Русская географическая терминология в ситуации языкового контакта

На вербальной плоскости ситуации языкового контакта географическая терминология последовательно манифестирует диахронические и синхронические процессы языкового взаимодействия, поэтому в зоне «живого» контакта географической терминологии, в геотерминологии отчетливо проявляются все грани этнической составляющей ЯС.

Антропоцентрический подход, учитывающий дихотомию «свое - чужое», позволяет не только дифференцировать диалектно-этнолектные сегменты геотерминологического пространства с позиций этнооценочности, но и дает возможность увидеть внутрисегментные пространства как выстроенные по тем же этноцентрическим параметрам. В этом случае взгляд «изнутри», с позиций носителя русского языка, направлен на выявление «своего» и «чужого» в составе географической терминологии, функционирующей в условиях и диалекта, и этнолекта.

Проведенные исследования позволяют сделать вывод о специфике географической терминологии как манифестанта ситуации языкового контакта. Географическая терминология не только отражает этническую, коммуникативную, языковую структуры ЯС в ее синхронии и диахронии. Географическая терминология, обладающая свойством консервации архаичных явлений, сама становится источником для реконструкции древнейших языковых прасостояний и языковых праситуаций.

В данном разделе работы с учетом историко-этнографических фактов реконструируется процесс становления и развития региональной ситуации языкового контакта, отдельных ее уровней - этнокоммуникативного и собственно языкового. История этнокоммуникативного уровня воссоздается на основе работ В.Васильева, М.А.Кастрена, Г.Ф.Миллера, С.К.Патканова, И.Юшкова, М.А.Ядринцева и др., описывающих речевое поведение этнокоммуникантов - иртышских остяков, тоболо-иртышских татар и русских старожилов относительно XVIII - XIX вв. В диахроническом аспекте рассматриваются параметры хантыйско-тюркского, хантыйско-русского, тюркско-русского двуязычия, а также хантыйско-татарско-русского многоязычия. Указывается, что в условиях активной коммуникации появляются группы с нечетной этнической дифференциацией, поэтому в регионе с интенсивным контактированием как одна из основных выступает проблема лингвоэтнической идентификации.

Сложные процессы этнокоммуникации, симметрично отражаясь на вербальном уровне языковой ситуации, манифестируются в системе народной географической терминологии. Ретроспективный анализ ситуаций лингвоэтнического контактирования на территории Тюменской области дает возможность увидеть весьма сложную историко-контактологическую картину, где русская географическая терминология исследуемого региона предстает как неоднозначная категория, являясь достоянием не только русских говоров, но и русских этнолектов, и софункционирующих этнодиалектов - тюркских (и в ретроспекции - обско-угорских).

Вторая и третья главы - соответственно «Русская географическая терминология в эндоглоссии» и «Русская географическая терминология в экзоглоссии» - посвящены рассмотрению диахронического аспекта языкового контактирования в системе русских старожильческих говоров региона.

Основные разделы указанных глав - «Исконно русская географическая терминология в пространстве тюменских старожильческих говоров» и «Заимствованная географическая терминология в пространстве тюменских старожильческих говоров». В первом случае с позиций интралингвального подхода в структуре русской географической терминологии, участвующей в языковом контакте, идентифицируется древнейший, исконный, фрагмент, выявляются основные направления и тенденции его развития. Во втором случае с позиций интерлингвального подхода исследуются результаты прямого контактирования, проявляющиеся в хронологически неоднородных геотерминологических заимствованиях.

В обеих главах параметры рассмотрения материала следующие: идеографическое описание, историко-диалектологический экскурс, этимологический анализ. Вторую главу предваряет раздел «К проблеме идентификации исконных геотерминологических фондов». В условиях синхронического контактирования диахронические идентификации осложняются поиском «своего», исконного, в сплаве генетически разнородных элементов, «обобщающихся» в единое целое в ходе конвергентных преобразований. В этой связи актуализируется принцип генуинности, позволяющий выявить исконные фонды в их эволюционном развитии. Ставится вопрос о «мнимых» заимствованиях, когда в результате игнорирования структурных составляющих ситуации языкового контакта элиминируется категория «своего» в той или иной исследовательской позиции.

Третья глава предваряется разделом «К проблеме стратификации контактных заимствований». В этом разделе идентифицируются досибирский и сибирский пласты заимствований, восходящие к финно-угро-самодийским и тюркским языкам.

Основное внимание в указанных главах уделено исследованию как исконно русского, так и заимствованного материала с позиций этимологического анализа. Подчеркивается, что этимологическая интерпретация предстает как процедура двупланового характера: в случае, когда речь идет о славяно-русской, корневой, лексике, этимологизация сводится к процедуре доказательства ее исконности, когда речь же идет о заимствованиях (древнейших унаследованных, «культурных» квазизаимствованиях, прямых контактных заимствованиях) - к процедуре поиска языка-источника.

При этимологической интерпретации акцент был сделан на анализе материала, который впервые вводится в научный оборот. В других случаях анализируются термины, для которых предлагается новая этимологическая версия. К числу первых относится пага/паги, рассматриваемое как исконно славянское, обнаруживающее прямые параллели с нижнелужицким паги; к числу заимствованных, впервые вводимых в научный оборот и получающих этимологическое обоснование, относятся беликаз, конырка, кочоб, марай, начибей, сартак, теньга. Новая этимологическая интерпретация предложена для терминов ирмак, лупча, казык, кармак, сор, уткарма, чагыт и др.

Этимологический анализ выявил контаминационные процессы, сопровождающие развитие «географических слов», например, конырка. Термин конырка, кынырка «небольшая речка, ручеек» для тюм. говоров реконструируется по топонимическим данным: Канырка, Кынырка, рр., прит. р. Тура (Тюм). В говорах сопредельного с Тюменским Тугулымского района Свердловской области зафиксирован термин конырка «маленький ручеек, родничок», ср.: Жажда уж замучила, сил моих нет, да на радость конырку увидала [CРГСУ Д 1996: 246]. Следы (хотя и не очень ясные) лексического использования топонима в тюменских говорах сохраняются в контекстном употреблении: Конырка как ручеек, маленькая речка, значит, у деревни (Тюм, Речкина).

Славянская версия этимологической интерпретации термина конырка основана на данных словообразовательного анализа, в результате которого вычленяется архаичная приставка ко(ка)- и корень -ныр-. Приставка ко(ка)- широко известна на всей славянской территории. Не раз отмечалось, что «узкие регионализмы … включают образования с архаичными приставками *ko-, *pa-» [Куркина 1981: 25], которые, считает Л.П.Михайлова, через идею движения развивают экспрессивно-оценочные оттенки [Михайлова 2004: 42].

Праслав. основа *-ныр- известна во многих говорах славянской территории. Русские народные говоры демонстрируют широкий круг гидрографических номинаций, включающих в свой состав корни -нор- // -нур- // -ныр-, ср. новг. ныркать «опуститься, спрятаться внезапно в яму», ныра, нырка обозначает действие по глаголу [Даль II 1989: 561], арх. конура «яма на болоте» [СРНГ XIV: 271], перм. нырок «речка, ушедшая под землю» [Полякова 1988: 115], сиб. норъ «омут, ямина под водой» [Даль II 1989: 554], в тюм. говорах ныр, нырок «выбоина, ухаб, яма», ср. Нырки - ухабы раскатисты (Тоб, Медведчикова). Туда есть дорога, дак стоко нырков! (Н-Тавд, Иска). Нырковата дорога, вся в яминах, идешь, ныряшь (Юрг, Дегтярева). До чё ныркяшша дорога - нырок на нырке (Н-Тавд, Мияссы).

В севернорусских и сибирских говорах свидетельствуются многочисленные префиксальные формы типа: отнорок «боковая нора, боковые проходы», подныр «подлаз, куда входят ползком», наныркнуть «на что-то наплыть, наткнуться», отныркнуть «уклоняться, отвиливать, уходить в сторону», отныръ «всякий ход или лаз, лазейка в бок, в сторону», заныр «действие занырнувшего куда-то» [Даль I: 610, II: 561, 445, 742], краснояр. конурка «маленькая прорубь» [СРГС II 2001: 31]. Ср. также данные, приводимые ЭССЯ: волог. kanura «глубокая яма в реке, яма на болоте», где *ka- является местоименной приставкой, а основа связывается с *nura, *nora [ЭССЯ IX: 143 - 144]. Наличие префиксальных форм позволяет поставить в один ряд с вышеназванными и геотермин ко(ка)нырка. В этом случае термин может рассматриваться, во-первых, как перенесенный, который предположительно мог быть известен и в материнских говорах с реконструируемым значением «яма, ямка, родник»; во-вторых, как термин инновационного характера, созданный во вторичных говорах по моделям, действующим в первичных говорах.

Но в том и в другом случаях очевидно, что в новых условиях термин используется в другом значении: не только для обозначения речных ям, но и рек с ямами. На наличие «ямных рек» на сибирских территориях указывает С.П.Васильева, но в этих случаях, отмечает исследователь, речь идет не просто о признаке, свойстве самой реалии, но о ее обозначении в связи с рыбным промыслом, т.е. «ямная река» - река с ямами, в которых собирается рыба [Васильева 2005: 196]. Однако характер географических реалий, обозначаемых термином конырка, свидетельствует о том, что промыслового значения эти объекты не имели: длина Конырки, извилистой мелкой реки с топкими берегами, едва достигает 19 км [Лезин 1995: 77]. Отметим также, что термин конырка ни на территории метрополии, ни во вторичных говорах в такой форме и с таким значением - «ямная река» - более нигде, судя по имеющимся источникам, не зафиксирован, хотя это и не исключает возможности его сохранения в качестве лексического архаизма (как и пага) на языковой периферии.

Если все же следовать исключительно славянской версии, то необходимо признать, что на тюменской территории реконструируемый термин конырка, во-первых, необоснованно расширяет свое значение по сравнению с урал. конырка, становясь обозначением реки; во-вторых, в дальнейшем получает несвойственную русской речи инициальную огласовку: кынырка < ка(о)нырка; в-третьих, русский термин активно встраивается в топонимию и географическую терминологию тюркского населения региона, ср. название татарского городка Кынырский (1607 г.), татарской волости Кинырской (1600 г.) в документах, составленных Г.Ф.Миллером [ИС II: 231, 187]. Эти обстоятельства свидетельствует о необходимости поиска этимона на тюркской базе.

Х.Ч.Алишина связывает название Кинырской волости с персидским заимствованием к?нар «край, берег, сторона», мотивируя этимологию тем, что «волость была расположена в верховьях Туры у самого края Уральских гор» [Алишина I 1999: 69]. В этой связи укажем и ряд собственно тюрк. соответствий, ср. тур. кенвръ «сторона, борт, берег, поле» [Будагов II 1871: 138], сарт. кднар «сторона, берег, край, граница» [Радлов II 1889: 1074].

По данным Г.Ф.Миллера, в XVIII в. у Кинырского городка протекали две речки Кынырки, «которые обе впадают в Туру с северной стороны» [ИС 2000 II: 36]. Учитывая известный топонимический тезис о первичности гидронимного фонда, можно предположить, что мотивация названия городка, волости через значение «край, граница» является вторичной, обусловленной народноэтимологическими сближениями. В этом случае первичным становится речной топоним, который и требует этимологической интерпретации.

Этимологизация гидронима Кынырка, включающего тюрк. основу, оформленную рус. суффиксом, может быть осуществлена с привлечением общетюркских данных, ср., кроме приведенных выше, кар. кы?ыр, ком. кi?iр «кривой» [Радлов II 1889: 730, 1342], тоб. кыныръ «искривленный» [Гиганов 1894: 214], тоб. ?ы?ыр «кривой», ?ы?ыр йфл «крутая дорога» [Тумашева 1992: 140]. Географический фактор, учитывающий особенности реалии (извилистое русло рек), увеличивает верификационный потенциал тюркской версии, основанной на наиболее близком, тобольском, варианте - «искривленная, с искривленными берегами, извилистая речка».

Этимологическая интерпретация гидронимных фактов, формирующихся в зоне интенсивных языковых контактов, не может быть проведена без учета обско-угорских данных, проявляющихся в тюркских говорах региона, как было показано выше, в качестве субстрата или адстрата. В этой связи интерес представляют данные хант. ирт. конар, кцнер «бедный, жалкий» [Кастрен 1849: 102], которые сопоставляются с общеугорским фондом, ср. коми-зыр. коньцр «бедный, бедняжка», откуда рус. диал. конер, коныр со смещением ударения на второй или третий слог, при этом возможно не только ц > е, но и ц > ы [Cергеенко 1984: 102 - 103], ср. также вод. ke?yr, keсyr «песчинка, мелкий песок, овсяная крупа» [Collinder 1955: 87]. Допустима, таким образом, и угор. версия коныр- < *kоnyr, keсyr «мелкий, маленький». Такая версия не противоречит особенностям геореалии, кроме того, объясняет нарушение тюрк. сингармонизма в названии тат. волости: Кынырская // Кинырская. Слабая сторона угор. интерпретации проявляется в семантическом плане: значение «мелкий, маленький» для основы каныр- // кыныр- реконструировано, непосредственно в лексикографических источниках не засвидетельствовано.

Однако, будь то угорский или тюркский этимон, форма *kоnyr / *kynyr впоследствии уже на базе русского языка претерпела ряд изменений - произошла или контоминация с реконструируемым рус. *конырка, или народноэтимологическое сближение, хотя, впрочем, эти процессы в русских говорах могли проходить одновременно. Укажем, вслед за Т.Н.Дмитриевой, на рус. локализмы нырка, нырок, зафиксированные в рус. говорах на территории Тобольского, в тат. говорах - на территории Нижнетавдинского районов в значении «мелкая рыба, малек, маленький окунь»: рус. нырка, нырок < тат. ?iргi, нерке, нерге, нирга «малек, молодь, рыбья мелочь» (также тат. тюм. нерге «малек, молодь», см. Тумашева 1992: 158). В результате народноэтимологических преобразований тюрк. слово под влиянием рус. «нырять», по мнению Т.Н.Дмитриевой, приобрело форму нырка [Дмитриева 1981: 80, Дмитриева 1985: 72]. Логика русско-тюркских сближений позволяет предположить наличие подобных процессов тюркско-угорского характера, когда осуществлялось переосмысление угорского слова в тюркских говорах, позже - в русских.

Историко-диалектологический экскурс во второй и в третьей главах также преследует цель: выявить диалектную основу терминологической лексики, функционирующей в тюменских старожильческих говорах. Если исконный материал дает самый общий ответ о связях тюменской лексики с широким русским ареалом, то анализ заимствований (историко-диалектологический и этимологический) позволяет достоверно говорить о старожильческой терминологии как о севернорусской в своей основе.

Четвертая глава «Географическая терминология в языковом пограничье» посвящена вопросам синхронического контактирования. Горизонтальная стратификация ситуации языкового контакта, в отличие от предыдущей вертикальной, дает возможность выявить еще один тип ее манифестаций: пространство русских этнолектов, что позволяет проследить механизмы языкового контактирования, когда русский язык выступает не только в функции реципиента, но и донора.

Наблюдения за синхроническими процессами интегрирования и инкорпорирования, протекающими в условиях языкового пограничья, создают базу для исследования тенденций и направлений контактоиндуцированных сдвигов во взаимодействующих геосистемах.

Вычленение двух стратов - эндемического и экзонимического, - верифицированное в системе историко-диалектологического и этимологического анализа, позволяет поставить вопросы: 1) о способах интеграции двух указанных систем в рамках заимствующего языка; 2) о направлении интеграционных движений в системе диалектной географической терминологии. Решение вопросов лежит в плоскости наблюдаемых синхронических процессов, хотя результаты синхронического наблюдения могут быть экстраполированы и в диахронию.

Исследованию поставленных вопросов посвящен первый раздел четвертой главы «Исконно русская и заимствованная географическая терминология тюменских старожильческих говоров: процессы интеграции». Как показали наблюдения, интегрирование иноязычной географической терминологии в систему исконно русской, сопровождающееся адаптацией слова по формальным и семантическим основаниям, осуществляется двумя способами: 1) включение отдельных элементов языка-донора в принимающий язык и 2) перенесение правил их функционирования в язык-реципиент. Первый способ соотносится с заимствованием, второй - с трансференцией. При заимствовании изменения касаются иноязычного слова (или группы слов), попадающего в чужую языковую среду. Встраиваясь в эндоглоссную систему языка-реципиента, заимствование оказывается втянутым в новые системные отношения, которые собственно и обусловливают судьбу слова в заимствующем языке. При трансференции изменения охватывают область системных отношений заимствующего языка, при этом степень трансферентного воздействия напрямую связана с интенсивностью языкового контактирования: чем больше число заимствований, тем более выражены трансферентные проявления в языке-реципиенте.

Адаптационные изменения в области формальных признаков тюменской экзоглоссной геотерминологии - фонетических, морфологических, словообразовательных - неоднократно становились предметом изучения сибирских диалектологов и топонимистов, хотя всестороннего освещения все еще не получили. Многочисленные исследования, проводимые в области севернорусской геотерминологии и топонимии, показали, что основным средством интегрирования заимствованного географического термина в исконную систему становится суффиксация. Именно суффикс, подчеркивает И.И.Муллонен, и является тем механизмом, который «применяется как некий адаптор», вводящий иноязычное слово в систему однотипных исконных [Муллонен 2000: 14]. Говоря о фонетической и морфологической адаптации слова, следует иметь в виду его широкое варьирование, источник которого можно усматривать в различных языковых предпочтениях, в ориентации не только на внутренний (язык-реципиент), но и на внешний (язык-донор) источник.

Наблюдения показывают, что тюменские геотерминологические заимствования как нельзя более отчетливо отражают общерусские тенденции в словообразовании, которые проявляются в том, что адапторами становятся продуктивные и высокочастотные языковые средства, встраивающие иноязычное слово в класс исконных. Отметим, вслед за В.Г.Демьяновым, изучающим фонетико-грамматические процессы укоренения иноязычных слов в русском языке X - XVII вв., что и региональные заимствования XVII - XVIII вв. попадают в ту сферу функционирования языка, которая отражает наиболее продуктивные явления, происходящие в нем, и тем самым по грамматическому оформлению заимствования можно судить о степени продуктивности грамматических явлений в словах исконного происхождения [Демьянов 2001: 7]. Заимствования, таким образом, могут являться источником ценнейших сведений не только для исторической контактологии, но и для исторической грамматики русского языка.

Интегрирование иноязычного слова в систему исконной лексики происходит не только на фонетико-грамматическом уровне, но и на семантическом. Семантическая адаптация предстает как важнейший этап в укоренении слова, именно в этот период, считает Л.П.Крысин, слово теряет сопроводительные «иноязычные» комментарии и начинает осознаваться в ряду исконных. Значение иноязычного слова в заимствующем языке переживает свою эволюцию, в ходе которой и осуществляется его дальнейшая интеграция в исконную семантическую систему.

Укоренение слова неизбежно сопровождается преобразованиями его формальной стороны. В свою очередь, фонетико-грамматические модификации слов-заимствований служат базой для их ассоциативных сближений по формальным признакам с исконными словами, что в дальнейшем приводит к развитию омонимических отношений между «своими» и «чужими» географическими терминами. В этом случае, как правило, движение семантики идет в направлении исконного слова, вбирающего в себя значение заимствования. Примером такого сближения в наших материалах служит геотермин култубажина, включающий значения рус. колдобина и тюрк. култук. Данный случай можно рассматривать как контаминацию близких по звучанию татарского и русского слов, приводящую к возникновению единицы с новым семантическим наполнением.

Дальнейшее нарастание группы заимствований начинает оказывать давление на сложившуюся систему фонетико-грамматических, лексико-семантических отношений языка-рецептора. В системе тюменской геотерминологии трансферентные явления отчетливо проявляются на фонетическом уровне, когда речевые отклонения входят в компетенцию всех членов коммуникативной группы.

Возникновение трансференции как раз и объясняется наличием этого фактора. Трансференция, понимаемая как перенесение правил функционирования лексем из языка-донора в язык-реципиент, возникает в результате языкового смешения (по субстратному типу). В этом случае язык пришельцев впитывает «правила» из языка местного населения, которые в дальнейшем могут становиться источником реорганизации его исконной подсистемы. При таких условиях, отмечает А.Е.Карлинский вслед за Э.Виндишу, «не изучаемый чужой язык, а родной язык народа становится смешанным под влиянием чужого языка» [Карлинский 1990: 141].

В изучении процессов языкового взаимодействия, в частности, в изучении семантических сближений, большое значение имеет вопрос о направлении интеграционных движений в системе диалектной географической терминологии, о направлении встраивания заимствований в систему диалектной географической терминологии. При решении данного вопроса необходимо провести сопоставление идеографических систем исконно русской и заимствованной геотерминологии, функционирующих в условиях конкретного региона. В свою очередь сопоставительный анализ позволит сделать выводы о характере идеографических классов исконно русской терминологии как зонах открытых или закрытых для вхождения иноязычных слов.

Сопоставление исконно русской и заимствованной геотерминологии, функционирующей в старожильческих говорах Тюменской области, выявило определенные закономерности идеографического плана (ср. идеографические таблицы, представленные во второй и третьей главах настоящего исследования). Анализ показывает, что в составе исконной более отчетливо свидетельствуется антропогенный фактор, связанный с хозяйственной деятельностью человека: номинируются реалии, удобные для сенокоса, полевых работ, выпаса скота, рыбной ловли и т.д. Особенно ярко это проявляется в номинации дорог, где используются новые квазизаимствования, новые «культурные слова», отражающие уровень развития техники и производства в тот или иной период (асфальт, визирка, профиль, шоссе и т.д.).

В заимствованиях антропоцентрические установки проявляются в системе скрытых классификаторов «хороший - плохой», «освоенный - неосвоенный», «свой - чужой», при этом маркируются, как правило, отрицательные - «чужие, чуждые» - свойства объекта. Наглядно это демонстрируется в «лесной» и «болотной» терминологии. Так, в исконной маркируются скорее «хорошие места», например, высокие, сухие участки, а также места, поросшие ягодными растениями, в заимствованной - «плохие места», труднопроходимые, глухие. Только в составе «лесных заимствований» появляются специфические значения «плохого леса»: «редкий лес с искривленными, сучковатыми деревьями», «лес со слабой, хрупкой, ломкой древесиной».

Второй раздел четвертой главы - «Географическая терминология тюменских этнолектов: процессы инкорпорирования». «Русский ракурс» изучения регионального материала высвечивает различные функциональные сферы языкового взаимодействия. Исследование лексики, функционирующей в зоне языкового пограничья, требует ее рассмотрения не только с позиций монолингвов, носителей языка, но и с позиций билингвов, пользователей языка. В этой связи изучение тюменской геотерминологии должно учитывать: а) аспекты сближения русской и нерусской геосистем в русской речи татар и хантов; б) аспекты сближения русской и нерусской геосистем в татарской и хантыйской речи татар и хантов. С позиций социолингвистики следует говорить об изучении географических терминов, во-первых, в системе русских этнолектов - русской речи татар (РРТ) и русской речи хантов (РРХ); во-вторых, в системе этнодиалектов автохтонов - татарского (в татарской речи татар - ТРТ) и хантыйского (в хантыйской речи хантов - ХРХ).

Целью настоящего раздела и является исследование в системе «географических слов» процессов инкорпорирования, проявляющихся: а) через интерференцию в русских этнолектах тюменского региона - в РРТ и РРХ; б) через интеркаляцию в говорах тоболо-иртышских (тобольских) татар и южных (иртышских) хантов - в ТРТ и ХРХ.

Русский этолект Тюменской области, как показали исследования, ограничивается русской речью татар и хантов. Однако возможности наблюдения за процессами инкорпорирования в системе тюменского (русского) этнолекта различны: если РРТ можно непосредственно наблюдать в полевых условиях, изучать по архивным, письменным материалам, то о РРХ (иртышских, демьянских хантов) в настоящее время можно судить, и то лишь косвенно, по немногочисленным сохранившимся письменным источникам XIX в.

В историко-контактологическом отношении особую значимость приобретает описание взаимодействующих диалектов не только с позиций монолингва, носителя языка, но и с позиций билингва, пользователя языка. Именно в речи билингва, в поле интерференции, происходят те изменения, которые потом приобретают языковой статус в результате транспортации в направлении двух языков - донора и реципиента. Исследование синхронического среза интерферентных явлений, развивающихся в тюменской географической терминологии, должно быть в этой связи проведено в плане учета двух его составляющих систем - «своей» и «чужой», функционирующих в русской речи двуязычного населения.

При изучении этнолектов исследователи обращают внимание на то, что они представляет собой речевое явление диффузного характера. Как показывают наблюдения, диапазон стадиального развития этнолекта настолько широк, что, по сути, представляет собой эволютивный процесс: движение от родного языка к неродному. В этой связи закономерно считать этнолект промежуточной формой между родным и неродным языком.

В отношении конкретной тематической (идеографической) группы выстраивается следующая схема: диапазон русского «географического этнолекта» (в РРТ) простирается от преобладания «географических тюркизмов» - к преобладанию «географических русизмов». Развитие русского «географического этнолекта» в РРТ, таким образом, происходит за счет постепенного сокращения тюркизмов и нарастания русизмов. Судя по историческим данным, аналогичные процессы наблюдались и в РРХ.

В этом случае логично говорить о процессе инкорпорирования, встраивания, сопровождающегося интерференцией: элементы неродного (для билингва) языка инкорпорируются в систему родного и наоборот - элементы родного языка встраиваются в систему неродного. В отношении современного русского «географического этнолекта», таким образом, инкорпорирование понимается как процесс встраивания и объединения на базе русского языка в единое целое генетически разнородных элементов, не связанных или функционально слабо связанных между собой.

Как показывают наблюдения, инкорпорирование - импортирование «чужой» лексики в «свою» систему - проходит две фазы: сначала в русском этнолекте в процессе лексической интерференции; затем в тюркских говорах в процессе интеркаляции. Заметим, что стадия заимствования осуществляется на другом уровне: не на речевом, а на языковом. В этой связи собственно заимствование - это явление, скорее, диахронического характера, в то время как инкорпорирование - синхронического.

Сопоставление народных географических терминов, функционирующих в пространстве русского этнолекта с аналогичными, функционирующими в пространстве русских говоров региона, показывает, что в новых условиях (в РРТ и РРХ) количество таких слов и их семантический спектр резко сужается. По сути, русские географические термины функционируют в одном, основном значении, сближающимся с общенародным, литературным.

Проявление интерференции на лексическом уровне имеет свои особенности. При интерференции лексических явлений, отмечают исследователи, возникает неосознанное стремление к игнорированию фактов родного языка и незакономерному включению в речь лексем вторичного языка. Интересно в этой связи замечание информантов-татар: У нас смесь началася, все по-русски говорим (Аромашевский район, д. Инт?р).

Материалы полевых наблюдений свидетельствуют о том, что интеркаляционные процессы активно проявляются в живой речи татар-билингвов. Этот процесс присущ не только географической терминологии, но и топонимии, где регулярны гетерогенные конструкции. Например: Молодежнай урам «Молодежная улица», Зур поляна «Большая поляна», Мирон сазы «Мироново болото», Школьнай к?л «Школьное озеро», Новок?л «Новое озеро» и др. Ср. также употребление геотерминов в тюркских говорах региона, например, рус. «старица» ~ тат. Старицата пултым, па^олы? ошлатым. «Был на старице, рыбу ловил»; рус. «болото» ~ тат. Бы болотадан утеп булмас «Через это болото не пройти».

Эволютивный подход к рассмотрению языкового взаимодействия в области географической терминологии неизбежно вводит исследование в круг общеязыковых проблем дивергентно-конвергентного характера. И в этой связи закономерен последний раздел работы «К проблеме формирования общего геотерминологического фонда: процессы интернизации в языковом пространстве тюменского региона».

В тюменской географической терминологии, как показали историко-контактологические исследования, дивергенция нарастала в период первоначального русского заселения, когда, в условиях бездорожья и сплошной заболоченности, компактные группы севернорусов оказывались территориально изолированными. В этих случаях и возникала ситуация, при которой было возможно складывание говоров островного типа, поэтому дивергентные процессы усиливались, что вело к созданию русских локальных геотерминологических микрофондов, в которых развивались инновационные процессы на базе исконной и заимствованной лексики.

Нельзя не учитывать того, что русские говоры первоначального периода находились в постоянном иноязычном окружении, поэтому внутри локальных образований одновременно шли и конвергентные процессы. Речь идет о маргинальных взаимодействиях обско-угорских, тюркских, русских говоров и их геотерминологических подсистем. В такой ситуации исследователи говорят о конвергентных процессах, в частности о формировании общих лексических фондов (микрофондов).

К проблемам формирования общего лексического фонда в условиях интенсивного лингвоэтнического взаимодействия южных угров и западносибирских татар обращалась Т.Н.Дмитриева, исследуя этимологические аспекты интерпретации лексических заимствований в русских старожильческих говорах по нижнему течению Иртыша. Именно этим - унификацией специфических черт в рамках объединенного лексического континуума - и объясняются трудности «разделения обско-угорских (хантыйских) и тюркских (сибирско-татарских) заимствований» [Дмитриева 1981: 15]. В дорусский период, в условиях интенсивного обско-угорского-тюркского языкового взаимодействия, мог создаваться «общий тюркско-угорский лексический фонд, в который вошли наиболее употребительные слова, связанные с хозяйством и бытом обско-угорского и тюркского населения края, с промыслами и ремеслами» [Дмитриева 1981: 14].

С приходом русских стали нарастать процессы конвергенции в рамках регионального лексического (терминологического) фонда. Последовавшие за этим процессы интернизации способствовали тому, что лингвоэтническая идентификация геотерминов могла осуществляться на базе как угорских, так и тюркских диалектов. Например, ряд русских (по функциональному статусу) географических терминов с высокой степенью достоверности интерпретируется и на базе обско-угорских, и на базе тюркских языков. Речь идет о терминах конырка, калымья, начибей, сор и др.

Взаимосвязанность конвергентно-дивергентных процессов на современном этапе проявляется в функциональной дифференциации языков (их геотерминологических подсистем), участвующих в контакте. В этом случае по отношению к языкам «меньшинства» и языкам «большинства» исследователи говорят о функциональной диглоссии, поскольку более престижный язык получает статус не только наддиалектного, но и надэтнического. В билингвальном социуме язык «большинства» (в том числе и в его этнолектной форме) становится, таким образом, коммуникативным средством, которое используется в «высших сферах», в то время как использование родного языка «меньшинства» все более ограничивается бытовой сферой. Такое положение переводит ситуацию экзоглоссии в ситуацию эндоглоссии, или функциональной диглоссии.

В настоящее время в ситуации функциональной диглоссии, когда для билингвального тюркского «меньшинства» первичный и вторичный языки выступают в отношении дополнительной дистрибуции, геотерминологический интерфонд создается на базе общенародного русского языка. Общими для русских и татарских говоров региона становятся исконно русские (в том числе унаследованные древнейшие и новые квазизаимствования) термины, обладающие более широким, по сравнению с диалектным, значением. Такие термины фиксируются не только в пространстве русских говоров, но и в русском этнолекте, в зоне татарско-русской интерференции и интеркаляции: асфальт, болото, дорога, дубрава, кедрач, лес, мох, няша, озеро, поле, река, ручей, рям, согра, старица и др.

Географическая терминология как манифестант региональной ситуации языкового контакта закономерно отражает весь диапазон дивергентно-конвергентных изменений, присущих тому или иному языковому континууму. В этой связи очевидно, что унифицирующее воздействие геотерминологической системы русского общенародного, литературного языка проявилось и в условиях тюменского региона. Все это способствовало нарастанию конвергентных процессов не только в русских говорах региона, но и в русских этнолектах. В свою очередь, русская речь нерусских становилась каналом трансляции тех элементов, которые в дальнейшем способствовали развитию общих свойств контактирующих геотерминологических систем - русской, татарской, хантыйской. Результатом парадигматических трансформаций становится нарастание общих явлений, лексических дублетов, обусловленных длительным этапом языкового взаимодействия.

С историко-контактологической точки зрения проблема заключается в том, что знание и русскими, и татарами общерегионального геотерминологического фонда, как и его совместное использование, еще не свидетельствует о языковых слияниях и языковых смешениях. Несмотря на общие конвергентные процессы в сближении национальных (этнических) геотерминологических фондов тюменского региона, продолжают действовать и дивергентные процессы. В этой связи тюменское языковое пограничье можно охарактеризовать как состояние антиномии, как биполярное пространство, где действуют разнонаправленные тенденции дивергентно-конвергентного характера. В современных условиях и русский, и тюркский геофонды, несмотря на активные процессы сближения, развиваются как относительно изолированные, эндемические, системы, не испытывающие серьезного воздействия на свои ядерные, «коренные», системы со стороны ареально софункционирующих языков.

В Заключении формулируются основные выводы. Историко-контактологический анализ региональной ситуации языкового контакта сквозь призму русской географической терминологии позволил увидеть весьма сложную картину этноязыковых взаимодействий, верификация которых осуществляется на основе интегративных методик исследования диалектного материала, включающих идеографический комментарий, историко-диалектологический экскурс, этимологический анализ, социолингвистические аспекты изучения языкового пограничья.

Основное содержание диссертации изложено в публикациях

Публикации в изданиях, рекомендованных ВАК РФ

1. Лабунец Н.В. Словарь народных географических терминов юга Тюменской области: источниковедческий аспект // Известия Урал. гос. ун-та, 2001. № 20. Гуманитарные науки. Вып. 4. История. Филология. Искусствоведение. С. 183 - 189.

2. Лабунец Н.В. Лексика сибирской природы в лингвоэтнической реконструкции // Вестник Тюмен. гос. ун-та, 2005. № 2. С. 228 - 236.

3. Лабунец Н.В. К вопросу о контактологической стратификации заимствований в составе географической терминологии // Вестник Тюмен. гос. ун-та, 2005. № 7. С. 106 - 111.

Монографии

4. Лабунец Н.В. Словарь народных географических терминов Тюменской области / Под ред. А.К.Матвеева. Тюмень: Изд-во Тюмен. ун-та, 2003. 208 с.: ил. (13,0 п.л).

5. Лабунец Н.В. Русская географическая терминология в ситуации языкового контакта. Тюмень: Изд-во Тюмен. ун-та, 2007. 180 с. (14,7 п.л.).

Публикации в других изданиях

6. Лабунец (Хромова) Н.В. Географические апеллятивы в говорах Сладковского района Тюменской области // Русские говоры Западной Сибири. Тюмень: Тюмен. ун-т, 1982. С. 71 - 74.

7. Лабунец (Хромова) Н.В. Тельмографическая лексика в топонимии бассейна реки Вагай // Топонимия Урала и севера европейской части СССР. Свердловск: Изд-во Урал. ун-та, 1985. С. 84 - 88.

8. Лабунец (Хромова) Н.В. Обско-угорские элементы в топонимии бассейна реки Вагай // Региональные особенности структуры и семантики языковых единиц. Тюмень: Тюмен. ун-т, 1989. С. 96 - 106.

9. Лабунец Н.В. Отражение древнейших тюркско-угорских контактов в топонимии юга Тюменской области // Роль культурного пространства в становлении Российской государственности в Сибири / Тезисы докладов и сообщений межрегиональной научно-практической конференции - Тюмень: Тюмен. ун-т, 1994. С. 99 - 103.

10. Лабунец Н.В. Топонимические данные и былое расселение южных угров // Тезисы докладов и сообщений научно-практической конференции «Словцовские чтения - 95». Тюмень: Тюмен. ун-т, 1996. С. 112 - 113.

11. Лабунец Н.В. О былом расселении южных угров по данным гидронимии // Ежегодник областного краеведческого музея. 1995. Тюмень: Изд-во Тюмен. ун-та, 1998. С. 84 - 89.

12. Лабунец Н.В. Географические термины как свидетельство миграции древних угров // Космос Севера. Вып. 2. Екатеринбург: Средне-Уральское кн. изд-во, 2000. С. 158 - 169.

13. Лабунец Н.В. Национально-культурная специфика языка как объект лингвистического изучения // Формирование коммуникативной иноязычной компетенции в свете социального заказа / Тезисы международной конференции. Тюмень: Изд-во Тюмен. ун-та, 2001. С. 90 - 91

14. Лабунец Н.В. Проблема идентификации обско-угорского субстрата в русских говорах Западной Сибири // Реальность этноса. Национальные школы в этнологии, этнографии и культурной антропологии: наука и образование / Материалы докладов Международной научно-практической конференции. СПб.: Изд-во РГПУ, 2001. С. 325 - 330.

15. Лабунец Н.В. Этнокультурный потенциал географической лексики русских говоров юга Тюменской области // Славянские духовные ценности на рубеже веков. Тюмень: Изд-во Тюмен. ун-та, 2001. С. 158 - 164.

16. Лабунец Н.В. Географическая лексика в аспекте историко-лексикологических исследований // Виноградовские чтения. Материалы межвузовской научной конференции. Тобольск, 2001. С. 118 - 119.

17. Лабунец Н.В. Internet-ресурсы в лексикографической практике // Информационные технологии в образовательном пространстве высшей школы: Материалы научно-методического семинара. Тюмень: Изд-во Тюмен. ун-та, 2002. С. 175 - 180.

18. Лабунец Н.В. Заимствование и субстрат как результат межэтнической коммуникации // Реальность этноса. Образование и проблемы межэтнической коммуникации. Материалы IV Международной научно-практической конференции. СПб.: РГПУ: Астерион, 2002. С. 124 - 127.

19. Лабунец Н.В. Национально-культурная обусловленность диалектного слова // Национально-культурные стереотипы сознания и их отражение в языке. Ч.2. Екатеринбург: Изд-во УрГПУ, 2002. С. 156 - 158.

20. Лабунец Н.В. Обско-угорские заимствования в географической терминологии русских старожильческих говоров юга Тюменской области // Космос Севера / Сб. статей. Вып. 3. Екатеринбург: Средне-Уральское кн. изд-во, 2002. С. 160 - 171.

21. Лабунец Н.В. Заимствования в географической лексике и топонимии юга Тюменской области // Русская диалектная этимология. Материалы IV Международной научной конференции. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2002.С. 68 - 70.

22. Лабунец Н.В. Географическая лексика в диалектном терминологическом словаре // Духовные традиции славянской письменности и культуры в Сибири. Материалы 25 юбилейной международной конференции. Ч.1. - Тюмень: Изд-во Тюмен. ун-та, 2002. С. 217 - 223.

23. Лабунец Н.В. Топонимия и этнофилологические аспекты образования // Реальность этноса. Этнонациональные аспекты модернизации образования. Материалы V Международной научно-практической конференции. СПб.: РГПУ: Астерион, 2003. С. 414 - 417

24. Лабунец Н.В. Диалектный словарь в пространстве современной региональной культуры // Филологический дискурс. Вып. III. Филологические прогулки по современности. Тюмень: Изд-во Тюмен. ун-та, 2003. С. 48 - 54.

25. Лабунец Н.В. Национально-региональный компонент лингвистического образования в поликультурном пространстве региона // История и перспективы этнолингвистического и социокультурного взаимообогащения славянских народов. Материалы международной научно-практической конференции, посвященной году Украины в России. Тюмень: Изд-во Вектор Бук, 2003. С. 63 - 71.

26. Лабунец Н.В. Субстрат и квазисубстрат в топонимии юга Тюменской области // Словцовские чтения - 2003: Материалы докладов и сообщений XV Всероссийской научно-практической краеведческой конференции. Тюмень: Изд-во Тюмен. ун-та, 2003. С. 138 - 140.

27. Лабунец Н.В. Язык и северная идентичность // Россия и Запад: диалог культур. 10 Юбилейная Международная конференция. К 250-летию МГУ им. М.В.Ломоносова. Тезисы. М.: МГУ. Факультет иностранных языков, 2003. С. 54 - 55

28. Лабунец Н.В. Взаимодействие языков в географической лексике юга Тюменской области // Проблемы современной русской диалектологии. Тезисы докладов международной конференции. Москва:. Институт русского языка им. В.В.Виноградова РАН, 2004. С. 91 - 92.

29. Лабунец Н.В. Национально-культурный потенциал диалектного слова // Реальность этноса. Образование и национальная идея. Материалы VI Международной конференции. СПб. РГПУ: Изд-во Астерион, 2004. С. 219 - 223.

30. Лабунец Н.В. Истоки тюменской геонимии // XVI Словцовские чтения. Материалы XVI Всероссийской научно-практической краеведческой конференции. Ч.1. Тюмень: Изд-во Тюмен. ун-та, 2004. С. 92 - 94.

31. Лабунец Н.В. Тюркизмы в русской географической терминологии Нижнего Прииртышья // Русская и сопоставительная филология: состояние и перспективы. Международная научная конференция, посвященная 200-летию Казанского университета. Труды и материалы. Казань: Изд-во Казан. ун-та, 2004. С. 146 - 148.

32. Лабунец Н.В. Народная географическая терминология юга Тюменской области в лексикографическом освещении // Русские. Материалы VII-го Сибирского симпозиума «Культурное наследие народов Западной Сибири». Тобольск, 2004. С. 375 - 379.

33. Лабунец Н.В. Этнорегиональный аспект лингвистического образования // Изучение родного языка в полиэтнической Тюменской области. Тюмень: Изд-во Тюмен. ун-та, 2004. С. 132 - 140.

34. Лабунец Н.В. Лексические архаизмы в старожильческих говорах Тюменской области // Актуальные проблемы русской диалектологии: Тезисы докладов Международной конференции. М.: Институт русского языка им. В.В.Виноградова РАН, 2006. С. 115 - 117.

35. Лабунец Н.В. Географическая лексика в ситуации языкового контакта // Лингвистическая компаративистика в культурном и историческом аспекте: Тезисы докладов международной научной конференции. М.: Изд-во МГУ, 2006. С. 115 - 117.

36. Лабунец Н.В. Национальная специфика географической лексики // Ономастика в кругу гуманитарных наук: Материалы международной научной конференции. Екатеринбурн: Изд-во Урал. ун-та, 2005. 92 - 96.

37. Лабунец Н.В. Топонимическая лексика в описаниях «Сибирского царства» Г.Ф.Миллера // «Aus Sibirien»: научно-информационный сборник. Тюмень: Экспресс, 2005. С. 84 - 86.

38. Лабунец Н.В. Заимствования в семантическом пространстве русской географической терминологии // Русский язык и методика его преподавания: Традиции и современность: Материалы Всероссийской научно-практической конференции. Ч. 2. Тюмень: Изд-во Тюмен. ун-та, 2007. С. 65 - 68.

39. Лабунец Н.В. Финно-угро-самодийские заимствования в старожильческих говорах Тюменской области // Пространство слова: Сборник статей, посвященный 75-летию М.А.Романовой. Тюмень: Изд-во Тюмен. ун-та, 2007. С. 50 - 61.

Размещено на Allbest.ru