Сниженная лексика в современном немецком языке; источники пополнения и особенности функционирования в молодежном сленге

Размещено на http://www.allbest.ru/

Сниженная лексика в современном немецком языке; источники пополнения и особенности функционирования в молодежном сленге

ОГЛАВЛЕНИЕ

ВВЕДЕНИЕ

ГЛАВА 1. Особенности словаря молодежного социолекта

1.1 Стилистическое расслоение словарного состава языка; разговорная лексика

1.2 Понятия «сленг», «жаргон»

1.3 Причины употребления сниженной лексики в языке молодежи

ГЛАВА 2. Стилистичесикие кластеры сниженной лексики

2.1 Лексикографическое отражение сниженной лексики

2.2 Функциональная нагрузка стилистических кластеров в молодежном сленге

2.3 Источники пополнения регистра сниженной лексики

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

ВВЕДЕНИЕ

Антропоцентризм как воззрение о том, что человек есть центр и высшая цель мироздания, завоевывает все более прочные позиции в качестве ведущего принципа в различных областях научных исследований. Применительно к филологии эта тенденция выражается в обращении интересов современных исследователей к живой разговорной речи, к дискурсу в его ежедневном, бытовом выражении. Экспрессивность, образность, живость, подвижность состава, некоторая социальная кодированность - все эти качества разговорного пласта современной лексики привлекали и привлекают многих ученых, в числе которых необходимо назвать имена Г. Эманна, В.Д. Девкина, Б.А. Ларина, Т.Г. Никитиной, Г.В. Быковой и других.

В настоящее время нельзя сказать, что вопрос выделения, классификации, исследования и «регулирования» потребления в дискурсе сниженной лексики относится только к лингвистической проблематике. Этой проблемой занимаются такие науки, как психология, социология, педагогика, группа юридических наук, а также, как показал опыт последних лет, этим вопросом занимаются даже парламенты различных стран.

Социальные изменения, связанные с изменениями в структуре общества, привели к определенному расшатыванию традиционных литературных норм. Это находит отражение не только в увеличении количества речевых ошибок, но и в существенном изменении словарного состава языка. В научной литературе довольно часто приводят слова Б.А. Ларина (относящиеся к 1928 году, когда лингвисты наблюдали сходную с сегодняшней по интенсивности проявления языковую картину) о том, что историческая эволюция любого литературного языка может быть представлена как ряд последовательных «снижений», варваризаций, но лучше сказать - как ряд «концентрических развертываний».

На фоне растущего негативизма в обществе, стремления к освобождению от привычных норм развивается и укрепляется тенденция к отчуждению от «формализованного» общества и его установок, в том числе и языковых, лексических, формируется социализированное антагонистическое сознание - быть не как все, что находит свое отражение прежде всего в языке наиболее восприимчивой к новым веяниям культуры социальной группы - в языке молодежи, являющемся объектом данного исследования.

Одной из особенностей молодежного сленга является широкое использование сниженной лексики, которой и посвящена данная работа.

Без знания разговорно окрашенной лексики, по мнению В.Д.Девкина, при изучении иностранного языка обойтись невозможно. Эта лексика составляет достаточно весомую, совершенно неотъемлемую часть лексикона [Девкин 1994: 5]. Знакомство с разговорной лексикой нужно, чтобы понимать обиходную речь, чтобы овладеть важной частью лингвострановедения, чтобы уметь расшифровать подтекст, остроты, ассоциативный план высказываний.

Цель данного исследования - выявление функциональной нагрузки и источников пополнения сниженной лекскики немецкого языка в молодежном сленге.

Для достижения поставленной нами цели необходимо решить ряд задач:

· рассмотреть некоторые теоретические положения, касающиеся определения таких понятий, как «сниженная лексика», «сленг», «жаргон» в различных дефинициях, среди которых нет единства;

· внести свой вклад в решение проблемы лексикографического отражения сниженной лексики;

· выявить наиболее характерные черты языка молодежи;

· выявить функциональную нагрузку сниженных лексических единиц

· в языке молодежи, опираясь на контекст;

· выявить основные источники пополнения регистра сниженной лексики.

В данной работе нами были использованы такие исследовательские приёмы, как сплошная выборка фактического материала и построение его классификации. К методике работы относится, прежде всего, контекстуальный анализ, заключающийся в выявлении прагматического контекста, влияющего непосредственно на функциональную нагрузку сниженной лексики в устной речи.

Данная работа состоит из введения, двух глав и заключения.

В первой главе рассматриваются теоретические положения, касающиеся как особенностей регистра сниженной лексики в общем, так и характерных его особенностей в немецкоязычном молодежном сленге.

Во второй главе выявляется функциональная нагрузка сниженной лексики в языке молодежи путём анализа прагматических контекстов. Материалом исследования является роман «Орел и ангел», изданный молодой писательницей из ФРГ Юли Це в 2001 г., действие которого происходит в наши дни, и героями являются молодые люди в возрасте от 14 до 30 лет. Источники пополнения сниженной лексики выявляются на основе материала, полученного методом сплошной выборки из словаря молодежной лексики Германна Эманна и из немецко-русского словаря разговорной лексики В.Д. Девкина.

Завершается работа выводами, вытекающими из анализа фактического материала.

ГЛАВА 1. Особенности словаря молодежного социолекта

1.1 Стилистическое расслоение словарного состава языка; разговорная лексика

В современном языкознании принято различать три основных лексико-стилистических разряда: книжная лексика (научная, официально-деловая, газетно-публицистическая, поэтическая), стилистически нейтральная (межстилевая) лексика и разговорная (собственно разговорная и просторечная) лексика [Попов, Валькова и др. 1978: 99]. В.Д. Девкин также выделяет три основных лексико-стилистических регистра: высокий, средний и низкий, и считает, что идея регистров (стилей) в их изофункциональности, в общности основного выражаемого ими содержания и в обязательности синонимии в широком смысле слова. По его мнению, регистровая окраска для значительного количества слов не привносит дополнительных содержательных характеристик: высокостильные брег, хлад, град денотативно равны берегу, холоду, городу, как и разговорные аскорбинка, редиска и х/б одинаковы по смыслу с аскорбиновой кислотой, редисом и хлопчатобумажной тканью. Нельзя сказать однако, что регистровые различия ограничиваются одним лишь параллелизмом. Регистровая характеристика может быть одним различительным свойством или же одним из нескольких, действующих сложно и совокупно [Девкин 1994: 13]. Каждый лексико-стилистический регистр обслуживает свою коммуникативную сферу, для которой характерны (или же присущи лишь ей) некоторые специфические понятия. Но если научная терминология большей своей частью уникальна и не имеет параллелей с общеупотребительным словарным запасом, то разговорная лексика имеет в нем свои параллели, которые однако не сводятся лишь к дублированию литературной лексики.

Понимая под стилистической (регистровой) окраской «отстраненное отношение к объекту номинации через слово», В.Д. Девкин считает, что она является разрывом с буквализмом, с наивно простым индифферентным восприятием всего как оно есть, дистанцией, проявлением небезразличного отношения [Девкин 1994: 13]. Особая экпрессивность и яркая оценочность в отношении денотатов, характерная для разговорной лексики, объясняется преимущественно устной коммуникативной сферой ее употребления, широким тематическим диапазоном разговрной речи. В неофициальной обстановке с хорошо знакомыми людьми можно говорить на любую тему: о повседневных домашних делах, работе, политике, друзьях и знакомых, болезни близких, новом фильме и т.д. Языковые пристрастия говорящего, его склонность к шутке, игре со словами, гиперболизации или же занижению некоторых характеристик объекта обсуждения наиболее ярко проявляются в ситуации непринужденного непосредственного общения.

Неоднородность лексического состава разговорных текстов (в них можно встретить прежде всего слова, связанные с повседневной жизнью, бытом, так называемые бытовизмы: Lцffel `ложка', Kochtopf `кастрюля', Besen `веник'; слова, имеющие ярко выраженный сниженный оттенок: bleuen `мутузить', einbringen `вкалывать/ выкладываться', Flederwisch `живчик'; слова стилистически нейтральные, составляющие основной словарный фонд современного литературного языка: arbeiten `работать', sich erholen `отдыхать', jung `молодой', jetzt `сейчас', nie `никогда'; специальную терминологическую лексику и отдельные жаргонные вкрапления) приводит к возникновению ряда затруднений при попытке дать четкую дефиницию как понятию «разговорная/сниженная лексика», так и понятию «разговрность» вообще. Существуют следующие дефиниции данных понятий:

«Разговорность» - это традиционное, весьма условное и собирательное название того, что противопоставлено идеально правильному, непогрешимому образцово-показательному культурному стандарту. Отступление от этой эталонности может быть разной степени - минимальным (без нарушения литературности), среднесниженным, заметным (фамильярный слой) и значительным (грубая и вульгарная лексика) [Девкин 1994: 12].

Разговорная лексика понимается как самая близкая к нейтральной в противопоставленности фамильярной, сильно сниженной - такая интерпретация, по мнению В.Д. Девкина, является характерной для лексикографической практики.

Разговорно окрашенная лексика отличается от нейтральной своей некоторой сниженностью (оценочного, этического и эстетического порядка) и типична для неофициальной среды общения [Девкин 1994: 12].

Разговорная лексика - это весь лексический фонд обиходной речи

[Руофф 1981: 36].

Н.И. Гез, характеризую разговорный регистр, относит к нему как лексику нейтрального или общеупотребительного стиля, так и слова с эмоционально-экспрессивной окраской (ласкательные, бранные, иронические, шутливые и т.д.) [Гез 1974: 74].

Разговорная лексика - это лексика, употребляемая в обиходно-бытовом диалоге, свойственном устной речи [Попов, Валькова и др. 1978: 99].

Таким образом, среди всех, выделенных нами дефиниций разговорной лексики, при всем их многообразии и широте толкования термина, мы можем отметить несколько общих положений:

разговорная лексика противопоставлена литературному языку;

между лексическим составом литературного и разговорного языка существуют явления переходности и взаимопроникновения;

разговорная лексика функционирует в быту, в стихии свободного общения, вне официальных норм языка.

В реальной повседневной речевой коммуникации отражается дробная дифференциация социально-культурных групп населения, микрогрупп, разного рода социальных коллективов. Соответствено наблюдается пестрая мозаика манер, способов выражения мыслей, эмоций, тактик, стратегий диалогов, построения письменных и устных текстов, употребления слов. Во всем этом океане речи находят, в свою очередь, отражение специфические, «свои» узуальные нормы речевого поведения каждой из социально-культурных групп населения и микрогрупп. Очевидно при этом, что эти нормы зачастую резко расходятся (в силу расхождения с общепринятыми в данном обществе нормами речевого поведения) с нормами литературного языка. Так, известны своей «оригинальностью» речевого поведения и общения армейский быт, лагерно-тюремный быт, гендерные микрогруппы (исключительно мужских или исключительные женских) производственных коллективов и так далее.

В связи с отмеченным социокультурным разнообразием повседневной речевой коммуникации важно для исследуемой проблемы обратить внимание вообще на характер процессов, происходящих в современном дискурсе. Широкая экспансия сниженной речевой стихии, наблюдаемая на постсоветстком пространстве, захлестнула и страны Западной Европы. Задача жесткой дифференциации сниженной лексики значительно осложняется в связи с усиливающейся размытостью границ и состава самой сниженной лексики в силу следующих причин:

неустойчивости, известной неопределенности зачастую негативно-оценочных коннотаций таких единиц в по существу новых для них контекстах употребления, в иной (тоже новой для них) функциональной сфере употребления (из устной неформальной сферы жаргона, городского просторечия и пр. они переходят в официальную сферу массовой коммуникации или публичного выступления);

быстрого, резкого расширения ситуаций общения, изменения характера речевых ситуаций (от межличностной к массовой коммуникации, к прямому переносу бытовых ситуаций в сферу официальности).

А также в связи с процессами детабуизации обсценной (инвективной) лексики, наблюдаемой в последние годы в печати, в электронных СМИ, на страницах художественной литературы. Эти процессы обусловлены обострением политической борьбы, усилением эмиграции большей частью маргинального слоя населения из стран Азии и Ближнего Востока в Западную Европу (в частности, в Германию), усилением объемов публикации эротической продукции (изобразительной и вербальной), ослаблением действия вербальных фильтров в Мировой Сети.

Наиболее яркое отражение данные тенденции находят в коммуникативной среде молодежи, т.е. в молодежном сленге. Ускорение темпа жизни (особенно с середины 20-го века) приводит к быстрому росту словарного запаса, ведь каждому новому понятию должно соответствовать как минимум одно слово. Соответственно расширяется словарь сленга, так как именно молодое поколение, еще не связанное литературной нормой и реакционным влиянием традиции, первым воспринимает технические и социальные новшества и дает им разговорные наименования. Чаще всего путем переосмысления уже существующих слов при их заимствовании из «соседних» лексико-стилистических подуровней разговорной речи. Психологические особенности переходного возраста играют при этом немаловажную роль, поскольку здесь отдается предпочтение словам с наиболее яркой экспрессивной окраской. Неслучайно данная работа ставит своей задачей изучение процессов, проходящих в дискурсе сниженной лексики немецкого языка, именно через призму молодежного сленга как самой активной коммуникативно- языковой среды.

Таким образом, для нашего исследования важно рассмотреть общие характеристики молодежной коммуникации и выделить характерные ее особенности. Но в первую очередь необходимо разграничить понятия «сленг» и «жаргон», которые в современной лингвистике трактуются зачастую как синонимы.

1.2 Понятия «сленг», «жаргон»

Своим появлением на свет жаргон обязан развитию цехового производства в средневековой Европе, когда перед цеховым коллективом, ввиду возрастающей конкуренции, возникла проблема защиты тех или иных производственных знаний, технологий. Это привело к возникновению особого кодированного языка мастеров - арго. Слово «арго» произошло от фр. “argot” - речь определенных, замкнутых групп, которая создается с целью языкового обособления. Это в основном специальная или своеобразно освоенная общеупотребительная лексика. В настоящее время слово «арго» устарело, и вместо него используется понятие «жаргон».

Являясь довольно подвижными слоями разговорной речи, жаргон и/или сленг включают в себя широко распространенную микросистему, имеющую эмоциональную окраску, своеобразный вокабуляр. Сам термин «жаргон» пришел к нам из французского языка, а «сленг» - из английского.

Во французской лингвистике термин «жаргон» зачастую толкуется как неправильный, искаженный или искусственно изобретенный язык, понятный только членам конкретной группировки.

Для англоязычного языкознания характерно разграничение понятий «жаргон» и «сленг». В англоязычной лингвистике принято использовать термин «сленг» для обозначения некодифицированного языка. В настоящее время в словарях встречается как минимум два основных толкования слова сленг. Во-первых, особая речь подгрупп или субкультур общества, и, во-вторых, лексика широкого употребления для неформального общения [Pocket Oxford Dictionary March 1994].

В отечественной лингвистике толкование этих терминов еще более неоднозначно. Л.И. Антрушина, И.В. Арнольд, С.А. Кузнецова не дифференцируют жаргон и сленг как два разных явления в языке, толкуя их как речь социально и профессионально обусловленной группы, а также элемент речи, не совпадающий с нормой литературного языка [Антрушина 2002: 55-65; Кузнецова 2000: 1208], потому что у него наличествуют все типы коннотаций: эмоциональная (в большинстве случаев ироническая, презрительная и соответственно оценочная), экспрессивная, оценочная и стилистическая. Таким образом сленг противопоставляется литературной норме [Арнольд 2002: 162-163]. В.Н. Ярцева в своем определении сленга называет его совокупностью жаргонизмов, которые употребляются в социальных группах [Ярцева 1998: 151].

И.Р. Гальперин, наоборот, разграничивает эти понятия, указывая на то, что жаргон имеет социальную, а не местную принадлежность, представляет собой кодовую систему, которой соответствует определенное словарное значение. Сленгу же, в отличие от жаргона не нужна трактовка. Это не секретный код. Его с легкостью понимают те люди, которые говорят на данном языке-коде, но воспринимают употребление этих слов, как что-то не совсем обыденное или же как «извращение нормального языка». Жаргонизмы могут переходить из одной социальной группы в другую и со временем даже становиться нормой литературного языка. Выделяя специальные и общеупотребительные жаргоны (принадлежат ко всем социальным группам), он отмечает, что жаргон в свою очередь может стать сленгом, так как первый переходит из определенного круга в общеупотребительный, а следовательно меняет свою «таинственность и зашифрованность». Жаргонизмы отличаются ещё тем, что имеют свое строгое место в социуме, поэтому легко классифицируются по данному признаку [Galperin 1992: 104-116].

В своей работе мы будем придерживаться мнения И.Р. Гальперина и разграничивать понятия «жаргон» (язык-шифр социально/профессионально ограниченных групп) и «сленг» (язык неформального общения различных социальных/возрастных групп). Молодежная коммуникативная среда характеризуется использованием всех лексико-стилистических регистров, тяготея при этом к сниженной лексике, лишь незначительную часть которой составляет ученический/студентческий жаргон. Таким образом, рассматривая молодежный сленг, мы имеем возможность проследить все явления, характерные, как для самой молодежной коммуникативной среды, так и для устной коммуникативной среды в целом, выявить источники пополнения регистра и функциональную нагрузку отдельных стилистических кластеров. Несомненно важным является понимание причин употребления сленга как основного языка неформального общения.

1.3 Причины употребления сниженной лексики в языке молодежи

Total krass, wenn man von endgeilen Цtzis abstammt, die prompt zackig mit den Monnis rьberwendeln, weil sie direkt in der Kieskneipe abscheffeln.

H. Ehmann

Если рассматривать условно-профессиональные языки, то можно выделить следующий ряд причин их употребления членами коммуникативных групп: во-первых, люди хотят общаться друг с другом в присутствии чужих, оставаясь непонятыми, во-вторых, наличествует желание скрыть секреты своего ремесла и торговли, в-третьих, они испытывают необходимость в изоляции от враждебно настроенных сил (криминальные жаргоны). Еще одной немаловажной причиной можно назвать стремление к речевой выразительности. Сленг, являясь в большей мере социалектом нежели профессиональным языком, выполняет дифференцирующую (защитную, разграничивающую) функцию лишь в том случае, когда общающиеся используют именно жаргонную лексику, для которой данная функция является основополагающей. Относительно непонимания между поколениями интересно мнение Г. Эманна, приводящего следующий пример: «Часто случается такое, что взрослые (родители, учителя или социальные педагоги) стараются примазаться к языку подростков, ошибочно полагая, что тем самым откроют для себя вход в «мир» молодых, или же надеясь добиться от последних тем самым большего уважения. Эта попытка почти всегда терпит крах, так как взрослые более не звучат аутентично и где только возможно ведут себя, как слоны в посудной лавке. Плюс ко всему, языковое подлизывание со стороны взрослых воспринимается подростками как внедрение в интимную сферу, в которой хотелось бы оставаться по возрастному признаку среди своих» [Ehmann 2001: 11].

Однако, по мнению профессора психологии Туринского университета Т. Дж. Галлино, подростковый сленг меняется приблизительно каждые 5 лет. Вполне естественно, что людям, не общающимся с подростками постоянно, а лишь время от времени слышащим их диалоги на улицах и в транспорте, трудно уследить за развитием молодежной языковой моды. Кроме того, далеко не каждый человек знаком с закономерностями лингвистики даже на самом общем уровне. Видимо, это две основные причины, которые заставляют простого обывателя считать молодежный сленг более кодированным языком, чем он есть на самом деле [Галлино 2003: 3].

Т.Дж. Галлино подчеркивает, что у всех подростковых групп бывает свой независимый жаргон, со словами, отличающимися от тех, что есть в лексиконе взрослых, как и от тех, которые используют их сверстники, но эти слова подростки используют лишь непродолжительное время, т.е. до перехода в следующую возрастную группу. Так жаргон студента в значительной мере будет отличаться от жаргона школьника, но близость коммуникативных сред будет отражена в общем для обеих групп социолекте - в молодежном сленге.

Другой причиной вынужденной языковой диффренциации между поколениями, по мнению психологов и лингвистов, становится возрастающий темп жизни, за которым представители старшего поколения не всегда успевают. Появление мобильных телефонов с сервисом SMS, электронной почты, ICQ и интернет-чатов способствует тому, что в языке подростков все чаще встречаются простые конструкции, с помощью которых можно максимально быстро передать свою мысль. Т. е. фактически в устной речи все больше и больше используется так называемый «телеграфный стиль», который зачастую раздражает людей старшего поколения, привыкших к более глубокому, а потому более медленному осмыслению информации.

Не в последнюю очередь с проблемой ускоренного темпа развития информационных технологий (большинство компьютерных программ издаются на английском языке) связана проблема англизации немецкой разговорной речи. Это привело даже к появлению шутливых терминов “Denglish” (компонатив “deutsch” + “english”) и “Germeng” (“german” + “english”) [Hoberg 2000: 13]. По последним данным, в немецкий язык перешло приблизительно 4000 заимствованных слов из английского языка и его американского варианта [Гекало 2003: 3]. Английский язык, ставший языком интернет-общения, активно используется не только молодым поколением, но и на телевидении, в прессе. Процесс заимствований усилился настолько, что словари не успевают фиксировать все изменения в языке [Гекало 2003: 4]. Употребление (сознательно дифференцирующее, как и неосознанное, на поводу у языковой моды) заимствованной лексики более «продвинутой» молодежью также выстраивает стену между поколениями.

Второй важной причиной употребления молодежью сленга (и сниженной лексики внутри последнего как таковой) является стремление коммуникантов к выразительности, зачастую невозможной при использовании литературной лексики. Вообще молодежная среда демонстрирует значительную свободу в общении, фривольность, демократизм в кругу своих. Если для людей старшего поколения человек, который ведет себя неформально, считается несерьезным, то молодежь почти всегда ведет себя неформально, чтобы подчеркнуть степень доверия к собеседнику, свое расположение к нему. Поскольку доверие в данный возрастной период играет огромную роль, молодые люди используют простой язык, одеваются согласно традиций своей группы, зачастую даже манерой одеваться выражают свою иронию по отношению к себе самим, тем самым как бы примиряясь с возможностью чужой иронии в свой адрес. Умение веселиться и веселить ценится здесь довольно высоко.

Чаще всего даже жаргоны используются для забавы. Их возникновение не связывается с особой необходимостью в этом, в них отсутствует секретность или условность. Так, Ю.М. Скребнев под жаргоном понимает слова профессиональных и социальных групп, отличающиеся неформальным характером и являющиеся шутливой заменой слов, которые уже существуют в нейтральной сфере литературного языка [Скребнев 2000: 66-72]. Именно выразительностью, экспрессивной силой выражения значений можно объяснить использование в молодежном сленге жаргонизмов маргинальных групп или же солдатского жаргона.

Одной из важнейших причин использования молодежного сленга Германн Эманн считает «аспект протеста» (der Protestaspekt) [Ehmann 2001: 10], так как сама молодежь понимает свой язык в основном как оружие против языковых норм взрослого мира и в первую очередь против самих взрослых, где грубость и цинизм чаще всего адресованы не товарищам, а «предкам», «старикам», «шнуркам». Однако зачастую удар по норме и попрание правил языкового этикета случаются и потому, что молодые люди просто не знают, что сказать. Их излишняя простота и грубость в выражениях в этих случаях может быть объяснена замешательством или смущением. Они могут быть достаточно неуклюжи даже в ответ на вашу благодарность, и, хотя им и приятно, что их хвалят, они чувствуют себя в достаточной степени неловко, чтобы ответить лишь невнятным бурчанием, понятным только им самим. Если же речь идет об ответе на что-то плохое, то здесь подросток умеет придать экспрессию даже нейтральной лексике, делая ее максимально обидной для адресата.

Но наибольшей экспрессивной окраской в любом языке обладает табуированная (инвективная) лексика. Частота употребление последней в молодежных кругах значительно выше, чем в остальных возрастных группах, а в последнее время заметен явный подъем частотного числа бранных выражений от общего числа употребляемых молодежью лексических единиц, что вызывает значительное беспокойство европейской общественности [Галлино 2003: 4].

Человек как биологическое существо связан сексом и отправлением естественных потребностей. Это его физиология, без которой его существование невозможно, определенным образом отражена в языке. По этико-эстетическим принципам установились запреты на применение того, что считается неприличным. «Неприличная» лексика есть в каждом языке, и немецкий язык здесь не исключение. В ее функционировании есть национальная специфика.

Существует тематика, которую принято не затрагивать. Являясь областью табуированной, эта лексика представляет собой загадку для многих, особенно для иностранцев, которые в контактах с малознакомыми людьми из другой страны или с теми, с кем существуют лишь официальные отношения, а также при чтении литературы и получении сведений из средств массовой информации, не могут встретиться с нецензурной лексикой и составить себе о ней представление.

В настоящее время происходит легализация данной лексики, которая в конце концов идет параллельно с общей демократизацией языка. Что было сильно сниженным, становится фамильярным, фамильярное превращается в разговорное, а разговорное переходит в нейтральный, немаркированный пласт словаря.

Несалонная лексика неоднородна. То, что вызывает отрицательную оценку, может быть представлено словами вполне литературными и нелитературными (разгов., фам., бран., вульг., неценз.). По этическому измерению нецензурная лексика занимает последнюю, самую низшую ступень.

В чем же все-таки притягательная сила данной лексики для молодого поколения? Причин здесь несколько. Не в последнюю очередь занимает ее утилитарность, удобство, доступность, простота и даже гибкость. Степень этико-эстетической сниженности способствует интенсификации признака, заложенного в значении слова. С нагнетанием грубости, неприличности повышается степень выраженного словом свойства. Данная лексика может служить эмоциональной разрядки.

Нецензурная лексика, по мнению В.Д. Девкина, во многом абсурдна, натуралистична, сюрреалистична и по своим стихийным «стратегиям» сродни экзистенциализму.

Мир абсурда - это своеобразный вызов надоевшему стереотипу нормы, логики и порядка.

Натуралистичность этой лексики в ее обнаженности, бесстыжести, преувеличенном интересе к физиологии и всему низменному.

Аморальность ее откровенна, искренна, хотя и вызывающа, провоцирующа. Чувства меры она не знает и заходит порой слишком далеко.

«Сюрреалистичность» запретной лексики в ее вещной конкретности, зачастую смещенной, искаженной и нелепой. Ошеломляюще необычно и странно стыкующиеся детали изобразительных средств этой лексики свидетельствуют о безудержной фантазии ругателей, в основе своей страшно упрощенной, но тем не менее имеющейся [Devkin 1996: 36].

С точки зрения психологии, существует три причины, которые предшествуют ругательствам и вызывают эту реакцию человека. Цепочку этих причин немецкий лингвист Райнхольд Аман представил в виде следующей схемы (схема 1):

Причины употребления сниженной лексики (по Р. Аману):

Фрустрация (чувство разочарования)

Аффект (состояние напряжения)

Агрессия (ругательства)

Таким образом, считает Райнхольд Аман, ругательство является вербально-агрессивыным действием, которое случается в состояние возбуждения и вызвано чаще всего каким-либо озлоблением [Aman 1982: 153].

Психологи считают, что во многих случаях «выругаться» - полезно для здоровья. Еще Ф. Ницше заметил, что фрустрация порождает в человеке чувство агрессии и аффекты [Ницше 1997: 300]. И если человек не дает волю своим накопившимся эмоциям, своей злости, ненависти, гневу или подавляет в себе досаду, то это может привести его к психическим заболеваниям, которые в свою очередь могут спровоцировать заболевания таких жизненно важных органов как сердце, желудок, желчный пузырь и т.д. Результатом данных заболеваний могут быть как легкие формы неврозов, так и тяжкие формы маниакально-депрессивного помешательства. И поэтому можно сказать без всякой иронии, что ругань (брань) полезна для нашего здоровья.

Однако ругательства, с другой стороны, могут являться и вредными для нашего здоровья, прежде всего тогда, когда мы неправильно понимаем точку зрения оппонента, и, вступив в брань, можем вызвать неадекватную ответную реакцию. Последствия такой реакции непредсказуемы. Исходя из этого, можно сделать вывод, что правильно выбранное ругательство может быть по значимости больше чем физическое воздействие. В пословицах русского языка не даром сказано: «Слово больней дубины бьет».

В тоже время некоторые ругательства, не подкрепленные ярким эмоциональным выражением ругателя, могут быть восприняты в шутку, не со зла. Т.Дж. Галлино, исследовавший процессы, проходящие в молодежном сленге, уверен, что употребление подростками инвективной лексики происходит чаще всего «из любви к искусству», т.е. только потому что им нравится ругаться, выражая таким образом грубую и невсегда уместную, но иронию [Галлино 2003: 4].

Для создания иронического эффекта в молодежной коммуникативной среде также зачастую используются диалектные вкрапления. Так как для немецкого языка, в силу его своеобразного исторического развития, особое значение имеют территориальная дифференциация, активность диалектов на немецкой почве гораздо ощутимее, чем во многих других странах. Это приводит к тому, что местные особенности немецкой разговорной речи выражены сильнее, чем, например, в русском или французском языках.

Но в общей своей массе, как считает Теодор Константин, территориальные диалекты - категория пережиточная. Их носителем является преимущественно крестьянство. Диалекты уже не вызываются к жизни существующими общественно-экономическими условиями, а, напротив, продолжают существовать, несмотря на новые условия. Диалекты постепенно разлагаются, деформируются, нивелируются и приближаются к литературно-нормированному общенациональному языку.

Слабеющую роль диалекта у немцев демонстрирует эстафета поколений. Речь дедов сильно диалектно окрашена. Родители сохраняют диалектный интонационный рисунок и часть фонетического строя. Среднее поколение допускает отдельные региональные вкрапления, а дети в основном владеют общенемецкой литературной нормой, сохраняя иногда и диалект, на который они свободно переключаются и который в их применении уже сильно видоизменен и приближается к литературному языку. Чаще всего тот или иной диалект используется молодежью с целью «пошутить» над старшим поколением, показать тем самым характерные особенности речи взрослых. Еще одной причиной обращения к диалекту является оригинальность диалектной брани, также несущей в себе комические оттенки.

В отношении бранной лексики немецкого языка, можно отметить два наиболее ярких диалекта: берлинский и кельнский. Берлинцы с давних пор знамениты своей нецензурной лексикой. Ни один другой город ежегодно не пополняет свой лексикон таким количеством бранных слов и не в одном другом городе не употребляют так часто эти слова в обиходной речи «и стар и мал». Эти ругательные «канонады», которые в самом деле могут вызвать ощущение враждебности, являются часто безобидными выражениями. Характерными для берлинского диалекта ругательствами являются те, которые наполнены иронией и издевкой, но означают больше умение владения языком, нежели желание оскорбить или задеть оппонента. Нельзя назвать берлинцев миролюбивыми или любезными, и куда уж это не те люди, которые полезут за словом в карман. Берлинский диалект, как известно, занимает ведущее положение в немецкоговорящем пространстве в различных областях речи, в том числе и в запретной лексике. Используя в своей речи ругательства, берлинская молодежь отражает не только горечь и озлобление, но и не упускают возможности отражения самоиронии и сатиры [Constantin 1986: 24].

Для менталитета кельнцев характерно частое употребление различных ругательств, но это в большинстве случаев можно отнести лишь к эмоциональности их характера. Это маленькая «галерея», которая подчеркивает недостатки, слабости, формальности, даже если они произнесены, как правило, на высоких тонах. Даже в случае того, что в дословном понимании эти ругательства означают что-то неприличное. Кельнский диалект не является языком людей, действующих «тихой сапой». Они употребляют данную лексику легко и непринужденно, а главное всегда с душой [Farver 1988: 6].

Молодежь с ее бравадой всем «запретным», а потому - «взрослым», не может обойти своим вниманием столь оригинальные формы самовыражения и, подражая взрослым, с «особым цинизмом» использует подобную лексику.

Таким образом, на данном этапе нашей работы мы можем сделать следующие выводы.

Языком молодежи является молодежный сленг, который не следует путать с различными видами молодежных жаргонов, являющихся включениями в общий социолек-сленг.

Ввиду того, что лексические регистры взаимопроницаемы (при достаточной автономии) [Девкин 1994: 13], в молодежном сленге присутствуют все уровни (подрегистры) разговорной лексики.

Стремясь, как и всякая социолект, с одной стороны, к дифференциации, к изоляции и кодировке информации (использование различных жаргонов), молодежный сленг, с другой стороны, ввиду психологических особенностей носителей, калькирует языковые поведенческие модели старшего поколения (брань, диалекты). При этом важным мотивом использования стилистически сниженных лексических единиц является языковая игра, бравада.

Как одна из самых восприимчивых к технологическим новшествам и к изменениям общественного/языкового сознания среда, молодежная коммуникация дает исследователю наиболее «горячий материал», позволяет выявить самые актуальные языковые процессы.

лексика социолект сленг

ГЛАВА 2. Стилистичесикие кластеры сниженной лексики

2.1 Лексикографическое отражение сниженной лексики

К тому же следует добавить, что словарю принято доверять, его воспринимают инструктивно, тогда как иногда не следовало бы брать на веру предлагаемый вариант. Слепое доверие может подвести.

В.Д. Девкин

Всякое слово многомерно. Его природу определяют такие факторы, как грамматика, словообразовательная структура, регистровая характеристика (возвышенность, нейтральность, сниженность), место в номинативной системе (в тематическом поле, в синонимическом ряду, в рамках логических связей: конкретность/абстрактность, родовое/видовое понятие, часть/целое), наличие/отсутствие оценки и тип ее выражения, способность к стилизации речи, коммуникативно-ситуативный фактор (кто говорит, кому, с какой целью, при каких обстоятельствах), этика (роль слова в межличностных отношениях: равноправие, подчинение/подчиненность, конформизм), эстетика (выразительность/невыразительность, комизм), степень и характер выраженности той или иной содержательной стороны (эксплицитность/имплицитность, подразумевание, подтекст), генетический момент (исконное/заимствованное слово), диахрония (неологизм/архаизм, отсутствие ощущения возраста слова), ареальная принадлежность (общенациональное/региональное, диалектное слово), взаимодействие с параллельными кодами: звуковым и жестовым. Перечисленного достаточно, чтобы представить себе полноту и сложность информации, заложенной в слове. И если под причиной употребления сниженной лексики мы понимаем совокупность общих социально-психологических процессов, находящих свое отражение в языке социума, то функциональная нагрузка слова, с нашей точки зрения, неотделима от конкретной речевой ситуации, т.е. от контекста.

Для нашей работы представляется необходимым ввести понятие «стилистического кластера». Слово «кластер» английского происхождения и в буквальном переводе означает: пучок, совокупность. Профессор А.Т. Хроленко в работе «Лингвокультуроведение» вслед за Н.Г. Комлевым так определяет понятие «кластер»: «Кластер - это объединение языковых элементов, обладающих несколькими общими признаками» [Хроленко 2000: 131].

Мы, в свою очередь, под стилистическим кластером будем понимать следующее: стилистический кластер - это совокупность стилистических помет одной лексической единицы.

Но прежде всего мы хотели бы обратиться к словарям и рассмотреть предложенные ими перечни стилистических помет разговорной лексики. В первую очередь обратимся к неспециализированному двуязычному словарю. «Большой немецко-русский словарь, издание 6-е, стереотипное» (К. Лейн, Д.Г. Мальцева и др.) предлагает следующие стилистические пометы разговорной лексики (в алфавитном порядке), которые иллюстрируются примерами из этого же словаря:

бран. (Schimpfwort), бранное слово, выражение;

груб. (derb), грубое слово, выражение: Scheiss `дерьмо, дрянь', Scheissdreck, das geht dich einen Scheissdreck an `не твое собачье дело', fressen `жрать' ;

неодобр. (abwertend), неодобрительно: Bumsmusik `музыка на танцульках';

презр. (verдchtlich), презрительно: Kerl `субьект, тип', Weibervolk `бабы, бабье';

пренебр. (geringschдtzig), пренебрежительно: Klapperkaster `старая посудина (о корабле)';

разг. (umgangssprachlich), разговорное слово, выражение: fies `отвратительный, гадкий', Dudelei `дуденье, плохая игра на духовом инструменте';

фам. (salopp-umgangssprachlich), фамильярное слово, выражение: schlackern `трястись', schlabbern `лакать, шумно хлебать', Fresser `обжора';

шутл. (scherzhaft), шутливо: Figaro `цирюльник, парикмахер', die holde Weiblichkeit `женский пол'.

Одновременно в словарных статьях словаря К. Лейн и Д.Г. Мальцевой для более полного отображения стилистических оттенков встречается использование сразу нескольких помет:

Мuschkote m -n, -n фам. пренебр. рядовой, служивый (солдат); ? серая скотина.

Filius m =, ..lii и -se разг. шутл. сын, отпрыск.

«Немецко-русский словарь разговорной лексики» (В.Д. Девкин), в свою очередь, дает подробное толкование стилистических помет. Автор предупреждает, что отсутствие пометы в статье указывает на незначительную степень сниженности, в то время как:

1) помета фам. маркирует фамильярность, фривольность, подчеркнутую “несалонность” выражения, типичную для среды близких знакомых;

2) помета груб. указывает на то, что неэстетичное, этическое дисквалифицированное, то, что принято заменять эвфемизмами, названо без прикрас прямо в лоб (Popel, pissen, Arsch);

3) помета вульг. обозначает применение грубых слов не по прямому их назначению, а для негативных характеристик того, что в норме называется нейтрально, прилично (ich scheisse drauf, einen Dreck geht das mich an);

4) помета шутл. характеризует юмористическую, дистанцированную, обычно образную иносказательность критического свойства (Kurschatten, bessere Hдlfte, Lцtkolben);

5) помета ирон. предполагает противоположность оценки;

6) помета бран. сопровождает бранную лексику, имеющую, как правило, нечеткий, общенегативный контур значения (Mist обо всем плохом);

7) пометы пренебр., презр., неодобр. приводятся только тогда, когда негативность не очевидна из перевода [Девкин 1994: 9].

Многие пометы, приведенные в этих двух рассмотренных нами словарях, не совпадают. Так, Scheiss в «Большом немецко-русском словаре» К. Лейн и Д.Г. Мальцевой маркируется как грубое, в то время как В.Д. Девкин относит данное слово к вульгаризмам. Pissen в словаре К. Лейн и Д.Г. Мальцевой - фамильярное, словарь В.Д. Девкина маркирует как грубое.

Сам В.Д. Девкин замечает тенденцию изменения стилистических помет в словарях разных лет. По его словам, зачастую то, что в WDG маркируется как разг. (umg.), в Duden-GWB дается уже без пометы, то есть как нейтральное; фам. (salopp) в WDG часто в Duden-GWB уже соответствует разг (umg.). Это наблюдение касается не абсолютно всех слов, но только большей их части [Девкин 1994: 19].

Автор обьясняет это тем, что разговорно окрашенное слово, если оно нужно и актуально в предметно-понятийном отношении и отвечает требованиям «назывной техники», в меру четко, удобно, своеобразно, неповторимо, легко понимается и запоминается, то в будущем не избежит кодификации.

В.Д. Девкин указывает на ряд «контрастных лексических единиц», которые сохраняют в упомянутых выше словарях одинаковые или близкие пометы. Это лексика, в самой семантической структуре которой отражена негативная оценка, так называемая «табуированная лексика» (ficken, vцgeln). Практически все лексемы этого языкового регистра сохраняют в словарях разных лет сходную стилистическую маркировку (груб.).

Однако, даже здесь вопрос законности какой-либо одной стилистической пометы для той или иной лексемы остается спорным. Как таковые стилистические пометы являются отображением функции лексической единицы в речи, что отражено и в дефиниции стилистических помет В.Д. Девкина. Но в рамках определенной ситуации (как и в рамках определенного идиолекта) даже табуированная лексика может не иметь вовсе экспрессивной нагрузки, а ввиду культурного уровня (рода занятий, возраста) носителя языка негативизм, заложенный в самой семантике, может быть неощутимым для человека, употребляющего данное слово, например, в функции междометия.

С другой стороны, и незначительно сниженная лексика может выступать в функции, которую чаще всего приписывают лексике-табу, т.е. в инвективной (оскорбительной). Так, психолог, лингвист и философ Ф. Ницше замечает, что даже фамильярность вышестоящих оскорбляет человека, так как он не имеет никакой возможности в полной мере ответить на нее тем же [Ницше 1997: 648].

Данные процессы редко находят отражение даже в специализированных словарях. Зачастую маркировка лексической единицы производится без учета того, что В.Д. Девкин называет «идеолектной нетерпимостью» [Девкин 1994: 19], то есть при неприятии и изначально негативном отношении к лексическому фонду, который лежит вне сферы употребления самого составителя или же основной части информантов. Это приводит к разночтениям стилистического маркера одной и той же лексической единицы в словарях, выпущенных примерно в один временной промежуток. Однако при наличии хотя бы в одном случае контекста становится ясно, что в первой и во второй статье мы наблюдаем примеры, приведенные различными (социальными, возрастными) группами информантов, или же (чаще всего) мы наблюдаем сужение функциональных возможностей лексемы до одного контекста. Так:

Mistwetter n-s груб. чертовски скверная (мерзопакостная) погода [ Лейн, Мальцева и др. 1999: 600]; без контекста.

Mistwetter n-s, o. Pl. фам. мерзопакостная погода. So ein Mistwetter, es nieselt und regnet in einem fort [Девкин 1994: 500].

В первом случае авторы не дают возможного контекста, как бы выводя стилистический маркер из самой семантики лексической единицы, то есть наличие компонента Mist `дерьмо' уже должно указывать на грубость всего слова. Однако интересно то, что сама лексема Mist в словаре К. Лейн и Д.Г. Мальцевой маркируется как фам.

В.Д. Девкин, в свою очередь, приводит контекст. Здесь нет всей ситуации, однако уже по одному представленному предложению мы можем судить о том, что здесь наличествует неформальный, несалонный разговор близких (хорошо знакомых) людей. Фамильярность подобного высказывания не вызывает сомнения. Но возникает вопрос: не будет ли данное высказывание грубым, если предположить, что оно принадлежит учителю и произнесено в классе в присутствии учеников?

Условность приведенных в словарях стилистических помет доказывает следующий пример. Нами были проанализированы контексты, в которых употребляется лексема Scheisse/Scheiss `дерьмо' в романе Юли Цэ «Орел и ангел». Основываясь на дифениции стилистических помет В.Д. Девкина, мы выяснили, что данная лексическая единица может быть маркирована по-разному. В приведенном ниже примере она имеет фамильярную окраску:

Ohne Eile richtet sie sich auf.

Oh, Scheisse, sage ich. Komm rein. Wie geht's.

Gut, sagt sie, hast du vielleicht Orangensanft da? [Zeh 2003: 9]

Не спеша, она выпрямилась.

«Вот черт, - сказал я, - Проходи. Как дела?»

«Нормально, - ответила она, - У тебя здесь найдется, пожалуй, апельсиновый сок?»

Здесь налицо фривольность, выражение, с помощью которого главный герой, познакомившийся с героиней по телефону и до этого еще не встречавшийся с ней вживую, пытается избавиться от неловкости ситуации (он заставил девушку ждать в двери), тем самым уже показав желательность неформальности предстоящей беседы, как бы сразу причислив ее к кругу своих. Наиболее подходящими для перевода русскими идиомами здесь будут `блин' или `черт'. Ответная реакция героини, которая тут же переходит к делу, как давняя знакомая, ничуть не обидевшись на «невежливость» героя, подтверждает эту мысль и дает нам право утверждать, что здесь лексема Scheisse может быть маркирована только как фамильярная.

Под влиянием контекста лексема Scheisse может приобретать грубую окраску:

Manchmal, wenn ich in die Luft starrte, anstatt zu arbeiten, stellte ich mir zum Spass vor, ihr perfeckt rosafarbener Mund wьrde sich plцtzlich verspannen und durch die aufeinandergepressten Lippen wьrde sich aus ihren Gesicht heraus eine dicke braune Wurst Scheisse schieben [Zeh 2003: 36].

Иногда, когда вместо того, чтобы работать, я таращился в воздух, ради забавы я представлял себе, как ее идеальный розовый ротик вдруг расчалиться и прямо из ее лица, разжимая сжатые губы, полезет толстая коричневая колбаска дерьма.

«Без прикрас в лоб» здесь назван продукт отправления естественных человеческих потребностей, то, что почти во всех европейских культурах считается неприличным и заменяется эвфемизмами. Налицо грубость выражения, характеризующая скрытое негативное отношение главного героя к своей коллеге.

Вульгарную окраску лексема Scheisse имеет в следующем примере:

Mit einem lauten Knacken hielt sie das Gerдt an und stand auf.

Maaaann, nцrgelte eine Stimme im Nebenzimmer. Funkzioniert der Scheiss auch mal oder was.

Max, sagte sie, ich freue mich [Zeh 2003: 114].

C громким щелчком она выключила аппарат и встала.

«Эээээй, - раздался недовольный голос из соседнего кабинета, - Хрень работает или как?»

«Макс, - сказала она, - рада видеть».

Здесь лексема der Scheiss используется для обозначения вполне нейтрального понятия - das Gerдt `аппарат/устройство', тем самым, с одной стороны, передается раздражение говорящего, с другой стороны, возможно использование данной лексемы из прагматического аспекта: говорящий экономит время, не стремясь вспомнить название аппарата, так как он уверен, что его поймут. Соответствующей русской идиомой будет `хрень/ херня'. Учитывая формализованную обстановку (рабочее место, офис) и обращение к коллеге женского пола, мы можем говорить в данном случае о вульгарности выражения.

Средством выражения иронии лексема Scheisse является в следующем примере:

Er zog einen Frischhaltebeutel aus der Schublade, oben mit einem roten Haushaltsgummi verschlossen.

Ach Quatsch, sagte Shershah.

Heilige Scheisse, sagte ich.

C₁₇H₂₁NO₄, sagte Herbert [Zeh 2003: 126].

Он вынул из ящика стола сверток, перетянутый красной хозяйственной резинкой.

«Не может быть», - сказал Шерша.

«Срань Господня», - сказал я.

«C₁₇H₂₁NO₄», - сказал Герберт.

Здесь явно прослеживается противоположенность оценки, так как герой восхищен, он никогда до этого не видел такого количества кокаина, однако первое, что приходит ему в голову, - ругательство, которое по самой своей структуре носит еще и шутливый оттенок: Heilige Scheisse - `святое дерьмо', совмещение несовместимого; наиболее близкая русская идиома - `срань Господня'.

Как бранное слово лексема Scheisse употребляется в следующем примере:

Du willst, dass ich irgendeinen Scheiss auf deine Bдnder qwuatsche, sage ich, und das mach ich. Damit gut.

Aber wenn der Prof es nicht akzeptiert, sagt sie, brauche ich auch nicht

weiterzumachen [Zeh 2003: 107].

«Ты хотела, чтобы я натрепал какое-нибудь дерьмо на твои кассеты, - сказал я, - и я это делаю. С этим нет проблем».

«Но если моему профу не понравиться, - сказала она, - то и мне тоже не нужно будет продолжать эту работу».

Здесь лексема Scheiss выражает отрицательное отношение главного героя к тому, что он делает. Общий тон диалога (героиня в депрессии, она отказывается от работы над историей Макса, наличествует напряжение и одновременно отчуждение между героями) позволяет нам перевести данное выражение как `какое-то дерьмо', так как общий негативизм ситуации указывает на бранный характер выражения.

(Стоит заметить, что при переводе мы исходили из утверждения известного переводчика западной кинопродукции В. Горчакова относительно дословного перевода сниженной лексики. По его мнению, степень экспрессии иноязычной идиоматики не всегда совпадает со степенью экспрессии русской. Поэтому при переводе мы выбирали те выражения, которые были бы характерны в подобных ситуациях для носителя русского языка, стараясь максимально близко передать эмоциональный фон оригинала.)