Теория дискурса

Размещено на http://www.allbest.ru/

ТЕРМЕЗСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

ФИЛОЛОГИЧЕСКИЙ ФАКУЛЬТЕТ

КАФЕДРА АНГЛИЙСКОЙ ФИЛОЛОГИИ

Реферат

По предмету: Социолингвистика

На тему: «Теория дискурса»

Подготовил: Изгутдинов Б.

Проверила: ст. преподаватель Давлятова Э.М.

Термез - 2012

План

Введение

Глава 1. Понятие дискурса

Список используемой литературы

Введение

Дискурс (фр. discours, от лат. discursus -- рассуждение, довод) -- одно из сложных и трудно поддающихся определению понятий современной лингвистики, семиотики и философии, получившее широкое распространение в англо- и особенно франкоязычных культурах. Значение слова -- речь, выступление, рассуждение. В русском языке, как и во многих европейских, этому слову нет эквивалента. Оно переводится как дискуссия, речь, слово, текст, рассуждение. Предметом теоретического изучения Дискурса стал относительно недавно.

Основоположник современной лингвистики Ф. де Соссюр редко пользовался термином «Дискурс», поскольку считал язык, единственным предметом лингвистики, противопоставляя его речи, понимаемой как практическая реализация языка. Однако его последователи, напротив, уделяют Дискурсу растущее внимание. Э. Бенвенист почти не употребляет термин «речь», предпочитая ему «Дискурс». Э. Брюссанс включает в соссюровскую дихотомию язык, речь, третий член -- Дискурс, располагая его между языком и речью и наделяя его опосредующей функцией. Язык при этом выступает как абстрактная система знаков; Дискурс -- определенные комбинации, с помощью которых говорящий использует язык; речь -- сам механизм и процесс речевой деятельности.

Глава 1. Понятие дискурса

Традиционно лингвистика ограничивалась изучением слова и фразы. Взаимодействие с другими гуманитарными науками -- семиотикой, социологией, психологией -- вывело лингвистику за пределы фразы, включив в ее предмет новую составляющую: Дискурс. Начало этому положила статья американского лингвиста Э. Харриса «Анализ дискурса» (1952). При таком подходе фраза является простым высказыванием, а Дискурс -- сложным высказыванием, состоящим из нескольких фраз. Ж.К. Коке определил Дискурс как «транс фразовое измерение языка». Теперь в лингвистике и семиотике появилась новая дисциплина -- дискурсивный анализ. Французские семиотики Г. Греймас и Ж. Куртес находят соответствие между Дискурсом и выдвинутым советскими семиотиками (Ю.М. Лотман и др.) понятием «вторичные моделирующие системы», которые строятся на основе «первичной моделирующей системы», каковой выступает естественный язык.

Дискурс как сходен, так и отличен от языка и речи. С речью его сближает то, что он также является процессом и деятельностью. Однако в отличие от речи Дискурс предполагает систему, он обладает свойством целостности, имеет внутреннюю организацию, форму, к нему применимы понятия вида, жанра и стиля. Свойство системности сближает Дискурс с языком. Язык является универсальной абстрактной микросистемой, тогда как Дискурс -- конкретной мини-системой. Дискурс -- это речь, наделенная социокультурным измерением, или язык, преобразованный говорящим субъектом и включенный в конкретный социокультурный контекст. Типология Дискурса включает религиозный, политический, литературный, философский и др. дискурсивные жанры. Мы в подобных случаях обычно используем понятие языка, считая, что каждая область культуры имеет свой язык: литературный, философский научный и т.д.

Понятия Дискурса и дискурсивного анализа нашли широкое применение в социальных и гуманитарных науках. Историки используют их при исследовании архивных документов. Социологи и психологи -- при изучении разного рода анкет, интервью и бесед. Р. Барт положил начало применению дискурсивного подхода в литературоведении и критике. М. Фуко рассматривает через призму языка и Дискурса эволюцию всей западной культуры, уделяя особое внимание науке, философии и литературе. Исторически Дискурс выступал в самых различных значениях, формах и жанрах. Конкретными его примерами являются тронная речь короля по поводу кого-либо важного и торжественного события; вступительная речь (слово) или заключительная речь (слово) при открытии или закрытии научного или иного конгресса; речь по случаю приема в академию или получения высокой награды или премии. Франзузский поэт эпохи Возрождения Ронсар (16 в.) назвал свой сборник поэм «Дискурсы». Известный труд Р. Декарта «Рассуждение о методе» (17 в.) был написан как предисловие к трем др. работам. Свою речь «Рассуждение о стиле» (18 в.) Ф. Бюффон произнес в связи с его приемом во Французскую академию, где он дал известное определение: «Стиль -- это сам человек». «Дискурсом» может быть названа и достаточно обширная работа. Так, «Философское рассуждение о современности» Ю. Хабермаса, во французском названии которого используется слово «discours», представляет собой двенадцать лекций, прочитанных во французском университете.

(discursus: от лат. discere - блуждать) - вербально артикулированная форма объективации содержания сознания, регулируемая доминирующим в той или иной социокультурной традиции типом рациональности. Неклассический тип философствования осуществляет своего рода пере открытие феномена Дискурс - как в контексте вербально-коммуникативных практик (анализ социокультурной обусловленности речевых актов в структурализме и постструктурализме; трактовка Хабермасом Д. как рефлексивной речевой коммуникации, предполагающей самоценную процессуальность проговаривания всех значимых для участников коммуникации ее аспектов), так и широком социо-политическом контексте (расширительное понимание Гоулднером Д. как инструмента социальной критики). Значимый статус обретает понятие «Дискурса» в контексте лингвистических аналитик (интерпретация Дискурса как «речи, присваемой говорящим», у Э.Бенвениста и в целом пост соссюрианская традиция), в рамках семиотической традиции (например, презумпция дискурсивной компетенции в концепции семиотико-нормативных аспектов речевой деятельности А.-Ж.Греймаса и Ж.Курте), в проблемном поле исследований культурологического характера (например, интерпретация Дискурса в качестве языковых практик, «экстраполированных за пределы предложения» в контексте изучения функционирования «телевизионной культуры» у Дж.Фиске) и т.д. Доминантной тенденцией анализа Дискурса во второй половине 20 в. становится тенденция интеграции различных аспектов его рассмотрения - вне дисциплинарных барьеров.

Теория Дискурса конституируется в качестве одного из важнейших направлений постмодернизма, методология которого оформляется на пересечении собственно постмодернистской философии языка, семиотики, лингвистики в современных ее версиях (включая структурную и психолингвистику), социологии знания и когнитивной антропологии. В связи с вниманием философии постмодернизма к проблемам вербальной и - особенно - речевой реальности понятие «Дискурса» оказывается в фокусе внимания, переживая своего рода ренессанс значимости. Так, например, в самооценке Фуко, аналитика Дискурса конституируется как один из фундаментальных приоритетов его творчества: «я просто искал ... условия функционирования специфических дискурсивных практик». Собственно, предметом «археологии знания» выступает «не автор, не лингвистический код, не читатель или индивидуальный текст, а ограниченный набор текстов, образующих регламентированный Дискурс» (Фуко). Аналогичные приоритеты могут быть обнаружены в деконструктивизме Дерриды: «разрыв («Рассеивание», текст, носящий это название, есть систематическое и разыгранное исследование разрыва) надо... заставить бродить /ср. с discere, т.е. «блуждать» / внутри текста». В отличие от историко-философской традиции, понимавшей Дискурс как своего рода рационально-логическую процедуру «скромного чтения», т.е. декодирования по мере возможностей имманентного миру смысла, постмодернизм интерпретирует дискурсивные практики принципиально альтернативно: «не существует никакого предискурсивного провидения, которое делало бы его благосклонным к нам» (Фуко). В контексте классического мышления Дискурса репрезентирует автохтонный смысл и имманентную логику объекта; постмодернизм же - в контексте «постметафизического мышления» - центрирует внимание на нонсенсе как открытой возможности смысла и на трансгрессивном прорыве из смысла в его открытость. В контексте конституируемого постмодернистской философией «постметафизического мышления» Дискурса интерпретируется «как насилие, которое мы совершаем над вещами» (Фуко). Репрезентирующий в себе специфику характерного для той или иной социокультурной среды типа рациональности, Дискурса - посредством накладывания ее матриц - деформирует автохтонные проявления «предмета говорения», в силу чего может быть охарактеризован как «некая практика, которую мы навязываем» внешней по отношению к Дискурсу предметности (Фуко).

Согласно постмодернистскому видению дискурсивных практик, в Дискурсе объект не репрезентируется в его целостности, но процессуально осуществляется как последовательная (темпорально артикулированная) спекулятивная (семиотически артикулированная) актуализация последнего (аналогична дискретность исполнений музыкального произведения с его семантической тотальностью у Ингардена). Аналогично, в постмодернистской трактовке субъект - субъектных отношений фундированная презумпцией понимания коммуникация уступает место процессуальности вербальных игровых практик и процессуальности дискурсивных процедур. В процессуальности Дискурса феномен Я теряет свою определенность, оказавшись всецело зависимым от того, что Фуко обозначил как «порядок Дискурса»: «я есть то, что я есть, благодаря контексту, в котором нахожусь» (Х.Л.Хикс). В этом плане важнейшим аспектом постмодернистских аналитик Дискурса является исследование проблемы его соотношения с властью. Будучи включенным в социокультурный контекст, Дискурс как рационально организованный и социокультурно детерминированный способ вербальной артикуляции имманентно-субъективного содержания сознания и экзистенциально-интимного содержания опыта не может быть индифферентен по отношению к власти: «дискурсы... раз и навсегда подчинены власти или настроены против нее» (Фуко).

По оценке Р.Барта, «власть (libido dominanti) ...гнездится в любом дискурсе, даже если он рождается в сфере безвластия». Исходя из этого, постмодернизм усматривает в демонстрируемой сознанием «воле к знанию» отголосок тирании «тота-лизирующих дискурсов» (Фуко). Частным проявлением «власти Дискурса» выступает «власть письма» над сознанием читателя, реализуемая как «интенция Текста» (Э.Сейд, Р.Флорес). Дискурсивное измерение письма ограничивает принципиальную «свободу Текста» (Ф.Лентриккия), создавая во внутри текстовом пространстве «плюральность силовых отношений» (Фуко) и конституируя текст в качестве «поли валентности дискурсов» (Ф.Лентриккия), т.е. своего рода «психического поля сражения аутентичных сил» (Х.Блум). Как субъект-объектное, так и субъект-субъектное отношения растворяются в игре дискурсивных кодов (почему Дискурс и характеризуется Батаем как «разлучающий»), утрачивая свою определенность: человек как носитель Дискурса погружен в дискурсивную среду, которая и есть тот единственный мир, который ему дан. - Единственно возможной в данном контексте гносеологической аналитикой мета-уровня выступает для постмодернизма анализ самого Дискурса: исследование условий его возможности, механизм осуществления его процессуальности, сравнительные аналитики различных типов Дискурса и т.п.

Фуко формулирует по этому поводу так называемое «правило внешнего», которое заключается в том, чтобы идти не от Дискурса к его якобы наличествующему внутреннему смыслу, а от проявлений Дискурса - к условиям его возможности. В рамках подобной стратегии философствования центральным предметом философии оказывается Дискурс, понятый в аспекте своей формы, а это значит, что центральное внимание философия постмодернизма уделяет не содержательным, а сугубо языковым моментам. Дискурс рассматривается постмодернистской философией в контексте парадигмальной для нее презумпции «смерти субъекта»: согласно Фуко, «Дискурс - это не жизнь; время Дискурса - не ваше время... в каждой фразе правил закон без имени, белое безразличие: «Какая разница, кто говорит, - сказал кто-то, - какая разница, кто говорит»...».

Постмодернистская парадигма «смерти субъекта» не только влечет за собой выдвижение феномена Дискурса на передний план, но и задает ему фундаментальный статус: «речь идет о том, чтобы отнять у субъекта (или у его заместителя) роль некого изначального основания и проанализировать его как переменную и сложную функцию дискурса» (Фуко). В этом контексте Дискурс начинает рассматриваться как самодостаточная форма артикуляции знания в конкретной культурной традиции - вне каких бы то ни было значимых моментов, привносимых со стороны субъекта. В этом семантическом пространстве Дискурс конституируется как могущий осуществляться в автохтонном (так называемом «анонимном») режиме: «все дискурсы, каков бы ни был их статус, их форма, их ценность», разворачиваются «в анонимности шепота» (Фуко). Таким образом, Дискурс трактуется постмодернизмом в качестве самодостаточной процессуальности: «Дискурс ... имеет форму структуры толкований. Каждое предложение, которое уже само по себе имеет толковательную природу, поддается толкованию в другом предложении», - реально имеет место не интерпретационная деятельность субъекта, но «моменты само толкования мысли» (Деррида). Это означает, что какова бы ни была цель дискурсивной процедуры, всегда - и в рамках письма, и в рамках чтения - «субъект... не бывает экстерриториальным по отношению к своему дискурсу» (Р.Барт). Вместе с тем, именно процессуальность дискурсивных процедур оказывается тем пространством, в рамках которого человек «сам превращает себя в субъекта» (Фуко). Указанная процедура выступает предметом специальной аналитики в «История сексуальности» Фуко (см. Хюбрис), в

«Дискурсе любви» Кристевой, во «Фрагментах любовного дискурса» Р.Барта, фиксирующих, что, в конечном итоге, «любовь есть рассказ... Это моя собственная легенда, моя маленькая «священная история», которую я сам для себя декламирую, и эта декламация (замороженная, забальзамированная, оторванная от моего опыта) и есть любовный дискурс» (собственно, влюбленный и определяется Р.Бартом, как «тот, кто говорит» определенным образом, точнее - с использованием определенных клише). Сохраняя конституированную в историко-философской традиции презумпцию социокультурной артикулированности Дискурса, философия постмодернизма полагает, что «Дискурс - это сложная и дифференцированная практика, подчиняющаяся доступным анализу правилам и трансформациям» (Фуко). Форма объективации одного и того же содержания может - в зависимости от доминирующего в обществе типа рациональности - варьироваться в самом широком диапазоне (например, от классической христианской формулы до «покупательную способность даждь нам днесь» в «Утренней молитве» у Н.Ю.Рюда).

Развивая эту идею, Фуко фиксирует следующие типы возможных трансформаций дискурсивных практик:

1) деривации (внутри-дискурсивные зависимости), т.е. трансформации, связанные с адаптацией или исключением тех или иных понятий, их обобщения и т.п.;

2) мутации (меж-дискурсивные зависимости), т.е. трансформации позиции говорящего субъекта, языка или соответствующей предметности (смещение границ объекта);

3) редистрибуции (вне-дискурсивные трансформации), т.е. внешние по отношению к Д., но не безразличные для его эволюции социокультурные процессы.

Согласно точке зрения Фуко, для конституирования типологии Дискурса ни формальные, ни объективные критерии не являются приемлемыми: «существуют ... собственно дискурсивные свойства или отношения (не сводимые к правилам грамматики и логики, равно как и к законам объекта), и именно к ним нужно обращаться, чтобы различать основные категории дискурсов». В качестве критериев классификации дискурсивных практик Фуко избирает «отношение к автору (или отсутствие такого отношения), равно как и различные формы этого отношения», экспрессивная ценность Дискурса, открытость их для трансформаций, способы отношения Дискурса и придания им ценности, способы их атрибуции и присвоения, способы адаптации Дискурса к культуре (объективирующиеся в отношении к культурной традиции) и т.п. Важнейшим моментом постмодернистской типологии Дискурс является выделение особой ситуации в развитии культурной традиции, - ситуации, которая связана с автором, находящимся в «трансдискурсивной позиции». Последняя специфична тем, что открывает новый горизонт трансформаций соответствующего проблемно-семантического поля, различных по своей сущности, но неизменно релевантных исходному (авторскому) типу Дискурса: согласно Фуко, происходит возвращение к исходному Дискурсу, но «это возвращение, которое составляет часть самого Дискурса, беспрестанно его видоизменяет... возвращение есть действенная и необходимая работа по преобразованию самой дискурсивности» (так, например, пересмотр текстов Галилея не может изменить механику, лишь добавляет нечто в массив суждений о ней; пересмотр же текстов Маркса - существенно меняет марксизм).

Существенным аспектом постмодернистской концепции Дискурса является его интерпретация в свете идеи нелинейности: Дискурс рассматривается в контексте таких презумпций, как презумпция его креативного потенциала, презумпция заложенности в нем тенденции ветвления смысла, презумпция имманентной не подчинённости Дискурса принудительной внешней каузальности и т.п. Особое значение приобретают в этом контексте такие (наряду с приведенным) этимологические значения латинского термина diacursus, как «круговорот» и «разветвление, разрастание». По ретроспективной оценке постмодернизма, классическая культура, выделяя среди Дискурса, «которыми обмениваются изо дня в день», те, «которые лежат в основе некоторого числа новых актов речи... бесконечно сказываются, являются уже сказанными и должны быть еще сказаны», тем не менее, жестко ограничивала креативный потенциал последних фигурами комментария и автора.

Прежде всего, это ограничение касается (направлено против) возможности случайности. По мысли Фуко, «комментарий предотвращает случайность дискурса тем, что принимает ее в расчет: он позволяет высказать нечто иное, чем сам комментируемый текст, но лишь при условии, что будет сказан и в некотором роде осуществлен сам этот текст». Дискурс замыкается на себя, пресекая самую возможность семантической новизны в подлинном смысле этого слова: «открытая множественность, непредвиденная случайность оказываются благодаря принципу комментария перенесенными с того, что с риском для себя могло бы быть сказанным, - на число, форму, вид и обстоятельства повторения. Новое не в том, что сказано, а в событии его возвращения» (Фуко). Аналогичные функции выполняет по отношению к Дискурсу и такая фигура классической традиции, как автор, с той лишь разницей, что если «комментарий ограничивал случайность Дискурса такой игрой идентичности, формой которой были... повторение и тождественность», то «принцип... автора ограничивает ту же случайность игрой идентичности, формой которой являются индивидуальность и я» (Фуко). Детальный анализ механизмов регуляции дискурсивных практик со стороны культуры позволяет Фуко сделать вывод о глубинной ограниченности и подконтрольности Дискурса в культуре классического западно-европейского образца. Фуко связывает это с тем, что реальная креативность дискурсивных практик, открывающая возможность для непредсказуемых модификаций плана содержания, подвергает, по его мнению, серьезным испытаниям глубинные парадигмальные установки европейского стиля мышления. Прежде всего, это относится к идее универсального логоса, якобы пронизывающего космически организованное (и потому открывающегося логосу познающему) мироздание, чьи законы в силу своей необходимости делают все возможные модификации порядка вещей предсказуемыми и не выходящими за пределы интеллигибельных границ. Таящиеся в Дискурсе возможности спонтанности, чреватой случайным и непредвиденным выходом за рамки предсказуемых законом состояний, ставят под угрозу сам способ бытия классического типа рациональности, основанный на космически артикулированной онтологии и лого центризме. дискурс постмодернистский фуко

Таким образом, за видимой респектабельностью того статуса, который, казалось бы, занимает Дискурс в классической европейской культуре, Фуко усматривает «своего рода страх»: «все происходит так, как если бы запреты, запруды, пороги и пределы располагались таким образом, чтобы хоть частично овладеть стремительным разрастанием Дискурса ...чтобы его беспорядок был организован в соответствии с фигурами, позволяющими избежать чего-то самого неконтролируемого». По оценке Фуко, страх перед Дискурсом (характеризующая европейский менталитет логофобия, рядящаяся в одежды и маски логофилии) есть не что иное, как страх перед бесконтрольным и, следовательно, чреватым непредсказуемыми случайностями разворачиванием креативного потенциала Дискурса, - страх перед хаосом, разверзающимся за упорядоченным вековой традицией метафизики Космосом и не регламентируемым универсальной необходимостью, - «страх... перед лицом всего, что тут может быть неудержимого, прерывистого, воинственного, а также беспорядочного и гибельного, перед лицом этого грандиозного, нескончаемого и необузданного бурления Дискурса».

В отличие от классической традиции, современная культура, по мысли Фуко, стоит перед задачей «вернуть Дискурсу его характер события», т.е. освободить дискурсивные практики от культурных ограничений, пресекающих возможность подлинной новизны (событийности) мысли, связанной со случайным (не заданным исходными правилами) результатом. Рассматривая «событие» как флуктуацию в поле Дискурса, Фуко, наряду с этим, фиксирует и ее автохтонный (реализуемый на уровне самоорганизации дискурсивного поля и не сопряженный с познавательным

целеполаганием мыслящего субъекта) характер, эксплицитно противопоставляя «событие» - «творчеству» и относя последнее к числу ключевых интерпретационных презумпций европейской классики. Выдвигая - в противовес культуре классического типа, где «с общего согласия искали место для творчества, искали единство произведения, эпохи или темы, знак индивидуальной оригинальности и безграничный кладезь сокрытых значений», - радикально новую методологию исследования дискурсивных практик, Фуко разрабатывает и принципиально новый для этой сферы категориальный аппарат, эксплицитно вводящий понятие случайной флуктуации в число базисных понятийных структур новой дискурсивной аналитики. По оценке Фуко, «фундаментальные понятия, которые сейчас настоятельно необходимы, - это... понятия события и серии с игрой сопряженных с ними понятий: регулярность, непредвиденная случайность, прерывность, зависимость, трансформация». Важнейшим методологическим выводом, в который результируется осуществленная Фуко смена ракурса видения процессуальности Дискурса, является следующий: по мнению Фуко, в сфере исследования дискурсивных практик «более уже невозможно устанавливать связи механической причинности или идеальной необходимости.

Нужно согласиться на то, чтобы ввести непредсказуемую случайность в качестве категории при рассмотрении продуцирования событий». Остро ощущая отсутствие в гуманитарной сфере «такой теории, которая позволила бы мыслить отношения между случаем и мыслью», Фуко делает значительный шаг в создании таковой концепции, рефлексивно фиксируя при этом главное ее содержание в качестве введения в гуманитарное познание идеи случайности: «если задаешься целью осуществить в истории идей самый маленький сдвиг, который состоит в том, чтобы рассмотреть не представления, лежащие, возможно, за дискурсом, но сами эти дискурсы как регулярные и различающиеся серии событий, то, боюсь, в этом сдвиге приходится признать что-то вроде этакой маленькой (и, может быть, отвратительной) машинки, позволяющей ввести в самое основание мысли случай, прерывность и материальность.

Тройная опасность, которую определенная форма истории пытается предотвратить, рассказывая о непрерывном развертывании идеальной необходимости». (Особенно интересна в данном пассаже оценка указанного генератора случайностей в качестве «отвратительного», схватывающая оценку наличной культурой идеи непредсказуемой неравновесности как противной актуальным для обыденного сознания классическим идеалам линейного детерминизма, гарантирующего предсказуемое поведение систем.) Таким образом, в контексте дискурсивной аналитики Фуко в ткань философской рефлексии постмодернизма входит эксплицитное требование введения в когнитивные процедуры презумпции случайной флуктуации. В этом отношении можно говорить, что, фокусируя свое внимание на феномене Дискурса, постмодернистская философия не задает особое видение последнего, но выдвигает требование разрушение традиционного Дискурса, фиксируя необходимость формирования неканонических стратегий дискурсивных практик, возвращающих субъекту его атрибутивное свойство «суверенности» (Батай).

Однако, согласно позиции постмодернизма, именно в процедурах отказа от традиционно понятого Дискурса и подстерегает сознание дискурсивность, впитанная носителем западного типа рациональности в процессе социализации : «жертвуя смыслом, суверенность сокрушает возможность дискурса: не только прерыванием, цезурой или раной внутри дискурса (абстрактная негативность), но и вторжением, внезапно открывающим в таком отверстии предел дискурса и иное абсолютное знание» (Деррида). В связи с этим тот, кто «устроился в надежной стихии философского дискурса... не в состоянии прочитать по его упорядоченному скольжению такой знак, как «опыт»...» (Деррида), и именно поэтому «часто... когда полагают, что балласт гегелевской очевидности сброшен, на самом деле, не зная этого, не видя ее, остаются в ее власти... Никогда еще гегелевская очевидность не казалась столь обременительной, как в этот момент, когда она нависла всем своим бременем» (Деррида). Происходит своего рода «ослепление традиционной культурой, которая выдает себя за естественную стихию дискурса». В этой ситуации постмодернизм постулирует необходимость, «перейдя от конечного знания к бесконечному - добраться, как бы раздвигая пределы, к иному модусу знания - недискурсивному, таким образом, чтобы вне нас родилась иллюзия удовлетворения той самой жажды знания, которая существует в нас» (Батай). Вместе с тем, однако, «попрание дискурса (и, следовательно, вообще закона...) должно, как и всякое попрание, тем или иным образом сохранить и утвердить то, что им преодолевается в злоупотреблении» (Деррида), - а именно конституировать то, что Б.Смарт обозначил в этом контексте как «еретический Дискурс». К центральному проблемному полю современной интерпретации Д. относятся такие проблемы, как проблема соотношения Дискурса с идеологией (М.Пеше, Ж.-Ж.Куртин, К.Фукс), - в том числе и в ее советско-социалистической версии (П.Серио); проблема семантического потенциала дискурсивных сред (П.Анри, К.Арош, Ж.Гийому, Д.Мальдидье); проблема Другого в контексте дискурсивных практик (Ж.Отье-Ревю), а также методологические проблемы аналитик Д. (Р.Робер, Э.Пульчинелли Орланди) и др.

Список используемой литературы

1. Структурализм: «за» и «против». М., 1975

2. Степанов Ю.С. В трехмерном пространстве языка. М., 1985

3. Greimas A., Courles J. Semiotique: Dictionnaire raisonne de la theori du langage. Paris, 1979.

4. Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://ariom.ru/

Размещено на Allbest.ru