Концепт "количество" в паремиологическом фонде русского и английского языков

Размещено на http://www.allbest.ru/

Концепт "количество" в паремиологическом фонде русского и английского языков

Оглавление

Введение

Глава I. Концепт и паремия

1.1 Различные научные подходы к изучению понятия концепта

1.2 Паремии как культорологический пласт лексики

1.3 Концепт «количество»

Глава II Концепт «количество» как составляющая паремии

Заключение

Библиографический список

Введение

концепт паремия количество английский пословица

Концепт является центральной категорией в научно-лингвистическом описании языкового отражения мира.

Актуальность темы данной курсовой работы заключается в необходимости провести исследование паремиологических единиц русского и английского языков, а также более широком рассмотрении отдельных аспектов паремиологического фонда и системы языка в целом.

Проблема, поднимаемая в исследовании - понимание и исследование одного из концептов паремиологического фонда языка на примере русских и английских пословиц и поговорок.

Объектом исследования является паремиологический фонд русского и английского языков: пословицы и поговорки (proverbs). Предметом же является более узкое понятие - концепт «количество» в паремиях.

Целью работы - определить средства выражения концепта «количество» в паремиологическом фонде языка.

Для достижения поставленной цели используются следующие средства. Приводятся примеры паремий, в которых присутствует признаки наличия языковых или смысловых единиц, выражающие идею количества.

Материал работы - пословицы и поговорки в русском и английском языках.

Задачи:

Сформулировать понимание таких терминов, как концепт и паремия

Провести определенный отбор паремий, реализующих концепт «количество» с последующим их анализом.

Выявить особенности реализации концепта «количество» в русских и английских пословицах и поговорках.

Теоретическая значимость определяется возможностью уточнить представление о лингвокультурном концепте. Выводы и результаты исследования могут быть востребованы в теоретических трудах по лингвокультурологии.

Практическая значимость работы состоит в том, что полученные результаты могут быть использованы при описании национальной картины мира русского народа и народу англоговорящих стран в рамках исследований лингвокультурологического характера.

Структура работы. Курсовая работа состоит из введения, двух глав, заключения, списка использованной литературы (32 единицы). Объём работы - 28 страниц.

Глава I. Концепт и паремия

1.1 Различные научные подходы к изучению понятия концепта

Концепт является ключевым понятием когнитивной лингвистики. Однако, несмотря на то, что понятие концепт можно считать для современной когнитивистики утвердившимся, содержание этого понятия очень существенно варьирует в концепциях разных научных школ и отдельных ученых.

Впервые в отечественной науке термин концепт был употреблен С. А. Аскольдовым-Алексеевым в 1928 г. Ученый определил концепт как мысленное образование, которое замещает в процессе мысли неопределенное множество предметов, действий, мыслительных функций одного и того же рода (концепты растение, справедливость, математические концепты) [Аскольдов-Алексеев 1928: 4].

Д. С. Лихачев примерно в это же время использовал понятие концепт для обозначения обобщенной мыслительной единицы, которая отражает и интерпретирует явления действительности в зависимости от образования, личного опыта, профессионального и социального опыта носителя языка и, являясь своего рода обобщением различных значений слова в индивидуальных сознаниях носителей языка, позволяет общающимся преодолевать существующие между ними индивидуальные различия в понимании слов. Концепт, по Д. С. Лихачеву, не возникает из значений слов, а является результатом столкновения усвоенного значения с личным жизненным опытом говорящего. Концепт в этом плане, по Д. С. Лихачеву, выполняет заместительную функцию в языковом общении [Лихачев 1993].

Е. С. Кубрякова предлагает такое определение концепта: «Концепт - оперативная единица памяти, ментального лексикона, концептуальной системы и языка мозга, всей картины мира, квант знания. Самые важные концепты выражены в языке» [Краткий словарь когнитивных терминов 1979: 90-92].

В. И. Карасик характеризует концепты как «ментальные образования, которые представляют собой хранящиеся в памяти человека значимые осознаваемые типизируемые фрагменты опыта» [Введение в когнитивную лингвистику», 2004, с. 59], «многомерное ментальное образование, в составе которого выделяются образно-перцептивная, понятийная и ценностная стороны», «фрагмент жизненного опыта человека», «переживаемая информация», «квант переживаемого знания» [Карасик 2004].

С. Г. Воркачев определяет концепт как «операционную единицу мысли» [Воркачев 2004: 43], как «единицу коллективного знания (отправляющую к высшим духовным сущностям), имеющую языковое выражение и отмеченное этнокультурной спецификой» [Воркачев 2004: 51-52]. Если ментальное образование не имеет этнокультурной специфики, оно, по мнению ученого, к концептам не относится.

М. В. Пименова отмечает: «Что человек знает, считает, представляет об объектах внешнего и внутреннего мира и есть то, что называется концептом. Концепт - это представление о фрагменте мира» [Пименова 2004: 8].

В. В. Красных определяет концепт так: «максимально абстрагированная идея "культурного предмета", не имеющего визуального прототипического образа, хотя и возможны визуально-образные ассоциации, с ним связанные». Национальный концепт В. В. Красных определяет так: «самая общая, максимально абстрагированная, но конкретно репрезентируемая (языковому) сознанию, подвергшаяся когнитивной обработке идея "предмета" в совокупности всех валентных связей, отмеченных национально-культурной маркированностью»; «своего рода свернутый глубинный "смысл" "предмета"» [Красных 2003].

Таким образом, в концепции В. В. Красных концепт может быть только единицей высокой степени абстракции, имеющей национально-культурную специфику, называемой словом и включающей словесные ассоциации на имя концепта.

Существует точка зрения, что ассоциативные связи имени концепта принадлежат сфере вербализации концепта и не могут входить в его содержание, а лишь отражают в языковой форме, позволяют описать его содержание. Кроме того, концепт может не иметь субстантивного наименования и вообще какого-либо языкового наименования.

Во всех приведенных определениях концепта есть сходства - концепт определяется как дискретная, объемная в смысловом отношении единица, единица мышления или памяти, отражающая культуру народа.

Таким образом, концепт можно определить как дискретное ментальное образование, являющееся базовой единицей мыслительного кода человека, обладающее относительно упорядоченной внутренней структурой, представляющее собой результат познавательной (когнитивной) деятельности личности и общества и несущее комплексную, энциклопедическую информацию об отражаемом предмете или явлении, об интерпретации данной информации общественным сознанием и отношении общественного сознания к данному явлению или предмету.

Близкое к такому понимаю концепта предложено М. В. Пименовой: «Концепт - это некое представление о фрагменте мира или части такого фрагмента, имеющее сложную структуру, выраженную разными группами признаков, реализуемых разнообразными языковыми способами и средствами. Концептуальный признак объективируется в закрепленной и свободной формах сочетаний соответствующих языковых единиц - репрезентантов концепта. Концепт отражает категориальные и ценностные характеристики знаний о некоторых фрагментах мира. В структуре концепта отображаются признаки, функционально значимые для соответствующей культуры. Полное описание того или иного концепта, значимого для определенной культуры, возможно только при исследовании наиболее полного набора средств его выражения» [Пименова 2004: 10].

Концепт кодируется в сознании индивидуальным чувственным образом, выступающим как чувственный компонент содержания концепта, и является базовой единицей универсального предметного кода человека [Выготский 1982], [Горелов 2003].

Существует определение концепта, которое полемизирует с некоторыми признаками концепта, выделяемыми другими авторами и научными школами. Суммируем некоторые из этих «несогласий».

Так, можно предположить, что концепты правильнее интерпретировать прежде всего как единицы мышления, а не памяти, поскольку их основное назначение - обеспечивать процесс мышления. Они выступают и как хранители информации, но являются ли они единицами памяти, еще предстоит доказать.

Концепт не обязательно имеет языковое выражение - существует много концептов, которые не имеют устойчивого названия и при этом их концептуальный статус не вызывает сомнения (ср. есть концепт и слово «молодожены», но нет слова «старожены», хотя такой концепт в концептосфере народа, несомненно, есть).

Далеко не все концепты «отправляют к высшим духовным сущностям» - многие концепты носят эмпирический характер.

Не обязательна, с этой точки зрения, и этнокультурная специфика для концепта - есть множество концептов, у которых или нет никакой этнокультурной специфики (например, многие бытовые концепты), или она исчезающе мала, и чтобы ее найти, надо приложить исключительные усилия.

Не все концепты имеют и ценностную составляющую - к примеру, пространственные и временные концепты не имеют ценностной составляющей, да и во многих других случаях ценностную составляющую приходится искать «с пристрастием».

Концепт - категория мыслительная, ненаблюдаемая, и это дает большой простор для ее толкования. Категория концепта фигурирует сегодня в исследованиях философов, логиков, психологов, культурологов, и она несет на себе следы всех этих внелингвистических интерпретаций.

1.2 Паремии как культорологический пласт лексики

Существует справедливое мнение, что никакое определение термина не может считаться достаточным для познания определяемой им сущности. При этом, однако, оперировать термином гораздо удобнее, если исследователь имеет в своем распоряжении краткий перечень наиболее общих и в то же время наиболее характерных отличительных признаков, которые, как правило, и составляют дефиницию. В соответствии с этим при изучении паремиологии кажется важным проанализировать дефиниции терминов пословица, поговорка, паремия.

Помня о том, что термины существуют в рамках определенной науки, нельзя не заметить, что многие из них возникли на базе лексики общенародного употребления либо на базе специальных слов других областей знания. У этих слов в истории языка наблюдались колебания в семантике, которые отразились впоследствии и на понимании сути соответствующих современных научных понятий. В число подобных терминов со сложной дотерминологической историей входят и анализируемые в настоящей статье термины пословица, поговорка, паремия.

В терминологической сущности паремии, благодаря этимологическому сопоставлению с другими близкими по значению словами, употреблявшимися в разных языках (и упомянутыми И. М. Снегиревым), можно выделить: 1) способность выразить завершенную мысль, 2) использование в ходе речи, “к слову”, в соответствии с необходимостью аргументировать мысль, сформулированную в непословичной форме, 3) общеизвестность, т. е. воспроизводимость, 4) общепризнанность истинности выражаемой в паремии мысли; 5) употребление в качестве средства повышения изобразительности.

Все три значения слова паремия в словаре И. И. Срезневского можно охарактеризовать как значения слова из круга лексики ограниченного употребления: они связаны с церковной литературой: одно из них определяется через синонимы “притча”, “изречение”, другое формулируется как “избранные места из священного писания, читаемые на богослужении”, третье - “церковная книга, заключающая в себе паремии” .[Древнерусско-русский словарь 1889: 314]

Следует вспомнить, что А. А. Потебня изречениям с переносным значением отводил роль основы, центра пословичной системы. Именно наличие конкретного образа он считал необходимым условием возможности употребления подобных изречений в виде “алгебраических формул”. Правда, в широком смысле ученый считает возможным назвать пословицей и изречение, не содержащее отсылки к образной ситуации, но при этом (употребляя по отношению к нему определение безобразная) считает подобные выражения заслуживающими меньшего внимания, видимо, как периферийные. Важным, как представляется А. А. Потебне, является именно сочетание двух условий: изречение должно быть образным по форме и обобщающим по сути. Конкретный образ легче воспринимается сознанием, легче осмысляется и запоминается, потому что в работу включается не только логическая, но и эмоциональная сторона сознания. [Потебня 1990: 105]. Как отмечает А. Н. Савченко, “образность есть стремление речи к сохранению наглядности восприятий, а восприятие всегда вызывает не только мысль, но и чувство” [Савченко 1978: 11]. Вместе с этим на основе восприятия всего поэтического произведения или реальной жизненной ситуации человек извлекает их рациональную сущность. Образное мышление легко пользуется аналогиями и перекидывает мостик от одной сферы к другой.

Что касается терминов «пословица» и «поговорка», то в нестрогом употреблении, которое и отражают толковые словари, предназначенные для широкого употребления, за ними закрепились те значения, которые утвердились в филологической традиции XIX века: “пословица <...> Меткое образное изречение, обобщающее различные явления жизни и имеющее обычно назидательный смысл”; “поговорка <...> Общеизвестное выражение, обычно образное, иносказательное, не составляющее, в отличие от пословицы, цельного предложения и не имеющее назидательного смысла” [Евгеньева 1957: 19].

Следует подчеркнуть, что современное отечественное литературоведение придерживается аналогичной позиции, видя отличие пословицы от поговорки в их логико-синтаксической и прагматической характеристике.

Наконец, современный уровень развития языкознания не позволяет игнорировать факт существования таких терминов, как фразеологическая единица, фразеологизм, фразеологический оборот, фразема и т. п., которые в разных фразеологических школах являются обозначениями устойчивых в языке и воспроизводимых в речи раздельнооформленных языковых единиц, логически адекватных понятию.

Например, пословицы, дающие характеристику человека, внешность которого не соответствует внутренней сути (С личика - яичко, а внутри - болтун; С лица красив, а с затылка вшив; Not all that glitters is gold ), призваны предостеречь от излишней доверчивости в общении с лицемером. Конечно, было бы неправомерным заявление, что каждое употребление паремии в речи предполагает обязательную назидательность. Скорее, можно утверждать, что для каждой пословицы или поговорки возможен контекст дидактического характера.

В качестве рабочих определений пословицы и поговорки кажется возможным принять следующие:

Пословица - устойчивое в языке и воспроизводимое в речи анонимное обобщающее изречение, хотя бы часть элементов которого наделена переносным значением и которое пригодно к использованию в дидактических целях.

Поговорка - устойчивое в языке и воспроизводимое в речи анонимное обобщающее изречение, лишенное переносности значения и пригодное для употребления в дидактических целях.

В этом случае паремия, выступая в виде родового термина, может быть определена как устойчивое в языке, воспроизводимое в речи анонимное изречение, пригодное для употребления в дидактических целях.

Как уже подчеркивалось, наряду с определением термина важно отграничение дефинируемых понятий от смежных с ними. Такими смежными с понятиями пословицы, поговорки, паремии представляются понятия фразеологической единицы, афоризма, крылатой фразы.

Первое, что следует подчеркнуть, - это то, что термин фразеологическая единица (фразеологический оборот, фразеологизм) иногда употребляют по отношению к пословицам и поговоркам в качестве родового. Такое употребление считают допустимым ученые, основными признаками фразеологической единицы называющие ее устойчивость в языке и воспроизводимость в речи.

С. Г. Гаврин мотивирует включение пословиц во фразеологию наличием у них пяти признаков, обнаруживаемых и у фразеологических единиц со структурой словосочетания: 1) воспроизводимости в речи, 2) семантической целостности, 3) общеупотребительности, 4) постоянства компонентного состава, 5) постоянства грамматической формы [Гаврин 2000: 25] .

Н. М. Шанский полагает, что и устойчивые словосочетания, и пословицы объединяет в один класс наличие двух основных признаков - воспроизводимости и сверхсловности [Шанский 1996: 27].

Подобная характеристика понятия, выражаемого терминами фразеологическая единица, фразеологизм, фразеологический оборот, заставляет сторонников высказанной точки зрения для ядра фразеологической подсистемы - сочетаний слов, логически адекватных понятию, - подыскивать новое имя. В трудах ряда ученых этим термином становится фразема [Амосова 1964: 139].

Другая позиция заключается в отрицании возможности относить паремии к кругу фразеологических единиц. В современной науке этого взгляда придерживаются Ю. А. Гвоздарев, А. И. Молотков, С. И. Ожегов, В. Н. Телия и др. По их мнению, объединение семантически и логически разнородных языковых явлений на основе признака воспроизводимости приведет к размыванию границ фразеологии как науки и нечеткости представления о круге ее объектов. С таким аргументом, видимо, следует согласиться. Однако стоит отметить, что, отрицая вхождение паремий в подсистему фразеологии, перечисленные ученые по-разному определяют их статус. Так, В. Н. Телия считает пословицы произведениями народного творчества, т. е. художественными текстами, и полагает сомнительным отнесение их к числу элементов языковой системы. Она подчеркивает: двуплановость пословиц и поговорок - “следствие не внутриязыковых закономерностей, а условий жанра - его притчевого характера. Воспроизводимость же обеспечивается “цитацией” этих выражений как народного мнения о ценности” [Телия 1996: 30].

Утверждение об оценочном характере паремий не вызывает возражений. Но исключение паремий из ряда языковых единиц кажется неоправданным. Конечно, специфичность семантики пословиц и поговорок по сравнению с фразеологическими единицами, логически адекватными понятию, очевидна, как очевидна и специфика структурного и функционального плана. С. И. Ожегов считает, что “пословицы и поговорки выходят за пределы собственно фразеологии языка”, т. к. имеют “законченную синтаксическую структуру предложения” и “синтаксически членимы” [Ожегов 197: 31]. Действительно, в пословице можно выделить определенные логические части, ее можно как будто разделить на смысловые отрезки. Однако на деле это членение оказывается членением предложения - деривационной базы, а не собственно пословицы, т. к. порой значение пословицы выражается в формуле, структурно вовсе не изоморфной деривационной базе, ср.: Невеста родится, а жених на коня садится - `жених должен быть (или: как правило, бывает) старше невесты'; Better the devil you know than the devil you don't.

Отличие паремий обоих видов от афоризмов обнаруживается в двух аспектах: они анонимны и традиционны, тогда как афоризмы обязательно связаны в сознании носителей языка с конкретными авторами и - часто - оригинальны, а порой и парадоксальны по высказываемым в них мыслям.

В принципе, те афоризмы, которые не отличаются необычностью поворота мысли, можно расценивать как потенциальные пословицы или поговорки, ведь подобно паремиям они отражают ситуации, возникающие в реальности. Однако афоризмы могут оставаться достоянием только узкого круга носителей языка или даже почти исключительно - автора. В тех случаях, когда афоризм находит одобрение значительного числа носителей языка, он входит в круг широкоупотребительных сцеплений слов - крылатых фраз, которые сохраняют печать авторства. Этот этап существования афоризмов можно охарактеризовать как паремийно-неологический, т. е. этап вхождения в круг языковых единиц. Если, дальнейшее использование афоризма перестает связываться в сознании людей с именем конкретного творца, изречение может быть признано элементом системы языковых единиц. Как кажется, все паремии прошли именно такой путь становления, ибо их анонимность не означает изначального отсутствия автора. Недаром кто-то из философов Бертран Рассел сказал, что “пословицы представляют мудрость многих и остроумие одного”.

Другим доводом в пользу авторского происхождения паремий, видимо, можно считать включение в многочисленные сборники пословиц и поговорок изречений, которые вышли из Священного Писания (т. е. собственно паремий, по Ф. И. Никоновайте), например: Не хлебом единым жив человек; Много званых, да мало избранных; В чужом глазу соринку видят, в своем - бревна не замечают; Не рой яму другому: сам в нее попадешь и т. д. [Никоновайте 1997: 58].

Исходя из приведенных примеров научных подходов к понятию паремии, можно заключить следующее. Пословицы являются одним из наглядных подтверждений того, что язык отражает и хранит культурологическую информацию. В частности, именно пословичному фонду носители языка обязаны знанию народных традиций, обычаев и обрядов. Пословицы издавна служили неписаным сводом законов, т. к. они являются языковыми знаками, используемыми для обозначения типовых ситуаций и отношений между элементами действительности. Именно поэтому пословицы в большинстве своем назидательны, дидактичны. Однако нельзя категорично охарактеризовать пословицы исключительно как набор “практических рекомендаций”, опирающихся на бытовые наблюдения. Порою за прагматическим планом: оценкой, советом и т. д. - скрывается иная информация.

1.3 Концепт «количество»

Как известно, с философских позиций, "количество есть такая обусловленность вещи, благодаря которой (реально или мысленно) её можно разделить на однородные части и собрать эти части воедино" [Философский словарь 1963: 193].

С абстрактной идеей количества - числом - мы встречаемся в математике. В обиходной же речи всегда говорится о количестве чего-либо или кого-либо. Человеческое сознание связывает мысль о количестве либо со счётом, либо с мерой, т. е. с количеством какого-либо качества.

Разными языковыми и речевыми средствами количество представляется как определенное (два, тридцать три,one hundred, eleven и т. д.), неопределенное (много, мало, длинный, долгий, plenty, many, enough ), приблизительное (около двадцати человек, десятка полтора яиц, минут пятьan hour or so, about seventy people). При этом на уровне языковой системы с помощью отдельного слова можно обозначить определенное (два, сто пятьдесят, five, thirty two) и неопределенное (несколько, мало, много, some, several) количество, с помощью фразеологизмов чаще всего - неопределенное количество (вагон и маленькая тележка - `очень много', с три короба - `очень много', с гулькин нос - `чрезвычайно мало' и т. п.). Приблизительное количество обозначается исключительно на речевом уровне, синтаксически, т. е. при помощи переменных сочетаний слов (порядка двадцати, около десятка, примерно тридцать и т. д.).

Cлова, обозначающие количество, не нагружены эмоционально, не оценочны. Они сообщают точную информацию и ничего более.

Фразеологизмы же не считают точно, а сообщают приблизительные сведения о количестве считаемых предметов того или иного качества. При этом экспрессивная оценочность налицо. В большом горшке на донышке - это не просто `мало, недостаточно', а `слишком мало' (и это плохо, с позиции говорящего); как сельдей в бочке - не просто `много', а `чересчур много` (и это плохо, с позиции говорящего).

Глава II Концепт «количество» как составляющая паремии

В распоряжении людей, кроме слов и фразеологизмов, для обозначения фрагментов действительности есть еще одна подсистема языковых единиц, характеризующих и оценивающих не отдельные предметы или явления, а их взаимосвязанные совокупности - ситуации. Эта подсистема - пословицы. Естественно, возникает вопрос: умеют ли пословицы “считать и измерять”.

Первое, что бросается в глаза, - многие пословицы включают в свой состав слова, непосредственно связанные с идеей количества, ср.: Один в поле не воин; Ум хорошо, а два лучше; Семеро одного не ждут; Believe not all that you see nor half what you hear; All men can't be first. Однако в пословичном фонде есть и такие изречения, где о количестве сообщают слова, которые вне пословиц с представлением о счете или мере никак не связаны, ср.: Как ни дуйся лягушка, а до вола далеко; На мышку и кошка зверь; Bind the sack before it be full и т. п.

Эти пословицы как бы стоят на двух полюсах. А между ними выстраивается целое поле изречений, где звучит мысль об оцениваемом количестве считаемых предметов или об измеряемом качестве. Соответственно в первом случае внимание сосредоточивается на том, что чего-то много или мало, а во втором - что много (или мало) - это хорошо (или плохо).

Стоит обратить внимание на поведение слов со значением количества в составе пословиц, проверить, влияет ли пословица на развитие лексической семантики.

Идея количества в человеческом сознании выступает в виде представлений о временной и пространственной протяженности, размере, объёме, весе сопоставляемых сущностей, а также о единичности или множественности считаемых предметов. Стремление к выражению абстрактного через конкретное отражено в пословицах самым убедительным образом. Изречения, в которых количество представлено отстранённо от предметной сферы, исключительно редки. Это такие пословицы, как Из многих малых выходит одно большое; Из малого выходит великое; Для доброго довольно, а для худого и того жаль; С доброго будет, а завистливому шиш; Из большого не мудрено убавить, а из малого; The more the merrier; Too much of a good thing is good for nothing. Чаще важно количество предметов или какого-либо качества, например: Денег-то тьма, да не во что класть; Мал золотник, да дорог; Велика Федора, да дура; Не два месяца светят, не два солнышка греют; Too much knowledge makes the head bald и т. д. На лексическом уровне выражению идеи количества способствует включение в пословицу количественных наименований разной степени определённости, ср.: Двое, трое не как один; Много - хорошо, а больше - лучше того; Горько, горько, а ещё бы столько; Не было ни гроша, да вдруг алтын; Much will have more; Many a little makes a mickle. Стоить заметить, что самые абстрактные наименования количества (типа количество, число, цифра) в пословицах не встречаются.

Все пословицы, для которых идея количества является главной, видимо, целесообразно разделить на две группы: пословицы, в которых отмечается наличие некоторого количества (Для двоих готово, а троих не накормишь; Вырос наш жук с медведя и т. п.).; пословицы, сообщающие об отсутствии какого-либо количества (Ничего-то у нас и дома много; Хвать-похвать, ан мягких пять; С одного конца нет, и с другого нет, а в серёдке и не бывало; Neither rhyme nor reason; No longer pipe, no longer dance ; No song, no supper; Nothing venture, nothing have и т. п.).

Исследовательский интерес представляет первая группа - изречения, свидетельствующие о наличии какого-либо количества.

Понятия много, большой, длинный, долгий, а также в английском языке more, many, much и т. п. не существуют сами по себе. Они приобретают смысл только в сопоставлении с понятиями мало, маленький, короткий, краткий, less, few, little и т. п. Относительность этих понятий отражают пословицы: Много и того, как два на одного, а мало того, как два на троих; На мышку и кошка зверь; Худая вязанка лучше доброй горсти; Не велика пригоршня, да много в ней щепотей; Кобылка маленька, а седлу место есть; Better a little fire to warm us, than a great one to burn us (Хорошего понемножку); Better deny at once than promise long (Не держи посулом, одолжи отказом.); Great boast, small roast (Много слов, да мало дела); He is not poor that has little, but he that desires much (Не тот беден,
у кого мало, а тот, кто много хочет); One lie makes many
(Одна ложь тянет за собой другую)

Что касается характера самого количества, то в пословице оно предстаёт в виде противопоставления единичности неопределённому (или реже - определённому) множеству либо двух неопределённых разномерных множеств, т.е. налицо оппозиции один - несколько и мало - много(one - several and few/little - many/much).

Оппозиция один - несколько (one - several) может быть использована для противопоставления индивида группе людей, одного предмета ряду предметов либо однократного действия (состояния) многократному. Наиболее часто встречается в рамках названной оппозиции противопоставление одного человека группе людей. Естественно, что оно даётся с целью оценки личности и её положения либо значимости в обществе. Большинство изречений может быть сведено к оценочному суждению `Быть, находиться где-либо или делать что-либо вместе с другими лучше, чем одному', ср.: Один в поле не воин; Один и дома горюет, а два и в поле воют; Одному и топиться скучно; И в раю жить тошно одному; Один хлеба не съешь; Двое одному рать; Ум хорошо, а два лучше; Семеро одного не ждут. Company in distress makes trouble less (На миру и смерть красна); Many hands make light work (Дружно -
не грузно, а врозь - хоть брось); Two heads are better than one (Одна голова хорошо, а две лучше)

По сравнению с этим перечнем гораздо скромнее список пословиц, подчёркивающих преимущества человека, не обременённого связью с другими людьми или зависимостью от них: Одна голова не бедна, а и бедна, так одна; Одна голова и смеётся, и плачет, всё одна; Too many cooks spoil the broth; Better be alone than in bad company.

Иногда один человек резко противопоставляется нескольким, тогда пословицы дают иную оценку: `Один подчинен множеству' ср.: Один с сошкой, а семеро с ложкой; `Наличие множества не облегчает жизни одному': У кобылки семеро жеребят, а хомут свой; `Множество подчинено одному': Мастер один, а подносчиков десять и т. п.

Перевес в сторону положительной оценки коллектива по сравнению с личностью тоже опирается на количественную основу: несколько человек имеют больше сил, способностей, возможностей, чем один; одному гораздо сложнее справиться с каким-либо делом, чем группе людей, поэтому один человек ценится высоко лишь тогда, когда он способен заменить собою нескольких: Тот и господин, кто всё может сделать один. Как видим, эта группа пословиц отмечает, что количество тесно связано с качеством.

В тех случаях, когда в составе пословицы слово один связано с названием одного неодушевлённого предмета или действия, экспрессивно-оценочный компонент не проявляется или отходит на задний план. Когда, например, произносят: “Семь бед - один ответ”; “In for a penny, in for a pound”; “Pay all scores at once”, хотят сообщить, что нет прямой зависимости размера наказания от количества проступков или нарушений. Поскольку человек, хотя бы однажды преступивший закон или нарушивший норму поведения, неминуемо будет наказан за это, он может не придавать особого значения числу последующих отступлений от правил. И пословица не обращает внимания, хорошо это или плохо. Важно только, что наказание за проступки наступает обязательно.

В других изречениях этой группы оценка может сопровождать сообщаемую мысль, но она нестабильна. Она может быть противоположной в зависимости от позиции говорящего. С одного мешка не два помола или You can't flay the same ox twice - говорится о необходимости реального соотнесения запросов и возможностей. Если эта фраза исходит от того, кто отдает что-либо, она подчеркивает, что нельзя требовать большего, чем дается. Пословица здесь передает чувство досады, раздражения чрезмерными требованиями берущего. Если изречение произносится тем, кто хочет взять что-либо, в нем слышится сожаление по поводу того, что нельзя получить этого больше, чем хочется.

Когда же слова однажды, однова и т. п., связанные с идеей единичности, сообщают о пространственно-временных измерениях, пословицы подчеркивают особенность, исключительность единичности, ср.: Лучше семью гореть, чем однова овдоветь; Семь раз отмерь, один раз отрежь (Score twice before you cut once); За один раз дерева не срубишь.

Обычно, за рамками устойчивых фраз, слова один, два, семь, десять и т. п. обозначают определенное множество. В большинстве приведённых пословиц они образуют оппозицию один - несколько, противопоставляя единичность неопределённому множеству.

Но нельзя заявить категорично, что любое количественное наименование, которое в пословице обозначает множество, противопоставленное единице, связано с идеей абсолютной неопределённости количества. Пословицы “Два не один”; “Ум хорошо, а два лучше того”; “Four eyes see more than two”; “Two heads are better than one”, реально связаны с идеей превосходства минимального множества, представленного двумя предметами, над единицей. А в пословице “Семь сёл, один вол, а десять урядников” явно ощутима сопоставимость количеств, обозначенных словами семь и десять, хотя и ясно, что в рамках изречения они теряют свою реальную соотнесённость с числами 7 и 10.

Вторая оппозиция - мало - много - чаще всего сосредоточивает внимание на двух таких общих суждениях, как `Количество взаимосвязано с качеством' и `Представление о мере количества относительно'. Эти общие суждения реализуются в группах более конкретных.

Группа `Количество взаимосвязано с качеством' объединяет изречения, в которых ценностные характеристики предмета речи ставятся в зависимость от его количественных характеристик. Пословицы этой группы можно условно свести к следующим суждениям.

Первую подгруппу составляют пословицы, в которых звучит мысль о том, что малое значимо. При этом малым может быть как собственно количество, так и размер, объем, пространственная или временная протяженность и др.: И одна корова, да жрать здорова; Невеличка синичка, да та же птичка; One chick keeps a hen busy . В этих изречениях противопоставленность малого количества большому чаще всего не находит прямого выражения.

Изречения второй подгруппы сообщают, что малое значимее большого. В этом случае пословицы либо предостерегают от недооценки опасности, которую может таить внешне безобидное и будто бы незначимое начало, ср.: Мошка - крошка, а человеческую кровь пьёт; Кадка (Бочка) мёду, ложка дёгтю всё испортит; One drop of poison infects the whole tun of wine; One lie makes many - либо подчёркивают ценность малого количества, связанного с положительным качеством: Благословенный баран лучше неблагословенного быка; И один глаз, да зорок, не надобно сорок; И маленькая рыбка лучше большого таракана; One link broken, the whole chain is broken; Little chips light great fires; Least said, soonest mended; Little chips light great fires; Little pigeons can carry great messages; Little strokes fell great oaks.

Изречения следующей подгруппы, как и второй, открыто предпочитают большое малому. Они считают, что `большое ценнее малого': Велик сапог - на ноге живёт, мал сапог - под лавкой лежит; Из большого выкроишь, а из малого зубами не натянешь; Many hands make light work; Much will have more; Plenty is no plague.

Последняя подгруппа пословиц отрицает самоценность большого количества, т. е. содержит суждение `Большое незначимо': Велик телом, да мал делом; Много лесу тёмного, да нет дерева годного; И большой таракан не мерину чета; Из большого осла всё не выйдет слона; Many words will not fill a bushel; More haste, less speed; Many a fine dish has nothing on it.

Второе общее суждение, объединяющее пословицы с оппозицией мало - много, - `Представление о количестве относительно'. В эту группу входят изречения, говорящие как о неопределенности, относительности самих понятий о большом и малом, так и пословицы, подчеркивающие непостоянство, изменчивость количественной характеристики. Они могут быть разделены на три подгруппы.

Пословицы второй подгруппы подчеркивают, что из малого слагается большое: Без копейки и рубля не живёт; С миру по нитке - голому рубаха; По капельке море, по зёрнышку ворох (по былинке стог); По капле дождь, по росинке роса; Полено к полену - костёр; От искры пожар разгорается; The last drop makes the cup run over; Take care of the pence and the pounds will take care of themselves; Many a little makes a mickle. Эти пословицы совмещают представление об относительности количества с мыслью о ценности малого, без которого невозможно получить то, что называется большим.

Заключение

Проведенный анализ показал, что данная тема является обширной сферой для исследовательской работы. В русском и английском языках существует большое число паремиологических единиц, выражающих идею количества. Этот концепт в большинстве случаев выражен следующими противопоставлениями: оппозиция один - несколько и оппозиция мало - много. Эти оппозиции в свою очередь могут быть разделены на группы и подгруппы, в соответствии с тем, какую смысловую нагрузку несёт в себе концепт «количество», а также со сравнением сторон оппозиций. Исследование показало, что суждения, на основе которых паремии с идеей количества распределены по группам, могут быть достаточно противоречивыми: «много лучше, чем мало» и «лучше мало, чем много»; «много лучше чем один» и «лучше один, чем несколько» и т. д.

Исследование выявило, что ещё одной особенностью паремий, в которых присутствует данный концепт, является то, что иногда количество выражено словами, не имеющих к понятию «количество» никакого отношения. Также стоит отметить, что в пословицах замечается стремление выразить абстрактное через конкретное. Эти две особенности наиболее примечательные, но не стоит забывать, что они не являются единственными в рамках данной темы и в отношении паримиологических единиц в общем.

В работе были исследованы лишь некоторые аспекты выбранной темы. Также может быть использован другой подход к изучению данного вопроса. Дальнейшее исследование может выявить новые стороны концепта «количество» в паремиологическом фонде русского и английского языков.

Библиографический список

1. Амосова, Н.Н., Фраземы как разновидность фразеологических единиц английского языка / [Текст] - Н.Н., Амосова / Под ред. А.М. Бабкина. Проблемы фразеологии: исследования и материалы/ М.-Л.: 1964 - с. 139

2. Архангельский, В.Л., Устойчивые фразы в современном русском языке./ [Текст] - В.Л., Архангельский // Ростов-на-Дону: 1964 - С.133.

3. Аскольдов С. А. Концепт и слово / [Текст] - С.А. Аскольдов // Русская словесность. Антология / Под. общ. ред. д. ф. н., проф. В. П. Нерознака. - М.: 1997.

4. Введение в когнитивную лингвистику / [Текст] - Под ред. М. В. Пименовой. - Вып. 4. - Кемерово: 2004.

5. Воркачев, С.Е., Счастье как лингвокультурный концепт./ [Текст] - С.Е. Воркачев - М, 2004.

6. Выготский, Л. С., Мышление и речь /[Текст] - Л.С. Выготский// Собр. соч. в 6-ти томах. - М.: 1982 -Т.2.

7. Гвоздарев, Ю. А., Основы русского фразообразования./ [Текст] - Ю.А. Гвоздарев // Ростов-на-Дону: 1977.

8. Горелов, И. Н., О вербальных и невербальных составляющих речевого поведения / [Текст] - И.Н. Горелов/ Вопросы психолингвистики/ - 2003 - № 1. - С. 13-18.

9. Даль, В. И., Пословицы русского народа./ [Текст] - В.И. Даль // М.: 1984 - Т. 1. С. 14.

10. Лихачев, Д. С., Концептосфера русского языка / [Текст] - Д.С. Лихачёв // Изв. 1993 - С. 3-9.

11. Ляпин, С. X., Концептология: к становлению подхода / [Текст] - С.Х. Ляпин // Концепты. Научные труды Центроконцепта. Вып. 1. - Архангельск: 1977 - С. 11-35.

12. Молотков, А. И., Основы фразеологии русского языка. / [Текст] - А.И. Молотков // Л.: 1977;

13. Никоновайте, Ф. И., О грамматическом содержании предиката евангельской паремии / [Текст] - Ф. И. Никоновайте/ ФН. 1997 - № 3. С. 58.

14. Ожегов, С . И., О крылатых словах (по поводу книги Н. С. и М. Г. Ашукиных “Крылатые слова”) / [Текст] / С.И. Ожегов// Лексикология. Лексикография. Культура речи. - М.: 1974 - С. 220 - 221.

15. Пименова, М. В. Введение в когнитивную лингвистику. / [Текст] - М.В. Пименова // Под ред. М. В. Пименовой. - Кемерово, 2004.

16. Потебня, А. А. Из лекций по теории словесности. Басня. Пословица. Поговорка / [Текст] - А.А. Потебня// Теоретическая поэтика. М.: 1990 - С. 105.

17. Савченко, А. Н., Образно-эмоциональная функция речи и поэтическая речь./ [Текст] - А. Н. Савченко// Ростов-на-Дону: 1978 - С. 6.

18. Соломоник, А. Б., Семиотика и лингвистика/ [Текст] - А.Б. Соломоник// М.: 1995.

19. Степанов, Ю. С., Константы. Словарь русской культуры. Опыт исследования./ М., 1997.

20. Телия, В. Н. Русская фразеология. Семантический, прагматический и лингвокультурологический аспекты./ [Текст] - В.Н. Телия // М.: 1996 - С. 58.

21. Шанский, Н. М., Фразеология современного русского языка./ [Текст] - Н.М. Шанский// Изд. 4-е, испр. и доп. - Спб.: 1996 - С. 35.

Список словарей

22. Ахманова, О. С., Словарь лингвистических терминов./ О.С. Ахманова - М.: 1966 - С. 421.

23. Даль, В. И., Толковый словарь живого великорусского языка./ В.И. Даль// 2-е изд. М.: 1882 - Т. III. С.18, 134.

24. Жуков, В. П. Словарь русских пословиц и поговорок./ В.П. Жуков/ М.: 1966 - С. 11.

25. Краткий словарь когнитивных терминов / Е.С. Кубрякова, В.З. Демьянков, Ю. Г. Панкрац - 1979 - с. 90-92

26. Ожегов, С. И., Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка. / Изд. 2-е. М.: 1994.

27. Словарь иностранных слов / Под ред. Ф. Н. Петрова. 3-е изд./ М.: 1949 - С. 476.

28. Словарь современного русского литературного языка. М. - Л.: 1948 - 1965. - Т. 12.

29. Толковый словарь русского языка / Под ред. Д. Н. Ушакова. М.: 1939 - Т. III. Cтб. 44.

30. Фасмер, М. Д., Этимологический словарь русского языка. В четырех томах. Изд. второе, стереотипное. // М., 1987. Т. III.

Размещено на Allbest.ru