Концептуальная картина мира. Языковая картина мира. Языковая личность. Вторичная языковая личность
Когнитивная функции языка. Разнообразные системы общения людей. Убеждения, фиксируемые в концептах. Извлечение опыта из памяти. Обработка мышлением воспринимаемого стимула. Элементарные единицы знания и ментальные субстраты значений языковых единиц.
Рубрика | Иностранные языки и языкознание |
Вид | лекция |
Язык | русский |
Дата добавления | 29.10.2013 |
Размер файла | 84,7 K |
Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже
Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.
Размещено на http://www.allbest.ru/
Лекция
Концептуальная картина мира. Языковая картина мира. Языковая личность. Вторичная языковая личность
Концептуальная картина мира. Концептуализация и категоризация
Говоря о когнитивной функции языка, мы должны учитывать достижения как когнитивной науки в целом, так и когнитивной лингвистики (лат. cognitio 'познавание, узнавание, ознакомление; понятие, представление, знание; расследование, разбор дела, следствие; узнавание, опознание' < cognosco 'познаю, узнаю, постигаю, знакомлюсь; веду разведку, разведую, обследую, веду следствие'). В исследование "вечной" проблемы связи языка и мышления в 20 в. значительный вклад внесли многие философы, психологи, нейрофизиологи, лингвисты, психолингвисты, специалисты по моделированию искусственного интеллекта (в их числе могут быть названы Л.С. Выготский, А.Н. Леонтьев, А.Р. Лурия, Ж. Пиаже, Г. Гийом, Н. Хомский, Дж. Катц, Р.С. Джакендофф, Дж. Фодор, Дж. Лакофф, Л. Талми, Ч. Филлмор, У.Л. Чейф, Р. Шенк, Т. Виноград, М. Минский, Т.А. ван Дейк, Дж.Р. Сёрл, Д. Слобин, Э. Рош, А. Вежбицкая, Б.А. Серебренников, П.В. Чесноков, Р.И. Павилёнис, Б.М. Величковский, Р.М. Фрумкина, А.А. Леонтьев, И.Н. Горелов, А.А. Залевская, Е.С. Кубрякова, В.З. Демьянков, А.Н. Баранов, И.М. Кобозева, И.А. Стернин, З.Д. Попова и др.).
Язык включён в качестве достаточно автономного компонента -- модуля в сложную систему познания мира человеком, в информационно-когнитивную систему, в которой взаимодействуют мышление, сознание, память и язык. Она локализована в мозгу человека. Основным назначением этой большой системы является обеспечение процессов восприятия информации извне, переработки этой информации и её сохранения, её передачи другим индивидам.
Мозг обеспечивает получение информации из большого ряда источников и во множестве видов. Он формирует ментальные репрезентации как образного, так и знакового характера. Переработка информации осуществляется в актах мысли. Знания о мире как результаты работы мышления упорядочиваются сознанием и помещаются в память. Сознание оперирует не только знаниями, но и мнениями, оценками, убеждениями. В нём формируется более или менее целостная картина мира, или модель мира, которая в значительной мере предопределяет поведение человека (в том числе и его коммуникативное поведение). Эта модель мира в процессе жизнедеятельности постоянно дополняется, модифицируется.
Благодаря разнообразным системам общения и прежде всего благодаря языку, складывается общая для всего данного этноса или социума картина мира. Она входит как важная часть в так называемый менталитет народа или социума.
Между разными языками имеется очень много общего, так что их нередко квалифицируют как варианты одного и того же человеческого языка, как "вариации на одну и ту же тему". И вместе с тем широко распространено восходящее ещё к В. фон Гумбольдту мнение, что разные языки опираются на разные картины мира и даже могут предопределять неодинаковое видение мира, нетождественные формы поведения у носителей разных языков. Этот подход развивался в работах неогумбольдтианца Л. Вайсгербера в Германии и авторов знаменитой гипотезы языковой относительности Э. Сепира и Б.Л. Уорфа в США.
Формирование знаний о мире -- очень сложный и многоступенчатый процесс переработки поступающего извне опыта. По всей очевидности, знание, информация может передаваться и храниться как в неязыковой (или доязыковой), так и в языковой форме. Первичная информация о каких-то событиях во внешнем мире поступает в органы чувств человека в виде воспринимаемых ими стимулов, имеющих форму физических сигналов (оптических, звуковых, тактильных и др.). Она обрабатывается мышлением и передаётся сознанию, попадая здесь в блок кратковременной (оперативной) памяти в виде не точной копии физического стимула, а его мыслительной интерпретации, на основе которой в сознании складывается своего рода убеждение относительно того, что есть во внешнем мире и к какой категории явлений это относится. В сознании в рамках этой категории формируется воплощающая убеждение ментальная единица, представляющая собой элементарное знание, -- концепт. Концепты подводятся под ту или иную концептуальную (понятийную) категорию. Категоризация мира и концептуализация его явлений отличаются от одного этнокультурного коллектива к другому, обусловливая разную организацию этнических картин мира. Концептуализация закрепляет в системе знаний элементы опыта, категоризация обеспечивает упорядочение этих элементов на каждом новом этапе познания.
Убеждения, фиксируемые в концептах, имеют своими истоками воспринятые стимулы, но в них, вместе с тем, отражается сильное воздействие и контекста ситуации восприятия, и действующих в данном коллективе этнокультурных и социальных норм, и индивидуальной предрасположенности, и личного опыта. Убеждение -- это субъективное знание. По поводу одного и того же события у разных людей могут сложиться неодинаковые убеждения. В процессах языковой коммуникации происходит постоянный обмен убеждениями между людьми, создаётся коллективный фонд концептов, уточняются границы категорий.
язык концепт память опыт
Вербализация знаний
В каждый данный момент осознаётся (т.е. активизируется, "высвечивается") ограниченное количество информации, поэтому значительная её часть находится в блоке памяти, содержимое которого не активно, не "высвечено". Отсюда знания извлекаются, когда возникает необходимость передать их другим людям. Извлечение опыта из памяти сопряжено с переводом в вербальную (языковую) форму того, что изначально имело (полностью или частично) неязыковой (доязыковой) статус. Ведь мышление, как полагают многие современные учёные, пользуется не обычным звуковым языком, находящимся в распоряжении того или иного этноса, а особым кодом -- "языком" мозга, или "языком" мысли. Если принять эту точку зрения, то вербализация представляет собой перекодирование результатов работы мышления средствами конкретного этнического звукового языка.
В памяти информация хранится в виде отдельных "кусков", или эпизодов. Они могут быть разными по своему размеру, по количеству запомнившихся деталей. Так, по пространственно-временному объёму и по количеству "высвечиваемых" при воспоминании деталей существенно различаются воспроизводимые в разное время такие блоки, как "Мои школьные годы" и "Сдача мною последнего выпускного экзамена в школе".
Извлекая из памяти свой опыт, говорящий прежде всего разбивает большой эпизод на множество всё более мелких, доводя процесс расчленения до таких микроэпизодов, которым в соответствие могут быть поставлены мыслительные структуры -- суждения (пропозиции).
В каждой из таких структур отображаются состав участников данного эпизода, их роли относительно друг друга и общий характер данного события. Так, имея в виду событие, связанное с передачей кем-то кому-то какого-то предмета, мы предполагаем наличие в таком событии трёх участников: того, кто совершает акт передачи (производитель действия, агенс), того, кто является получателем (адресат, получатель), и того предмета, который передаётся (объект, пациенс).
Для передачи идей об этих объектах и о ситуации в целом говорящим подбираются подходящие слова (а при их отсутствии строятся новые слова) и развёртывается актуальное предложение, высказывание (например: Константин / студент дарит I вручает преподавателю I профессору I имениннику цветы I вазу I книгу).
Предложение не является точным отпечатком мысли. Переданное содержание подвергается переработке, в процессе которой адресат учитывает: определённое коммуникативное намерение (иллокуцию) говорящего, его психическое состояние и предварительное знание им объектов, о которых идёт речь.
Когнитивные структуры
И обработка мышлением воспринимаемого стимула, позволяющая получить в итоге определённое знание о каком-то внешнем событии, и подготовка к рассказу о каком-то событии в прошлом, который был бы доступен для понимания адресатом, и понимание только что воспринятого текста в очень существенной степени опираются на использование уже имеющихся в уме типовых схем, или моделей, под которые могут быть подведены всё новые и новые ситуации. Такие мыслительные (ментальные) схемы диктуют способы расчленения больших "кусков" опыта на меньшие. Они организуют вновь поступающую информацию. Они же как бы "подсказывают", какое информационное звено ещё отсутствует, т.е. обладают предвосхищающей силой. Термин схема был предложен психологом Ф. Бартлеттом ещё в 1932 г.
В настоящее время в близком значении (особенно в моделировании искусственного интеллекта) используются термины фрейм, сценарий, скрипт и др. (термин frame 'рамка' был введён в 1957 г. американским лингвистом Чарлзом Филлмором). Теоретические основы теории фрейма разработал М. Минский.
Так, каждый из нас видел множество самых разных стульев. Каждый из нас имеет у себя в уме фрейм стула (т.е. обобщённую, стереотипную схему этого объекта), в соответствии с которым у стула имеются обычно четыре ножки и спинка. Видя кого-то, кто сидит на стуле, который по какой-то причине не целиком доступен нашему восприятию, мы тем не менее знаем, что невидимые части стула -- это либо спинка, либо какие-то или же все его ножки.
Фрейм помогает нам "дорисовывать" в уме то, что мы не видим, но что должно иметь место. Войдя в какую-либо комнату и ещё не видя её целиком, мы тем не менее знаем о существовании четырёх стен, пола и потолка, одного или нескольких окон, минимум одной двери.
Услышав или прочитав слово декан, мы соотносим его в пределах фрейма "высшее учебное заведение" с большим рядом других слов, к числу которых принадлежат и такие, как университет, факультет, кафедра, преподаватель, студент, расписание, лекция, семинар, сессия, экзамен, зачёт, курс, аудитория, стипендия, каникулы и т.д.
Слово официант мы соотнесём с фреймом "Мы ужинаем в ресторане". Это событие можно представить как последовательность примерно таких сцен, как: "мы договариваемся поужинать в ресторане", "мы приходим в ресторан", "мы занимаем столик", "мы знакомимся с меню и выбираем блюда", "мы делаем заказ официанту", "официант обслуживает нас", "мы едим", "официант приносит нам счёт", "мы расплачиваемся", "мы уходим из ресторана". Фрейм такого рода, связанный с представлением развёртывающегося во времени события, уместно назвать сценарием (скриптом).
Фрейм может мыслиться как иерархическая структура, где есть верхний, господствующий узел и некоторое множество задаваемых им нижних, подчинённых узлов (слотов; от англ. slot 'паз, отверстие'). Так, фрейм глагола писать 'изображать графические знаки' предполагает возможность множества слотов, иными словами пустых позиций, которые могут быть заполнены именами пишущего, инструмента для писания, поверхности для нанесения графических знаков, вида графического произведения и т.п.
Замещение слота делает его терминалом. Например, фрейм "писать" может послужить основой для построения высказываний Наташа пишет фломастером плакат; Семён пишет письмо брату; Ольга пишет мелом на доске.
Обращение к фреймам помогает слушателю или читателю при интерпретации высказываний, содержащих недомолвки, намёки, эллиптические конструкции и т.д. Адресат подводит содержание воспринятого сообщения под некую стереотипную схему и "достраивает" в уме то, о чём не было сказано. Опираясь на соответствующий фрейм, говорящий структурирует передаваемое сообщение большого объёма, разбивая его на звенья оптимального для передачи размера. Фреймовый подход является одним из эффективных методов семантического представления слов, предложений и текстов.
Мыслительные схемы могут служить организации хранимого в памяти опыта и в неязыковой, и в языковой форме. Некоторые исследователи полагают, что мы храним в памяти и доязыковые, и языковые фреймы. Неязыковые фреймы приобретают статус языковых после такой их обработки, которая делает их коммуницируемыми (т.е. передаваемыми в процессах языковой коммуникации). Другие исследователи предполагают, что все фреймы имеют (в отличие от чисто ментальных схем) языковой статус.
Язык играет существенную роль в формировании в виде "информационных сгустков" концептов как элементарных единиц знания и ментальных субстратов значений языковых единиц. Вербализованные концепты интегрируются в целостную систему знаний -- языковую картину мира, локализующуюся в сознании индивида в качестве компонента целостной картины мира, не обладая внутри неё жёсткими границами. Картина мира формируется и беспрерывно пополняется и уточняется благодаря непрестанному получению опыта из окружающего мира и обмену знаниями между людьми. Она является общей, коллективной и принадлежит всему данному обществу, обеспечивая ориентацию человека в окружающей среде и в определённой степени управлять его поведением.
В виде системы концептов и фреймов в памяти каждого индивида (в его нейропсихологических механизмах) хранится и общий для данного коллектива язык (знание языковых единиц и правил), выполняя роль программы, управляющей коммуникативным поведением индивида и коммуникативным взаимодействием членов группы индивидов.
Исходя из этого, можно рассматривать язык не только как систему лексических, грамматических и фонологических единиц, не только как систему прагматических правил коммуникативного поведения в определённом этнокультурном и социальном контексте, но и как гибкую, постоянно модифицируемую в процессе человеческой деятельности систему вербализованных знаний о мире и о своём месте в нём.
Язык включён в информационные процессы, будет ли это использование языка в коммуникации между людьми, будет ли это участие языка в обработке полученной информации в сознании и её хранении в индивидуальной памяти каждого из нас, в формировании общей для данного человеческого коллектива картины мира, в обеспечении тем самым исторической преемственности между поколениями.
Язык, являющийся по своему устройству системой вербальных звуковых знаков и по своему назначению прежде всего коммуникативной системой, обеспечивает акты передачи и получения сообщений, содержащих информацию, знания о мире, которыми располагает говорящий (или пишущий). Но вместе с тем он служит обработке и упорядочению полученных знаний, их хранению в памяти человека, т.е. функционирует как когнитивная система.
Функции языка как орудия коммуникации и как орудия познания мира связаны неразрывно.
Язык есть по своему назначению когнитивно-коммуникативная система. Изучая тот или иной язык, надо не упускать из вида неразрывную связь двух главных его функций -- когнитивной и коммуникативной.
Овладение чужим языком предполагает не просто заучивание его словарных и грамматических правил, но и углубление в этнокультурный и социальный контекст, в котором функционирует этот язык, и вживание в стоящую за высказываниями на этом языке языковую картину мира, которую можно квалифицировать как организованное посредством языка в целостную структуру множество отдельных элементов опыта (концептов) и множество схем типовых ситуаций (когнитивных структур). Нужно учиться видеть всё вокруг себя через призму иной языковой картины мира, относиться к любому языку как системе вербализованных знаний о мире.
Языковая картина мира
Языковая картина мира - это исторически сложившаяся в обыденном сознании данного языкового коллектива и отраженная в языке совокупность представлений о мире, определенный способ концептуализации действительности. Понятие языковой картины мира восходит к идеям В. фон Гумбольдта и неогумбольдтианцев (Вайсгербер и др.) о внутренней форме языка, с одной стороны, и к идеям американской этнолингвистики, в частности так называемой гипотезе лингвистической относительности Сепира - Уорфа, - с другой.
Современные представления о языковой картине мира в изложении акад. Ю.Д.Апресяна выглядят следующим образом.
Каждый естественный язык отражает определенный способ восприятия и организации (= концептуализации) мира. Выражаемые в нем значения складываются в некую единую систему взглядов, своего рода коллективную философию, которая навязывается в качестве обязательной всем носителям языка. Свойственный данному языку способ концептуализации действительности отчасти универсален, отчасти национально специфичен, так что носители разных языков могут видеть мир немного по-разному, через призму своих языков. С другой стороны, языковая картина мира является «наивной» в том смысле, что во многих существенных отношениях она отличается от «научной» картины. При этом отраженные в языке наивные представления отнюдь не примитивны: во многих случаях они не менее сложны и интересны, чем научные. Таковы, например, представления о внутреннем мире человека, которые отражают опыт интроспекции десятков поколений на протяжении многих тысячелетий и способны служить надежным проводником в этот мир. В наивной картине мира можно выделить наивную геометрию, наивную физику пространства и времени, наивную этику, психологию и т.д.
Так, например, заповеди наивной этики реконструируются на основании сравнения пар слов, близких по смыслу, одно из которых нейтрально, а другое несет какую-либо оценку, например: хвалить и льстить, обещать и сулить, смотреть и подсматривать, свидетель и соглядатай, добиваться и домогаться, гордиться и кичиться, жаловаться и ябедничать и т.п. Анализ подобных пар позволяет составить представление об основополагающих заповедях русской наивно-языковой этики: «нехорошо преследовать узкокорыстные цели»; «нехорошо вторгаться в частную жизнь других людей»; «нехорошо преувеличивать свои достоинства и чужие недостатки». Характерной особенностью русской наивной этики является концептуальная конфигурация, заключенная в слове попрекать (попрек): «нехорошо, сделав человеку добро, потом ставить это ему в вину». Такие слова, как дерзить, грубить, хамить, прекословить, забываться, непочтительный, галантный и т.п., позволяют выявить также систему статусных правил поведения, предполагающих существование определенных иерархий (возрастную, социально-административную, светскую): так, сын может надерзить (нагрубить, нахамить) отцу, но не наоборот и т.п.
Итак, понятие языковой картины мира включает две связанные между собой, но различные идеи: 1) что картина мира, предлагаемая языком, отличается от «научной» (в этом смысле употребляется также термин «наивная картина мира») и 2) что каждый язык «рисует» свою картину, изображающую действительность несколько иначе, чем это делают другие языки. Реконструкция языковой картины мира составляет одну из важнейших задач современной лингвистической семантики. Исследование языковой картины мира ведется в двух направлениях, в соответствии с названными двумя составляющими этого понятия. С одной стороны, на основании системного семантического анализа лексики определенного языка производится реконструкция цельной системы представлений, отраженной в данном языке, безотносительно к тому, является она специфичной для данного языка или универсальной, отражающей «наивный» взгляд на мир в противоположность «научному». С другой стороны, исследуются отдельные характерные для данного языка (лингвоспецифичные) концепты, обладающие двумя свойствами: они являются «ключевыми» для данной культуры (в том смысле, что дают «ключ» к ее пониманию) и одновременно соответствующие слова плохо переводятся на другие языки: переводной эквивалент либо вообще отсутствует (как, например, для русских слов тоска, надрыв, авось, удаль, воля, неприкаянный, задушевность, совестно, обидно, неудобно), либо такой эквивалент в принципе имеется, но он не содержит именно тех компонентов значения, которые являются для данного слова специфичными (таковы, например, русские слова душа, судьба, счастье, справедливость, пошлость, разлука, обида, жалость, утро, собираться, добираться, как бы). В последние годы в отечественной семантике развивается направление, интегрирующее оба подхода; его целью является воссоздание русской языковой картины мира на основании комплексного (лингвистического, культурологического, семиотического) анализа лингвоспецифических концептов русского языка в межкультурной перспективе (работы Ю.Д.Апресяна, Н.Д.Арутюновой, А.Вежбицкой, Анны А.Зализняк, И.Б.Левонтиной, Е.В.Рахилиной, Е.В.Урысон, А.Д.Шмелева, Е.С.Яковлевой и др.).
Концептуальный анализ. Одним из распространенных приемов реконструкции языковой картины мира является анализ метафорической сочетаемости слов абстрактной семантики, выявляющий «чувственно воспринимаемый», «конкретный» образ, сопоставляемый в наивной картине мира данному «абстрактному» понятию и обеспечивающий допустимость в языке определенного класса словосочетаний (будем условно называть их «метафорическими»). Так, например, из существования в русском языке сочетания его гложет тоска, тоска заела, тоска напала можно сделать вывод о том, что тоска в русской языковой картине мира предстает как некий хищный зверь. Этот прием впервые был независимо применен в книге Н.Д.Арутюновой Предложение и его смысл (1976), в статье В.А.Успенского О вещных коннотациях абстрактных существительных (1979), а также в известной книге Дж.Лакоффа и М.Джонсона Метафоры, которыми мы живем (1980, русский перевод 1987). В этой книге, в частности, была продемонстрирована основополагающая роль метафоры в обыденном языке: на основе анализа устойчивых словосочетаний английского языка был выявлен ряд метафор, «которыми мы живем» (т.е. уподоблений типа спор - война; любовь - путешествие; радость - верх, грусть - низ), которыми человек пользуется в повседневной речи, даже не замечая этого. В последние годы этот прием получил широкое распространение, оказавшись, в частности, одной из составляющих метода «концептуального анализа».
Выражения типа гложет тоска или раздавлен горем вводят в рассмотрение две ситуации (соответствующие тому, что в теории метафоры иногда называют source «источник» и target «цель»): одна, «невидимая», «абстрактная», представление о которой мы хотим передать (т.е. являющаяся нашей «целью»), и другая, «видимая», «конкретная», сходство с которой является «источником» информации, средством создания нужного представления.
Представить себе - значит «поставить перед собой», чтобы увидеть. Как, однако, мы можем увидеть то, что является невидимым, чего как раз представить себе и нельзя? Для этого и нужна метафора: чтобы представить себе то, что увидеть трудно или невозможно, мы представляем себе то, что увидеть легко, и говорим, что «то» похоже на «это». Однако редко бывает так, чтобы некоторый абстрактный объект во всех отношениях был подобен некоторому конкретному объекту. Гораздо чаще искомый невидимый предмет обладает несколькими свойствами, и при этом конкретного, «представимого» объекта с тем же набором свойств найти не удается. В таком случае каждое свойство, будучи сущностью еще более абстрактной и невидимой, как бы «вырастает» в отдельный предмет, которым оно репрезентируется. Так, например, горе и отчаянье, с одной стороны, и размышления и воспоминания - с другой обладают некоторым свойством, которое репрезентируется образом водоема: первые два могут быть глубокими, а во вторые два человек погружается. Если попытаться описать это свойство, не используя метафору (что оказывается значительно труднее), то, по-видимому, оно состоит в том, что перечисленные внутренние состояния делают для человека недоступным контакт с внешним миром - как если бы он находился на дне водоема. Другое свойство перечисленных (а также многих других) внутренних состояний репрезентируется образом живого существа, обладающего властью над субъектом или подвергающего его насилию (ср. употребление глаголов поддаваться, отдаваться, предаваться <чему-то>, быть во власти <чего-то> и т.п.). Размышления и воспоминания, кроме того, могут нахлынуть (образ волны) - здесь опять возникает водная стихия, но представляет она уже другое свойство: внезапность наступления этих состояний (плюс идея полной поглощенности примерно та же, что в погрузиться).
Таким образом, каждое абстрактное имя вызывает к жизни представление не об одном конкретном предмете, а о целом ряде различных предметов, обладая одновременно свойствами, репрезентируемыми каждым из них. Иначе говоря, анализ сочетаемости слова абстрактной семантики позволяет выявить целый ряд различных и не сводимых воедино образов, сопоставленных ему в обыденном сознании. При этом попытка составить из разных метафорических словосочетаний единый образ подобна истории из известной индийской сказки, где несколько слепых, пытаясь составить представление о слоне, ощупывали каждый какую-то одну его часть (ноги, хобот и т.д.) и сравнивали ее с известными им предметами (колоннами, веревкой и т.д.). Сам слон - невидимый для слепых, как для нас невидима, например, совесть, - состоит из присущих ему частей тела, которые вполне складно друг к другу присоединены; нескладным окажется существо, составленное из тех предметов, в виде которых представились слепым разные части его тела.
Так, представление о том, что совесть - это «маленький грызун», восстанавливаемое на основании сочетаний с глаголами грызть, кусать, царапать, вонзать зубы; угрызения совести (идея «маленький», по-видимому, возникает из-за того, что совесть в этих контекстах мыслится как находящаяся внутри человека), отражает свойство совести доставлять определенного рода неприятные ощущения. Какого именного рода - можно описать только через сравнение: как будто тебя кусает или царапает маленький зверек (ср. ниже о «телесной метафоре души»). Сочетания чистая/нечистая совесть, пятно на совести основаны на образе, представляющем другое свойство совести: направлять поступки человека в сторону от зла (репрезентируемого образом чего-то нечистого). Совесть у человека должна быть чистой - как воротнички или ногти. (В этом случае сами слова чистый и пятно развивают переносное значение, ср. слова запятнать, незапятнанный, употребляющиеся только в переносном значении.) Наконец, сочетаемость с глаголами говорить, велеть, увещевать, дремать, пробуждаться, выражения укоры совести, голос совести и др., основанные на уподоблении совести человеку, отражают еще одно свойство совести - ее способность управлять мыслями, чувствами и поступками. Возможно, у совести можно обнаружить еще какие-то свойства, которые репрезентируются другими объектами.
Рассмотрим еще один пример. Терпение предстает в русском языке в виде ряда разнородных предметов. В частности, имеются словосочетания, так или иначе включающие идею жидкости, - при этом все они на самом деле указывают на различные свойства. Так, выражение терпение иссякло говорит лишь о том, что терпение - это частный случай ресурсов, т.е. исходная связь с высохшим источником здесь вряд ли актуальна; в выражении имей хоть каплю терпения, очевидно, капля означает "очень малое количество". Что же касается последней капли, переполнившей чашу терпения, то оно заключает в себе некий парадокс, так как капля здесь не является «квантом» терпения, т.е. содержимого чаши (таким образом, непоследовательность в метафорическом представлении абстрактного объекта может присутствовать в пределах одного фразеологического оборота). Сочетание терпение лопнуло указывает на другое свойство терпения (внезапно кончаться, производя эффект, подобный взрыву), представляемое нашему воображению другим предметом - натянутой струной или надутым до предела воздушным шариком. Сочетание испытывать терпение мотивировано, по-видимому, идеей «испытывать на прочность» некоторое техническое сооружение (например, мост или шасси у автомобиля). Наконец, терпение - это ресурсы, которые необходимо иметь, чтобы делать определенные вещи (как деньги, продовольствие или стройматериалы) - соответственно, им надо запастись, его нужно иметь, оно может кончиться или его может не хватить, его можно потерять. Если дело идет очень медленно и его продвижение в большей степени зависит от обстоятельств, чем от собственных усилий, то терпение оказывается как бы оружием против уныния или отчаяния: вооружись терпением. Наконец, можно вывести кого-то из терпения, из чего следует, что терпение - это то пространство, в котором человек обычно находится. Метафоризуемое таким образом свойство связано с имеющейся в терпении идеей нормы - ср. другие сочетания, воспроизводящие идею «выхода за пределы»: выйти из себя, вывести из себя, выйти из строя и т.п. Все это - различные аспекты, свойства того невидимого предмета, который мы хотим представить - себе и другим. Каждое из них вырастает в свой зримый образ; какие-то из этих образов совместимы между собой, другие - нет.
Образ человека по данным языка. Язык, как известно, является исключительным атрибутом человека. Одновременно человек является центральной фигурой на той картине мира, которую рисует язык. Как показали исследования последних десятилетий, семантическая система языка основывается на принципе антропоцентризма: чтобы описать размер, форму, температуру, положение в пространстве, функцию и другие свойства предметов, язык в качестве точки отсчета использует человека. В зависимости от обстоятельств человек в языке фигурирует как субъект речи (говорящий), субъект сознания, восприятия, воли, эмоций и т.д. и даже просто как физическое тело, имеющее определенное строение (лицо, голову, ноги и т.д.) и занимающее определенное положение в пространстве. Фигура человека говорящего является центральной для категорий дейксиса, времени и модальности. Но не менее важную роль играет фигура человека и в лексике, в том числе предметной. Каков же этот человек? В статье Образ человека по данным языка Ю.Д.Апресян на основании анализа обширного круга русской лексики, описывающей действия и состояния человека, предлагает следующее его описание.
Человек в русской языковой картине мира предстает прежде всего как динамичное, деятельное существо. Он выполняет три различных типа действий - физические, интеллектуальные и речевые. Ему свойственны определенные состояния - восприятие, желания, знания, мнения, эмоции и т.п. Наконец, он определенным образом реагирует на внешние и внутренние воздействия. Каждым видом деятельности, типом состояния или реакции ведает своя система, которая локализуется в определенном органе. Иногда один и тот же орган обслуживает две системы (например, в душе локализуются не только эмоции, но и некоторые желания). Почти всем системам соответствует свой семантический примитив (т.е. элементарная, неразложимая единица семантического метаязыка, из которых строятся толкования). Таких систем в человеке восемь.
1) Физическое восприятие (зрение, слух, обоняние, вкус, осязание) - то, что обозначается словом чувства в одном из его значений. Оно локализуется в органах восприятия (глаза, уши, нос, язык, кожа). Семантический примитив - "воспринимать".
2) Физиологические состояния (голод, жажда, желание = "плотское влечение", большая и малая нужда, боль и т.п.). Они локализуются в разных частях тела. Семантический примитив - "ощущать".
3) Физиологические реакции на разного рода внешние и внутренние воздействия (холод, мурашки, бледность, жар, пот, сердцебиение и т.п.). Реагируют различные части тела (лицо, сердце, горло) или тело в целом.
4) Физические действия и деятельность (работать, отдыхать, идти, стоять, лежать, бросать, рисовать, рубить, резать, ломать и т.д.). Они выполняются определенными частями тела (руками, ногами) или телом.
5) Желания (хотеть, желать, жаждать, стремиться, предпочитать, подмывать. не терпеться, воздерживаться, искушать, соблазнять и т.п.). Простейшие из них, связанные с удовлетворением физиологических потребностей, локализуются в теле, «окультуренные» желания, связанные с удовлетворением идеальных потребностей, - в душе (В душе ей хотелось необыкновенной любви). Последние, составляющие большинство, реализуются с помощью воли, деятельность которой корректируется совестью. Семантический примитив - "хотеть".
6) Интеллектуальная деятельность и ментальные состояния (воображать, представлять, считать, полагать, понимать, осознавать; интуиция, озарение; дойти <до кого-то>, осенить; знать, верить, догадываться, подозревать, помнить, запоминать, забывать и т.д.). Интеллектуальная деятельность локализуется в сознании (уме, голове) и выполняется ими же. Семантические примитивы - "знать" и "считать".
7) Эмоции (бояться, радоваться, сердиться, восхищаться, сожалеть, ревновать, обижаться и т.д.). Эмоции делятся на низшие, общие для человека и животного (страх, ярость, удовольствие), и высшие, свойственные только человеку (надежда, стыд, восхищение, чувство вины). Эмоции локализуются в душе, сердце и груди. Семантический примитив - "чувствовать".
8) Речь (говорить, сообщать, обещать, просить, требовать, приказывать, советовать, объявлять, хвалить и т.п.). Семантический примитив - "говорить".
Каждая система имеет определенную внутреннюю организацию; с другой стороны, системы взаимодействуют и образуют определенную иерархию.
Эмоции - одна из наиболее сложно организованных систем человека. Исследованию эмоций и их изображения в языке посвящена огромная литература (работы В.Ю.Апресян, Ю.Д.Апресяна, Н.Д.Арутюновой, А. Вежбицкой, Анны А.Зализняк, Л.Н.Иорданской, И.Б. Левонтиной и др.; см. также список литературы в статье Апресян, 1995). Анализ обширного языкового материала позволяет говорить о том, что в наивной модели внутреннего мира человека эмоции предстают в виде «сценариев», в развитии которых выделяются следующие фазы.
1) Первопричина эмоции - обычно физическое восприятие или созерцание некоторого положения вещей. Так, например, нас злит то, что мы непосредственно воспринимаем, а возмущать могут и такие факты, сведения о которых мы получили из вторых рук.
2) Непосредственная причина эмоции - как правило, интеллектуальная оценка этого положения вещей как вероятного или неожиданного, как желательного или нежелательного. Роль этого фактора в возникновении эмоций была впервые указана еще Б.Спинозой и с тех пор отмечалась всеми исследователями. Причиной положительных эмоций (радости, счастья, любви, надежды, восхищения и т.п.) является наша интеллектуальная оценка каких-то событий как желательных, а причиной отрицательных эмоций (тоски, горя. ненависти, возмущения, отчаянья и т.п.) - оценка каких-то событий как нежелательных. Внутри каждого класса происходит более тонкая дифференциация: оценка может быть более рациональной (как, например, в сожалеть) или более непосредственной (как, например, в раскаиваться), оценка может быть обращена на другое лицо или на самого субъекта (так, обижаться можно только на другого, сокрушаться можно только по поводу собственных неудач, а досадовать или огорчаться - по любому поводу) и т.д.
3) Собственно эмоция, т.е. состояние души, обусловленное положением вещей, которое человек воспринял или созерцал, и его интеллектуальной оценкой этого положения. Оно обычно описывается в терминах: «положительное эмоциональное состояние» и «отрицательное эмоциональное состояние». Что касается более точного определения, то собственно языковые данные не обеспечивают такой возможности, так как качество переживания изображается в языке либо метафорически (путем сравнения с явлениями физического мира: раздавлен горем, поддался унынию), либо метонимически (через физические симптомы: позеленел от злости, похолодел от страха). В лингвистических описаниях значение эмоциональных слов описывается через соотнесение с «типичной ситуацией» возникновения данной эмоции у «среднего человека»; сама типичная ситуация характеризуется той или иной оценкой некоторой ситуации. Метафоричность в языковом представлении эмоций является столь неотъемлемым их свойством, что была сделана попытка сохранить эту метафору в семантическом описании. В работе В.Ю.Апресян и Ю.Д.Апресян было предложено понятие «телесной метафоры души», позволяющее идентифицировать эмоции на основании сходства симптоматики определенных физиологических и эмоциональных состояний. Соответственно, в толкование вводится компонент: "душа человека чувствует нечто подобное тому, что ощущает его тело, когда человек находится в таком-то физическом состоянии"; таким образом формулируются толкования для четырех эмоций, основанные на таком уподоблении: страх - холод, страсть - жар, жалость - боль, отвращение - неприятный вкус.
4) Обусловленное интеллектуальной оценкой или собственно эмоцией желание продлить или пресечь существование причины, которая вызывает эмоцию. Так, в состоянии страха человек стремится прекратить воздействие на себя нежелательного фактора и для этого готов спрятаться, сжаться и т.п. В состоянии радости, наоборот, человек хочет, чтобы положительный фактор продолжал на него действовать.
5) Внешнее проявление эмоции, которое имеет две основных формы: а) неконтролируемые физиологические реакции тела на причину, вызывающую эмоцию или на саму эмоцию: поднятие бровей в случае удивления, сужение глаз в случае гнева, бледность от страха, пот от смущения краска на лице от стыда и т.п.; б) до какой-то степени контролируемые двигательные и речевые реакции (бегство в случае страха, агрессия в случае гнева и т.п.).
Помимо деления на первичные (базовые) и вторичные (окультуренные), эмоции делятся также на более и менее стихийные (в которых, соответственно, преобладает чувство или интеллектуальная оценка), более и менее интенсивные. Более стихийные эмоции концептуализуются как враждебная сила, физически овладевающая человеком, подчиняющая его себе. Так, страх охватывает человека, сковывает, парализует его; зависть пожирает, тоска наваливается, ревность мучает. Более интеллектуальные эмоции, даже очень сильные, не вызывает подобных образов.
Русская языковая картина мира. Как уже говорилось, картины мира, рисуемые разными языками, в чем-то между собой похожи, в чем-то различны. Различия между языковыми картинами обнаруживают себя, в первую очередь, в лингвоспецифичных словах, не переводимых на другие языки и заключающих в себе специфические для данного языка концепты. Исследование лингвоспецифичных слов в их взаимосвязи и в межкультурной перспективе позволяет уже сегодня говорить о восстановлении достаточно существенных фрагментов русской языковой картины мира и конституирующих их идей.
Небо и земля. Как отмечают многие исследователи (в частности, Н.И.Толстой, А.Д.Шмелев), для русской языковой картины мира характерно противопоставление «возвышенного» и «приземленного», «мира горнего» и «мира дольнего» одновременно с отчетливым предпочтением первого. (Этот дуализм коренится, в конечном счете, в особенностях русского православия, определивших черты русской культуры в целом: поляризация ценностных представлений, отсутствие аксиологически нейтральной зоны - ср. работы Ю.М.Лотмана, Б.А.Успенского.) Целый ряд важных понятий существует в русском языке в таких двух ипостасях, которые иногда называются даже разными словами - ср. следующие пары слов, противопоставленные, в частности, по признаку «высокий» - «низкий»: истина и правда, долг и обязанность, благо и добро. Ярким примером такого рода ценностной поляризации может служить пара радость - удовольствие.
Между словами радость и удовольствие имеется множество различий, среди которых два являются главными, определяющими все остальные. Первое состоит в том, что радость - это чувство, а удовольствие всего лишь «положительная чувственно-физиологическая реакция». Второе и главное - в том, что радость относится к «высокому», духовному миру, в то время как удовольствие относится к «низкому», профанному, телесному (см. статью А.Б.Пеньковского Радость и удовольствие в представлении русского языка). Итак, аксиологическая поляризация внутри пары радость - удовольствие обусловлена тем, что радость связывается со способностями души, а удовольствие является атрибутом тела, ср.: душа радуется, радоваться душой, душевно рад (но не *душевно доволен) и плотские удовольствия (но не *плотские радости). При этом, поскольку оппозиция «душа - тело» уже входит в систему других аксиологически значимых оппозиций (высокое - низкое, небесное - земное, сакральное - профанное, внутреннее - внешнее и т.д.), соответствующее распределение происходит и в паре радость - удовольствие.
Все это не является, однако, специфическим именно для русского языкового сознания: противопоставление души и тела как «высокого» и «низкого» - константа христианской культуры в целом. Но здесь не хватает еще одного существенного атрибута человека - его умственных способностей, интеллектуальной деятельности. Какое же место занимает этот третий элемент в системе бинарных оппозиций? Так, в английском языке имеется слово mind (являющееся, по мнению Вежбицкой, столь же ключевым для англосаксонского языкового сознания, как душа - для русского), которое, включая в себя сферу интеллектуального, входит в оппозицию с телом.
Относительно места интеллекта в русской языковой картине мира можно сказать следующее. Показательным является уже само по себе отсутствие в ней концепта, по своей значимости сопоставимого с душой (значимость концепта проявляется, в частности, в его разработанности, т.е. богатстве метафорики и идиоматики). Ни ум, ни разум, ни рассудок, ни даже голова (имеющая наиболее богатую сочетаемость) на эту роль претендовать не могут. Но главное - в том, что ум в русском языковом сознании являет собой относительно малую ценность. В известном стихотворении Тютчева Умом Россию не понять... содержится не только соответствующее явное утверждение, но еще и скрытая импликация (вытекающая из сопоставления со следующей строкой «аршином общим не измерить») - что истинное знание умом и не достигается; впрочем, тот же смысл дальше выражен явно («в Россию можно только верить»). То есть то знание, которое является истинно ценным, локализуется в душе или в сердце, а не в голове.
Это представление, являющееся специфическим для русского языкового сознания, подтверждается также употреблением слов радость и удовольствие, из которого следует, что, оказавшись перед необходимостью вписать интеллект в рамки бинарной оппозиции «душа - тело» русский язык отводит ему место в «низкой» сфере, объединяя интеллектуальное с «телесным» и противопоставляя его «душевному». Согласно представлению русского языка, красивое доказательство теоремы или остроумная шутка доставляет нам именно удовольствие, а не радость. Интеллектуальные удовольствия стоят в русском языке в одном ряду с физиологическими и моторными и не пересекаются с тем рядом, где находятся радости.
Таким образом, удовольствие, будучи само по себе аксиологически по меньшей мере нейтральным, в русской языковой картине мира обнаруживает явную тенденцию к скатыванию в область отрицательной оценки: человек, одолеваемый жаждой удовольствий и проводящий свою жизнь в погоне за удовольствиями, нам жалок, а такой, который всегда доволен сам собой, своим обедом и женой, - смешон. Очевидную отрицательную оценку содержат слова довольство, довольство собой, самодовольство.
В последнее время слово удовольствие все чаще стало появляться в рекламе (Два удовольствия в одном и т.п.) - естественно, в чисто гедонистическом ключе, без каких-либо отрицательных коннотаций. Возможно, что в связи с происходящими в последние годы социальными изменениями постепенно изменится и заключенный в этом слове концепт.
Сравнение русских слов счастлив, счастье и английских happy, happiness показывает, что расхождения между ними столь существенны, что вообще вызывает сомнение их эквивалентность. Согласно А.Вежбицкой, слово happy является «повседневным словом» в английском языке, а happiness обозначает «эмоцию, которая ассоциируется с „настоящей" улыбкой». По мнению сторонников теории «базовых эмоций», выделяемых на основании соответствующих им универсальных особенностей мимики, к их числу относится и эмоция, обозначаемая в английском языке словом happiness.
Русское счастье ни в коей мере не является «повседневным словом»: оно принадлежит к «высокому» регистру и несет в себе очень сильный эмоциональный заряд, следствием чего являются две противоположные тенденции в его употреблении, соответствующие двум крайностям «русской души». Одна состоит в установке на аскетизм, антигедонизм и некоторую скромность (своего рода «стыдливоость», приписываемую иногда идеологии большевизма, но имеющую, конечно, гораздо более давнюю историю), заставляющей избегать произнесения «высоких» и «сильных» слов, относя их к разряду почти «неприличных», непроизносимых. Другая, противоположная тенденция, соответствующая русскому стремлению говорить «о главном» и выворачивать душу наизнанку, имеет следствием то, что, несмотря на наличие первой тенденции, слово счастье является довольно частотным и характерным для русского дискурса.
Ни в каком смысле счастье не относится в русском языке к числу «базовых эмоций» (счастье вообще не относится в русском языке к категории чувств). В отличие от английского happy, констатирующего, что состояние человека соответствует некоторой норме эмоционального благополучия, русское слово счастлив описывает состояние, безусловно отклоняющееся от нормы. Счастье относится к сфере идеального и в реальности недостижимого (ср. Пушкинское На свете счастья нет...); находится где-то рядом со «смыслом жизни» и другими фундаментальными и непостижимыми категориями бытия.
В той же мере, в какой русское счастье не соответствует английскому happy, русское наслаждение не соответствует английскому enjoy. Приведем в этой связи рассуждение С. Кружкова, весьма красноречиво свидетельствующее о месте наслаждения в актуальном русском языковом сознании.
Скажем, американский официант, принося блюдо, говорит: «Инджой ? мил» - наслаждайтесь вашей пищей, или просто «инджой» - наслаждайтесь. Если бы он знал, какую бурю чувств рождает это слово в русской душе! -
Наслаждайтесь, все проходит!
То благой, то злобный к нам,
Своенравно Рок приводит
Нас к утехам и бедам.
Коллега-переводчик скажет мне, что «инджой» означает поросто «приятного аппетита», и незачем копья ломать. Да, но поглядите, как по разному выражают эту мысль народы. Французы говорят: «бон апети» - хорошего аппетита, съешьте побольше, все перепробуйте, американцы: «Инджой ё мил» - получите свое удовольствие, а русские: «Кушайте на здоровье». Потому что сама идея удовольствия чужда русской жизни, выживание ей сродственней. Недавно Британский совет провел эксперимент по вывешиванию стихов в поездах московского метро. Рекламный плакат звучал так: «Наслаждайтесь стихами в пути». Если бы переводчик понимал дело, он написал бы «Запасайтесь стихами в пути» (как сухарями) или в крайнем случае: «Читайте на здоровье». А наслаждаться, извините, мы как-то не привыкли - тем более в метро.
К этому можно добавить только, что французское Bon appetit! - это фактически то же самое, что английское Enjoy your meal!, а именно пожелание получить максимум удовольствие от еды - в отличие от русского Ешьте на здоровье! При этом существенно, что идея здоровья появляется также в одной из основных русских этикетных формул - Здравствуй!, в отличие от пожелания «хорошего (т.е. приятного и/или удачного) дня», выступающего в той же функции во многих европейских языках - ср. франц. Bonjour! или нем. Guten Tag! Русское приветствие представляет собой пожелание оставаться в рамках нормы, не выходить за «нижний» ее край (здоровье - залог нормального существования и вообще жизни; здравствовать - значит вообще говоря просто «жить, быть живым, существовать», ср. Да здравствует!, ныне здравствующий и т.п.) - в то время как приветствие типа Bonjour! предлагает адресату нечто большее. Заметим, что идея, заложенная в формуле типа Bonjour!, является для европейских языков вполне живой: фразу типа Je vous souhaite une tres bonne journee («Я вам желаю очень хорошего дня») можно встретить даже на автоответчике.
Таким образом, различие этикетных формул в разных языках имеет под собой определенную концептуальную основу.
Доброе утро! - радостно приветствует вас немецкий профессор, встречаясь с вами на работе и при этом почему-то вызывая очередной раз ощущение, что все-таки русский язык иностранцу никогда не выучить. Хотя, казалось бы, что может быть проще: здрассте, до свидания, спасибо, извините. Дело здесь не столько в употреблении этикетных формул, сколько в самом значении слова утро.
Часто обращают внимание на то, что границы между временами суток не совпадают в представлении носителей разных языков. Так, для говорящих на английском или французском языке утро - это часть суток от полуночи до полудня (они говорят, например, one in the morning), тогда как для носителей русского языка время, непосредственно следующее за полуночью, - это ночь, а не утро: мы говорим час ночи, а не час утра. Однако различия этим не исчерпываются: особенность русской языковой картины мира состоит в том, что время суток в ней определяется деятельностью, которая его наполняет.
Картина эта примерно следующая. День заполнен деятельностью; утро начинает дневную деятельность, а вечер кончает; ночь - это как бы «провал», перерыв в деятельности. Ночью человек спит; утро для человека наступает, когда он просыпается после ночного сна. Если же человек ночью не спал, то утро наступает, когда просыпается окружающий мир и возобновляется жизнь.
Русский язык располагает средствами для весьма детализированного обозначения первой части суток: утром, поутру, с утра, под утро, к утру, утречком, с утречка, с утреца и т.д. При этом, как выясняется, решая, какое из них выбрать, мы учитываем, в частности, чем человек занимался во время, до и после наступления этого времени суток. Так, мы можем сказать Завтра утречком я хотел бы сбегать на речку искупаться - при том, что фраза Завтра утречком я хотел бы подольше поспать звучит несколько странно. Действительно, утречком можно заниматься лишь какой-то активной деятельностью. Утречком выражает готовность и желание приступить к дневной деятельности, началом которой является утро; отсюда - оттенок бодрости и хорошего настроения. Выражения наутро, поутру и с утра используются, когда мы говорим о ситуациях, только что возникших или возобновившихся после перерыва на ночь. Наоборот, выражения под утро и к утру допустимы, лишь когда речь идет о чем-то, продолжавшемся всю ночь. Так, если мы говорим, что кто-то пил вечером вино, а с утра - коньяк, это значит, что в питье алкогольных напитков был сделан перерыв (скорее всего, для сна), но если сказать Вечером пили вино, а под утро - коньяк, это будет означать, что пили без перерыва или, во всяком случае, не ложились спать.
С утра отличается от других выражений тем, что здесь наиболее отчетливо проступает идея «начиная день». Так, предложение Он пришел с утра не может быть понято как «пришел домой»: если человек приходит домой утром, то этим он не начинает новый день, а заканчивает предыдущий. С другой стороны, Он пришел на работу (в гости) с утра означает, что он начал день с того, что пришел на работу (в гости). Соответственно, Он ушел с утра понимается как «ушел из дома», а не «из гостей». Выражение под утро, наоборот, заключает идею «заканчивая предшествующий день». Поэтому Иван пришел под утро нормально понимается как сообщение о возвращении домой, причем одновременно указывается, что отсутствие Ивана дома затянулось на всю ночь. Надо сказать, что пришел под утро уже содержит некоторую негативную оценку, так как в нормативную картину мира входит представление о том, что ночью человек находится дома (и при этом спит). О человеке, приехавшем из командировки, - даже если это было в полшестого утра - странно было бы сказать Он вернулся под утро.
Подобные документы
Понятие языковая картина мира. Языковая картина мира в лингвокультурологии и этнопсихолингвистике. Различия в научной и наивной картинах мира. История рассмотрения языковой картины мира в науке и лингвистике. Изучение языковой картины мира в лингвистике.
реферат [31,0 K], добавлен 01.12.2008Языковая картина мира как форма фиксации национальной культуры. Концепт как основа языковой картины миры, фразеологическая единица - способ репрезентации. Сравнение репрезентации соматического пространства в русской и английской языковых картинах мира.
дипломная работа [222,9 K], добавлен 23.03.2013Понятие "языковая личность". Теория языковой личности Ю.Н Караулова, её источники и развитие в современной лингвистике. Особенности, характеризующие Л. Парфёнова, как носителя, рефлексирующего над языком. Лингвистические единицы как объект рефлексии.
реферат [28,6 K], добавлен 11.09.2010Характеристика понятия "языковая культура". Уровень развития языка, отражающий принятые литературные нормы данного языка. Правильное и адекватное использование языковых единиц и языковых средств. Применение правил пунктуации в литературном тексте.
контрольная работа [21,7 K], добавлен 30.03.2012Языковая картина мира как объект лингвистического исследования. Репрезентация образа дома в идиоматической картине мира немецкого языка; феномен восприятия. Отличительные особенности современного дома Германии. Образ "Дом" в немецких парадигмах.
курсовая работа [71,8 K], добавлен 02.03.2015Проблема языковой личности в гуманитарных науках. Языковая личность как объект лингвистических исследований. Структура языковой личности. Семантико - синтаксический уровень языковой личности ученого. Терминологическая система обозначения Гумилева.
курсовая работа [56,2 K], добавлен 08.07.2008Языковая картина мира и национальный менталитет. Концепт "человек/личность" как объект лингвокогнитивных и культурологических исследований. Семантическая классификация фразеологических единиц и паремий с компонентом "фитоним" в русском и румынском языках.
дипломная работа [172,0 K], добавлен 30.06.2020Место паремий в ряду языковых и фольклорных клише. Исследование языковой картины мира в пословицах и поговорках на этапах собирания и изучения паремиологических единиц. Концепты "жизнь", "смерть" в составе русских пословиц и энциклопедическом освещении.
курсовая работа [70,3 K], добавлен 05.07.2014Языковая картина мира как отражение ментальности русского народа, ее ключевые концепты, лингвоспецифичные слова и их роль в интерпретации. Концепт "душа" как основа русской ментальности: особенности речевой реализации. "Лингвистический паспорт" слова.
дипломная работа [157,3 K], добавлен 24.05.2012Границы исследования языковых ситуаций, изменение роли их компонентов в экономической, социальной и политической жизни. Изучение Индии как самой полиэтнической и многоязычной страны мира. Юридический статус и степень генетической близости языков.
презентация [948,6 K], добавлен 10.08.2015