уже; Те старики, которые ходили [в ямщину], их уж нет. Может быть, поэтому применительно к данному концепту имя старик(и) употребляется редко, оставаясь периферийным, так как за ним встает другая ментальная сущность.

Навязывая ПРЕДКАМ возраст старости, языковое сознание эксплицирует линейность (конечность) времени. Однако в дискурсивных реализациях смысловое содержание контекстного окружения имен данного концепта позволяет считать, что его основной признак преимущественно связан с первичным творением-созиданием и вторичным творением-именованием материального мира и его структурных частей, а также с порождением идеальных объектов - законов и обычаев, то есть традиции. Темпоральная сущность ПРЕДКОВ амбивалентна: опредмечивая конец индивидуального существования (старость), они при этом являются основоположниками сообщества («мы-группы»), то есть стоят у начала существования коллективного.

Сакральные ПРЕДКИ максимально далеко отстоят от профанных СТАРИКОВ, оставаясь связанными онтологически - возрастом. По сути, концепты различаются «знаками» при сущностных характеристиках, актуализуемыми в устойчивых мотивах дискурса. Набор аспектируемых признаков данных концептов не только ограничен, но и тривиален, однако они получили дальнейшее развитие в ядерном для данного концептуального слоя ТК ментальном образовании СТАРЫЕ (СТАРИННЫЕ) ЛЮДИ.

3.5. Уникальные концепты ТК. Диалектная концептосфера - проекция крестьянский ТК. В результате концепт, фундированный, казалось бы, исключительно физиологически - возрастом, способен превратиться в этический, отражающий нравственные установки и нормы ТК. Обычно этическими образованиями считают такие «мегакоцепты», как МОРАЛЬ (НРАВСТВЕННОСТЬ), или частные концепты типа ЗЛО, ДОБРОДЕТЕЛЬ, СТЫД и т.д., которые представляют этику в чистом виде. Для ТК, в силу ее конститутивных черт, этическое существует только в сплаве со своими носителями, и, таким образом, диалектный дискурс позволяет судить именно об этосе ТК. Концепт СТАРЫЕ (СТАРИННЫЕ) ЛЮДИ, который детерминирован соотнесенностью со стариной - смыслопорождающим континуумом времени, а также с ценностной доминантой русской ментальности - правдой, сопрягает темпоральную и этическую концептосферы ТК русских старожилов Среднего Приобья. Именно в этом мы полагаем его уникальность.

3.5.1. Этический статус концепта СТАРЫЕ (СТАРИННЫЕ) ЛЮДИ. 3.5.1.1. Статус знания. В среднеобском дискурсе предкам имплицитно приписывается физическая сила, которая обеспечивает выделение из чуждого пространства «своего мира» и его обустройство. Нет сомнения в том, что сила не остается бездуховной, поскольку предки являются также и создателями морали. Сущностным признаком ментального образования СТАРЫЕ ЛЮДИ становится духовное богатство, воплощенное в знании. Здесь концепт выходит на этический уровень, так как дух, духовность в русском мировосприятии тесно связаны с моралью (относительно других) и нравственностью (относительно себя).

3.5.1.1.1. Профанные знания и профессиональная компетенция. Семантическая система диалекта (знать₁, знать₂) показывает важность объективного знания, которое перерастает в деятельность и обеспечивает ее успешность. Соответственно моральный авторитет старости связан с ролью носителя житейского опыта. Несмотря на такой опыт, пожилые носители ТК считают свои познания рядовыми. Точнее, этос культуры не предполагает рассказов о собственных достижениях и успехах. Что касается немолодых ровесников, прежде всего односельчан, то и их компетенция признается безусловной только в профанной сфере трудовых занятий, где возраст как опредмеченное время закономерно приносит навыки и социальный статус.

3.5.1.1.2. Компетенция в культурной традиции. Носители ТК в собственных глазах чаще всего не являются знатоками культурной традиции своей «мы-группы» (знания-эрудиции).

3.5.1.1.3. Носители знания. ТК разрешает допуск к сокровенному только для чужаков. В.Я.Пропп, А.К.Байбурин и др. доказали, что данный статус имеют традиционные персонажи святочной и масленичной обрядности - человеческие и нечеловеческие существа. У последних (Бог, чёрт, леший, шут, холера, сап, пропасть [его] знает) широта знания качественно особая - от важного вплоть до самого профанного, узкого, злободневного, сиюминутного.

Все авторы, исследовавшие образы чужаков, однозначно вводят в их ряд «старика (старуху)». Ключевым мотивом диалектного дискурса становится для нас следующий: Это, может, старики знают, а мы не знали такого понятия. Контекстное окружение имени старики служит основой для выделения и сопряжения двух признаков концепта - (1) отличие от «нас» (чуждость) и (2) знание.

3.5.1.4. Знание СТАРЫХ (СТАРИННЫХ) ЛЮДЕЙ. Имена возрастных концептов СТАРЫЕ ЛЮДИ и ПРЕДКИ - антагонисты. Напомним, что имя последнего - условность, введенная на уровне исследовательской рефлексии, в самой же ТК Среднего Приобья оно «размыто». Что касается концепта СТАРЫЕ ЛЮДИ, то хотя «входами» в него является большинство членов той же парадигмы в их включенности во фразеологические сочетания, отчетливо коммуникативно выделенными являются номинации старые люди, старинные люди.

МАС (с пометой «разговорное») описывает у лексемы люди₂ значение `другие, посторонние лица'. Имя концепта, таким образом, задает его отчуждение от говорящего и его «мы-группы». Применительно к ним номинация старые люди обозначает лишь возрастную характеристику.

Концептуальное содержание - чуждость обыденной действительности - поддерживается отнюдь не возрастом: он фундирует исключительно профанную старость. ТК признает статус «старых людей» только за отсутствующими в «своем» мире - за представителями, воплощениями, «посланцами» СТАРИНЫ. Однако их чуждость этому миру - особого плана. Они «свои чужаки», поскольку онтологически концепт СТАРЫЕ ЛЮДИ связан с ушедшими компаньонами, перешагнувшими стадию «начинающегося прародительства», на которой бывшие члены «мы-группы» еще не утеряли индивидуальных личностных черт. СТАРЫЕ ЛЮДИ уже полностью деперсонифицированы. Они лишились противоречивой сущности человека, но также и его индивидуальности. СТАРЫЕ ЛЮДИ попросту безлики и воспринимаются чаще всего как некая совокупность. Для них неактуальны гендерные характеристики, и они «сняты» языком. Однако СТАРЫЕ ЛЮДИ не отодвинуты от настоящего настолько, чтобы вовсе отсутствовать в нем, как это характерно для ПРЕДКОВ. Их темпоральная суть более сложна: будучи порождением старины, СТАРЫЕ ЛЮДИ локализованы, тем не менее, в прошлом носителя ТК или его «мы-группы».

Содержание концепта остается целостным, не дробясь на разные аспекты. Главный его признак - связь со знанием. СТАРЫЕ ЛЮДИ отличаются от других посвященных содержанием открытого им: их знание имеет надбытовой характер и предстает не конкретным, а общим - это знание о жизни. В его дискурсивных описаниях квантор всё (реже - всегда) актуализует когнитивную модель генерализации: знание оказывается всеохватным и абсолютным, отличаясь от относительного и фрагментарного знания профанных людей. В темпоральном плане это знание касается не только областей прошлого и настоящего, но может простираться за их пределы, оказываясь проспективным.

Его подтверждает сама жизнь: Что ране-то говорили стары - всё сбылось; Чё народ говорил старый - всё сбылось, ей Богу, сбылось. Знание СТАРЫХ ЛЮДЕЙ соотносится с этической категорией «правды»: Говорили ранышны люди: «Народ будет бесстыжий», - и правда; Вот говорили стары люди, что солнце мало будет греть - и правда. Итак, этическая составляющая данного концепта русской ТК весьма отчетлива. Вопрос о ее (национальной) специфике, тем не менее, остается открытым. Этос ТК, отраженный в постулате «старые люди знают правду», имеет следствие для диалектной дискурсивной практики: ссылка даже на конкретного профанного старика как на источник информации придает сообщенному требуемую нравственную характеристику.

3.5.1.5. Способы обращения со знанием. В теоретической рефлексии знание выступает как продукт постижения закономерностей окружающего мира. Знание, вырабатываемое наукой, - это суждения, которые истинны, то есть согласуются с реальностью, и интерперсональны. В ТК знание неразрывно связано с его носителями и с содержательной стороны никому доселе не известное менее важно, чем то, что ведомо и одновременно таимо. Если цель науки - получить новое знание, открыть его, обнаружить, выявить, найти - иными словами, узнать, то цель ТК - (предъ)явить и (объ)явить ведомое, знаемое, то есть правду.

Главный способ обращения с заветным знанием - его обнародование, поскольку подобные сведения нельзя получить самостоятельно или от кого-то другого помимо СТАРЫХ ЛЮДЕЙ. Поверхностно механизм передачи ими знания членам «мы-группы» описывается в дискурсе как двухчастный, в нем выделяется «запрос» и «отклик». И в общерусском языке, и в диалектных системах хорошо развиты лексические парадигмы, члены которых имеют семантический компонент `обращаться к кому-либо, желая узнать что-либо', однако для описания речеповеденческого акта «обращение к носителям знания» актуальным оказывается только глагол спрашивать, спросить. Вторичная (глубинная) интерпретация, то есть трактовка профанным человеком механизма первичной интерпретации мира СТАРЫМИ ЛЮДЬМИ, еще резче подчеркивает отличия между своими и чужаками. В ответ на вопросы и просьбы (или независимо от них?) СТАРЫЕ ЛЮДИ говорят, рассказывают, (об)сказывают, сказуют, открывая заветное - то знание, которое «человек получает от другого человека, сказавшего правду». Область актуальных предикатов и для этого речеповеденческого акта вновь невероятно узка.

Данной картине резко противопоставлены описания, казалась бы, типологически близкой ситуации общения носителей ТК с членами диалектологических экспедиций. Диалектологи, будучи взрослыми, прошли этап социализации, однако они, не являясь членами крестьянской «мы-группы», не могут претендовать на «высокую степень подобия сторон общения». Передачу профанного знания, которым владеет лично немолодой информант или его компаньоны, в большинстве случаев описывают предикаты, находящиеся на границе между глаголами сообщения информации и речевого поведения (буробить, городить, брехать, садёкать, хлопать и т.д.).

Темпоральные определения старый (старинный) в дискурсивной практике носителей ТК характеризуются синкретичностью семантических компонентов: (а) проживший много лет, (б) такой, который предшествовал нынешним, (в) существовавший задолго да настоящего времени, (г) исконный, коренной. Это приводит к соотнесению содержания концепта не только с профанной старостью, но и со смыслопорождающим темпоральным континуумом старины, в котором локализованы ПРЕДКИ. Старина - источник, порождающий абсолют. Из нее берется и само знание (правда), и его носители. Ни то, ни другое не может принадлежать нашему времени (настоящему), они принципиально отчуждены от окружающего мира для изгнания профанной составляющей. Поскольку сакральная старина служит источником не только знания, но и этической нормы, реальные члены общины, обладающие знанием (даже надбытовым), использующие его во благо / зло миру и людям (У нас говорят «порча» про тех, которые знают, портят людей; У Матрёны подойдут [овцы] и у калитки все собираются. Ни одна не убежит, как все собрались. Она откроет калитку, тода заходят. Ну чё-то, наверно, она знала? А тут как табун идёт, стадо, так тапочки снимай, догоняй их), не знают правды. Таким образом, их знание утилитарно, знание СТАРЫХ ЛЮДЕЙ правдиво. Это разные плоскости интерпретации.