Грамматикализация внутренней формы слова, как номинативный ресурс языка

Специфику ВФ транспозитивов определяет характер использования производящего слова. При морфемном словообразовании производящее слово участвует в создании производного в отвлечении от своих возможных грамматических видоизменений. Обычно в производном слове используется только основа производящего, выражающая мотивировочный признак номинации (исключение составляет префиксальная деривация, когда префикс присоединяется к целому производящему слову). Частные грамматические значения, носителями которых являются формообразующие и словоизменительные морфемы, не используются в целях новой номинации и не включаются в семантику ВФ производного.

При транспозиции в качестве мотивирующей единицы выступает либо отдельная грамматическая форма слова (на встречу > навстречу), либо частная парадигма слова (ротный, -ая, -ое, -ые > ротный), либо вся парадигма слова (любимый прич. > любимый прил.). Исходная единица мотивирует новое слово целиком: со стороны семантики - совокупностью лексического и всех своих грамматических значений, со стороны формы - совокупностью всех составляющих своей материальной структуры, как «лексическими» (корневыми и деривационными), так и грамматическими морфемами. Можно сказать, что в результате морфолого-синтаксической деривации «старая» форма используется для выражения нового лексико-грамматического содержания. Формальное преобразование исходной единицы заключается в изменении значимости ее морфемного материала. Первоначальное грамматическое содержание, образно выражаясь, «уходит вглубь слова», становится элементом его ВФ, а грамматический формант включается в число репрезентантов ВФ слова.

Грамматическая форма (или парадигма грамматических форм) другой части речи, составляющая ВФ транспозитива, достаточно легко распознается в нем. Например, в наречиях впопыхах, наверху, бочком, понаслышке угадывается исторически мотивирующая их падежная или предложно-падежная форма существительного, в существительных горничная, легкие, мостовая - форма прилагательного, в прилагательных цветущий, неслыханный, обитаемый - форма причастия, в связке значит - личная форма глагола и т.д. Эта особая - грамматикализованная - ВФ является одним из факторов, препятствующих законченности межчастеречной транспозиции, поэтому среди транспозитивов существует масса единиц переходного характера. Это положение иллюстрируется в диссертации примерами адвербиализованных форм имен существительных.

Специфическая ВФ транспозитивов стимулирует «грамматическую» рефлексию говорящих. Исторически производящая часть речи угадывается носителями языка и используется в номинативных целях - актуализируется. При этом транспозитив «возвращает» себе часть утраченных вследствие транспозиции свойств и признаков, перемещаясь, таким образом, по шкале переходности в обратную сторону. Явление ретранспозиции рассматривается на примере деадвербиализации наречных выражений и десубстантивации существительных адъективного склонения.

Деадвербиализация наречных выражений по своей сущности и средствам речевой манифестации коррелирует с адвербиализацией, но имеет противоположную направленность. Деадвербиализация выражается в приобретении адвербиализованной формой существительного признаков и свойств типичных (свободных) предложно-падежных сочетаний: появляется признак проницаемости (ускользала одна погулять или в соседские гости - Л.Улицкая; тащил под левой мышкой три книги - А. Солженицын; Чуня встал на свои ежиные цыпочки - Е. Евтушенко), лексикализованная падежная форма существительного «обрастает» парадигмой окказиональных падежно-числовых видоизменений (устремляется вперед в печальном блеске всеоружья - Н. Лясковская; ты выбрал иные гости - А. Вознесенский; без угощения гостей не бывает - И. Васильев; хоть вздымайся на одной лапе, да и то на цыпочке - Ю. Милославский).

Десубстантивация происходит, когда существительное адъективного склонения употребляется в синтаксической позиции согласованного определения, при этом нередко расширяется родо-числовая парадигма субстантивата (У меня здесь была горничная девушка, ее звали Ата - Н. Ман, пер. с англ.; существительные прилагательного окончания - А. Бразилович; на экраны довольно тихо вышел новый «числительный» фильм «1814» - С. Попов). Инициирует десубстантивацию потребность в обозначении признака, а ее лингвистической базой служит грамматикализованная ВФ существительных. Эту ВФ образует частная парадигма мотивирующего прилагательного, которое, таким образом, оказывается инкорпорированным в производное существительное.

Десубстантивации подвергаются как собственно субстантиваты (существительные адъективного склонения, мотивированные соответствующими прилагательными), так и квазисубстантиваты (существительные адъективного склонения, мотивированные другими частями речи или непроизводные): бросали на подсудимого трясущегося мальчика уничтожающие взоры - А. Солженицын; с каким-то вполне маяковским презрением к мещанским канарейкам - В. Курицын; от этого достоевского стыда и ужаса - Т. Толстая. Различие состоит в том, что обратный «переход» в первом случае актуализирует ту ВФ субстантивата, которой он обладает на основании реальных мотивационных отношений в современном русском языке. Во втором случае десубстантивация происходит потому, что носители языка приписывают квазисубстантивату ту ВФ, которой они объективно не имеют, но которую «подсказывает» их структура. В результате десубстантивации возникают прилагательные двух типов. Во-первых, это прилагательные, мотивирующие исходное существительное адъективного склонения, например: горничная > горничная девушка. Такая десубстантивация представляет собой явление, обратное субстантивации и в формальном и в семантическом отношении. Во-вторых, это относительно-притяжательные прилагательные, более сложные по семантике, нежели исходное существительное адъективного склонения, например: прилагательное > прилагательное окончание, Маяковский > маяковское презрение. В этом случае десубстантивацию можно отнести к разновидности обратного словообразования только на основании формального механизма образования прилагательного (флексия существительного возвращает себе свойства адъективной флексии). С точки зрения семантических отношений между первичным и вторичным словом это такое же «прямое» словообразование, как, например глагол > глагольный, Пушкин > пушкинский.

Объектом рефлексии говорящих становится и ВФ исторически производных незнаменательных слов. Носители языка «узнают» в союзах, предлогах, модальных словах, частицах исторически мотивирующие их знаменательные части речи. Мы показываем, что актуализация ВФ незнаменательных слов проявляется по-разному: образуются (и входят в узус) трансформы производных предлогов (в связи с этим - в этой связи; в свете этого - в этом свете); намеренно актуализируется мотивационная связь между незнаменательным и исходным знаменательным словом (Зато (за что?) с этого самого дня все мои (даже самые случайные) желания сбываются - А. Матвеева); незнаменательное слово употребляется в контексте, типичном для «просматривающейся» в нем формы знаменательного слова (В окна мы стучали всем своим знакомым, вовсе не смотря на очень поздний час - т/п «Две звезды»); по образцу мотивирующей части речи спонтанно образуются «парадигматические» варианты незнаменательного слова (- И отец хороший, вот только женится - Ну и пускай. - Не пущу! - Д. Рубина).

Последующие главы диссертации посвящены двум крупным классам слов: отглагольным прилагательным с суффиксами -ем-/-им- и наречиям, проявляющим структурное сходство с падежной или предложно-падежной формой имени существительного. Среди этих слов есть как исторические транспозитивы, так и квазитранспозитивы, образованные суффиксальным или приставочно-суффиксальным способом. Деривационные аффиксы данных прилагательных и наречий сформировались на основе грамматических формантов, омонимичны им и характеризуются синкретизмом (проявляют качества и свойства как деривационных, так и грамматических морфем). Это обстоятельство обусловило такую специфику ВФ указанных прилагательных и наречий, которая инициирует речевые процессы деадъективации и деадвербиализации этих слов.

В III главе диссертации («Грамматикализация внутренней формы отглагольных прилагательных с суффиксами -ем-/-им- и их функционирование в речи») рассматриваются исторические условия формирования словообразовательного класса отглагольных прилагательных с суффиксами -ем-/-им-; анализируется семантика их ВФ и средства ее выражения; в связи с отмеченными особенностями ВФ рассматриваются, с одной стороны, адъективные признаки и свойства указанных прилагательных, с другой стороны, - их взаимодействие с системой страдательных причастий настоящего времени; описывается явление речевой деадъективации прилагательных с суффиксами -ем-/-им-; отмечаются аналогичные явления в области прилагательных, обнаруживающих подобие другим типам страдательных причастий.

Формирование словообразовательного типа отглагольных прилагательных на -м- происходило в тесной связи со становлением грамматического класса страдательных причастий настоящего времени. Суффикс -м- (-ем-/-им-) изначально был полифункционален и, помимо образования страдательных причастий настоящего времени, использовался для выражения значения активного действия, выступал эквивалентом постфикса -ся, использовался для образования неопределенных в залоговом отношении страдательно-безличных форм, наконец, служил средством образования отглагольных прилагательных со значением возможности/невозможности совершения действия. Ранние «страдательные» по внешнему виду формы, по выражению В.Б. Крысько, индифферентны к глагольным категориям переходности и залога, что позволяет сделать вывод: «регулярная оппозиция "транзитивный глагол/пассивное причастие" складывалась на основе весьма продуктивной словообразовательной модели "глагол > отглагольное прилагательное", в процессе грамматикализации транзитивности приобретавшей залоговый статус» Крысько В.Б. Исторический синтаксис русского языка: Объект и переходность. - М., 2006. - 412..

Уже в древнерусском языке ВФ отглагольных прилагательных на -м- репрезентирует такой способ номинации признака, который отражает отношения между действием, субъектом и объектом этого действия. Этот принцип номинации характерен и для причастий, с той разницей, что в структуре прилагательных достаточно стабильно порождается дополнительный смысловой компонент - значение модальной оценки действия как возможного/невозможного, свойственного/несвойственного субъекту действия. Недостаточная грамматикализованность залоговой семантики на том этапе развития языка обусловливает отмечаемый в словарных толкованиях феномен: суффикс -м- используется для выражения прямо противоположных интерпретаций отношения действия к субъекту и объекту - пассивной и активной, более того, одна и та же материальная структура может объективировать как «активный» (необидимый - `такой, кто не может обидеть, справедливый'), так и «пассивный» (обидимый - `такой, кого обижают, притесняемый') вариант значения ВФ.

В современном русском языке оппозиция действительного и страдательного значения получила достаточно четкое морфолого-синтаксическое выражение, что оказало влияние и на словообразовательную модель «глагол > отглагольное прилагательное с суффиксом -м-» . По связи мотивирующего действия с субъектом и объектом указанная модель, как и в ранние периоды русского языка, способна выражать две разновидности значения: `способный/неспособный стать субъектом действия' (несгораемый) и `способный/неспособный подвергнуться действию, т.е. стать объектом действия' (ощутимый). Однако превалирующей является вторая разновидность значения, соответствующая модели образования страдательных причастий и грамматической функции суффикса. Сейчас сохранились лишь единичные прилагательные на -м-, чья ВФ может интерпретироваться как через «пассивное» (терпимая боль), так и через «активное» (терпимый человек) отношение мотивирующего действия к определяемому предмету. В целом правомерно сделать вывод, что образование прилагательных на -м- как бы заново упорядочилось уже под влиянием системы страдательных причастий.

Таким образом, в настоящее время в ВФ подавляющего большинства отглагольных прилагательных на -м- весьма существенным оказывается значение страдательного залога, которое в современном русском языке относится к числу грамматических. Принципиально важно и то, что материальными носителями этого значения служат суффиксы -ем-/-им-, являющиеся в системе страдательных причастий грамматическими формантами и выражающие в этой системе аналогичную семантику. Использование ресурсов грамматики в целях номинации качественного признака предмета позволяет в целом охарактеризовать ВФ прилагательных на -м- как грамматикализованную. Способ представления понятия в словах этого типа таков, что они, не будучи страдательными причастиями по образованию, вызывают устойчивую ассоциацию с последними. Особенности внутреннего формально-семантического строения девербативов на -м- позволяют рассмотреть их в двух аспектах: как номинацию качественного признака предмета, с одной стороны, и как форму, соотносимую с грамматической формой причастия, - с другой.

С ВФ прилагательных на -м- связаны два наиболее существенных признака их лексического значения: 1) модальная сема и 2) экспрессивная окраска, присущая многим прилагательным с приставкой не-.

1) Модальное наращение, в целом регулярно воспроизводящееся в семантике отглагольных прилагательных с суффиксами -ем-/-им-, связано с различными субъектами модального состояния: «внутренним», которым является предмет-носитель признака, способный или не способный производить определенное действие, и «внешним», которым является некто, способный или не способный к определенному воздействию на предмет-носитель признака. Определяющую роль в плане формирования той или иной субъектной рамки играет, конечно, переходность/непереходность мотивирующего глагола, специфическим образом отражающая характер реального действия, выделенного сознанием носителей языка в качестве основы для номинации признака. Так, прилагательное терпимый развивает в языке два значения: ?такой, который можно терпеть, выносить' и ?такой, который склонен мириться с кем-, чем-либо, снисходительный, может терпеть'. Первое формируется на базе переходного значения мотивирующего глагола терпеть (терпеть боль, неудобства), и в семантике отглагольного прилагательного выделяется сема модального состояния, которое испытывает «внешний» субъект: Боль появилась, но была еще вполне терпима. Второе предполагает употребление глагола терпеть в непереходном значении `уметь терпеть', вследствие чего в производном прилагательном появляется модальное значение «склонен», относящееся к «внутреннему» субъекту: Он терпим к чужим недостаткам.

Вариативность субъектной рамки модальной составляющей семантики отглагольных прилагательных с суффиксами -ем-/-им- обусловливает определенное варьирование их сигнификативных функций. Прилагательные, содержащие указание на «внутреннего» субъекта модального состояния, сообщают нечто о предмете, признак которого называют. Прилагательные, содержащие указание на «внешнего» субъекта модального состояния сообщают нечто как об определяемом предмете, так и о том субъекте, который с ним взаимодействует. В последнем случае модальная сема прилагательных рассматриваемой структуры может быть имплицитным указанием на производителя речемыслительного акта (в реплике Это действовал не я, а какая-то необоримая сила во мне скрыто дополнительное утверждение автора о себе: я не мог побороть эту силу) или на другого субъекта, так или иначе представленного в тексте (в предложении девицы преследовали его с нескрываемым энтузиазмом содержится дополнительное утверждение автора о другом лице: девицы не могли скрыть свой энтузиазм). Можно сделать вывод, что употребление отглагольных прилагательных на -м- усиливает субъектный и субъективный (авторский) компонент высказывания.

2) Существенной особенностью отглагольных прилагательных с суффиксами -ем-/-им- является тот факт, что а) как правило, эти прилагательные содержат приставку не-; б) значительная часть их имеет коррелят без не- (недостижимый - достижимый), но редко бывает так, чтобы существовало одиночное образование без не- (предполагаемый, угрожаемый, ископаемый, испытуемый и нек. др.). При этом многие корреляты с не- обладают отчетливо ощутимой экспрессивностью, которая отсутствует у парного образования. Фактором, обусловливающим эту экспрессивность, является, по нашему мнению, ВФ прилагательного и ее соотношение с концептуальными полями «нормы» и «антинормы». Отглагольные прилагательные без приставки не-, как правило, называют признак, оценивающийся говорящим как нормативный, поскольку действие, связанное с этим признаком, оказывается в пределах возможного (объяснимый, исполнимый, осуществимый, ощутимый, выносимый). Напротив, коррелят с не- номинирует признак аномальный, необычный с точки зрения человеческого восприятия мира и человеческих возможностей (необъяснимый, неисполнимый, неосуществимый, неощутимый, невыносимый). Это положение иллюстрируется в диссертации примерами таких семантических групп, где данное противопоставление выражается наиболее ярко и последовательно.

В сочетании с существительными признаковой или оценочной семантики многие отглагольные прилагательные с суффиксом -ем-/-им- и приставкой не- выступают как средство выражения интенсивности, выводящее определяемый признак на «максимум» шкалы степени качества (невыносимая скука, неотразимое обаяние, неисчерпаемая скорбь). Показатель интенсивности, выражая субъективное впечатление от признака, делает этот признак особенно важным и существенным для участников общения и является тем самым средством создания эффекта экспрессивности. В целом же экспрессивные функции отглагольных прилагательных с суффиксами -ем-/-им- оказываются обусловленными грамматикализованными компонентами их внутренней формально-семантической структуры.

Грамматикализованная ВФ отглагольных прилагательных на -м- объясняет весьма сложное взаимодействие их со страдательными причастиями настоящего времени. Мы рассматриваем три структурных типа девербативов с суффиксами -ем-/-им-, которые по тем или иным признакам могут быть противопоставлены причастиям: 1) образования от переходных глаголов несов. вида, 2) образования от переходных глаголов сов. вида, 3) образования от непереходных глаголов.

Наиболее отчетливо страдательным причастиям настоящего времени противопоставлены прилагательные 3) группы. Прилагательные, выражающие связь признака с безобъектным действием (несгораемый, значимый), по смыслу эквивалентны активным причастиям, однако отличаются от последних способом концептуализации соответствующего признака. Через свою ВФ они подчеркивают каузированность того действия, которое обозначено мотивирующими глаголами, т.е. его обусловленность внешним воздействием. Например, несгораемый шкаф - это такой шкаф, который не просто не горит, но, который нельзя заставить гореть, значимое событие - это такое событие, которому приписывается особое значение. Таким образом, признак, обозначаемый такими прилагательными, ассоциируется со способностью предмета сопротивляться внешнему воздействию или, наоборот, подвергаться ему. В семантике же образований от косвенно-переходных глаголов (неподражаемый) присутствует «страдательность», которая обусловливает сходство прилагательных этого типа с причастиями. Полагаем, именно эта аналогия лежит в основе необычного употребления их в пассивных конструкциях с твор. субъекта (Она осталась там, где была - «у моря, где лазурная пена» … где под плеск волны всем белым и нежным, вечным, как соль, снится придуманный дольний мир, обитаемый смертными нами - Т. Толстая; Сергей Тимофеевич Аксаков на шестом десятке, угрожаемый слепотой, открылся дивным мастером прозы… - Ю. Нагибин).

Структура девербативов 1) группы соответствует закономерностям образования страдательных причастий настоящего времени, в то же время в их семантике наличествует адъективный сдвиг, связанный с формированием оценки действия как возможного или невозможного. В связи с этим возникает ряд проблем, касающихся определения частеречного статуса форм, содержащих основу несов. вида и суффикс -м-, а также способа образования прилагательных данной структуры. Мы показываем, что способностью выражать модальную оценку действия обладают как личные формы глагола, так и причастия. Однако у причастий, в силу их оформленности по типу прилагательных, эта семантика приобретает особую значимость и сразу создает почву для адъективации. Можно сказать, что значение потенциально возможного/невозможного действия - это внутренняя форма, качественного (адъективного) значения причастия. Страдательное причастие оказывается особенно благоприятным для адъективной трансформации семантики, осложненной модальным значением, поскольку оно по необходимости связано с существительным, обозначающим объект действия, тогда как обозначение субъекта действия оказывается факультативным. Таким образом, модальная оценка действия в семантике страдательного причастия служит указанием на некое внутреннее свойство определяемого предмета, каузирующее возможность или невозможность воздействия на этот предмет, например: (не)смываемое пятно - `то, которое можно (нельзя) смыть = (не)устойчивое'; решаемая задача - `та, которую можно решить = посильная'; читаемый текст - `такой, который можно прочитать = пригодный для чтения'. Анализируя многочисленные примеры развития модального и, как следствие, качественного значения на базе формы страдательного причастия настоящего времени (с не- и без этой приставки, от глаголов состояния и глаголов физического действия), мы приходим к выводу, что в современной русской речи достаточно широко представлена адъективация указанных причастий. Конечным результатом этого процесса является узуализация оформившегося адъективного значения, привычка носителей языка к этому значению - то есть образование имени прилагательного, для которого форма страдательного причастия настоящего времени со значением потенциального действия стала внутренней формой.

Причастно-адъективная гибридность девербативов с основой несов. вида получает интересную манифестацию в текстах. С одной стороны, давно отмечена их способность образовывать степени сравнения по образцу качественных прилагательных (Какая ужасная судьба и после смерти оставаться самым знаменитым, «склоняемым», «употребляемым» в репортажах, каждый год под новым соусом - Т. Устинова). В то же время несомненная в этом случае качественность не препятствует и реализации значения действия, которое выражается с помощью специальных маркеров: творительного субъекта, различных обстоятельственных актуализаторов и конкретизаторов действия (Я сидел за столом, самый ненавидимый мною свет - утренний, серый - понемногу заполнял комнату… - А. Кабаков). Аналогичное свойство обнаруживают устоявшиеся прилагательные, сформировавшиеся на основе причастий (Во время Великой Отечественной Клавдия Ивановна была одной из самых любимых бойцами певиц - И. Изгаршев; Одно из самых нелюбимых мной - новое и уже вполне прижившееся приветствие «Доброй ночи!» - М. Кронгауз). Приведенные контексты демонстрируют такое семантико-грамматическое переосмысление прилагательных, которое может быть обозначено термином «деадъективация», поскольку средства его выражения коррелируют со средствами выражения адъективации причастия, но относятся к противоположно направленному процессу - движению прилагательного к причастию по условной шкале переходности (термин В.В. Бабайцевой).

Квалификация девербативов 2) группы как прилагательных мотивируется, во-первых, тем, что в норме суффикс настоящего времени не присоединяется к основе сов. вида, а во-вторых, тем, что семантика этих слов содержит регулярное семантическое наращение - оценку действия как возможного или невозможного. В то же время прилагательные с основой сов. вида сохраняют в современном русском языке «образ» страдательного причастия в своей ВФ. Грамматикализованная ВФ указанных прилагательных содержит своего рода потенциал, позволяющий говорящим расширить традиционные рамки их использования в речи за счет реализации такой синтагматической валентности, которая свойственна страдательным причастиям.

Таким образом, прилагательные с суффиксами -ем-/-им- обладают потенциальной возможностью приобретать свойства причастия, т.е. деадъективироваться. Если адъективация причастия связана с утратой им глагольной синтагматики, то деадъективация, наоборот, выражается в приобретении прилагательным типичного глагольного окружения. В диссертации описываются конструкции прилагательных на -м- с творительным субъекта (Дмитрий Поляков переступил незримый и физически не существующий, но очень хорошо ощутимый им порог монастыря - М. Юденич; Задумано было что-то другое, непостижимое нами - В. Аксенов); творительным орудийным (Прошли годы, время, не измеримое никакими календарями… - А. Азольский; Человек видит, что одни предметы достижимы рукой, а другие - нет… - Е.С. Кубрякова); формами, выражающими обстоятельственную семантику (Такое заключение очень редко, если вообще, «отделимо» от нарратива как целого - Ф. Анкерсмит; Он сочинял очень много, не ощущая, увы, причины своего горько объяснимого шумного приятия - К. Ваншенкин; Значение в целом является вербально описуемым отражением действительности… - Р. Кияк; Такие создания вообще непобедимы посредством чистой мощи - Н. Перумов); модальными наречиями (трудно/плохо заменимый, легко/хорошо определимый); маркерами глагольного вида (Ее уход стирал из меня, с меня, - не знаю, как еще, - но именно стирал и мою вторую жену, и мою так и невоплотимую мать - Н. Кононов).

Все перечисленные конструкции типичны для глагольных форм, в том числе для страдательных причастий, но не для прилагательных. Помещение в подобный контекст прилагательного с суффиксами -ем-/-им- актуализирует его ВФ таким образом, что прилагательное приобретает лексико-грамматические свойства страдательного причастия: процессуальность (на фоне ослабления качественности), отчетливую залоговую семантику, а в некоторых контекстах и значение времени. Наиболее показательны в этом отношении конструкции с творительным субъекта.

Творительный орудийный, которым прилагательное на -м- управляет, подобно причастию, не только актуализирует акциональную семантику глагольной основы, но и является «знаком» действующего лица. Мы отмечаем здесь то же семантическое явление, которым характеризуется конструкция со страдательным (но не с действительным) причастием: творительный орудия нередко совмещает данную семантику с субъектной, ср.: Не остановимый ни воплями женщин, ни криками собственных соратников, сухоручка наконец выстрелил - Е. Евтушенко.

Особое внимание уделяется широко распространенным в речи сочетаниям указанных прилагательных с наречиями легко, трудно (трудно заменимый, легко определимый). Отмечается, что указанные наречия не столько дают качественную характеристику действию, сколько характеризуют внутреннее состояние деятеля, обусловленное субъективными и объективными условиями и возможностями для осуществления действия, и являются своего рода знаком подразумеваемого субъекта. Мы приходим к несколько парадоксальному выводу: с одной стороны, функционирование прилагательных на -м- с наречиями легко, трудно традиционно оценивается как адъективное свойство (допустимо даже образование степеней сравнения: В русистике теория и практика частотных лексикографических характеристик получила свое непосредственное применение по отношению лишь к слову - самой легко выделимой из речевой цепи двусторонней единицы - А.Г. Лыков, Л.П. Липская). С другой стороны, употребление указанных наречий актуализирует субъектно-объектные отношения, «скрытые» во ВФ прилагательных, подчеркивает формально-семантическую близость последних страдательным причастиям Например, по данным Национального корпуса русского языка, наречие трудно представлено в основном в сочетании со страдательными причастиями настоящего времени (не считая прилагательных на -м-). и, следовательно, служит показателем деадъективации. Показательно, что отглагольные прилагательные другой структуры, хотя и близкие по типовой словообразовательной семантике к анализируемым, вряд ли могут быть естественным образом употреблены с наречиями указанного типа (*трудно/легко слышный, видный, употребительный, извинительный, ломкий и под.). Причиной этому служит тот факт, что связь действия с субъектом и/или объектом выражена в их структуре не грамматикализованным суффиксом.

Деадъективация прилагательных на -м- ярче всего выражается в актуализации залогового значения. Сама по себе способность передавать субъектно-объектные отношения (рефлексы залога) свойственна как отглагольным существительным, так и разноструктурным отглагольным прилагательным. Значение залога в последнем случае формируется в контексте за счет взаимодействия семантики глагольной основы прилагательного с семантикой приименных актантов, одни из которых являются производителями действия-признака, а другие - объектами воздействия: вырезной станок - активный залог, вырезная деталь - пассивный залог. На этом фоне отглагольные прилагательные на -м- представляют явление особое, поскольку «источником» залоговой семантики является не только глагольная основа, но также форманты -ем-/-им-, обусловливающие формальное подобие этих прилагательных страдательным причастиям. Именно грамматикализованная ВФ прилагательных инициирует реализацию в речи таких конструкций с ними, которые типичны для глагольных форм с пассивным значением.

В IV главе диссертации («Грамматикализация внутренней формы наречий и их функционирование в речи») рассматривается специфика ВФ отсубстантивных и квазиотсубстантивных наречий, обнаруживающих сходство с падежной или предложно-падежной формой существительного; анализируются факторы, обусловившие указанный эффект «субстантивации» (исторические условия формирования названных наречий, взаимодействие процессов адвербиализации существительных и морфемного образования наречий, особенности функционирования деривационных аффиксов наречий в современном языке); описывается явление деадвербиализации наречий; определяются принципы разграничения субстантивации и деадвербиализации наречий.

Понятие «грамматикализация внутренней формы» применяется нами в отношении тех наречий, чья морфо-семантическая структура может быть отождествлена с грамматической (падежной или предложно-падежной) формой имени существительного (боком, украдкой, напоказ, внаклонку, восвояси и под.).

В основе указанного феномена лежит исторически сложившийся функционально-семантический синкретизм деривационных формантов наречий, обусловленный их генетической связью с грамматическими показателями падежа - предлогами и флексиями существительных. Морфемный синкретизм конечных аффиксов отсубстантивных и квазиотсубстантивных наречий заключается в сочетании свойств суффиксов, с одной стороны, и флексий - с другой. Последнее ярко проявляется в тех правилах, по которым наречные деривационные форманты присоединяются к производящей основе. Так, выбор модели из числа синонимичных для образования наречия от имени существительного оказывается обусловленным типом склонения производящего существительного так, чтобы не противоречить закономерностям образования падежных/предложно-падежных форм (искали письма не в подбор, сказал напрямоту, готовить надо в прикидку). В связи с этим возникает сложная (часто нерешаемая) проблема разграничения наречий и омонимичных грамматических форм имен существительных. При образовании наречий от несубстантивных (преимущественно глагольных) основ становится, казалось бы, очевидным суффиксальный тип функционирования наречного аффикса, утрачивается полная омонимия с флексиями (ср. такие форманты, как ­ком, ­ку и под.). Однако и в этом случае деривационное средство «оформляет» наречие так, что оно вызывает вполне определенные ассоциации Эти ассоциации отражаются в написании. с грамматической формой существительного (съедать «в подлиз», работа внагибку, составленные в опрокидку). Реэтимологизация отсубстантивных и квазиотсубстантивных наречий по аналогии с существительным находит отражение в закономерностях образования форм субъективной оценки на базе узуальных наречий (пешком > пешочком); в такой структурной корреляции узуальных и окказиональных наречий, которая вызывает ассоциации с падежной парадигмой существительного (нахрапом уз. - снахрапа, понарошку уз. - снарошки, мимолетом уз. - вмимолет).

Итак, грамматикализация ВФ наречия, с одной стороны, обусловлена историческими процессами адвербиализации существительных: в этом случае оценка говорящими ВФ наречия (ассоциация с падежной или предложно-падежной формой существительного) соответствует условиям его реального образования. С другой стороны, грамматикализация ВФ наречия обусловлена тем, что деривационные модели наречия полностью или частично омонимичны моделям падежного (предложно-падежного) субстантивного формообразования: в этом случае говорящий оценивает ВФ наречия («видит» в нем грамматическую форму существительного) вопреки действительному способу наречной номинации.

Специфическая ВФ отсубстантивных и квазиотсубстантивных наречий инициирует речевые процессы деадвербиализации, то есть ретранспозиции наречия в имя существительное. Суть деадвербиализации состоит в том, что морфемный материал наречия подвергается семантической переоценке, грамматикализуется: префикс отождествляется с предлогом, а суффикс (или часть его) - с флексией. В результате ВФ наречия не просто актуализируется, а «выходит на поверхность», так что наречие приобретает или, точнее сказать, возвращает субстантивные признаки и свойства.

Деадвербиализация наречия базируется на его формально-семантической аналогии с грамматическими формами имени существительного. О реальности таких аналогических ассоциаций в сознании говорящих свидетельствует употребление наречий в особых условиях сопряженности с формой имени существительного, когда наречие, сохраняя все свои признаки и свойства, актуализирует свою ВФ (Катя тоже смотрела искоса, исподлобья, из-под слез - А. Матвеева; Я все сидел и ждал, что вот-вот моя машина вернется чудом или милицией - Е. Долгопят; Словно бы мир не рухнул опять, не перекувырнулся через голову, не разбил все стекла вдребезги, все страны - в щепу - Т. Толстая). Актуализация ВФ наречия, связанная с «оживлением» значения бывшей флексии и бывшего предлога, имеет место и в тех случаях, когда текст эксплицирует мотивационные отношения между наречием и субстантивной грамматической формой (Цветы оптом. Два - это уже опт - реклама; Но когда все перевернулось наизнанку и никакой истины там, на изнанке, не оказалось, люди растерялись - В. Распутин). Такую актуализацию ВФ наречий еще нельзя назвать деадвербиализацией, поскольку наречие сохраняет целостность формы и все типичные для этой части речи признаки, включая и синтаксическую позицию в предложении. В то же время это явление демонстрирует начальный этап деадвербиализации, когда структура наречия переосмысляется по аналогии с существительным. Собственно деадвербиализация, т.е. обратный переход наречия в условную область имени существительного, происходит, когда наречие приобретает субстантивные признаки и свойства, что сопровождается и трансформацией наречной формы.

В зависимости от средств речевой манифестации выделяются три типа деадвербиализации. Деадвербиализация I типа выражается в том, что к наречию присоединяется согласованное определение, которое «расчленяет» форму наречия в том случае, если последнее имеет префиксально-суффиксальную структуру (- Ага-а, - торжествующий затылок повернулся - я увидел того, исподлобного. Но он как-то весь вылез из этого вечного своего подлобья - Е. Замятин; Старуха собирала ароматные травы и видела, как справа от скалы мчался к повороту этот маленький черный автомобиль, а слева, на неизвестную еще встречу, двое сгорбленных велосипедистов - В. Набоков; «Да все равно хорошая девочка», - решил Евгений Николаевич и поцеловал в стриженный мужским ежиком затылок - Л. Улицкая; Все рок-музыканты отчасти, даже от солидной части, недолюбливали Советский Союз за гонения - устн.).

При деадвербиализации II типа существительное, выделенное из состава наречия, употребляется не в той падежно-числовой форме, которая угадывается в наречии, и расширяет диапазон синтаксических позиций в предложении (У меня смятка в голове… - А. Грин; Силуэт украдкой и опрометь вдоль окна / в комнату где ни одна но и двух не будет - А. Цветков). Грамматикализация наречного суффикса выражается здесь не только в изменении семантики, но и в реализации того «комплексного» функционирования, которое типично для субстантивной флексии.

При деадвербиализации III типа вычленение существительного происходит имплицитно, без нарушения формы наречия (Откуда все то жестокое, тупое, страшное, что творится там, впотьмах наших многострадальных будней? - Е. Сурков; Потом прикатили другие колеса, мы опустились на них и с этой минуты стали наполовину (нижнюю) уже иностранными - С. Юрский; Наутро, в которое плавно перетекла ночь, настроение паршивейшее - М. Соколова). Показателями данного типа деадвербиализации служат а) управляемая субстантивная форма род. падежа с объектно-определительным значением, б) согласованное определение или придаточное определительное, занимающее постпозицию по отношению к наречию.

В диссертации разграничивается деадвербилизация синхронически непроизводных наречий; наречий, синхронически мотивированных именами существительными, и наречий, синхронически мотивированных словами других частей речи. Это разграничение мотивировано тем, что имена существительные, образующиеся в результате деадвербиализации, могут совпадать с узуальными существительными или существительными, образованными путем дезаффиксации. В связи с этим возникает проблема «верификации» процессов деадвербиализации, и в диссертации представлены аргументы, свидетельствующие о реальности процессов деадвербиализации.

Максимальной глубины деадвербиализация наречия достигает в том случае, если выделенное из него существительное расширяет парадигму форм (деадвербиализация II типа), что позволяет ему занимать типичные для этой части речи синтаксические позиции в предложении и более отчетливо выражать предметную семантику. Процесс деадвербиализации оценивается как менее глубокий, если существительное употребляется в рамках той грамматической формы, которая просматривается в ВФ наречия (деадвербиализация I типа). При этом сохраняется типичная для наречия синтаксическая позиция и обстоятельственная семантика. Деадвербиализация наречия минимальна, если окказиональное существительное выделяется из наречия без нарушения целостности наречной формы (деадвербиализация III типа). Если выделение существительного из состава наречия только наметилось под аналогическим воздействием рядоположенной и однотипной по структуре падежной или предложно-падежной формы существительного, целесообразно говорить не о деадвербиализации, а об актуализации или «оживлении» ВФ наречия.

Образование существительных путем деадвербиализации наречий и наречных выражений фиксируется в самых разнообразных по жанру и стилю типах речи: устной разговорно-бытовой, в устных публичных выступлениях, в репликах комментаторов и ведущих теле- и радиопередач, в научной, научно-популярной, публицистической и художественной литературе. Экстралингвистическим фактором, обусловливающим деадвербиализацию наречий, является потребность говорящего уточнить, конкретизировать признак, выражаемый наречием, или связать его с другими признаками, предметами, явлениями. К причинам лингвистического характера, вызывающим деадвербиализацию, относится ограниченная способность самого наречия выступать в роли «синтаксического хозяина», прежде всего, невозможность его сочетания с определением. Имеет значение и тот факт, что наречие обычно не занимает в предложении иной позиции, кроме позиции обстоятельства. В этой ситуации говорящий использует деадвербиализацию наречия для того, чтобы с помощью морфолого-синтаксических свойств существительного выразить нужную мысль кратко, точно и экспрессивно.

В рамках морфолого-синтаксического образования существительных на базе наречий следует разграничивать процессы субстантивации и деадвербиализации. Субстантивация наречий базируется на семантических связях данных частей речи и в речи выражается исключительно синтаксическими средствами. Форма наречия при субстантивации остается неизменной. В основе деадвербиализации наречий лежит грамматикализация их ВФ и формально-семантическая аналогия с падежными или предложно-падежными формами имен существительных. Деадвербиализация представляет собой структурно-семантическое явление, поскольку предполагает как семантическую переоценку морфемного материала наречия, так и трансформацию его структуры. Принципиально отличаются и результаты этих двух видов деривации: субстантиваты - это несклоняемые существительные условного среднего рода, тогда как образования путем деадвербиализации - склоняемые слова мужского, женского или среднего рода, в зависимости от характера флексии. Субстантивироваться может любое наречие, процессы же деадвербиализации происходят только на базе наречий с особой ВФ, которая обусловливает формальное подобие наречия падежной или предложно-падежной форме имени существительного. Субстантивация наречий - достаточно однородный процесс в том смысле, что приводит всегда к типовому результату. Деадвербиализация наречий - явление, в котором можно выделить разновидности по степени «глубины» процесса.

В Заключении содержатся выводы по всем главам диссертации.

Основные положения диссертации

Отражены в 43 публикациях общим объемом 31,5 п.л.:

1. Монография: Петрова Н.Е. Грамматикализация внутренней формы слова как номинативный ресурс языка. - Нижний Новгород: Издатель Ю.А. Николаев, 2009. - 338 с. (15, 3 п.л.).

Статьи, материалы, тезисы

2. Петрова Н.Е. Нестандартные формы причастий как проявление динамизма языковой системы // Русский язык в школе. - 2008. - № 4. - С. 77 - 82 (0,5 п.л.).

3. Петрова Н.Е. Категория внутренней формы и «грамматическая» деривация в русском языке // Научные доклады высшей школы. Филологические науки. - 2008. - № 5. - С. 78 - 88 (0,5 п.л.).

4. Петрова Н.Е. Жалованье, зарплата, получка, оклад // Русский язык в школе. - 2008. - № 8. - С. 83 - 87 (0,5 п.л.).

5. Петрова Н.Е. Отглагольные прилагательные на -м- и страдательные причастия настоящего времени: проблемы дифференциации и взаимодействия // Русский язык в научном освещении. - 2008. - № 2 (16). - С. 89 - 109 (1,4 п.л.).

6. Петрова Н.Е. Внутренняя форма отглагольных прилагательных с суффиксами -ем-/-им- как основа их речевой деадъективации // Вопросы филологии. - 2008. - № 3 (30). - С. 38 - 48 (1,3 п.л.).

7. Петрова Н.Е. Субстантивация и деадвербиализация наречий в русском языке // Известия Уральского государственного университета. Серия 2. Гуманитарные науки. № 63. Вып. 1/2 (17/18). - С. 35 - 42 (0,5 п.л.).

8. Петрова Н.Е. Межчастеречная ретранспозиция: лингвистическая база и речевые разновидности явления // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. - 2009. - № 2. - С. 259 - 264 (0,5 п.л.).

9. ПетроваН.Е. Десубстантивация существительных адъективного склонения // Преподаватель XXI век. - 2009. - № 1. - С. 345 - 354 (0,5 п.л.).

10. Петрова Н.Е. Категория внутренней формы в отношении к слово- и формообразованию // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. № 2. - Н. Новгород: Изд-во ННГУ им. Н.И. Лобачевского, 2007. - С. 301 - 304 (0,5 п.л.).

11. Петрова Н.Е. Рефлексы залога у отглагольных прилагательных на -м-: формы речевой манифестации // Структурно-семантическое описание единиц языка и речи. - М.: Прометей, 2006. - С. 200 - 208 (0,4 п.л.).

12. Петрова Н.Е. Внутренняя форма и мотивированность слова: проблемы дифференциации и взаимодействия // Языкознание и литературоведение в синхронии и диахронии: Межвузовский сборник научных статей. Вып. 1. - Тамбов: ТОГУП «Тамбовполиграфиздат», 2006. - С. 397 - 400 (0,4 п.л.).

13. Петрова Н.Е. Внутренняя форма и словообразовательная структура слова // Актуальные проблемы лингвистики и терминоведения [Текст: междунар. сб. науч. Трудов, посвященный юбилею проф. З.И. Комаровой]; отв. ред. В.И. Томашпольский, Урал. гос. пед. ун-т; Ин-т иностр. яз-в. - Екатеринбург, 2007. - С. 162 - 167 (0,5 п.л.).

14. Петрова Н.Е. «Обратная» переходность среди частей речи как актуализация внутренней формы слова // Культура народов Причерноморья. - Симферополь: Крымский научный центр национальной Академии наук и министерства образования и науки Украины; Таврический национальный университет им. В. И. Вернадского; Межвузовский центр «Крым». - 2006. - № 92. - с. 21 - 23 (0,4 п.л.).

15. Петрова Н.Е. Внутренняя форма и лексическое значение слова в процессах речевой номинации // Филологические исследования: Сб. научных трудов, посвященный 75-летию М.А. Михайлова. - Н. Новгород: ННГУ, 2005. С. 13 - 22 (0,5 п.л.).

16. Петрова Н.Е. К вопросу об образовании асистемных причастий в речи носителей русского языка // Системное и асистемное в языке и речи: Материалы Международной научной конференции (Иркутск, 10 - 13 сентября 2007 г.) / Под ред. М.Б. Ташлыковой. - Иркутск: Изд-во Иркутского гос. ун-та, 2007. - с. 140 - 146 (0,4 п.л.).

17. Петрова Н.Е. Отглагольные прилагательные с суффиксом -м- в романах Г. Газданова «Вечер у Клэр», «Ночные дороги» // Текст. Структура и семантика: доклады XI международной конференции. - Т. 2. - М.: СпортАкадемПресс, 2007. - С. 235 - 242 (0,4 п.л.).

18. Петрова Н.Е. Актуализация внутренней формы слова в тексте: типы манифестации // Филологический анализ текста: концептуальность и аналитизм: Материалы Всероссийской научной конференции (г. Йошкар-Ола 16 - 19 октября 2006 г.) / Отв. ред. И.П. Карпов, Н.Н. Старыгина, Е.С. Ярыгина. - Йошкар-Ола: МГПИ им. Н.К. Крупской, Лаборатория аналитической филологии, 2007. - С. 173 - 179 (0,4 п.л.).

19. Петрова Н.Е. «Грамматическая память» слова в речи носителей русского языка // Обыденное метаязыковое сознание и наивная лингвистика: межвузовский сборник научных статей / Отв. ред. А.Н. Ростова. - Кемерово: Барнаул: Изд-во Алтайского ун-та, 2008. - С. 129 - 135 (0,4 п.л.).

20. Петрова Н.Е. Отглагольные прилагательные на -емый/-имый как средство номинации признака // Проблемы современной русистики: язык - культура - фольклор. Материалы Всероссийской научной конференции 16 - 18 сентября 2004 г. - Арзамас: АГПИ, 2004. С. 74 - 81 (0,4 п.л.).

21. Петрова Н.Е. Модальный компонент в семантической структуре отглагольных прилагательных с суффиксами -ем-/-им- // Лингвистика и поэтика. Сб. научных трудов. - М.: ЦГЛ, 2005. - С. 58 - 63 (0,3 п.л.).

22. Петрова Н.Е. Русские отглагольные прилагательные в языковой концептуализации мира // Языковая картина мира в синхронии и диахронии. Межвуз. сб. научных трудов. - Нижний Новгород: НГПУ, 1999. С. 108 - 112 (0,3 п.л.).

23. Петрова Н.Е. К вопросу о трансформации грамматической семантики слов в предложении (на примере отсубстантивных наречий и отглагольных прилагательных) // Предложение и слово. - Саратов: СПИ, 1999. С. 185 - 190 (0,3 п.л.).

24. Петрова Н.Е. Двусторонняя направленность процессов переходности среди частей речи (на примере причастий и отглагольных прилагательных) // Языковая деятельность: переходность и синкретизм: Сб. статей научно-методического семинара «TEXTUS». Вып. 7 / Под ред. д-ра филол. наук, проф. К.Э. Штайн. М. - Ставрополь: СГУ, 2001. С. 128 - 131 (0,3 п.л.).

25. Петрова Н.Е. Слово значит в языке и речи // Предложение и слово: Межвуз. сб. научных трудов. - Саратов: СГУ, 2002. - С. 497 - 503 (0,4 п.л.).