Лингвистический стилистический механизм остранения и проблема передачи остранения в переводе

Размещено на http://www.allbest.ru//

Размещено на http://www.allbest.ru//

Лингвистический стилистический механизм остранения и проблема передачи остранения в переводе

Д. М. Бузаджи

В более ранней публикации [1] мы ставили вопрос о том, чту представляет собой прием остранения, и показали важность его учета в переводе. Оговоримся, что мы называем остранение «приемом» в силу традиции, заложенной В. Б. Шкловским [2], но, возможно, это наименование в дальнейшем будет необходимо скорректировать. Остранение - это комплексное явление, реализуемое на всех уровнях языка. В данной статье, однако, мы ограничим объект исследования наиболее типичными проявлениями остранения и рассмотрим те случаи, когда остранение выражено на лексическом уровне. Мы дадим конкретное лингвистическое определение остранения и покажем, какие трудности оно представляет для переводчика.

Рассуждая об остранении у Л. Н. Толстого, В. Б. Шкловский пишет: «Прием остранения у Л. Толстого состоит в том, что он не называет вещь ее именем, а описывает ее как в первый раз виденную, а случай - как в первый раз происшедший, причем он употребляет в описании вещи не те названия ее частей, которые приняты, а называет их так, как называются соответственные части в других вещах» [2. С.64].

Анализ примеров из Л. Н. Толстого, которые приводит В. Б. Шкловский, а также сходных с ними примеров из литературы на русском и английском языках показывает, что при остранении имеет место особый вид генерализации, которая придает обозначаемому предмету или явлению стилистическую маркированность.

Рассмотрим пример: «A hotel, he told me, was a big house where a lot of people lived and ate and slept, but no one knew each other» (SV, 273). Исходное наименование - hotel, с которым связано определенное понятие; в результате остранения получаем a big house where a lot of people lived and ate and slept, but no one knew each other. Мы знаем, что референтом этого перифрастического оборота являются все те же гостиницы, но объем понятия существенно расширился. Теперь туда входят не только все объекты, которые можно назвать термином hotel, но и все мыслимые объекты, подпадающие под определение a big house where a lot of people live and eat and sleep, but no one knows each other.

В этом и заключается основной эффект остранения. Автор не высвечивает отдельные свойства объекта путем необычного сравнения (как при метафоре) и не дает необычного наименования объекта через другой объект, соположенный с ним в данной ситуации (как при метонимии), а помещает его в разряд более общих понятий, подчеркивая тем самым родовую природу понятия, высвечивая в нем признаки, обычно ускользающие от нашего внимания, или просто отказываясь от привычного содержания понятия.

Более радикальный случай остранения проиллюстрируем другим примером: «People used what they called a telephone» (SV, 275). Вспомним, что существует обратная зависимость между содержанием и объемом понятия. Любой признак, добавляемый к содержанию, сужает объем, а при устранении какого-либо признака из содержания объем расширяется и тогда в него входят мыслимые предметы, которые при сохранении указанного уточнения были бы исключены.

Обычно содержание понятия, обозначаемого словом telephone, представляется примерно как «an instrument that converts voice and other sound signals into a form that can be transmitted to remote locations and that receives and reconverts waves into sound signals» (AH), и в объем его входят те мыслимые объекты, к которым это определение приложимо. Однако остраненный вариант - «what they called a telephone» - как бы опустошает содержание, безгранично расширяя объем понятия. Действительно, не всякую вещь можно назвать телефоном, имея в виду телефон в его традиционном понимании, но к любой вещи можно применить выражение «то, что называется телефоном», так как здесь «телефон» становится пустой меткой без собственного содержания.

Подтверждение нашей мысли о том, что остранение заключается в расширении объема понятия (а значит и нейтрализации ряда признаков в его содержании) находим у М. М. Бахтина: «…силен отрицательный момент в понятии остранения. В его первоначальном определении подчеркивалось вовсе не обогащение слова новым положительным конструктивным смыслом, а, наоборот, только погашение старого. Отсюда-то, из утраты прежнего смысла, и проистекала новизна и странность слова и обозначаемого им предмета… Итак, все «открытия» формалистов добываются ими довольно своеобразным приемом: путем вычитания из слова и других элементов художественного произведения различных существенных моментов. Новое конструктивное значение должно явиться результатом одних этих чисто отрицательных действий вычитания и упразднения» В силу предельно широкой трактовки остранения В. Б. Шкловским и другими формалистами М. М. Бахтин понимает под ним в том числе заумный язык, и выпад против остранения как потери смысла направлен, видимо, главным образом против него [3. C.66-67].

М. М. Бахтин использует этот «отрицательный момент» для критики формалистического учения, что, однако, не умаляет значимости его выводов для нашей работы. Необходимо только отметить, что потеря части признаков в содержании понятия может использоваться для выражения особого идеологического значения. Таким образом, операция остранения не только вычитает старое, но и добавляет новое.

Значительный интерес для нашего исследования представляет и концепция обобщающей синекдохи типа У (оС У) в терминологии авторов «Общей риторики» [4]. Исследователи рассматривают пример из произведения Р. Кено, сопровождая его комментарием:

«…“Он продолжил свой путь: голова была занята мыслями, ноги четко вышагивали по дороге, и свой маршрут он закончил без происшествий. Дома его ожидал редис, и кот, который мяукнул в надежде получить сардину, и Амели, испытывающая законное чувство беспокойства по поводу подгоревшего рагу. Хозяин дома с хрустом жует овощ, гладит животное и на вопрос представителя человеческого рода о том, как нынче обстоят дела, отвечает:

- Так себе”.

Этого примера, по-видимому, достаточно для иллюстрации частичного сокращения сем, приводящего к расширению значения слова, то есть придающего ему более «общий» характер… Легко видеть, что обобщающая синекдоха придает речи более абстрактный, «философский» характер, который в этой натуралистической пародии очевидным образом выделяется на фоне конкретики контекста» [4. C.189].

Дальше авторы исследуют механизм оС более подробно. То, что авторы называют «оС У второй ступени», напоминает механизм, лежащий в основе примеров остранения, которые В. Б . Шкловский находит у Л. Н. Толстого:

«Обобщающая синекдоха типа У (например, arme «оружие» вместо poignard «кинжал»)… сводится к замене одной единицы на другую, причем во второй отсутствуют некоторые семы, присущие первой. мы будем называть существенными семами те семы, которые необходимы для дискурса, то есть семы, упразднение которых делает его непонятным…

Рассмотрим, например, описание убийства в каком-нибудь романе… Орудие убийства может быть описано при помощи таких слов, как:

poignard«кинжал»

arme«оружие»

object«предмет»

Существенная для сцены убийства сема (…назовем ее «агрессивно-смертоносной») присутствует в значении двух первых слов, но отсутствует в значении третьего. Но в значении первого слова она окружена дополнительной «несущественной» информацией - не избыточной, но побочной.

Таким образом, следует различать две ступени оС У: изменения первой ступени затрагивают только побочную информацию; существенные семы при этом сохраняются (arme «оружие» вместо poignard «кинжал»). При изменениях второй ступени уничтожаются существенные семы (object «предмет» вместо arme «оружие»). Изменения первой ступени обычно проходят незамеченными: они выявляются только в процессе семантического анализа дискурса. Первая ступень входит в «допустимую зону», где говорящий может сам устанавливать уровень общности определений при выборе лексики. Что касается изменений второй ступени, то они однозначно воспринимаются как фигуры: к ним можно прибегать только в том случае, когда существенные семы в силу семантической избыточности текста уже присутствуют в контексте» [4. C.192-193].

В данном контексте термин «сема», возможно, не самый удачный, но, по сути, изложенное авторами описание обобщающей синекдохи типа У совпадает с нашим представлением об остранении. Автор заменяет естественное в данной ситуации наименование таким, в содержании которого отсутствует часть существенных, привычных для данного контекста признаков.

Подытожив наши наблюдения над примерами, подпадающими под понятие «остранения» по В. Б. Шкловскому, а также проанализировав сведения из других источников, мы можем сформулировать определение этого явления.

Как нам представляется, остранение - это прием, при котором ожидаемое в данном контексте наименование вещи, процесса или явления заменяется более общим наименованием (под «более общим наименованием» мы понимаем слово или выражение, обозначающее понятие, объем которого больше чем у понятия, выраженного исходным (ожидаемым) наименованием). По сути, остранение представляет собой внутриязыковую генерализацию, используемую со специальным экспрессивно-оценочным заданием.

Как говорилось выше, «приемом» мы называем остранение вслед за В. Б. Шкловским, и неправильно было бы думать, что остранение - стилистический прием в его традиционном понимании. Остранение - это скорее механизм, модель, описывающая предполагаемое изменение содержание и объема понятия при использовании тех или иных языковых средств. Соответственно, следует предположить, что эффект остранения может обеспечиваться самыми разными способами на разных уровнях языка. Далее, однако, мы рассмотрим некоторые проблемы, связанные с передачей в переводе остранения, создаваемого лексическими средствами.

Как в английском, так и в русском языках одним из самых распространенных способов реализации остранения является замена слова его гиперонимом или основанном на гиперониме логическим перифразом. Необходимо подчеркнуть, что исходное слово или выражение («нулевая ступень») должно с легкостью восстанавливаться из контекста (или присутствовать в нем) и восприниматься естественно, а остраняющее слово (перифраз) должно в данном контексте звучать необычно. Эта необычность создается, во-первых, тем, что при остранении выраженное словом понятие лишается существенных в данном контексте «сем», или признаков, а во-вторых, тем, что при помощи остранения автор может высветить в нем другие признаки, обычно в данном контексте незаметные.

Приведем два примера на тему еды:

FORK, n. An instrument used chiefly for the purpose of putting dead animals into the mouth (CWB, 4890).

Правда, для чего-то всунули ему [поросенку] в рот кусок петрушки, но, я думаю, никто этим не будет восторгаться. Всунули просто неизвестно для чего…/ - Охота вам, Васенька, петь Лазаря, - нервно перебил его хозяин. - Ну и всунули! Ну и поросенок. Надо же чем-нибудь великий праздник отметить. / - Так, так, - покачал головой Васенька. - Подъем религиозного чувства знаменуется всовыванием в пасть мертвого животного пучка зелени… Логично! (Р, 160)

В первом случае остраняется, во-первых, понятие «вилка», а во-вторых, «пища» (как «мертвые животные»). Во втором примере «мертвое животное» остраняет «поросенка», а «петрушка» остранена как «пучок зелени» (в принципе «зелень» в контексте еды можно было бы не считать остранением, если бы не противопоставление: поросенок, петрушка - мертвое животное, зелень).

Видно, что в обоих случаях остраняющая генерализация выделяется на фоне контекста и выполняет определенное идеологическое задание. Можно сказать, что, описав еду или конкретное блюдо как разновидность «мертвых животных», автор (или говорящий) дал критическую, скептическую оценку привычной вещи. Чтобы лучше понять, в чем суть такого идеологического задания, эти примеры интересно сопоставить с цитатой из Марка Аврелия:

«Относительно мясных и вообще подобных кушаний можно приучить себя к такому взгляду: это - труп птицы или поросенка. Равным образом фалернское вино - выжатый сок винограда, пурпур - шерсть овцы, окрашенная кровью улитки, соитие - трение известных органов и выбрасывание семени, соединенное с особыми спазмами. Такого рода представления, доходя до самых вещей и проникая в них, дают возможность увидеть, каковы они на самом деле. Так следует поступать всю жизнь. Если какие-либо вещи кажутся нам безусловно заслуживающими нашего одобрения, следует обнажить их, прозреть всю их суетность и устранить ореол, придаваемый им россказнями» (НС, 305).

Как видно, здесь довольно точно сформулирована цель (идеология), с которой остранение часто использовали Л. Н. Толстой, Д. Свифт, К. Воннегут и другие писатели. Впрочем, оценочные оттенки, нюансы идеологического значения, которые могут создаваться остранением, требуют дальнейших исследований.

Несмотря на то что в данных примерах оценочный потенциал остранения очевиден, в некоторых контекстах остранение не столько способствует «разоблачению» остраняемого, сколько создает дистанцию между говорящим и предметом речи. Эти случаи представляют определенную трудность при переводе.

Разберем пример из романа Ч. Паланика Survivor:

«Strips of fat from some other animal» в переводе становится «тонкими ломтиками сала». В результате пропадает эффект остранения, вызванный в оригинале тем, что рассказчик, говоря о кулинарных приемах, вводит в контекст упоминание о животных (уточнение «from some other animal» не несет никакой смысловой нагрузки и выполняет только остраняющую функцию).

Этой переводческой потери вполне можно было бы избежать, если бы переводчик должным образом проанализировал макро- и микроконтекст. В результате стало бы очевидно, что, во-первых, рассказчик в этом романе - человек, живущий в чуждой ему социальной среде и склонный к «остраняющему» взгляду на окружающий мир (о связи остранения с наличием «внешнего» рассказчика см., например, [5]). А во-вторых, такой взгляд на еду уже проявлялся нескольким строками выше: «The people I work for want to eat right on the cutting edge… They want animals stuffed with the most unlikely other animals, chickens stuffed with rabbit. Carp stuffed with ham. Goose stuffed with salmon» (SV, 177).

Вариант перевода с сохранением остранения мог бы быть такой: «Чтобы кусок животного, именуемый «бифштекс», не пригорел при жарке, его оборачивают ломтиками жира, срезанными с другого животного».

Для создания логичного сопоставления (одно животное - другое животное) нам пришлось усилить остраняющий эффект при передаче steak, но это согласуется с той стратегией, которую рассказчик применяет для описания кулинарных пристрастий своих работодателей (см. выше).

Потеря остранения может произойти и при переводе с русского языка на английский. Обратимся к двум примерам из «Капитанской дочки», упомянутым Б. В. Томашевским [6]:

Я в коротких словах объяснил ему, что я поссорился с Алексеем Иванычем, а его, Ивана Игнатьича, прошу быть моим секундантом. Иван Игнатьич выслушал меня со вниманием, вытараща на меня свой единственный глаз. «Вы изволите говорить, - сказал он мне, - что хотите Алексея Иваныча заколоть, и желаете, чтоб я при том был свидетелем? Так ли? смею спросить» (КД, 250).

- Не я, проклятый мусье всему виноват: он научил тебя тыкаться железными вертелами да притопывать, как будто тыканьем да топаньем убережешься от злого человека! (КД, 259)

Исследователь говорит о комическом остранении дуэли, в результате которого идея дуэли представляется в новом, необычном виде [6. С.199]. Для создания остранения Пушкин описывает дуэль при помощи более общих понятий: «заколоть», «свидетель» (вместо «секундант»), «тыкаться железными вертелами да притопывать» (осложнено метафорой: «шпага» - «вертел»).

Рассмотрим передачу этих отрывков в четырех разных переводах на английский язык.

Остранение во втором примере не вызвало особых затруднений. В трех вариантах перевода «тыкаться железными вертелами да притопывать» передано как: «thrust with iron spits and to stamp your feet» (CP, 380); «thrust with iron spits, and stamp on the ground» (SW, 147) и «jab away with iron skewers and stamp your foot» (QS, 138).

Однако четвертый переводчик выбрал вариант «to fight with those iron spits, stamping your foot» (DC). Конечно, даже этот перифраз, обозначающий фехтование или драку на дуэли, обладает остраняющим потенциалом. Но в слове fight, в отличие от thrust или jab away, «агрессивно-смертоносная сема» выражена сильнее, а значит получившийся перевод потерял часть экспрессии и комизма, созданной автором в оригинале при помощи остранения.

При передаче остранения «Алексея Иваныча заколоть» (первый пример) два переводчика (CP и DC) дают вариант kill, в котором сема убийства выдвинута на первый план. В результате «развенчивание» дуэли как дикого и бессмысленного занятия заменяется привычным ее осуждением.

Остальные два переводчика дают варианты с глаголом run through («run Alexei Ivanich through» (QS, 129) и «run Alexei Ivanitch through the body» (SW, 137)). Оба они точнее передают авторский замысел, но второй из этих вариантов производит более сильный остраняющий эффект. В отличие от первого, он менее клиширован и более нагляден; уточнение through the body придает всей ситуации более вещественный характер (проделывание дыры в теле).

Случай потерянного остранения находим в переводе «Рассказа о семи повешенных» Л. Н. Андреева:

Муся и Цыганок названы в самом конце произведения «женщина» и «мужчина» неслучайно. Таким отказом от имен автор подчеркивает всеобщий характер происходящего. Перед смертью все равны, все просто люди: и разбойник Цыганок, и неудавшаяся террористка Муся. Переводчик этого не увидел и дал гораздо более конкретные и ожидаемые варианты - Musya и the man Остраняющий эффект здесь разрушает определенный артикль: в английских художественных текстах the man является привычным наименованием конкретного мужчины, о котором в данном случае идет речь.. Чтобы сохранить остранение, можно было бы дать варианты woman и man без артикля.

Таким образом, чтобы адекватно передать остранение, переводчик должен, во-первых, опознать это явление в тексте, а во-вторых, тщательно проанализировать контекст, чтобы понять, с какой именно целью оно употреблено и как должно отразиться в переводе Необходимо отметить, что связанные с передачей остранения ошибки в переводе потерей остранения не исчерпываются. К искажению авторского замысла приводит и непреднамеренное создание остранения там, где его не было в оригинале..

В результате нашего разбора мы пришли к следующим практическим выводам для передачи остранения в переводе:

и в русском и в английском языке остранение может создаваться при помощи гиперонимической замены (возможности создания остранения на других уровнях должны быть изучены отдельно);

в результате такой замены исходное понятие в оригинале теряет часть существенных для данного контекста признаков, причем чем больше таких признаков потеряно, тем сильнее остраняющий эффект;

получившаяся в результате абстрактность выполняет особое идеологическое задание и должна быть сохранена в переводе (в той степени, в которой она присутствует в оригинале); конкретизация эффект остранения разрушает.

перевод абстрактность остранение

Ссылки на литературу

Бузаджи Д. М. Художественный прием остранения в контексте переводоведения // Семантические и стилистические аспекты перевода. - М., 2005. - С. 97-114 (Вестник МГЛУ; вып. 506).

Шкловский В. Б. Искусство как прием // Гамбургский счет: Статьи - воспоминания - эссе (1914 - 1933). - М.: Советский писатель, 1990. - С. 58-72.

Бахтин М. М. Медведев П. Н.. Формальный метод в литературоведении. Критическое введение в социологическую поэтику. (Серия «Бахтин под маской».) - М.: Лабиринт, 2003. - 192 с.

Общая риторика: Пер. с фр. / Ж. Дюбуа, Ф. Пир, А. Тринон и др.; Общ. ред. и вступ. ст. А. К. Авеличева. - М.: Прогресс, 1986 - 392 с.

Русова Н. Ю. От аллегории до ямба: Терминологический словарь-тезаурус по литературоведению. - М.: Флинта; Наука, 2004. - 304 с.

Томашевский Б. В. Теория литературы. Поэтика: Учеб. пособие. - М.: Аспект Пресс, 1996. - 334 с.

Размещено на Allbest.ru