Комплексный анализ неисконной лексики в русской разговорной речи Среднего Приобья XVII века

Денотативный аспект анализа семантической структуры неисконных тканеобозначений приводит к обнаружению особенностей смысловой структуры лексических единиц иноязычного происхождения на фоне исконно русской лексики: тканеобозначения неисконного происхождения актуализируют те компоненты лексического значения, которые указывают: а) на зарубежное происхождение ткани: аглинское, настрафиль - `изготовленные в Англии', лундыш - `лондонская (ткань)', анбурские (сукна) - `гамбургские'; `азиатские, восточные (ткани)' - изуфрь, дараги (дороги), зендень, киндяк, `бухарская (ткань)' - кутня; `китайская' - камка, китайка; `персидская (ткань)' - фарабат [семантический множитель `домашнего изготовления' характерен для исконно русских наименований тканей: сермяга, хрящ, крашенина и др.], б) особенности колористического оформления материи или технологии создания набивного узора (киндяк), узора в виде полос (дороги, кутня), разводами (камка) и др. (исконно русские названия тканей характеризуются дифференцирующим семантическим компонентом `неокрашенные' или `окрашенные в домашних условиях'), в) особенности технологии создания лицевой поверхности тканей за рубежом: `начесная' (сукно аглинское, анбурское, кармазин, лундыш, настрафиль, скорлат, яренк), `ворсовая' (трип, бархат). Таким образом, в семантической структуре тканеобозначений неисконного и исконно русского происхождения находит выражение категория чужой - свой.

Иноязычные номинации тематической группы промысловой лексики транспонированы преимущественно из алтайско-уральских языков.

Тематическая общность иноязычных номинаций, транспонированных в сибирский период из западных и уральско-алтайских языков, представлена сферой товарно-денежных отношений (торговля, метрология, товары, налоги). Тематическая специфика сибирских заимствований западного происхождения связана преимущественно с военным делом, уральско-алтайского - с промыслами местного населения (охотой, рыболовством, собирательством) и обозначением сибирских неславянских народностей, племен и их представителей.

Третья глава «Неисконная лексика разговорной речи Среднего Приобья XVII столетия в аспекте хронологии и источников заимствования» представляет хронологическую и генетическую стратификацию неисконной лексики в говорах Среднего Приобья XVII в.

Впервые обобщенные в таблицах (помещенных в Приложении к диссертации) сведения по хронологии и источникам заимствования всего корпуса неисконной лексики, реконструированной для разговорной речи Среднего Приобья XVII в., позволили произвести ее классификацию по данным основаниям и выявить два хронологических пласта: заимствования досибирского и сибирского периодов истории среднеобских говоров. Под заимствованиями досибирского периода в истории среднеобских говоров (досибирскими заимствованиями) понимается неисконная лексика, заимствованная в материнские говоры до XVII в. и вошедшая в их составе в говоры Среднего Приобья. К заимствованиям сибирского периода (сибирским заимствованиям) относится иноязычная лексика, транспонированная в говоры среднеобского бассейна в XVII в.

Первый раздел третьей главы - «Стратификация досибирских заимствований в говорах приобского региона XVII в.». Иноязычная лексика досибирского периода характеризуется генетическим и хронологическим разнообразием. В составе неисконного фрагмента лексики, заимствованной русским языком в досибирский период, выделяется две группы:

1) лексика западного происхождения, вошедшая в русский язык из греческого, латинского, германских (готского, немецкого, голландского, шведского, исландского), романских (французского, итальянского, испанского, румынского), польского и украинского языков;

2) заимствования из алтайских (тюркских, монгольских), уральских (финно-угорских, самодийских), китайского, персидского, армянского и других (восточных) языков. Каждой из этих групп посвящены отдельные параграфы в названном разделе. Хронологическая стратификация досибирских заимствований, реконструированных для русской разговорной речи среднеобского фронтира XVII в., также подчеркивает их разнородность; каждый последующий хронологический пласт лексики характеризуется бьльшим количественным наполнением по сравнению с предыдущим.

Во втором разделе третьей главы «Генетическая стратификация иноязычной лексики сибирского периода вхождения в томские говоры XVII в.» установлено, что состав неисконной лексики сибирского периода существования среднеобских говоров (XVII в.) отражает начальную стадию формирования пограничного региолекта, соединившего и преобразовавшего в себе как европейскую, так и азиатскую культуры. К сибирскому пласту неисконной лексики относятся номинации западного происхождения, поступающие в томские говоры через материнские из германских (аглинское, анбурское, дюжина, карабин, коч, пистолет, рота, *снур, снурок, стамед, фурма, ярмарка, бумазея), романских языков (колобарда, пистоль, трип, табак), а также польского (лядунка, пара, полковник, польской, поляк, протазан, рейтар, *спикидар, фьялка, шкатула, *шнур, шнурок, шпанка), белорусского (мушкет) и греческого (лагун, тавлия, тонпаc, финиса, финифт).

В томских говорах XVII в. возникли благоприятные условия для островного влияния польского языка, проникновения и сохранения в них полонизмов, о чем свидетельствуют а) ранние фиксации полонизмов в русской письменности, связанные с томскими деловыми документами XVII в.: спикидарной - Томск, 1627 г., а по данным Картотеки СлРЯ XI-XVII вв., словосочетание «масло спикинардное» употреблено в Материалах по истории медицины в 1661 г. (П.Я. Черных 2: 169); б) семантические и фонетические особенности полонизмов, функционирующих в говорах Среднего Приобья XVII в., «опережающие» общерусские тенденции на раннем этапе освоения иноязычных неологизмов (шкатула, шнурок). Слово шкатула употреблено в томских документах 1627 г. в значении `коробка, ящичек для хранения ценностей', близком семантике польскому прототипу szkatuіa `коробка' (М. Фасмер 4: 447) в отличие от семантики русского шкатула, по данным П.Я. Черных, впервые употребленном в русской письменности в 1627 г. в значении `царская сокровищница' (П.Я. Черных 2: 415). «И он де Ондрэи тоэ челобитную и явку положил к себЂ в шкатулу...» Томск, 1627 г. (РГАДА, ф. 214, стб. 181, л. 204). Полонизм шнурок с начальным ш-, близкий по фонетическому облику польскому sznur, sznurek (М. Фасмер 4: 462), зафиксирован в томских деловых документах 1640 г.: «...шнурки шолковые мишура...» (П.Г. Головачёв: 147), в то время как в материнских говорах, начиная со Словаря Р. Джемса 1618-1619 гг., известна форма снюрок, восходящая к скандинавскому snuor `то же', а формы с начальным ш-, по данным П.Я. Черных, зафиксированы в русских памятниках со второй половины XVIII в. (П.Я. Черных 2: 419).

Отличительной особенностью процесса заимствования в сибирский период, отразившегося на лексическом строе деловых документов приобского региона XVII в., становится проникновение в разговорную речь русского населения сибирского фронтира лексики из тунгусо-маньчжурских и самодийских языков, представленной единичными номинациями среди досибирских заимствований, а также увеличение количества заимствований из местных сибирских монгольских языков и диалектов. Для говоров Среднего Приобья XVII в. ведущим языковым влиянием является тюркское.

Генеалогическая конкретизация тюркизмов позволила прийти к выводу о том, что среди тюркских заимствований сибирского периода существования русских переселенческих говоров Среднего Приобья (XVII в.) увеличивается процентное содержание восточно-тюркских элементов. В XVII в. для данного региолекта ведущим является языковое влияние татарских языков и диалектов.

Сибирские деловые документы XVII в. дают возможность внести хронологические коррективы, уточнить время первой фиксации отдельных заимствований в русских письменных памятниках: иноязычных слов западного происхождения и/или их производных (пистолет, спикидарной, трип, шкатула, шнурок); иноязычных лексем уральского, алтайского, китайского и др. происхождения (или их дериватов), имеющих в XVII в. общерусское распространение (елань, калмак, караулить, киргиз, нашатырь, таборы, тунгус, чай, ясырь); локально ограниченных лексических единиц тюрко-монгольского происхождения (браты, каир, кандык, контайша, кутукта, тайша, тиски, тогуш, чувал).

Томские рукописи XVII в. иллюстрируют ранние употребления сибиризмов, не зафиксированных в исторических словарях других регионов: багасары, кучегуты, орчаки, катун(я), урак `сушеная рыба'. Данные хронологические коррективы имеют источниковедческое значение.

Четвертая глава «Ассимиляция неисконной лексики, функционирующей в русских среднеобских говорах начального периода их формирования» состоит из четырех разделов, представляющих различные аспекты анализа ассимиляции неисконных номинаций в русском языке и его говорах.

Мы разграничиваем понятия адаптация и ассимиляция. Адаптация (лат. adaptatio `приспособление, прилаживание') - формальное, т. е. фонетическое и морфологическое, освоение иноязычной лексемы принимающим языком. Формальное приспособление иноязычного слова к фонетическим нормам, а также включение лексемы в морфологические парадигмы заимствующего языка еще не означает, что данное слово полностью освоено языком, органически вошло в его лексико-семантическую систему. Ассимиляция (лат. assimilatio `уподобление, отождествление') - семантическое, словообразовательное, синтаксическое, функциональное и т. д. освоение заимствования языком-реципиентом. Если иноязычное слово стало базой для образования дериватов, словообразовательных цепочек и словообразовательного гнезда, если оно имеет устойчивое изменившееся (по сравнению с языком-источником) или не изменившееся, но устойчивое в новой языковой системе лексическое значение, обладает определенным и разнообразным набором лексических валентностей, вступает в синонимические, антонимические, родовидовые и другие парадигматические отношения с лексическими единицами принимающего языка, - то есть если налицо признаки семантической, словообразовательной и синтаксической освоенности иноязычного слова, то оно, следовательно, является полноправным членом словаря данного языка, полностью уподобилось по своим свойствам исконным элементам его лексико-семантической системы. В данной диссертации изучается ассимиляция неисконной лексики в формирующейся системе говоров среднеобского бассейна XVII в. на лексическом, словообразовательном и синтаксическом уровнях. Фонетические и морфологические особенности заимствований данного региолекта учтены в классификации локально ограниченной лексики Сибири.

В первом разделе четвертой главы «Итоги семантической ассимиляции неисконной лексики в говорах Среднего Приобья XVII в.» с учетом общих логических отношений между понятиями выявлены итоги семантической ассимиляции, характерные для иноязычной лексики, представленной в томских деловых документах XVII в.

Процессы семантической ассимиляции иноязычных слов, заимствованных русской разговорной речью жителей Среднего Приобья в сибирский период, подпадают под языковые универсалии, характерные для семантических преобразований. В итоге семантической ассимиляции неисконной лексики в русском языке представлена следующая типология отношений семантики иноязычного слова со значением его иноязычного прототипа: семантическое тождество заимствования и его иноязычного прототипа; специализация лексического значения заимствования; абстрагирование/расширение смысла лексемы-прототипа; изменение (усложнение или упрощение) структуры лексического значения; трансформация лексического значения неисконной номинации в языке-реципиенте, проходящая по типу метонимического или метафорического переноса.

В итоге семантической ассимиляции большинства иноязычных слов сибирского периода вхождения в русские говоры среднеобского региона денотативная семантика русского слова остается тождественной значению его иноязычного прототипа. Такова специфическая черта процесса заимствования неисконных номинаций сибирского периода в сравнении с досибирскими заимствованиями, которая свидетельствует о том, что русский региолект среднеобского пограничья воспринял в значительной степени без изменения языковую информацию как западной, так и восточной культур, актуальную для русских первонасельников сибирского края. Изучение итогов семантической ассимиляции неисконной лексики в русском языке и его говорах позволяют сделать вывод о закономерностях семантических трансформаций при переходе лексического материала из одной языковой системы в другую и выявить типологию данных преобразований на примере семантически близких слов разных языков в составе лексико-тематической группы, дающие возможность предложить этимологию заимствований.

Конкретизация семантики иноязычных прототипов, происходящая в процессе их освоения русскими говорами, связана с необходимостью терминологизации русского языка на стадии формирования национального языка как общерусской тенденцией.

Семантические преобразования ассимилирующейся в сибирских говорах неисконной лексики имеют регионально специфический характер и обусловлены особенностями существования русского языкового континуума среднеобского пограничья, отражающими региональные черты жизни и деятельности насельников Сибири, и в том числе Среднего Приобья.

Приобретение заимствованиями сибирского периода регионально специфических оттенков значения происходит в результате конкретизации семантики, расширения смысла, метафорического и метонимического переносов и др. Семантическая ассимиляция общерусских иноязычных слов сибирского периода заимствования нередко имеет свои особенности в сибирских говорах, и в том числе говорах Среднего Приобья.

Выявление динамики значений, семантических типологий является особенно результативным на материале целых лексико-семантических групп и широкого круга языков (О.Н. Трубачев, 1988; В.Н. Топоров, 2005). С дугой стороны, и этимология отдельного слова, включенная в общую типологическую схему преобразования значения, представляется более убедительной. Использование приема семантической типологии позволило предложить и обосновать этимологии слов фарабат `сорт шелка персидского производства' и шлях `дорога' (см. также Л.В. Куркина, 1971; Г.М. Шатров, 1985).

Во втором разделе четвертой главы «Словообразовательное освоение заимствований в разговорной речи среднеобского фронтира допетровской эпохи» решается проблема деривационного потенциала неисконной лексики.

Неисконная лексика, входя в систему русского языка, испытывает на себе влияние его словообразовательного уровня. Деривационная активность иноязычных слов свидетельствует о глубине их словообразовательной ассимиляции. Для выявления прочности ассимиляции заимствований в принимающем идиоме в диссертации использован комплекс словообразовательных критериев: 1) морфемно-словообразовательное оформление иноязычных слов; 2) разноступенчатость деривации их производных, а также многозначность дериватов; 3) образование производных путем семантической и синтаксической деривации, развитие у них фразеологически связанных значений; 4) воздействие на заимствованные слова деривационного поля русского языка. Под воздействием деривационного поля на иноязычные слова понимается влияние активных процессов словопроизводства в принимающем языке на деривационный потенциал заимствований - их способность к продуцированию производных. Воздействие на заимствованные слова деривационного поля языка-реципиента выражается в том, они попадают под влияние продуктивных словообразовательных категорий - совокупности производных слов с разными формантами, мотивированных словами одной части речи и имеющих одно и то же общее словообразовательное значение, распадающееся на частные словообразовательные значения; 5) степень морфемной членимости иноязычных слов; данный критерий впервые применен для определения высокой степени ассимиляции заимствований в русской разговорной речи среднеобского фронтира XVII в.

Словообразовательный уровень языка является менее проницаемым для иноязычного влияния по сравнению с его лексической системой. Деривационная активность неисконной лексики подчиняется продуктивным процессам словообразовательной системы языка-реципиента. Однако функционирование говоров Среднего Приобья в условиях изоляции от материнских говоров в XVII в. привело к тому, что языковой континуум среднеобского пограничья приобрел по сравнению с материнскими говорами специфические черты, касающиеся деривационного потенциала досибирских заимствований, вошедших в томскую разговорную речь из говоров российской метрополии. Об этом свидетельствуют: а) отдельные заимствования, не имеющие производных в материнских говорах и проявляющие свою деривационную активность в разговорной речи Среднего Приобья XVII в. (капкан); б) дериваты, не зафиксированные в речи на европейской территории Московской Руси XVII в. (бирюсковой, изумрудцовой, капканщик, поскупить, сандалинной, улусишной, хмелевье, юхотной; по-юртовски, по-киргизкие и др.); в) семантические, лексико-семантические и фонетико-семантические варианты общерусских лексем, образованных на базе заимствованных слов (кирпичной `умеющий класть кирпичи', кирпищик `печник'; князец `глава небольшого племени, области', купленой `подкупленный'; куятной `одетый в куяк' и т. д.); г) дериваты, свидетельствующие о продуктивности отдельных словообразовательных типов, характеризующихся особыми частными словообразовательными значениями, не распространенными в говорах метрополии (`лицо, названное по орудию деятельности': кирпищик, капканщик; `деятельность по добыче чего-л.': хмелевье и др.).

Неисконные номинации сибирского периода вхождения в томские говоры подвергаются словообразовательной ассимиляции по тем же параметрам, что и досибирские заимствования. Около 30 % иноязычных слов (из 62 ЛЕ) томской разговорной речи XVII в., заимствованных в сибирский период из уральско-алтайских и других незападных языков, продуцируют дериваты, причем наибольшую активность в этом отношении проявляют тюркизмы. Среди деривационно активных слов незападного происхождения преобладают названия представителей аборигенного населения, главным образом этнонимы (калмак, киргиз, тунгус, саяны, бухаретин, чаты, киштым), названия поборов (алман, ясак) и др., промысловая лексика (кандык, тогуш, чукрей). Лишь 11 % иноязычных лексем западного происхождения, вошедших в русский язык в сибирский период, активны в деривационном отношении (4 ЛЕ из 35) и представляют преимущественно бытовую лексику (лагун - лагунец, спикидар - спикидарной, табак - табачной, табатчик; рейтар - рейтарской).

Сравнительный анализ деривационного потенциала сибирской лексики, заимствованной из разных источников, позволяет сделать вывод о том, что словообразовательная ассимиляция тюркизмов в сибирских говорах XVII в., характеризуюясь высшей степенью коммуникативной актуальности, протекает с большей интенсивностью, нежели слов, вошедших из других языков. Данное положение обусловливается тем, что ассимиляция тюркизмов в русских говорах поддерживается непосредственными контактами носителей русского языка с местным тюркским населением сибирского фронтира. XVII в.

В третьем разделе четвертой главы «Функциональная эквивалентность неисконной лексики в текстах томской деловой письменности XVII в.» выявляется наличие/отсутствие по отношению к неисконным номинациям конкурирующих единиц в системе принимающего языкового континуума. Важным показателем ассимиляции неисконной лексики в принимающей языковой системе является отсутствие в ней полных эквивалентов (дублетных наименований) по отношению к заимствованным словам.

Под функциональной эквивалентностью слов иноязычного происхождения понимается способность данных номинаций употребляться в речи на месте других единиц лексико-семантической системы данного языкового континуума.

Разграничение безэквивалентных и эквивалентных неисконных наименований осуществляется нами прежде всего по синтагматическим основаниям, с точки зрения особенностей их функционирования в речи (тексте) - с позиции их взаимозаменяемости в одном и том же контексте без изменения смысла целого. Данный подход сопряжен со вниманием к парадигматическим характеристикам неисконных лексем и их эквивалентов в сигнификативном, прагматическом и денотативном аспектах.

К безэквивалентным наименованиям среди иноязычной лексики мы относим такие слова, которые не имеют в текстах письменных памятников XVII в. функциональных эквивалентов. Необходимость разграничения первичных и вторичных номинаций среди неисконной лексики связана с тем, что первичные номинации обладают большей жизнеспособностью и легче усваиваются в системе принимающего языка. Квалификация иноязычных лексем как первичных или вторичных номинаций производится в денотативном аспекте. Под первичными номинациями мы вслед за Э.В. Кузнецовой (1989) понимаем единицы, для которых в языке не существует дублетов, исконно русских или ранее заимствованных, имеющих идентичную денотативную соотнесенность. Первичные номинации служат для наименования реалий, ранее не известных и/или не имевших названий в языке. Все безэквивалентные наименования являются первичными номинациями: аманат, каир `мускус, получаемый из подбрюшной сумочки бобра', камыс, кыс, морж, мурь(я) `отверстие для дыма в юртах аборигенов', нашатырь, олифа, парус, тиски, чувал `очаг, примитивная печь, сооружаемая в юртах аборигенов', шейтан и др. Вторичные номинации именуют уже обозначенные ранее предметы и явления, денотативный компонент их лексического значения находится в отношении тождества с денотативным смыслом исконных или заимствованных в предыдущее время слов.

Эквивалентные иноязычные наименования составляют слова, по отношению к которым в языке-реципиенте существуют функциональные эквиваленты, исконно русские или ранее заимствованные, способные выполнять аналогичную семантическую функцию в речи (тексте). Аналогичность семантической функции слов в определенном тексте понимается как их соотнесенность с одним и тем же денотатом в пределах данного текста.

Среди эквивалентных наименований центральное место занимают вторичные номинации, которые именуют уже обозначенные ранее в языке реалии и понятия. Вторичные номинации имеют аналоги в языке-реципиенте и вступают с эквивалентными словами принимающего языка, исконными или заимствованными в предыдущее время, 1) в дублетные отношения, 2) в отношения ареальной или 3) эмотивно-экспрессивной синонимии.

Исследование функциональной эквивалентности лексики иноязычного происхождения помогает установить закономерности функциональной ассимиляции заимствований в принимающем языке, лингвистические причины укоренения неисконных номинаций на почве языка-реципиента.

В результате анализа языка томских деловых документов XVII в. в аспекте функциональной эквивалентности неисконной лексики выявлено два пласта лексики неисконного происхождения: безэквивалентная (12,8 %) и эквивалентная (87,2 %). Безэквивалентные неисконные наименования репрезентируют предметы и понятия, заимствованные из жизни других этносов и не известные ранее носителям русского языка и его среднеобских говоров. Это бытовая, промысловая, религиозная лексика (чувал, тиски; парус, саадак - сайдак; шейтан и др.). Безэквивалентная неисконная лексика, не испытавшая конкуренции со стороны исконных или ранее заимствованных единиц лексико-семантической системы русского языка, большей частью была ассимилирована принимающим языковым континуумом и сохранилась в последующие эпохи развития русского языка. Исключение составили обозначения потерявших коммуникативную актуальность понятий - историзмы (саадак - сайдак, каир). Эквивалентная лексика иноязычного происхождения в процессе перехода из одной языковой системы в другую испытала на себе влияние своих функциональных эквивалентов. Характер данного влияния зависит от тех смысловых отношений, в которые вступают неисконные лексемы с их эквивалентными наименованиями языка-реципиента.

Анализ функциональной эквивалентности номинаций неисконного происхождения позволил выявить типологию отношений иноязычных слов и их аналогов (функциональных эквивалентов), а также представить неисконную лексику каждого типа с точки зрения особенностей номинации (как первичные или вторичные номинации).

1. Безэквивалентные наименования - первичные номинации (12,8 %).

2. Эквивалентные наименования - вторичные и первичные номинации (87,2 %).

2.1. Синонимы абсолютные (дублеты) - вторичные номинации (1,3 %).

2.2. Синонимы идеографические - первичные номинации (37,3 %).

2.3. Гипонимы - первичные номинации (31,4 %).

2.4. Синонимы ареально (локально) дифференцированные - вторичные номинации (5 %).

2.5. Синонимы эмотивно-экспрессивные (коннотативные) - вторичные номинации (2 %).

2.6. Синонимы смешанного типа: ареально-семантические и коннотативно-семантические - первичные номинации (4,9 %).

В томских деловых документах XVII в. статус первичных номинаций был присвоен 92,7 % лексем от общего количества неисконных апеллятивов, а статус вторичных номинаций - 8,3 % лексем. Заимствования - первичные номинации - «делают возможным аутентичное воспроизведение иного, не характерного для данного социума образа жизни с присущими ему специфическими реалиями» (В.Н. Немищенко, 2002): (анис, атлас, бархат, бумага, верблюд, гайтан, алман, арака, куяк, милдал, мушкат, перец, тиски, чувал и др.). Данные заимствования при коммуникативной актуальности обозначаемых ими понятий быстро ассимилируются в языке-рецепторе.

Для усвоения в принимающем языке неисконных вторичных номинаций нужны дополнительные условия. Из иноязычных вторичных номинаций труднее всего усваиваются в языке-реципиенте дублетные наименования. Терминологизация речи за счет заимствований обусловлена предпочтением к специальной лексике с затемненной внутренней формой, с непрозрачным для носителей языка-рецептора внутренним строением и внутренней формой (караул - сторужа).

Ассимиляция иноязычных лексем, являющихся вторичными номинациями, возможна в случае их дифференциации с исконно русскими или ранее заимствованными эквивалентами по ареальной маркированности или по эмотивно-экспрессивной окраске. В последнем случае происходит нейтрализация избыточной эмотивности эквивалентной единицы лексико-семантической системы принимающего языка при помощи заимствованного слова (чалбыш - осетрик).

Приходя к выводам относительно характеристики функциональной эквивалентности иноязычной лексики, вошедшей в русские говоры Среднего Приобья в сибирский период, следует отметить следующее.

1. Абсолютное большинство иноязычной лексики, пополнившей разговорную речь жителей Среднего Приобья XVII в., является первичными номинациями, не имеющими дублетов и выполняющими денотативную функцию в складывающейся системе говоров данного фронтира.

2. Безэквивалентные заимствования, являясь первичными номинациями, служащими для наименованиями новых коммуникативно актуальных предметов и явлений, не испытывают конкуренции иных лексем, исконно русских или ранее заимствованных, что облегчает процесс их ассимиляции в языке-акцепторе. Абсолютное большинство единиц данной группы было заимствовано русским языком и сохранилось вплоть до XIX-XXI вв. в русском литературном языке и его говорах.

3. Возникающее на ранних этапах заимствования смысловое тождество (дублетность) иноязычных номинаций преодолевается в говорах Среднего Приобья путем семантической дифференциации лексем (алман - ясак).

4. Неисконные номинации, выполняющие идентичную семантическую функцию в речи, вступают в дублетные отношения со словосочетаниями и таким образом оправдывают свое существование в языковом континууме, служа для замены словосочетаний однословными наименованиями (снурок, шнурок - пояс литовской; шкатула - коробка немецкая).

5. Отличительной особенностью эквивалентности неисконных номинаций, вошедших в русскую разговорную речь среднеобского фронтира в XVII в., по сравнению с эквивалентными свойствами более ранних заимствований являются их дублетные отношения (хотя и в единичных случаях) с другими лексическими единицами, транспонированными в одно и то же время из разных языков (тюркизм мунчак и заимствование из ненецкого языка одекуй;), а также отношения абсолютной эквивалентности, возникающие между вариантами, имеющими один и тот же язык-источник, но вошедшие в русский язык при участии разных контактирующих языков (пистолет - из немецкого и пистоль - из французского). Иноязычные неологизмы XVII в. вступают в отношения полной семантической эквивалентности с заимствованиями досибирского периода (табун, XVII в. - мурза, XIV в.). Конкуренция между дублетными иноязычными словами приводит к затуханию употребления одного из них или к семантической дифференциации (алман - ясак).

В итоге можно заключить, что бульшая часть неисконных номинаций, функционирующих в текстах деловых документов Среднего Приобья XVII в. не вступает в дублетные отношения с исконными или ранее заимствованными единицами принимающего языка и, следовательно, заполняя определенные лакуны в лексико-семантической системе сибирского говора, не является избыточными языковыми средствами, что оказывается фактором, обеспечивающим интенсивность процесса ассимиляции заимствований.

В четвертом разделе четвертой главы «Лексико-грамматическая валентность неисконной лексики в русской разговорной речи Среднего Приобья XVII века» изучается лексико-грамматическая валентность слов неисконного происхождения как один из показателей процесса ассимиляции заимствований в принимающем языковом континууме. Анализ синтагматики иноязычных слов в языке-реципиенте наименее разработан в лингвистической литературе по сравнению с фонетическим, морфологическим, семантическим, словообразовательным аспектами изучения освоения заимствований.

1. В результате разработанной методики анализа лексико-грамматической валентности неисконной лексики введено понятие индекса валентности неисконных номинаций - числовой характеристики слова, учитывающей все типы валентности (активную и пассивную; обязательную и факультативную; субъектную, предикативную, атрибутивную, объектную, обстоятельственную, комплетивную), реализованные в сочинительных и предикативных сочетаниях словоформ и подчинительных словосочетаниях, с учетом разнообразия синтаксической семантики неисконных номинаций, частеречной принадлежности дополняющих их компонентов, а также способов и средств связи иноязычного слова с другими словами. Схема анализа лексической валентности, предложенная В.Г. Гаком (1998), дополнена

· характеристикой синтаксической функции и грамматической семантики иноязычного слова, реализующего валентность, поскольку способность брать на себя те или иные функции в словосочетании и предложении, разнообразие этих функций является, на наш взгляд, одним из параметров синтаксической ассимиляции в рамках лексико-грамматической; внимание к синтаксической функции и семантике заимствования является крайне важным, особенно в том случае, когда иноязычная номинация демонстрирует предикативную валентность в составе предикативного сочетания словоформ (грамматической основы предложения) и может выражать как семантический субъект, так и семантический объект (ср., например, предикативную валентность заимствований лаба `монах-священник у буддистов' и тунгус, в рамках которой может быть реализована семантика заимствования как субъекта, так и объекта действия в составе предикативного сочетания словоформ: «лаба прислал» - «посылан был лаба», «тунгусы кочуют» - «посланы тунгусы» и др.); кроме этого, бывает необходима конкретизация грамматической семантики заимствования по характеру атрибута, объекта, обстоятельства в том случае, если иноязычная номинация является зависимым членом в подчинительном словосочетании, проявляя пассивную валентность (например, при выявлении особенностей обстоятельственной пассивной валентности иноязычных этнонимов сибирского фронтира XVII в. отмечается частота их функционирования в обстоятельственных словосочетаниях в пространственном значении: посылан был в орчаки. «Посылан былъ ис Томсково снъ боярскои Петръ Сабанскои да толмак Федка Федоров с служилыми людми в орчаки ко князцом к КоготЂю да к братям иво к Могонаю Кокшекову да к Букою Отчектову…» Томск, 1647 г. (РГАДА, ф. 214, ед. хр. 381, л. 246);

· анализом типа синтаксической связи иноязычного слова с другими компонентами словосочетания или сочетания словоформ (сочинительная, подчинительная, комплетивная и т. д.), а также средств связи (предложная, беспредложная, порядок слов и т. д.); данный аспект позволяет выявить разнообразие синтаксических и морфологических средств выражения синтаксической семантики, возникающей в процессе функционирования иноязычных единиц в потоке речи.

Индекс валентности слов неисконного происхождения определяется нами с учетом всего возможного разнообразия перечисленных параметров лексико-грамматической валентности, то есть семантической валентности иноязычной лексемы и морфолого-синтаксических средств ее выражения в аспекте ассимиляции. «Различие между семантическими валентностями и другими типами зависимостей выражается … в том, что валентностей у большинства слов немного … и их морфологическое выражение часто идиоматично, т. е. зависит не только от содержания валентности, но и от того слова, которому она принадлежит» (Ю.Д. Апресян, 1995).

2. Сопоставление результатов лексико-грамматической ассимиляции досибирских заимствований и иноязычных новаций сибирского периода по данным томской деловой письменности позволяет сделать вывод о высокой интенсивности процесса ассимиляции в томских говорах XVII в. иностранных слов, входящих в говоры Среднего Приобья в сибирский период, поскольку индекс валентности сибирских заимствований в целом соотносим с индексом валентности заимствований XV-XVI вв. Кроме того, иноязычные слова сибирского периода заимствования реализуют все возможные типы валентностей: сочинительную, предикативную, субъектную, атрибутивную (активную и пассивную), объектную пассивную, комплетивную.

3. Выявлены особенности валентных способностей иноязычных слов, проявляющиеся на разных этапах лексико-грамматической ассимиляции. Апеллятивы иностранного происхождения, находящиеся на начальном этапе заимствования, в первую очередь приобретают в языке-реципиенте предикативную и сочинительную валентность. Характер предикативной валентности данных номинаций зависит от их категориальной и лексической семантики: одушевленные личные существительные сочетают предикативную валентность с субъектной семантикой; неличные существительные реализуют предикативную и объектную пассивную валентность, выражая семантический объект: «кочуют … кучюгуты и браты и маты и саяны…» Томск, 1620 г. (Г.Ф. Миллер, 2: 258); «починили … урундукъ …» Томск, 1675 г. (РГАДА, ф. 214, кн. 698, л. 342 об.). Иноязычные новации с низким индексом валентности находятся на ранних стадиях ассимиляции: орчаки, ланза, маймаканцы, чаты, алман, мурья, нашатырь, урундук, чувал, пальма, яшма.

В процессе дальнейшей ассимиляции иноязычные номинации приобретают наряду с предикативной и сочинительной другие типы валентности: атрибутивную, комплетивную (количественную), обстоятельственную и т. д. - при актуализации заимствованием разнообразной синтаксической семантики. Такие слова имеют высокий индекс валентности: мунчак, одекуй, ирбиз, чукрей, барсук, елань, бакша `коробка', кумач, фарабат, тогуш, каир, киргиз, мугал, тунгус, тайша, киштым, бакша `религиозн. деятель' и др.

Например, иноязычная номинация сорта шелка персидского производства фарабат репрезентирует пассивную валентность, входя в состав сочетаний словоформ с сочинительной связью: «куплено … крашенин … и фарабату… и гарусу…» Томск, 1658 г. (РГАДА, ф. 214, кн. 359, л. 12) - сочинительную валентность; в объектных глагольных словосочетаниях: «куплено фарабату…» Томск, 1658 г. (Там же, л. 5) - реализована объектная обязательная валентность; количественно-именных: «три фунта фарабату…» Томск, 1658 г. (Там же, л. 6) - комплетивная валентность; определительных именных: «(куплено) шелку фарабату…» Томск, 1652 г. (РГАДА, ф. 214, кн. 305, л. 2) - определительная факультативная валентность. Индекс валентности - 4.

4. Обстоятельственная пассивная валентность, свойственная иноязычным этнонимам сибирского периода, и их пространственная грамматическая семантика как конкретизация характера обстоятельства являются характерной особенностью языкового континуума среднеобского фронтира XVII в.

Выводы, опирающиеся на исследование лексико-грамматической валентности иноязычных слов, согласуются с другими критериями определения степени их ассимиляции в системе принимающего идиома.

Глава пятая «Ареальный статус неисконных номинаций разговорной речи Среднего Приобья XVII в.» посвящена определению региона функционирования неисконных номинаций, реконструированных для разговорной речи Среднего Приобья XVII в., и их классификации. Для установления общерусской или диалектной природы неисконной лексики, функционирующей в русских говорах Среднего Приобья XVII в., данный словарный материал сопоставляется с лексическим составом памятников рассматриваемой эпохи, написанных на другой территории России XVII в.

Неисконная лексика, реконструированная для разговорной речи Среднего Приобья по материалам томских деловых документов XVII в., с точки зрения ареала функционирования в XVII в. распределяется по группам: общерусская, междиалектная и локально ограниченная лексика Сибири. К общерусской лексике относятся неисконные номинации, зафиксированные на всей территории Московского государства XVII в., в памятниках севернорусских, среднерусских и южнорусских говоров. Широкий ареал функционирования слов данной группы приводит с течением времени к закреплению их преимущественного большинства в составе русского литературного языка. В состав междиалектной лексики входят иноязычные слова, распространенные в ряде диалектов, причем не только территориально граничащих, но и отдаленных друг от друга. В локально ограниченную лексику Сибири XVII в. (сибиризмы) включены иноязычные номинации, территория функционирования которых в допетровскую эпоху ограничена сибирским регионом.

В качестве диалектизмов XVII в. рассматриваются «слова обиходно-разговорного словаря, зафиксированные памятниками не на всей территории бытования русского языка, а лишь на ее части, а также слова, либо совсем не отмеченные историческими словарями и словарями русского литературного языка, либо отмеченные до и после XVII в. как характерные для говоров и памятников только отдельных районов России» (Е.Н. Полякова, 2002). Под регионализмами понимаются «слова различных сфер функционирования, зафиксированные только в памятниках отдельных территорий» (Там же) и не сохранившиеся в современных русских народных говорах (О.С. Мжельская, 1987). Встречается и более широкое понимание регионализмов, включающих в себя как диалектные слова, так и региональные историзмы (А.П. Майоров, 2006).

Под сибиризмами мы понимаем региональные лексические единицы в единстве их формы и значения, сфера употребления которых в XVII в. ограничивается территорией Сибири. При этом данные номинации могут быть отмеченными или не отмеченными в современных сибирских говорах.

В первом разделе пятой главы «Общерусская и междиалектная неисконная лексика в составе русских говоров Среднего Приобья XVII в.» внимание сосредоточено на общерусской и междиалектной лексике досибирского и сибирского периодов.

Досибирские заимствования обязаны своим существованием в составе формирующейся лексической системы говоров Среднего Приобья материнским говорам русской метрополии. В соответствии с разработанной типологией неисконной лексики томских говоров XVII в. с точки зрения ареала их распространения в русском языке XVII в. выявлены следующие группы досибирских заимствований, функционирующих в разговорной речи Среднего Приобья XVII в.:

а) общерусская лексика, география функционирования которой охватывает регионы распространения материнских северновеликорусского, южновеликорусского наречий и среднерусских говоров, а также говоров Сибири. К данной группе неисконной лексики относятся праславянские и общеславянские заимствования, абсолютное большинство номинаций, вошедших в материнские говоры в IX-XV вв. (из уральско-алтайских - карш, коты, мурза, улус, шерть, ясак и др.; из западных языков - збруя, кармазин, мушкат, селитра, шкода, шняка и др.

б) междиалектная лексика, ареал распространения которой в XVII в. ограничен на материнской территории первоначального расселения жителей Среднего Приобья XVII в. и охватывает сибирский регион; статусом междиалектной лексики наделены в основном заимствования XVI в. (бечева, бисяга, камас, кис, мусат, сакма, чалбыш, чуга, шляхта, шлях и др.) и составляют 83,3 %; междиалектные номинации, заимствованные до XVI в., единичны: мурза, шогла (16,6 %). Особенностью досибирской неисконной лексики, реконструированной для разговорной речи Среднего Приобья XVII в., является тот факт, что в составе междиалектной лексики количественным преимуществом обладают иноязычные слова незападного происхождения, среди которых финно-угорские заимствования (камас, курья, лабаз, морда, кис, морж, нельма, ровдуга, росомака, туюс, уледи, чуни) составляют 81 % всех досибирских финно-угорских заимствований (16 лексических единиц).

Исследование ареала функционирования иноязычных слов, вошедших в говоры Среднего Приобья в сибирский период, позволяет выделить следующие группы иноязычной лексики:

а) общерусскую, территория употребления которой в XVII в. является неограниченной; статус общерусских лексем в XVII в. имеют в основном иноязычные слова, вошедшие в русский язык и говоры Среднего Приобья в сибирский период (XVII в.) из западных языков: аглинское (сукно), бумазея, дюжина, карабин, пистолет, рота, ярмарка, пистоль, трип, табак, лагун, тонпас `топаз', финифт, лядунка, пара, полковник, польской, поляк, протазан, рейтар, *снур. снурок,*спикидар, фьялка, шпанка, мушкет и др.;

удельный вес локально не ограниченных по своему употреблению слов алтайско-уральского происхождения в данной группе лексики значительно меньше по сравнению с лексикой западного происхождения сибирского периода и с досибирской лексикой (ансырь, барсук, калмык, кумач, нашатырь, ясырь, яшма и др.);

б) междиалектную, внутри которой отчетливо выделяются две подгруппы:

· иноязычная лексика, унаследованная от материнских говоров (фарабат, чарки, шишига);

· заимствованная в сибирские говоры и через них вошедшая в говоры русской метрополии (калмак, киргиз, сарана);

в) локально ограниченную лексику Сибири, территория функционирования которой ограничена сибирским регионом; классификация иноязычных слов данной группы представлена во втором разделе пятой главы «Русская неисконная локально ограниченная лексика Сибири в томской деловой письменности XVII века».

В XVII в. ареальное функционирование иноязычных слов сибирского периода, имеющих западное и алтайско-уральское происхождение, характеризуется следующими особенностями:

а) лексика западного происхождения в значительной своей части (более 72 % - 26 лексических единиц) является общерусской, и лишь единичные номинации (анбурское, фурма) имеют статус междиалектных слов;

б) функционирование лексики алтайско-уральского происхождения в большей мере, чем западной, имеет локально ограниченный характер (около 90 % иноязычных лексем незападного происхождения сибирского периода от 65 ЛЕ); общерусская лексика в данной группе составляет около 10 % (ансырь, барсук, калмык, кумач, ясырь и др.); статус междиалектной лексики свойствен 52 % лексических единиц, заимствованных из тюркских, монгольских, тунгусо-маньчжурских, финно-угорских, самодийских и др. языков в сибирский период (малахай, киргиз, фарабат, чарки, шишига и др.).

Выявление ареала функционирования междиалектных заимствований на территории материнских говоров позволяет определить диалектное происхождение неисконного фрагмента формирующейся лексической системы говоров Среднего Приобья. Междиалектную иноязычную лексику составляют номинации, относящиеся к различным материнским говорам:

а) преимущественным количеством обладают лексемы, унаследованные говорами Среднего Приобья от материнских севернорусских говоров: бисяга, камас, кис, курья, лабаз, ровдуга, сакма, туюс, уледи, фарабат, чарки, шишига и др. и незнакомые группам других говоров (около 50 % от числа всех междиалектных лексических единиц);

б) севернорусским и среднерусским говорам обязаны своим существованием в речи населения Томского уезда XVII в. досибирские заимствования бечева, морда, морж, мусат, росомака, остяк, чалбыш и иноязычные слова сибирского периода анбурское, киргиз и др. (около 35 % междиалектных лексических единиц);

в) ареал функционирования, ограниченный материнскими южнорусскими и среднерусскими говорами, имеют досибирские западные заимствования шляхта, шлях, шогла и др. (более 11 % междиалектных лексических единиц);

г) мы полагаем, что из южнорусских говоров вошло в среднеобские досибирское заимствование из украинского языка чуга, а также полонизм шлях (известный и в среднерусских говорах).

Под диалектным происхождением лексики вторичного говора понимается принадлежность диалектного лексического материала материнским говорам (В.В. Палагина, 2007). О диалектном происхождении корпуса иноязычной лексики говоров Среднего Приобья XVII в. свидетельствуют в основном междиалектные номинации, унаследованные от севернорусских говоров. На втором месте по количественному составу находятся заимствования, имеющие в качестве ареала первичного функционирования на материнской территории XVII в. севернорусские и среднерусские говоры. В целом корпус междиалектной иноязычной лексики томских говоров XVII в. на 85 % состоит из заимствований, унаследованных от северновеликорусского и/или средневеликорусского наречий. Южнорусские говоры также оказали влияние на формирующуюся лексическую систему томских говоров, о чем свидетельствуют досибирские заимствования, привнесенные в разговорную речь Среднего Приобья XVII в. из южновеликорусского наречия (шлях, чуга). Влияние южнорусского наречия на сибирские говоры может быть не только непосредственным, но и опосредованным среднерусскими говорами.

Итак, диалектное происхождение корпуса иноязычной лексики говоров Среднего Приобья XVII в. составляет в основном принадлежность севернорусским говорам, а также среднерусским и в меньшей степени южнорусским.

Раздел второй пятой главы «Русская неисконная локально ограниченная лексика Сибири в томской деловой письменности XVII века» представляет классификацию локально ограниченной лексики Сибири XVII в.

Используя разработанную методику, мы выделили из текстов томских деловых документов сибиризмы разных типов: лексические, формальные (фонетические, морфологические, словообразовательные), семантические и формально-семантические.

Лексические сибиризмы заимствованы в говоры Среднего Приобья непосредственно из аборигенных языков сибирского региона и называют явления предметного и непредметного мира, расширившие привычную языковую картину мира русских переселенцев, находящихся в постоянном контакте с коренным сибирским населением. Более всего это обозначения нерусского населения Сибири - различных племен, народностей и их представителей (алтырцы, браты, канун(я), кутукта, саяны, тунгус). Неисконные сибиризмы отражают особенности общественных и товарно-денежных отношений (аманат; алман, кыштым, бакша). Среди сибиризмов присутствует также промысловая (каир, коч, пальма, тиски, чукрей) и бытовая (чувал, мурь/мурья) лексика, которая фиксирует те культурные заимствования русских первонасельников сибирского края, которые были необходимы им для того, чтобы выжить в новых трудных условиях.

Установление территории функционирования данных слов в сибирском регионе XVII в. позволило обнаружить иноязычные лексемы, отмеченные только на территории Среднего Приобья: бакша `религиозный деятель', буг/буга, кумка, мурь(я), орчаки, чавуралы, чувал и др.

Формальные, семантические и формально-семантические сибиризмы имеют лексические корреляты в говорах российской метрополии и отличаются от своих общерусских и междиалектных соответствий по форме и/или по значению.

Формальные сибиризмы представлены фонетическими, морфологическими и словообразовательными модификациями слов, унаследованными русскими говорами Среднего Приобья XVII в. от материнских говоров.

Фонетические сибиризмы отличаются от своих общерусских коррелятов фонетическим (графическим) обликом: среднеобское колобарда (калаберда) - общерусское алебарда, соответственно шнурок - снурок, юфь - юфть.