Язык, религия и культура

Размещено на http://www.allbest.ru/

Язык, религия и культура

Культурное и природное в языке

Проблема "язык и культура" многоаспектна. К ней по-разному подойдут историк культуры и лингвист, философ и психолог, этнограф и литературовед. Однако и языковедческий аспект проблемы по меньшей мере двупланов, поскольку язык и культура взаимодействуют. Поэтому сразу встают два вопроса: 1) как разнообразные культурные процессы влияют на язык? 2) как язык влияет на культуру? Однако, прежде всего, законен вопрос о соотношении понятий "язык" и "культура": в какой мере язык - это культура?

Культура противостоит природе. Лат. cultura (от colo - обрабатываю, возделываю, развожу) означало нечто взращенное трудом человека, в отличие от дикорастущего. Культура - это продукт социальной, а не биологической активности людей. Язык же выступает как явление и культуры и природы. Бесспорно, что язык - это одно из важнейших достижений социальной истории человечества, слагаемое культуры и ее орудие. Однако, с другой стороны, в самой материи языка, в ряде существенных характеристик языковой структуры сказалась биологическая природа человека. Здесь многое определено возможностями физиологии и психофизиологии речевой деятельности. Так, наличие во всех языках мира гласных и согласных и преобладание звуковых цепей с чередованием гласных и согласных обусловлено не культурой, а природой: человек не в состоянии ни произносить, ни воспринимать речь из одних гласных или одних согласных. Психофизиологические возможности знаковой деятельности человека обусловили уровневую организацию языка, определили количественные параметры отдельных уровней - например, объем фонологической системы, колеблющийся по разным языкам в интервале от 10 до 100 единиц; объем словаря в интервале от 10 тыс. до полумиллиона слов; меру избыточности в языке. Объемом оперативной памяти человека ограничена средняя длина предложения, средняя глубина и ширина подчинительных связей при развертывании высказывания, средняя длина синонимического ряда, размеры лексико-семантических групп. Например, сравните два высказывания с различной глубиной подчинительных связей. Вчера встретил жену доктора и Вчера встретил жену однокурсника сына доктора мэра города. При цепочке в 6-7 родительных падежей слушающий уже не способен понять, "между кем и кем" происходят то, о чем идет речь. Поэтому говорящие избегают построений, где глубина подчинения превышает 2-3 связи. Сравните также высказывание с чрезмерно широкой подчинительной связью Весь вечер, не отходя от стола и забыв все на свете, с жаром, ломая карандаши и царапав бумагу, сопя, кусая губы и что-то бормоча, своим крупным неровным почерком, без обиняков, но путано и длинно писал Митя письмо отцу. Столько однородных обстоятельств просто мешают друг другу: из-за своей многочисленности они сак бы теряют в смысловой весомости и самостоятельности. Природа определяет в языке наиболее глубокие черты его структуры и закономерности порождения и восприятия текста. Культура определяет план содержания языка.

Современному знанию открывается поразительно глубокое взаимопроникновение природы и культуры, и язык - одно из ярких его проявлений. В молекулярной биологии и семиотике был увиден изоморфизм (структурное сходство) генетического кода и языка Они рассматриваются как информационные системы, служащие для порождения текстов путем комбинаторики некоторых исходных элементов: в механизмах генетики - четырех химических радикалов при развертывании "химического текста" наследственности; в механизмах языка - набора фонем при порождении речи. Р.О. Якобсон высказал предположение, что сходство языка с генетическим кодом возникло в результате того, что в процессе филогенеза человек бессознательно конструировал язык по образцу генетического кода. Это копирование генетического кода в языке возможно благодаря тому, что организм неосознанно владеет информацией о своем строении, в том числе -о строении своего генетического кода. культурный язык религия слово

Дискуссионным остается вопрос о соотношении врожденного и приобретенного в речевой деятельности человека. Общепризнано, что человек обладает врожденной языковой способностью, т. е. психофизиологическим механизмом, который обеспечивает возможность речи. По мнению большинства исследователей, это означает способность человеческого мозга в первые годы онтогенеза усвоить, во-первых, систему знаков конкретного языка и, во-вторых, правила, позволяющие строить тексты, выбирая и комбинируя нужные знаки. Реализация языковой способности происходит в процессе общения человека с окружающими людьми - носителями конкретного языка (или языков). Согласно более радикальной концепции Ноэма Хомского (США), врожденный компонент языковой способности является более содержательным, поэтому усвоение языка в онтогенезе начинается не "с нуля". Языковая способность включает некоторые врожденные и универсальные знания, с помощью которых человек порождает и понимает предложения. Таким образом, по Хомскому, наиболее глубокие черты языковой структуры и семантики тлеют природно-генетическую основу.

Общечеловеческий культурный компонент в языковой семантике

Подобно тому как в культуре каждого народа есть общечеловеческое и этнонациональное, так и в семантике каждого языка есть отражение как общего, универсального компонента культур, так и своеобразия культуры конкретного народа. Универсальный семантический компонент обусловлен единством видения мира людьми разных культур. Это принципиальное единство человеческой психики проявляется на разных уровнях семантической организации языков - от широких и устойчивых тенденций до "точечных" универсальных явлений. Так, в любых культурах говорящие нуждаются в различении субъекта действия и его объекта, предмета и признака, тех или иных временных и пространственных отношений. Межкультурное сходство самих процессов языкового общения проявляется в том, что все языки различают говорящего, слушающего и не-участника общения (в этом назначение категории лица); все языки различают вопросы и утверждения; всюду в сообщение вплетаются модальные или эмоциальные оценки говорящими того, о чем идет речь, или самой речи.

Общность человеческой психологии ярко сказывается в асимметрии положительных и отрицательных оценок. В самых разных языках слова со значением 'хорошо' часто употребляются в значении 'нормально' (ср.: - Как спишь? - 'Хорошо', а слова, которые на шкале "плохо-хорошо" занимают срединное, т. е. казалось бы, нейтральное положение, имеют тенденцию сдвигаться к полюсу "плохо" (ср.: средние способности, ни то ни сё; ни рыба ни мясо; человек хороший, а администратор никакой; см.. Вольф 1985). Слова со значением 'большой, много' легко развивают оценочное значение 'хороший', а со значением 'мало' - 'плохой'.

Межкультурная общность человеческого видения мира обусловила антропоморфную универсальность той наивной картины мира, которая запечатлена в естественных языках. В этом мире солнце "всходит" и "заходит" (а не Земля поворачивается вокруг своей оси). Здесь смыслы 'жаркий', 'холодный', 'теплый', 'прохладный' сформированы человеческим восприятием лета и зимы, костра и ручья, живого и неживого. Здесь "быстрым" может быть волк, поток, ум; "горьким" - лук и упрек; здесь рельеф увиден как человек: устье, рукав и колено реки, горловина вулкана, бровка канавы, хребет и подошва горы, при этом сама гора может быть названа Лысой, а горное озеро - Морским Оком и т. д. В отличие от физики, которая в метрах оценит и гору и дорогу, человек скажет высокая гора, но длинная дорога, зато цветообозначения могут характеризовать звуки даже вообще не воспринимаемое чувствами свойство (светлая одежда, светлое звучание, светлый романтизм). Во всех языках обозначения абстрактного и идеального в своих истоках восходят к обозначениям конкретного и материального (как и само слово абстрактный и его церковнославянское соответствие отвлеченный: лат. abs-traho < traho- тяну, тащу; церк.-слав. ВЛЕКУ - тяну, волоку). В самых разных культурах человек называет новое с помощью прежде созданных имен - метонимически, метафорически, сужая или расширяя их семантику.

Все это - бесчисленные проявления межкультурной общности языков мира и основа взаимопонимания их носителей.

Безэквивалентная лексика и лакуны

Различия между языками, обусловленные различием культур, заметнее всего в лексике и фразеологии, поскольку номинативные средства языка наиболее прямо связаны с внеязыковой действительностью. В любом языке и диалекте есть слова, не имеющие однословного перевода в других языках. Это так называемая безэквивалентная лексика, в основном - обозначения специфических явлений местной культуры. В случае заимствования в чужой язык безэквивалентные слова называют экзотической лексикой (экзотизмами). Экзотизмы и этнографизмы не столько раскрывают или толкуют чужую культуру, сколько символизируют ее. Так, слова эсквайр, спикер, крикет, шиллинг прочно ассоциируются с Англией; джейлау, кишлак, арык, дехканин - это знаки среднеазиатской культуры; сакура, гейша, икэбана, сакэ - знаки традиционной японской культуры; баз, курень, майдан, привада - знаки донского казачьего быта и т.д.

Экзотизмы хронологические - это историзмы. Они тоже непереводимы, а между тем это ключи к пониманию прошлого культуры. Вот почему лексикологические разыскания становятся основным инструментом в исследованиях дописьменной духовной культуры. В современной отечественной традиции это прежде всего работы этнолингвистической школы Н.И. Толстого.

О доле безэквивалентной лексики в национальном словаре можно судить по таким данным: русские безэквивалентные слова и обороты (сельсовет, воскресник, гармошка, народоволец, бить челом, толстый журнал и т.п.) составляют 6-7 % от общеупотребительной русской лексики; англо-русский лингвострановедческий словарь "Великобритания", далеко не исчерпывающий справочник, толкует 9500 слов и словосочетаний (правда, включая и некоторые знаменитые топонимы).

Национально-культурное своеобразие лексики мажет проявляться не только в наличии серий специфических слов, но и в (отсутствии слов для значений, выраженных в других языках. Такие "пробелы", "белые пятна на семантической карте языка", называют лакунами. Как и безэквивалентные слова, лакуны заметны только при сопоставлении языков. Причины лакун различны, В одних случаях лакуны обусловлены различием соответствующих культур. Например, в английском языке, кроме слова lawyer-'юрист, адвокат', есть еще несколько обозначений разновидностей адвокатской профессии: attorney 'уполномоченный, поверенный' barrister 'адвокат, имеющий право выступать в высших судах' solicitor 'стряпчий (консультирует клиентов, в том числе организации и фирмы; подготавливает дела для барристера; имеет право выступать в низших судах)', counsel 'юрисконсульт! Counsellor 'советник' advocate 'адвокат высшего ранга'. В русском языке этим обозначениям соответствует одно слово - адвокат. В других случаях лакуна обусловлена не отсутствием в одном из языков соответствующего денотата, а тем, что языку как бы не важно различать то, что другой язык различает. Например, двум русским словам девочка и девушка соответствует одно английское girl; напротив, двум английским bank 'берег реки' и shore 'берег моря' соответствует одно русское берег.

Денотат, или денотативный компонент значения слова (лат. denotatum - обозначаемое), - это представление о тех предметах, действиях, признаках, отношениях, которые могут быть названы данным словом. Денотат - это именно представление, а не реалия, поэтому денотат имеется у всех слов, в том числе и таких, как русалка или домовой, В отличие от денотата, коннотат, или коннотативный компонент (от лат. connote - имею дополнительное значение), характеризует только некоторые слова: это дополнительная эмоционально-оценочная окраска слова - одобрительная (воин, лапушка, лафа) пли неодобрительная (вояка, разношерстный, насаждать).

Денотативные различия лексических соответствий

В различных культурах даже одни и те же явления в чем-то своеобразны. Например, городской автобус может вызывать разный круг представлений, в одной стране - это талон, компостер, контролер, билет, проездной билет; в другой - жетон, кондуктор; в третьей - касса-автомат, разменный автомат; где-то еще - дорогие (дешевые) места, льготный, сезонный, детский (взрослый) билет. В лингвострановедении смысловые различия эквивалентных слов, обусловленные различиями в реалиях, называют лексическим фоном слова. Лексический фон - явление пограничное между языком и культурой. Расхождения в лексическом фоне сказываются в различных тематических и синтаксических связях слов и могут вызвать трудности в общении или при обучении языку. Например, изучающий словацкий язык встретится с обширной группой наименований мест, где предоставляются еда, напитки, квартира. Однако только знание бытового уклада Словакии позволит разобраться в различиях, существующих, скажем, между рядом слов, обозначающих заведения, где подается еда и названиями заведений, где подаются только напитки и закуска). Есть также много и других примеров.

Различия в лексическом фоне охватывают большую часть словарного запаса языков. Совпадают по фону обычно термины, а в области неспециального словаря полное совпадение лексических фонов - явление редкое. Однако естественно, что чем ближе культура и быт двух народов, тем меньше различий в лексическом фоне соответствующих языков. И наоборот, культурное обособление приводит к лексической дивергенции.

Уже в середине XVIII в. в Лондоне с неудовольствием заметили, что из Нового Света приходят новые слова, нарушающие языковой обычай и вкусы. Американцы же откосились к "своим" словам с энтузиазмом и называли их американизмами (было еще словечко yankeesm). Наиболее полное словарное описание американизмов издано в 1951 г, (Dictionary of Americanisms on Historical Principles. Ed. by Mitford Mathews. - Chicago & Illinois, 1951, vol. I. - XVI, 979 p.; vol. П., pp. 977 - 1946. В 1966 г. вышло сокращенное издание (Americanisms:. A Dictionary of Selected Americanisms on Historical Principles. Ed. by Mitford M. Mathcws. - Chicago & London, 1966, XII, 304 p.). Широко известны прекрасные лингвострановедческие словари ведущего американского лексикографа Стюарта Флекснера: I Hear America Talking: An Illustrated Treasury of American Words and Phrases. By Stuart Berg Flexner. - New York 1976 - X, 505 p.; Listening to America; an illustrated history of words and phrases from our lively and splendid past. By Stuart Berg Flexner. - New York 1982, - 591 p.

Коннотативное своеобразие переводных эквивалентов

Различия в культурах могут сказаться в том, что в разных языках слова, совпадающие по денотату (с одинаковой предметной отнесенностью), могут различаться коннотативной семантикой (т. е. своими эмоциональными и оценочными оттенками).

Венгерский языковед Ф. Папп писал о различии в ассоциациях, связанных с образом болота в разных языках. Если в венгерском восприятии болото вызывает представление о гнилости, тлении и т. п., то в финском языке болото - нечто "вполне хорошее". Известный финский ученый сравнивал в лекции финский язык с болотом, в котором, как попавшие в болото сучья деревьев, веками сохраняются древние заимствования. Стало быть, для него болото - это нечто вполне "хорошее", с чем можно сравнивать родной язык, т. е. болото - не столько место тления, сколько место сохранения". В русском языке болото - образ рутины, косности, застоя. Поэтому, например, у Вознесенского болотам, "предательским и рутинным", противопоставлен полет: "Если хочешь полета - учти болота" ("Испытание болотохода").

О межъязыковых различиях в эмоциональной окраске слова интересно говорил узбекский писатель Тимур Пулатов: "Солнце по-русски - это совсем не то, что куёш по-узбекски, и уж совсем не то, что офтоб по-таджикски, в какие отношения - дружелюбные или тягостные - человек вступил с небесным светилом, так их и выразил язык и произнес. Ведь узбек, живущий большую часть года под палящими лучами солнца, никогда не скажет ласково-уменьшительно солнышко, так же как и у русского нет ощущения того, что солнце может быть не только плодонесущим и землеобновляющим, но и враждебным. Зато к луне, этому ночному светилу, несущему прохладу и умиротворение, у узбека совсем иное отношение - всё красивое и желанное он называет лукошкам, луноподобным, да с такой интонацией, что для русского слуха это может показаться по меньшей мере вычурным".

Таким образом, лексика прочно связана с культурой народа: 6-7 % слов безэквивалентны; в силу фоновых различий "не до конца" переводимо большинство слов; идиоматична (непереводима) вся фразеология; заимствованное слово также обычно не вполне эквивалентно по значению своему прототипу в языке-источнике; общие заимствования в разных языках всегда оказываются в той или иной мере "ложными друзьями переводчика". А обозначения явлений природы (как солнце или болото) могут обладать разной коннотацией. Вот почему полное овладение языком немыслимо без усвоения культуры народа.

С.С. Аверинцев как-то заметил, что в любом языке все лучшие слова непереводимы. Думается, что таких "лучших" слов - большинство, потому что каждое слово приносит в сегодняшнее употребление память о вчерашнем: свои контексты и обстоятельства, свою историю. Только всегда ли мы умеем вслушаться в слово?

Национально-культурные особенности внутренней формы слова

Внутренняя форма слова - это тот буквальный смысл, который складывается из значений морфем, образующих слово (т.е. из значений его корня, приставки и суффикса). Например, у слова летун внутренняя форма такая: 'тот, кто летает', у слова незабудка - 'та, которая не забывает или не забывается'; желток - 'нечто желтое'. Внутренняя форма делает значение слова мотивированным, однако эта обусловленность - не полная, потому что внутреннее значение, допустим, слова вездеход - 'тот, кто везде ходит', могло бы "подойти" не только вездеходу, но и, например, обозначению туриста, бродяги или особо сложного кросса... А.А. Потебня называл внутреннюю форму слова его "ближайшим этимологическим значением" (Потебня 1976, 175) [32]. Ближайшее этимологическое значение создается живыми словообразовательными связями производного слова (например, для слова девишник это значение такое: 'предмет, имеющий отношение к деве или девице'. "Дальнейшее этимологическое значение" - это самая ранняя (из доступных для реконструкции) мотивация корня слова; от неспециалистов это значение закрыто временем (ср. дева от *dh?(i) - 'сосать, кормить грудью', т. е. дальнейшее этимологическое значение слова дева - 'кормящая грудью').

Таким образом, внутренняя форма - это ощущаемый говорящими способ представления значения в слове. В разных языках одно и то же значение, как правило, представлено по-разному. Например, белорусск. запалка 'спичка' связано с глаголом запальваць 'зажечь'; русское соответствие мотивировано словом спица 'деревянный или металлический стержень'; таким образом, по внутренней форме русск. спичка ближе к лучине, чем к зажигалке; нем. Streichhoh 'спичка' мотивировано streichen 'намазывать, красить' и hoiz 'дерево, древесина'; англ. Match 'спичка' немотивировано, т.е. для современного языкового сознания (английского) это слово лишено внутренней формы (как и любое непроизводное слово в любом языке; исторически англ. Match восходит к лат. Myxus 'фитиль').

А.А. Потебня во внутренней форме слова видел образ слова, поэтому для него "всякое слово с живым представлением [...] есть эмбриональная форма поэзии". По мысли Потебни, слово создается художественным творчеством человека - так же как пословицы, поговорки, песни. Поэтому внутреннюю форму слова он сопоставлял с такими явлениями, как прямое (буквальное) значение в метафоре, аллегории или в пословице, как композиция или сюжет в художественном повествовании. Действительно, внутренняя форма слова для историков народного мировоззрения представляет исключительный интерес. Благодаря именно этимологии, вскрывающей первичную мотивированность слов, языкознание называют "лопатой истории".

Изучая историю народного восприятии христианства, нельзя пройти мимо того факта, что в русском языке (единственном из всех славянских) обозначение сословия, составлявшего большинство населения, мотивирована названием вероисповедания крестьяне из стар.-слав. КРЕСТИАНИНЪ 'христианин'. В других славянских и неславянских языках Европы соответствующее обозначение мотивирована иначе: белорусск. селянiн, укр., болг, селянин связано с праслав. *sed 'сидеть' и *sedlo 'поселение'; чешек, rolnik от role 'пашня, нива'; польск.*chtор от праслав. хоlръ 'парень, мужик' словенск., србхрв. Kmet восходит к лат. comes, comitis 'спутник, попутчик, товарищ, нем. Bauer от bаиеп 'возделывать, обрабатывать (поле), разводить, выращивать', англ. Peasant связано с лат. Pagus 'село, деревня'. Аналогично только в русском языке название седьмого дня недели мотивировано христианской символикой, воскресение; в остальных славянских языках это день, свободный от дела (белорусск. нядзеля, укр. недiля. и т д.). В этом же контексте интересен и такой факт, стар.-слав. ПОГАНЬ - языческий (от лат. Paganus 'сельский; языческий') во всех восточнославянских языках приобрело расширительное и крайне негативное значение 'нечистый, гадкий, скверный', утратив при этом исходное значение. В то же время в польском, чешском и словенском соответствующие слова сохранили значение 'языческий' и не развили оценочного значения. В сербхрв. Pogan имеется два значения, языческий' и 'поганый, противный', болг., pogan означает языческий, но есть существительное поганец с тем же значением, что и в русском языке.

Межъязыковые различия во внутренней форме лексических соответствий более обычны, чем сходство, поэтому в объяснении нуждаются именно совпадения. Сходство внутренней формы - это либо результат калькирования (например, лат. impressio, нем. Eindruck, русск. впечатление, словенск. utis), либо следствие типологической близости процессов называния (например, во многих языках одно из прилагательных со значением 'добрый, чуткий, отзывчивый, искренний' образовано от слова со значением 'сердце' англ. hearty, cordial, венгер. szives, szivbeli, франц. cordial).

Семантическое развитие словаря, процессы переразложения и опрощения морфемной структуры слов ведут к тому, что внутренняя форма может тускнеть, забываться или вступать в противоречие с лексическим значением слова. Так, чернила возможны не только черные, как и белье - не только белое, подосиновик находят необязательно под осиной, атом давно делим, а антибиотик - отнюдь не против жизни. И все же "ближайшее этимологическое значение" внутренней формы живет в семантике производных слов. Это как бы историческая память языка, доступная творящим, след вчерашнего видения предмета, которое оттеняет его сегодняшнее понимание. Соприкасаясь с лексическим значением, внутренняя форма создает своеобразную стереоскопичность словесного представления мира. Важно, что ассоциации и смысловые оттенки, создаваемые внутренней формой слова, обладают большим национально-культурным своеобразием, чем денотативный компонент лексических значений.

Вот одна из множества ситуаций, когда эта стереоскопичность видения особенно ощутима: "В лукошке была у меня кровавая ягода костяника, синяя черника, черная смородина" (М. Пришвин). Здесь все определения немножко "спорят" с внутренней формой существительных и вместе с тем принимают ее: костяника, из-за светящейся внутри косточки, действительно ало-красная, а черника рядом со смородиной действительно синяя... И все же так их назвал народ, и для говорящих на этом языке костяника всегда будет с косточкой, черника - черной, а смородина - по-особому душистой.

Своеобразие нормативно-стилистического уклада разных языков

Воздействие культуры на язык ярко и цельно проявляется в том, в каких формах существования представлен тот или иной язык (а формах существования языка. Есть языки, где почти отсутствуют диалекты, и, напротив, - языки, где различия между диалектами очень значительны. Есть языки, в которых еще не сложились наддиалектные формы общения (койне или литературный язык), и языки с сильной многовековой книжно-письменной традицией наддиалектного характера. В молодых литературных языках стилистическая дифференциация может только начинаться; в этом случае, например, в стилистике преобладает противопоставление нейтральных и разговорных языковых средств; публицистика может оказаться близкой то к разговорной речи, то к канцелярско-деловой; научные, научно-популярные и учебные тексты еще пишутся практически в одном стилистическом ключе... Напротив, в языках с продолжительной и богатой письменной традицией стилистическая дифференциация языковых средств глубока и определенна: преобладают тройственные противопоставления: "книжное (или высокое)" - "нейтральное" - "разговорное" (последнее - с хорошо чувствуемой говорящими градацией нейтрально-разговорных, разговорно-фамильярных и просторечно-жаргонных речевых средств).

Взаимоотношения между литературным языком и нелитературными формами существования языка, глубина и характер стилистической дифференциации языковых средств определяются всем ходом культурной истории общества: историей его письменности, книгоиздания, школы, литературы, государства, мировоззрения, его культурно-идеологическими симпатиями и отталкиваниями в межэтнических контактах.

Влияние культуры народа на характер нормативно-стилистического уклада языка носит более опосредованный, но и более глубокий характер, чем влияние культуры на словарь. Если, словарь - это зеркало культуры, то нормативно-стилистическая, система - ее рентгеновский снимок. Лексика денотативна, за ней стоит мир вещей и представлений, это сравнительно внешнее, поверхностное отображение культурной мозаики общества. Стилистика же релятивна, она регулирует функциональное распределение языковых средств в текстах в соответствии со сложившейся в культуре иерархией типов общения; это языковое отображение структурных особенностей культуры.

Релятивный (лат. relativus - относительный) - основанный на отношениях; стилистические различия возникают из взаимоотношений языковых средств, их взаимных противопоставлений на фоне денотативной общности (ср. русск. рукоплескать - аплодировать - хлопать; автомобиль - машина - "Жигули - танка; лик - лицо - физиономия и т. п.).

Национально-культурная специфика речевого поведения

Воздействие культуры на язык проявляется в своеобразии самого процесса общения в разных культурах, что сказывается в некоторых особенностях лексики и грамматики, а также в особенностях нормативно-стилистического уклада языка. В каждой культуре поведение людей регулируется сложившимися представлениями о том, что человеку полагается делать в типичных ситуациях: как ведет себя пешеход, пассажир, врач, пациент, гость, хозяин, продавец, покупатель, официант, клиент и т. д. В социальной психологии такие модели, или шаблоны, поведения называют социальными ролями личности. Естественно, что социальные роли в разной степени стандартны: высокой стандартностью обладают ситуативные роли (пешеход, кинозритель, клиент парикмахерской и т. п.); гораздо менее стандартны постоянные роли, связанные с полом, возрастом, профессией человека.

Существенным компонентом ролевого поведения является речь. Каждой социальной роли соответствует определенный тип речевого поведения, свой набор языковых средств. Речевое поведение человека в той или иной роли определено культурными традициями общества. У разных народов общение в "одноименных" ситуациях (например, разговор мужа с женой, отца с сыном, учителя и ученика, хозяина и гостя, начальника и подчиненного н т. п.) протекает в разной стилистической тональности. В одних культурах разговор детей и родителей характеризуется сильным стилистическим контрастом (специальные формы почтения, показатели покорности, обращение к родителям типа "на вы" и т. п.); у других народов это общение в большей мере "на равных". В традиционных восточных культурах обращение жены к мужу - это обращение младшего, подчиненного, зависимого к старшему, к господину. Во многих культурах с распространением и демократизацией образования сокращается былая речевая субординация в общении учителя и ученика.

Разнообразны модели речевого поведения гостя и хозяина. У североамериканских индейцев вполне обычен невербальный контакт: можно прийти к соседу, молча покурить полчаса и уйти; это тоже общение. В европейских культурах фатическое общение (см. с. 19-20) обычно заполнено речью, создающей хотя бы видимость обмена информацией. Ср. ритуал визита в русском дворянском быту начала XIX в. в описании Л. Толстого: "Уж так давно... Графиня... Больна была бедняжка... на бале Разумовских... графиня Апраксина... я так была рада", - послышались оживленные женские голоса, перебивая один другого и сливаясь с шумом платьев и придвиганием стульев. Начался тот разговор, который затевают ровно настолько, чтобы при первой паузе встать, зашуметь платьями, проговорить: "Очень, очень рада... здоровье мам?... Графиня Апраксина" - и опять, зашумев платьями, пройти в переднюю, надеть шубу или плащ и уехать" ("Война и мир", т. 1, ч. 1, 7).

Культурные традиции определяют разрешенные и запрещенные темы разговора, а также его темп, громкость, остроту. Вспомним "равномерную, приличную говорильную машину" салона фрейлины Анны Павловны Шерер в "Войне и мире"; живая и горячая речь Пьера оказалась здесь не ко двору. В феодальных и восточных культурах речевое поведение гостя и хозяина более сложно> формально и ритуализировано, чем в послефеодальных и западных культурах. Вот как описывает современный китайский автор церемонию первого визита в Древнем Китае: "Гость должен был обязательно принести хозяину подарок, причем последний зависел от ранга хозяина (например, шидайфу 'ученому' следовало приносить фазана). На стук гостя к воротам выходил слуга и, узнав о цели визита, говорил; "Мой хозяин не смеет Вас принять. Поезжайте домой. Мой хозяин сам навестит Вас". Произнося эту фразу, слуга должен был кланяться и держать руки перед грудью. Посетитель, тоже держа руки перед собой и наклонив голову вперед, должен был отвечать "Я не смею затруднять Вашего хозяина. Разрешите мне зайти поклониться ему". Слуга должен был отвечать следующим образом: "Это - слишком высокая честь для моего хозяина. Возвращайтесь домой. Мой хозяин немедленно приедет к Вам". Первый отказ принять гостя носил название "церемониальной речи", второй - "настойчивой речи". После "настойчивой речи" гость должен был вновь повторить свои намерения. Слуга, выслушав гостя в третий раз, шел к хозяину и, вернувшись, говорил: "Если Вы не принимаете наш настойчивый отказ, мой хозяин сейчас выйдет встретиться с Вами. Но подарок хозяин не смеет принять". Тогда гость должен был три раза отказаться от встречи с хозяином, если его подарок не будет принят. Только после этого хозяин выходил за ворота и встречал гостя".

Таким образом, национально-культурная специфика речевого поведения сказывается в том, что стилистические средства, имеющие "одноименную" стилистическую маркированность (отмеченность), в разных культурах могут быть связаны с нетождественными коммуникативными ситуациями, с различными стереотипами поведения.

Национальное своеобразие речевого поведения может затрагивать не только стилистику, но и некоторые более глубокие области языка - его грамматику и высокочастотную лексику. Например, в корейском языке категория вежливости насчитывает семь ступеней: 1)почтительная, 2) уважительная, 3) форма вежливости, характерная для женской речи, 4) учтивая, 5) интимная, 6) фамильярная, 7) покровительственная. Для каждой формы вежливости характерен свой набор грамматических, словообразовательных, лексических показателей.

Существуют также грамматические и лексические синонимы, основное различие между которыми состоит в том, что они сигнализируют разную степень вежливости. Синонимия такого рода наблюдается в кругу местоимений, некоторых падежных окончаний, глагольных суффиксов, а также в выражении нескольких десятков таких повседневных понятий, как "мать", "отец", "жена", "семья", "дети", "дом", "жизнь", "прийти", "смотреть", "давать", "заботиться", "находиться", "рассказывать", "любовь", "бумага" и т.п.

Экспериментальные проверки лингвистического детерминизма

В поисках доказательств гипотезы Сепира - Уорфа часто пишут о различиях между языками в членении цветового континуума: в одних языках есть семь основных (однословных) названий цветов радуги (например, русский, белорусский), в других - шесть (английский, немецкий), где-то - пять, в языке шона (Родезия) - четыре, в языке басса (Либерия) - два. Сравнить эти членения спектра можно так:

В одном из экспериментов испытуемым, говорящим на шона, и носителям английского языка предлагалось подбирать названия для различно окрашенных полосок бумаги. Выяснилось, что цвета, имеющие в родном языке однословные обозначения, воспринимаются испытуемыми как "чистые", и названия для них отыскиваются быстрее, чем для цветов, переходных между "чистыми" красками. Так, для желто-зеленой зоны спектра говорящие на шона подыскивали нужное обозначение (cicena) быстрее, чем говорящие на английском, которые были вынуждены составить сложное обозначение - yellow-green.

Однако считать такие результаты доказательством зависимости познавательных процессов от лексической структуры языка все же трудно. В лучшем случае такие опыты интерпретируют как подтверждение "слабого варианта" гипотезы Сепира - Уорфа: "носителям одних языков легче говорить и думать об определенных вещах потому, что сам язык облегчает им эту задачу". Однако в других экспериментах с цветообозначениями даже и такие зависимости не подтверждались. Психологи приходили к выводу, что в познавательных процессах в отношениях между языком и мыслительной деятельностью решающей промежуточной переменной является активность познающего человека.

Высказывались предположения, что зависимость мышления от языка может быть обнаружена скорее в грамматике, чем в лексике, поскольку грамматика - это сфера обязательных значений, "принудительно" и достаточно рано известных всем говорящим (на данном языке).

В языке навахо (Северная Америка) глаголы, обозначающие разные виды манипуляции ('брать', 'держать в руках', 'передавать', 'перекладывать, 'перебирать руками' т. п.), по-разному спрягаются в зависимости от формы объекта действия. Допустим, говорящий просит передать ему какой-то предмет. Если это гибкий и длинный предмет, например кусок веревки, то глагол должен быть в форме А; если предмет длинный и твердый, например палка, то глагол ставится в форму В; а если предмет плоский и гибкий, вроде ткани или бумаги, то нужна форма С. Это интересное грамматическое различие привело исследователей к предположению, что дети навахо должны научиться различать признаки "формы" предмета раньше, чем дети, говорящие на английском. Между тем, по данным возрастной психологии, ребенок прежде всего начинает различать предметы по размеру и цвету и значительно позже - по форме.

В эксперименте детям предъявлялись тройки предметов разного цвета или формы, и ребенок должен был выбрать из этих трех предметов дм наиболее, по его мнению, "подходящих" друг другу. Вот некоторые из таких троек: 1) синяя веревка, желтая веревка, синяя палочка; 2) желтая палочка, синяя палочка, синий кубик; 3) желтый кубик, желтая ткань, синий кубик и т. д. Дети, говорящие на навахо, группировали предметы по форме чаще, чем дети, говорящие на английском. По-видимому, это позволяет признать какое-то влияние языка на развитие познавательных процессов. Однако и в группе навахо, и в английской группе с возрастом наблюдалось увеличение перцептивной значимости формы по сравнению с цветом. Если же в занятиях и играх детей постоянно использовались игрушки или предметы, предполагающие учет их формы, то умение различать форму складывалось достаточно рано и независимо от языка. Исследователи приходят к выводу, что "язык - это лишь один из нескольких путей, которыми ребенок может постичь определенные свойства мира".

В экспериментах гипотеза Сепира - Уорфа теряет свою обобщенно-философскую внушительность. Речь идет уже не о разных картинах мира, увиденных сквозь призму разных языков, а об участии языка в процессах восприятия, запоминания, воспроизведения. Остается не ясным, как результаты таких частных исследований соотнести с гипотезой Сепира - Уорфа в целом, Тем не менее вопрос о степени и характере влияния языка народа на его культуру продолжает волновать человеческий ум. Высокий Уровень содержательности языка, участие языка в основных познавательных процессах, тесная связь языка и различных форм общественного сознания (связь, которая в отдельных случаях кажется совершенным сплавом, как, например, в искусстве слова) - вот объективная: основа этих непрекращающихся поисков.

В поисках лингвокультурных соответствий

Современная лингвистика, обращаясь к проблеме "язык и культура", стремится уйти от одностороннего детерминизма и не решать, "что первично и что вторично" - язык или культура. Детерминизм языка и культуры скорее всего взаимный. По-видимому, надежнее искать те или иные корреляции (соответствия) между структурами языка и культуры, причем на широком географическом и историческом пространстве. В русле таких поисков Б.М. Гаспаров предложил понятие "лингвокультурного типа", который может быть выявлен на пересечении фактов социальной структуры, бытового поведения, искусства и особенностей языка.

В духе терминологии Уорфа два, таких типа названы автором западноевропейский стандарт (ЗЕС) и восточноевропейский стандарт (ВЕС). Языки ЗБС определяются Гаспаровым как "реляционные"; для них характерна четкая граница между грамматикой и лексикой и более абстрактное представление информации в высказывании. Языки ВЕС (в том числе русский) - зга языки "дескриптивные" (описательные); здесь грамматика ближе к лексике; обилие промежуточных лексико-грамматических категорий способствует более конкретной передаче информации (ср. изобразительность славянского глагольного вида). По Гаспарову, особенности ВЕС согласуются с его срединным положением между восточным (азиатским) и западным лингвокультурными типами. Для культур западного типа характерны легкость овладения письмом, доступность восприятия любых текстов и создания новых текстов. Это связано с тем, что строй западных языков хорошо приспособлен к абстрактному типу передачи сообщения, для которого несуществен контакт говорящего с адресатом. Грамматика здесь как бы моделирует ситуацию написания текста. Речь строится таким образом, чтобы ее можно было понять без опоры на конкретную, непосредственно воспринимаемую ситуацию общения, она не ориентирована на конкретного адресата. Абстрактный характер передачи сообщения выражается в том, что в таких языках ослаблены грамматические категории социальной ориентации (например, категория вежливости), категории глагольного вида и способа действия. Зато грамматически развиты категории, указывающие на внешние (временные, пространственные) координаты сообщаемого события (категории времени, лица). Восточноазиатскому ("традициональному") типу культуры, для которого характерно ограниченное распространение письменности, соответствует строй языка, в котором каждое предложение содержит грамматическую характеристику ситуации устного общения, где важны все слагаемые коммуникативного акта: характер контакта говорящих, их социальный статус и взаимоотношения, конкретные детали протекания действия, модальный план и актуальное членение предложения.

Зависимость между определенными чертами структуры языка и характером письменной культуры Гаспаров видит так: обилие звуковых чередований в морфемах (типа друг - друзья - дружеский) облегчает вычленение фонем, а это способствует раннему созданию буквенного письма, которое в силу своей простоты (в сравнении с иероглифическим письмом) приводит к широкому распространению письменной культуры.

Так ли это на самом деле? Гипотезы о влиянии языка на культуру и мышление пока не перерастают в доказательные теории. Феномен культуры сложен. До сих пор не ясна его структура, значимость отдельных уровней и подсистем культуры. Не создана типология культур, не поняты законы их развития. Например, мы не знаем, сколько разных слагаемых обусловили в определенной культуре появление письма. Как сравнить силу тех разных факторов, которые сформировали данный облик конкретной письменной культуры? Что здесь весомее: преобладающие типы синтаксического устройства предложения? Или характер звуковой организации языка? Или культ письма в соседнем государстве? А может быть, состав и характер знаковых систем, уже используемых в данном обществе? Все значимо, но в какой мере и как?

Вопрос о влиянии языка на культуру открыт. Но у нас нет иной возможности найти ответ, как строить гипотезы и проверять их фактами культурной и языковой истории народов.

Язык и религия. Народы и религии на карте мира в прошлом и настоящем

Религия и язык входят в число тех факторов, которые определяют менталитет народа (т. е. своеобразие его психического склада, мировосприятия, поведения). Естественно, язык и религия в разной мере и по-разному определяют этническое своеобразие; различна также их роль в судьбах разных народов и в судьбе одного народа на разных этапах его истории. Язык не является обязательным признаком этноса: существуют этносы, говорящие на нескольких языках, и языки, которые используются несколькими народами. Соотношение этнических и религиозно-конфессиональных общностей людей еще дальше от простого соответствия "один народ - одна религия". При этом соотношение языковых, этнических, конфессиональных и государственных границ между социумами различно в разные исторические эпохи.

В первобытную пору, на ранних стадиях развития религии, когда преобладают племенные, преимущественно языческие верования, границы этноса и религиозной общности совпадают.

В древнем мире и в средние века, по мере становления государственных образований и распространения письменности, формируются новые сложные религиозные культы надэтнического характера: индуизм, буддизм (и ламаизм как его тибето-монгольская ветвь), зороастризм, христианство, ислам. Постепенно складываются монотеистические культурно-религиозные миры, выходящие за пределы этнических и государственных объединений: индуистско-буддийский мир Южной Азии, конфуцианско-буддийский мир Дальнего Востока, зороастризм на Ближнем и Среднем Востоке, христианство, ислам. География мировых религий определялась распространением вероисповедных текстов на культовом надэтническом языке. У индусских народностей таким языком был санскрит (язык Вед); у китайцев, японцев, корейцев - вэньянь (язык сочинений Конфуция) и письменно-литературный тибетский; у народов, исповедовавших в древности и раннем средневековье зороастризм, - авестийский язык; у мусульман (арабов, тюрков, иранских народов) - письменно-литературный арабский язык (язык Корана) и классический персидский; у христианских народов Европы - греческий и латынь, при этом у православных славян и румын - церковнославянский язык.

В средние века именно культурно-религиозные миры определяют карту мира. Каждый такой мир включает множество этносов, объединенных одной религией и общим, надэтническим, языком своего вероучения. В те времена конфессиональные различия между группами населения обладали большей значимостью, чем различия этнические, языковые или государственные. Не случайно большинству войн (в том числе гражданских и династических) приписывали религиозный характер - достаточно вспомнить о крестовых походах и газавате.

В новое время большинство народов сохраняет традиционную для своей истории религиозную ориентацию - в качестве одного из самых глубоких духовных и культурных измерений общества и человека. Вместе с тем с развитием опытного знания и рационализма религия перестает быть господствующей формой общественного сознания, усиливаются процессы секуляризации. После Великой французской революции 1789-1794 гг. и особенно в XX в. в разных странах Европы и США растет обособление церковной и светской жизни: происходит отделение церкви от государства и школы; свобода вероисповедания включается в число конституционных прав гражданина; за разными конфессиями признается равный юридический статус; распространяется веротерпимость и религиозный плюрализм. В Европе и Америке сейчас нет государств, которые определяли бы себя по конфессиональному признаку (в отличие от Ирана, Мавритании и Пакистана, в официальное название которых включено слово исламский). Нет и межгосударственных объединений по религиозному признаку (за исключением.

Организации исламской конференции, куда входят 43 афро-азиатских государства и Организация освобождения Палестины). Вероисповедание все более становится частным делом человека, как и конфессии - независимыми от государства объединениями верующих. Поэтому вероисповедная принадлежность перестает быть внешней, формальной приметой определенного статуса государства или лица. На современной карте мира расселение людей различных вероисповеданий в целом соответствует исторически сложившейся географии религий и не совпадает с границами языков, этносов и государств.

Нации (как современная форма консолидации этноса) наследовали ментальные и культурные традиции своей религии, однако эти традиции носили и носят преимущественно надэтническнй характер. Сейчас редки однонациональные религии (такие, как иудаизм евреев, синтоизм японцев или армяно-григорианская церковь Армении). Обычно одну религию исповедуют несколько или множество народов. Таковы, прежде всего, основные мировые религии (буддизм, христианство, ислам) и некоторые локальные религии, вышедшие за пределы одного этноса (например, индуизм исповедуют не только в Индии, но и в Непале, Шри-Ланке, Индонезии; конфуцианство, кроме Китая, - также в Корее, Таиланде; зороастризм - в Иране и Индии). С другой стороны, в современном мире достаточно обычно сосуществование в рамках нации нескольких конфессий. Так, среди белорусов и украинцев есть православные, католики, униаты, протестанты; среди венгров - католики, протестанты (кальвинисты и лютеране), православные; в Египте - мусульмане, христиане (католики, протестанты, униаты), В некоторых культурах один человек может исповедовать несколько религиозных учений.

Например, в Китае, в зависимости от времени года и суток, характера религиозной настроенности или потребности, верующий обращается то к Конфуцию, то к практике даосизма или буддизма; в японском религиозном сознании уживаются синтоизм и буддизм. Исключительное конфессиональное многообразие характерно для США, где зарегистрировано 260 церквей, в том числе 86 из них насчитывают свыше 50 тыс. последователей. Конфессиональное единство народа сохраняют испанцы, итальянцы, литовцы, поляки, португальцы, французы, хорваты (в основном католики); датчане, исландцы, норвежцы, шведы (лютеране); греки, болгары, русские, румыны, сербы (в основном православные).

В новое время процессы образования государств направляются преимущественно этнонациональным, а не религиозным фактором.

Нередко, однако, и сейчас вероисповедание может становиться основой объединения или, напротив, разъединения людей. Например, в Боснии и Герцеговине (сербская по языку республика бывшей Югославии) мусульмане считают себя особым этносом (боснийцы-мусульмане) именно по конфессиональному признаку.

Конфессиональные различия во многом определили конфронтацию 1991-1993 гг. хорват (католиков) и сербов (православных); незатухающие столкновения ирландцев (католиков) и англичан (протестантов) в Ольстере; нескольких христианских (арабских) и нескольких мусульманских (также арабских ливанских и палестинских) общин в Бейруте.

Таким образом, в историческую (письменную) эпоху религия не являлась этнообразующим фактором; в современном мире церковно-вероисповедные признаки не определяют демаркационных линий между государствами и народами.

Надэтнический характер религиозного сознания

Религия, в качестве формы общественного сознания, - это система важнейших и часто очень ранних представлений социума о мире, о человеке и обществе, о добре и зле, красоте и правде. На протяжении многих веков религиозные представления господствовали и радикально влияли на все другие проявления общественного сознания и культуры. Поэтому воздействие религии на менталитет народа исключительно глубоко и разнообразно.

Однако поскольку большинство конфессий не является однонациональными церквами, а, с другой стороны, многие нации не являются едиными по конфессиональному признаку, то принадлежность определенного народа к той или иной конфессии не может обусловить его самобытность, непохожесть на другие народы.

Особенности культуры народа, обусловленные его вероисповеданием, оказываются в значительной степени общими для всех этносов определенного культурно-религиозного мира, В новое время, как и в прошлом, религиозные традиции не столько разъединяют, сколько объединяют народы в культурные миры.