Детерминация паремии как единицы языка и коммуникации

Размещено на http://www.allbest.ru/

Детерминация паремии как единицы языка и коммуникации

Как показали результаты решения терминологических проблем в паремиологии, без определения лингвистического статуса паремий не обходится ни одно серьезное исследование. Однако постоянное обращение к данной теме не делает вопрос до конца решенным. По справедливому замечанию В.М. Мокиенко, «статус паремий разного типа и их терминологическая и классификационная интерпретация постоянно обсуждаются и будут обсуждаться.», «теоретически возможен самый широкий взгляд на определение паремии от образной лексемы до законченного воспроизводимого текста» [13. С. 11]. Добавим, что это разнообразие мнений и дефиниционных представлений паремии зависит от того, какой спектр онтологических признаков паремии рассматривает исследователь и что ставит во главу угла.

В решении вопроса о статусе, терминологических особенностях паремии мы увидели многообразие существующих мнений на этот счет. Сопоставление известных дефиниций паремии, предпринятое нами ранее, показало, что нелингвистический термин пословица в современной лингвистической литературе используется более продуктивно, в отличие от термина паремия (в том же значении), что свидетельствует о дискуссионности, сложности этого языкового явления.

Проведя анализ семантического наполнения термина, в общетеоретическом смысле мы определили паремию как: 1) пословицу; высказывание, изречение, суждение, относящееся к пословице; 2) краткое образное устойчивое высказывание (часто, употребляемое в переносном значении), синтаксически оформленное как простое или сложное предложение (иногда может состоять из несколько предложений), отражающее обобщенную формально закрепленную ситуацию, возведенную в формулу, излагающее важную истину, наставление, правила или принципы поведения, нравственные законы, сформулированные на основе жизненного опыта.

Данное определение, по нашему мнению, нуждается еще и в специальном лингвистическом комментарии о паремии как минимальном тексте, состоящем из одного или нескольких предложений определенной синтаксической конструкции (подобное определение паремии стало неотъемлемой частью работ паремиологического направления последних десятилетий). Думается, такое уточнение было бы уместно использовать в третьем значении ранее данного нами определения с пометой специальное либо отдельно отражать его в терминологических лингвистических словарях.

Что касается фундаментального вопроса языкознания о включении паремий во фразеологический состав, согласимся с мнением Ю. Е. Прохорова [16. С. 355] и В. Н. Телия [19. С. 559], предполагая, что этап осмысления паремии с этой точки зрения остается до конца не пройденным, проблема нерешенной и в высшей степени дискуссионной. Мы считаем возможным выразить свою точку зрения по этому вопросу.

Сложная формально-семантическая природа паремии позволяет рассматривать ее как единицу языка, так как это явление обладает общеизвестными признаками языковой единицы [19. С. 149]: паремии являются объектом изучения лингвистики; они материальны, вариативны, их сложная структура направлена на выражение определенного значения (смысла). В качестве особого свойства, отличающего паремии от других единиц языка, отметим так называемую речевую некомбинаторность, то есть качество, которое препятствует комбинированию паремий в речевой цепи и свободному продуктивному производству в речи по определенным моделям. Подобно фразеологизму, паремия не образует единицы речи, как, например, предложение, но остается единицей языка. И в этом случае мы можем относить паремию к фразеологическому уровню языка с определенными оговорками.

Эту мысль подтверждает представленное в энциклопедическом словаре по языкознанию определение фразеологизма: «общее название семантически связанных сочетаний слов и предложений, которые, в отличие от сходных с ними по форме синтаксических структур, не производятся в соответствии с общими закономерностями выбора и комбинации слов при организации высказывания, а воспроизводятся в речи в фиксированном соотношении семантической структуры и определенного лексико-грамматического состава» [19. С. 559]. Помимо данных наблюдений, в словаре неоднократно упоминается о том, что такие «типы сочетаний», как пословицы и поговорки, называемые «устойчивыми фразами» (по В. В. Виноградову), или «фразеологическими выражениями», могут быть объединены с другими фразеологизмами под «общим названием» фразеологизм или фразеологическая единица. Такая формулировка в начале статьи о фразеологизме, по нашему мнению, не совсем корректна. Однако мнение В. Н. Телия, приведенное в следующей статье «Фразеология», более точно передает суть проблемы: фразеология в узком смысле исследует единицы, «прежде всего связанные со значением слова, и через них смыкается с лексикологией» [19. С. 560], фразеология в широком смысле слова изучает устойчивые фразы разных структурных типов, в том числе пословицы и поговорки. Автор статьи напоминает, что «понимание фразеологии в широком смысле восходит к трудам В. В. Виноградова».

Таким образом, вопрос о включении паремии во фразеологию может разрешиться положительно при условии уточнения термина «фразеология», который изначально, восходя к греческому phrasis, развивал два параллельных значения: 1) выражение, оборот речи и наука о таком обороте; 2) слово, понятие [11. С. 760], и пояснения: фразеология рассматривается в широком смысле, то есть в первом значении термина.

Вопрос об идиоматичности паремий, которым мы задавались ранее в своих исследованиях, дискуссионный в своем историческом развитии и злободневный для начала ХХ в. времени становления новых парадигм лингвистического знания и новых дисциплин, в частности, фразеологии (см., например, статью «К истории вопроса об идиоматике» и др. в [1. С. 188]). О принадлежности паремии к идиоматике («идиоматизму») в то время говорил И. Е. Аничков в приложении к проблеме сочетаемости слов, указывая на важность исследования структурно-грамматического аспекта этих единиц: «пословица самая краткая литературная форма. она переходит из сферы литературы в сферу языка и там обращается. Она становится лингвистическим фактом. Сочетания предлогов и слов или слов и предлогов, устойчивые сочетания слов, поговорки и пословицы суть явления одного порядка и должны обозначаться одним и тем же термином. Может быть, для этого было бы удобно слово «идиоматизм» [1. С. 89]. Согласимся с ученым в том, что такие вопросы, как: «Можно ли постулировать идиоматику, рассматривающую одни идиоматизмы не в первую очередь с точки зрения метафоричности их, идиоматику, которая имела бы своим продолжением паремиологию и сама была бы продолжением фразеологии в одном из возможных пониманий ее... Возможен ли ряд: фразеология, идиоматика, паремиология?» [1. С. 147], и сегодня представляют определенную актуальность и интерес для исследователя-фразеолога или паремиолога.

Однако ранее мы высказали свою точку зрения о возможности включения паремии во фразеологию с определенными оговорками. Думается, что такие высказывания, как «принадлежность паремии идиоматической сфере или сфере идиоматики» имеют право на существование в синонимичном фразеологии ключе. В строго лингвистическом смысле считаем, что идиоматичность как свойство идиомы присуща паремии лишь в некоторой степени (напомним, что в отечественной и зарубежной традициях [2; 3; 20] идиомами считают устойчивые сочетания; многословные выражения, которые не являются суммой их частей; они имеют целостное значение, которое не может быть восстановлено из индивидуальных значений слов-компонентов; то же, что фразеологическая единица).

О степени идиоматичности, по нашему мнению, особенно уместно было бы рассуждать в случаях, когда паремия выступает своеобразным «донором» для пополнения фразеологического состава (процесс «вывода» фразеологизма из паремии терминологически определяется как редукция (А. М. Бабкин, Ю. А. Гвоздарев), эллипсис (В. Л. Архангельский), импликация (В. М. Мокиенко): У всякого свой царь в голове без царя в голове (ФЕ); За двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь за двумя зайцами (ФЕ); Отрезанный ломоть к хлебу не приставишь отрезанный ломоть (ФЕ); Сам кашу заварил, сам ее и расхлебывай заварить кашу (ФЕ); Грязью играть руки марать руки (ФЕ); И вашим, и нашим за копейку спляшем и вашим, и нашим (ФЕ) (о процессах формирования фразеологизмов на базе русских пословиц и их терминологической характеристике см. статью [14. С. 129]).

В то же время согласимся с В. Н. Телия в том, что фразеологичность и идиоматичность в большей степени отличают фразеологизмы от других сочетаний фразеологического характера [5. С. 6], в нашем случае, от паремий. Таким образом, можно сказать, что паремии, как и другие единицы, характеризующиеся цельнооформленностью и воспроизводимостью, «обладают отдельными чертами фразеологических единиц, не будучи ими по сути» [18. С. 283].

Особо подчеркнем, что принадлежность паремии к фразеологической системе обусловливает ее (паремии) знаковую природу и делают ее a priori единицей языка (знак, вслед за Л. Ельмслевым, мы понимаем как функционирующую, обозначающую, указывающую на что-либо единицу, «носитель значения», «двустороннюю сущность», которая выступает в качестве особого обозначения единства формы выражения и формы содержания, причем это единство, или «солидарность», обеих форм реализует одновременно знаковую функцию [7. С. 169, 183].

Возвращаясь к проблеме детерминации паремии как единицы языка и коммуникации, считаем необходимым подробнее рассмотреть вопросы, связанные с функциональными особенностями исследуемых единиц. Напомним, что в основном фразеологизмы, соотносящиеся со словом, выполняют номинативную функцию, исключение составляют грамматические и модальные фразеологизмы, релятивные по сути и функциональным характеристикам (название единиц приведено в соответствии с семантико-грамматической классификацией А. М. Чепасовой). Исследования последних лет в области синтаксиса фразеологических единиц говорят о наличии у последних и коммуникативного потенциала [6. С. 234].

Однако «фразеологизмы-предложения» или устойчивые фразы, то есть паремии, выполняют коммуникативную функцию, которая «обусловливает их расчлененность на диктум и модус, а вместе с тем и семантическую двуплановость способность обозначать конкретную ситуацию, соотносимую с объективной модальностью, и ее иносказательный смысл за счет восприятия «буквального» значения как образцовой мотивировки, соотносимой с оценочной и субъективно-эмоциональной модальностью» [19. С. 559]. Действительно, паремия рождалась в определенной ситуации, которая лежит в ее основе и служит неким инвариантом для того или иного варианта паремии (в вариантах, по мнению В. И. Чернова, сохраняются основные константы, но может уточняться или изменяться смысловое содержание [17. С. 278]). В паремиологическом тексте зафиксировался отголосок той «свободной» ситуации, по случаю которой паремия говорилась, произносилась. Вспомним высказывание А. А. Потебни: «Значение басни и других поэтических произведений... состоит именно в том, что она служит ответом на запросы, возникающие по поводу отдельного сложного случая. Басня и другие поэтические произведения разъясняют нам этот частный случай, сводят множество разнообразных черт, заключенных в нем, к небольшому количеству (речь идет об обобщении, к которому обратимся далее по тексту Л.К.). То же самое, только в большей мере, то есть с большей краткостью, делает пословица» [15. С. 109] (выделено нами Л.К.).

Но не каждый «контекст ситуации» «стимулировал» возникновение паремиологического текста. Это была ситуация общения людей в процессе трудовой деятельности, бытовая, житейская ситуация, либо отражающая взаимоотношение людей в социуме и так далее, то есть та, которая повторялась каждодневно, в труде, в быту, в общении, отражая все стороны человеческой жизни. Такая «живая» ситуация являлась идеальной «площадкой» для наблюдения человека за самим собой как членом некоего сообщества и за другими членами коллектива, в результате чего складывается и «существует особый род пословицы, более или менее непосредственно коренящийся в наблюдении» [15. С. 112] (подобный способ возникновения пословиц А. А. Потебня отмечал как поучительный «в решении вопроса о форме человеческой мысли»).

Выполняя коммуникативную функцию, единицы языка не могут не принадлежать к формам коммуникации («человеческие формы коммуникации характеризуются главным образом функционированием языка... В коммуникативной функции язык (то есть единицы языка Л.К.) проявляет свою орудийно-знаковую сущность» [19. С. 233] (везде выделено нами Л. К.).

Порожденный речевой ситуацией, будучи особой языковой единицей и не являясь единицей речи (о чем мы упоминали ранее), паремиологический текст (высказывание, по определению коммуникации, ее форм и структурных компонентов [19. С. 233]) принадлежат к единицам не речи, но речевого общения. Такое представление о паремии как высказывании восходит к пониманию природы высказывания и особенностей речевых жанров, изложенному М. М. Бахтиным. Интересно, что задолго до этих размышлений А. И. Бодуэн де Куртенэ определил пословицу как «сложное проявление языкового общения, то есть ряд осмысленных предложений».

Пословица, принадлежащая к литературным речевым жанрам [4. С. 160] (а речевой жанр, по Бахтину, и есть высказывание [4. С. 165]), это реальная единица речевого общения с определенным «набором» коммуникативных свойств, составляющих ее конститутивные особенности и отличающих ее от единиц языка типа слова и предложения.

К таким свойствам относятся смена речевых субъектов, обусловливающая границы высказывания и завершенность как возможность ответить на высказывание или продолжить диалог, например: «Зря вы нас, Осип Егорыч, даю благородное слово... Уж вы не обижайтесь, авось скотину пригоним в средней упитанности. Против ожидания, Веревкин ответил очень спокойно, даже коротко: Авось и как-нибудь до добра не доведут» В. Авдеев, Гурты на дорогах [8. С. 33].

Также определяет единицу речевого общения целостность как этап прочтения авторского замысла или понимания речевой воли говорящего и выбор языковых средств и речевого жанра («обобщенные выражения говорящего лица в языке (личные местоимения, личные формы глаголов, грамматические и лексические формы выражения модальности и отношения говорящего к своей речи) и речевой субъект.

Автора мы находим (воспринимаем, понимаем, ощущаем, чувствуем) во всяком произведении искусства» [4. С. 312-313]; экспрессивность. В качестве иллюстрации этих составляющих приведем несколько примеров с одной и той же единицей:

«Есть у Льва Николаевича Толстого, среди множества алмазов народной речи, в одном из произведений такая поговорка: Баба с печи летит, семьдесят семь дум передумает. Сколько там с той печи лететь? И то семьдесят семь дум! Михалевич, Высокие низы»;

«[Матрена:] Вот и поднялся мой-то, дурья-то голова: женить, говорит, да женить, грех покрыть... Ну, думаю, ладно. Дай по-иному поверну. Их, дураков, ягодка, все так-то манить надо. Все в согласье как будто. А до чего дело дойдет, сейчас на свое и повернешь. Баба, ведашь, с печи летит, семьдесят семь дум передумает, так где ж ему догадаться. Л. Толстой. Власть тьмы»;

«И столько было в ней (вдове) хитростей, столько уверток, что это именно про нее присловье сложили: Пока баба до полу с печки летит, любого мужика семьдесят семь раз омманет. Пермитин. Алдодик» (все примеры взяты из [8. С. 35]).

Тип предложений в окружении паремии, наводящие вопросы, комментарии и вариативность (в последнем примере) направлены на создание целого образа в соответствии с речевым воображением и замыслом говорящего. Автор народ, который описал такой тип женщины или женщину в определенной, «щекотливой» ситуации («именно про нее присловье сложили») и точно выразил свое отношение к своей речи и экспрессию через языковые средства: баба, летит (а не падает) с печи (то есть постоянно лежит и / или спит), но передумывает думы (успевает предусмотреть что-то или исправить какую-то непредвиденную, неблагоприятную для себя ситуацию), омманет (обманет) любого мужика.

Такие важные коммуникативные свойства, как обращенность и адресованность, можно назвать «врожденными» качествами паремии. Эти единицы изначально созданы в качестве знания, свода жизненных правил, нравственных законов, выработанных «опытным» путем для передачи из поколения в поколение. Паремии всегда обращены к слушателю, даже если обращение в языковом проявлении имплицитно (факты употребления личных форм 2 лица глагола, глаголов повелительного наклонения в пословицах были проанализированы нами в работах [9; 10].

Таким образом, в решении проблемы детерминации паремии как единицы языка и коммуникации мы пришли к следующим выводам.

Сложная формально-семантическая природа паремии позволяет рассматривать ее как единицу языка, принадлежащую сфере фразеологии в широком понимании. Как и другие единицы, характеризующиеся цельнооформленностью и воспроизводимостью, паремии «обладают отдельными чертами фразеологических единиц, не будучи ими по сути».

Исследование функциональных особенностей паремии позволило по-иному посмотреть на данную единицу в коммуникативном аспекте. Порожденный речевой ситуацией, будучи особой языковой единицей и не являясь единицей речи, паремиологический текст принадлежит к единицам речевого общения, проявляя свойства высказывания «речевой реализации языковой единицы иного уровня, нежели предложение» [12. С. 262].

Исходя из бахтинского взгляда на проблему использования языка, мы определяем паремию как функционально активную, реальную единицу речевого общения с определенными коммуникативными свойствами, которые составляют ее конститутивные особенности и отличают от единиц языка типа слова и предложения.

Список литературы

паремия фразеологический идиоматичность коммуникативный

1. Аничков, И. Е. Труды по языкознанию. СПб., 1997. 510 с.

2. Ахманова, О. С. Словарь лингвистических терминов. М., 2007. 576 с.

3. Баранов, А. А. Словарь-тезаурус современной русской идиоматики. М., 2008. 1135 с.

4. Бахтин, М. М. Собрание сочинений. Т. 5. Работы 1940 начала 1960 г. М., 1997. 731 с.

5. Большой фразеологический словарь русского языка. Значение. Употребление. Культурологический комментарий / отв. ред. Н. Телия. М., 2006. 784 с.

6. Дидковская, В.Г. Коммуникативный потенциал описательных предикатов // Номинативная единица в семантическом, грамматическом и диахроническом аспектах : сб. науч. ст. Челябинск : Челяб. гос. пед. ун-т. 2006. С. 234-239.

7. Ельмслев, Л. Пролегомены к теории языка. Зарубежная лингвистика / пер. с англ. Ю. К. Лекомцева; общ. ред. В. А. Звегинцева и Н. С. Чемоданова. М. : Прогресс. 1999. Ч. I. С. 131-257.

8. Жуков, В. П. Словарь русских пословиц и поговорок. М., 2000. 544 с.

9. Кацюба, Л. Б. Своеобразие семантической организации личных глагольных форм в паремиях (на примере форм 2 лица) // Вестн. ЮУрГУ. Сер. «Лингвистика». 2007. Вып. 5. №15 (87). С. 52-58.

10. Кацюба, Л. Б. Структурные и лингвокультурологические аспекты категории лица глагола в паремиях. Челябинск, 2007. 133 с.

11. Крысин, Л. П. Толковый словарь иноязычных слов. М., 2007. 944 с.

12. Месеняшина, Л. А. О некоторых следствиях признания речевого жанра языковой единицей // Номинативная единица в семантическом, грамматическом и диахроническом аспектах : сб. науч. ст. Челябинск, 2006. С. 262-269.

13. Мокиенко, В. М. Современная паремиология (лингвистические аспекты) // Мир рус. слова. 2010.№3. С. 6-20.

14. Панина, Л. С. Формирование фразеологических единиц на базе русских пословиц // Диалектические процессы во фразеологии. Челябинск, 1993. С.129-132.

15. Потебня, А. А. Теоретическая поэтика. СПб. ; М., 2003. 384 с.

16. Русский язык : энциклопедия / под ред. Ю. Н. Караулова. М., 2003. 704 с.

17. Чернов, В. И. Семантика и синтагматика русских пословиц // Грамматические категории и единицы: синтагматический аспект : материалы междунар. конф. Владимир, 1997. С. 278-279.

18. Шкатова, Л.А. Фразеологизированные формулы профессионального общения // Номинативная единица в семантическом, грамматическом и диахроническом аспектах: сб. науч. ст. Челябинск, 2006. С. 283-289.

19. Языкознание: большой энциклопедический словарь / гл. ред. В. Н. Ярцева. М., 1998. 685 с.

20. Seidl, J. English idioms. Oxford, 1997. 267 p.

Размещено на Allbest.ru