Теоретические проблемы перевода

В языке каждого народа в силу ряда особых исторических, географических или этнографических условий некоторые области материальной или духовной сферы жизни представлены соответственно большим или меньшим числом слов и слов-понятий и разной степенью их классификации.

Для целей объяснения перевода, однако, важно не забывать тот факт, что в целостном высказывании отдельные категориальные различия как бы нейтрализуются. В английском языке в США, к примеру, для передачи понятия «автомашина» используется много сугубо американских слов. Это такие слова, как limousine, sedan, hardtop, compact, convertible, station wagon и т. д.. которых может и не быть в другом языке. Но разве это означает, что данные понятия нельзя передать в целостном высказывании? Отнюдь нет. С другой стороны, в эскимосском языке, скажем, гораздо больше слов, характеризующих свойства снега, чем в английском языке. Спрашивается, следует ли из этого, что если в каком-то определенном языке нет тех или иных слов-понятий, то они вообще невыразимы на другом языке? Ответ надо дать отрицательный: в случае необходимости, на каком бы языке люди ни говорили, они вполне могут выделить и передать на своем языке семантические признаки предметов и явлений действительности.

Таким образом, при рассмотрении вопроса о фактическом или потенциальном развитии лексики национального языка, следует иметь в виду, что новые слова и понятия появляются в языке не только тогда, когда в том уже возникла реальная необходимость (хотя такой способ и является обычным способом новообразований), но иногда и просто в результате определенного эмоционально-психологического воздействия или в результате словотворчества писателей, поэтов, журналистов, специалистов в области науки и техники, переводчиков. По нашим наблюдениям, такое воздействие бывает двух видов -- произвольное и непроизвольное. Рассмотрение вопроса о развитии национальной лексики, таким образом, вплотную подводит нас к выявлению самой природы слова, и прежде всего коммуникативных особенностей слова с точки зрения перевода. Этому вопросу и посвящается следующий раздел.

2. Природа слова и перевод

Под социально-коммуникативной способностью слова мы имеем в виду способность слова функционировать в речи в качестве неотъемлемого компонента общего процесса коммуникации. Попадая в разные речевые ситуации, слово получает и несет определенную социально-коммуникативную нагрузку. Эта нагрузка не распределяется равномерно на все слова. Оперативно используемое нами в разговорной или письменной речи количество слов несравнимо меньше, чем их общее число. Этот запас известен в методике обучения иностранным языкам под названием «речевой актив»".

К переводу сообщений и устному (синхронному, последовательному) переводу этот вывод имеет самое прямое отношение. Для переводчика важно хорошо знать наиболее употребительны ев речи слова и их часто реализуемые значения. Вот один весьма примечательный факт. По свидетельству Г. Уоррела (Н. R. W а г г е 1. A Science of Human Behaviour. Cleveland, 1962, p. 157.), 500 наиболее часто употребляемых в английском языке слов имеют, по меньшей мере, 10 тыс. постоянно реализуемых в речи значений. Переводчику, таким образом, прежде всего следует обращать внимание на многозначную природу слова. Именно этот факт и создает неисчислимое количество трудностей для исследователей машинного перевода, так как они не в состоянии втиснуть в прокрустово ложе своего «словаря-программы» все поистине безграничное многообразие оттенков человеческих мыслей, чувств и ассоциаций, которые по-настоящему может понять и оценить только творчески мыслящий человек. Образно говоря, контекст является своего рода фильтром, который всякий раз играет свою особую роль, проясняя и конкретизируя значение слова, создавая вокруг него определенный круг ассоциаций. В справедливости данного суждения приходится убеждаться особенно при переводе таких слов с широкой полосой значений, как facilities, background, amenities, community, development, care, welfare, intelligence, identification, rehabilitation, institution, gap.

Интересно отметить, что интенсивное развитие словарного состава английского языка в США и Англии за последние годы объясняется не столько развитием новых областей науки и техники, появлением новых терминов, изобретений и технологических процессов -- традиционный способ обогащения языка, -- сколько за счет проникновения в английский язык слов-понятий и названий из области рекламы, «массовой культуры» и других сфер.. Остановимся на этом явлении подробнее.

Каждому известно, что в жизни любого общества постоянно возникают все новые, непредвиденные ситуации и явления, а вместе с ними появляется и необходимость их языкового описания. Описания всего нового можно достигнуть или путем создания новых слов, или путем использования старых, но уже в новых значениях. Следовательно,. неизбежно приходится нарушать установившуюся в речи: нормативность в употреблении некоторых слов. Теперь,. если учесть, что наша речь в значительной мере состоит из. готовых форм (клише), то случайная удачная аномалия, некоторое нарушение норм грамматики, нестандартное, оригинальное построение фразы -- все это неизбежно привлекает к себе внимание, а сама новизна таких слов или фраз. способствует их распространению в языке.

Экспериментирование с языком особенно усилилось в. последние годы в США. По нашему мнению, на языке американской рекламы легче всего можно показать ту вполне очевидную, но часто забываемую нами истину, что для переводчика способ реализации речевого акта является не менее важным, чем сама передача смыслового содержания. На этот факт уже давно обратили внимание советские и зарубежные исследователи (См. научно-популярную брошюру А. А. Леонтьева «Языкознание и психология», М., «Высшая школа», 1966, с.,51 -- 54. В этой брошюре автор обращает внимание на еще не изученные «резервы» языка рекламы в области намеренного воздействия на поведение человека. См. также М. Pei, "The Wonder World of Advertising",. in: "Double-Speak in America", N. Y., 1973, и монографию «Психолингвистические проблемы массовой коммуникации», М., «Наука», 1974.). За счет каких же факторов в языке рекламы появляются все'новые и новые слова? Во-первых, это искусственное создание рекламных названий для товаров. По свидетельству М. Пей, ежегодно Патентное бюро США регистрирует более 20 тыс. фирменных названий (brand names). Некоторые из этих названий оказываются настолько удачными, что впоследствии быстро попадают в словарный состав языка. Примером могут служить такие теперь уже узаконенные в английском языке слова, как scotch tape -- клейкая лента, скоч, cellophane -- целлофан, nylon -- нейлон, linoleum -- линолеум, thermos -- термос. В языке рекламы во многих случаях новые слова представляют собой намеренно искаженное написание или произношение общеизвестных английских слов: secureance (вместо security), flavoritic (вместо flavorful), wheaties (вместо wheat), friskies (вместо frisky), mony (вместо money), cornfetti (вместо confetti) или искусственное образование таких слов: hydramatic, fordomatic, ultramatic, dippity-do, systemetrics, Versitron, adaptronics, longetro-nics, technigraphics. Во-вторых, чтобы вызвать большее доверие к изделиям фирм, в качестве названий товаров нередко используются имена исторических деятелей: Веn Franklin -- карандаши, Lincoln -- ткани, Martha Washington -- косметические изделия, Robert Burns -- сигары.

Мифология также является одним из источников многих рекламных названий: Trojan -- одеяла, Pandora -- женское белье. Следует отметить, что подобные же тенденции развиваются и в рекламном языке других стран. Например, советская реклама также широко использует искусственно придуманные слова-названия: пистоль (порошок для чистки), посудомой, самоблеск и т. д.

Подобная практика наименования предметов используется не только в рекламе, но и в науке и технике. Ср.:

Apollo -- «Аполлон» (космический корабль), Blue Scout -- «.Блу Скаут» (ракета-носитель), Janus -- «Янус» (пилотируемый космический корабль), Gemini -- «Джеминай» (космический аппарат).

Нередко рекламные слова-названия заимствуются из лексики общеобиходного словаря. В отличие от специальных исторических, мифологических и других подобных названий слова-названия, заимствованные из обычного словаря, обладают тем преимуществом, что они всем хорошо известны. Вот ряд примеров такого плана: Arrow -- рубашки (от слова arrow -- стрела). Carnation -- .молоко (от слова carnation -- гвоздика). Иногда для тех же целей заимствуются иностранные слова: Antonio у Cleopatra -- сигары, Richelieu -- драгоценности.

Многие слова-названия, используемые в языке американской рекламы, представляют собой специально «изобретенные» слова: spic and span -- средство для чистки.

Наконец, следует отметить, что многие фирменные и рекламные названия изделий были специально придуманы так, чтобы уже само название давало исчерпывающую характеристику особенностей рекламируемого товара: Kools-ментоловые сигареты (уже в названии передается идея прохлады), endurance -- масляные краски (в названии подчеркивается стойкость красок).

В-четвертых, в языке рекламы существует множество сокращенных слов-названий: вместо полного названия Coca-cola (напиток «кока-кола») американцы просто говорят Coke, вместо Lucky Strikes (сигареты) -- luckies, вместо Chevrolet (модель автомашины) Chevy, вместо Budweiser (пиво) -- Bud.

Разумеется, подобное пристрастие американцев к сокращениям берется на вооружение специалистами США в области рекламы. В последнее время в американском варианте английского языка появилось множество кратких слов.

Грамматические особенности языка рекламы крайне своеобразны. В языке рекламы грамматика как бы уходит на второй план, поскольку главное в рекламе -- достижение смыслового и эмоционального эффекта. Сравнительная степень в языке рекламы вопреки нормам грамматики может оказаться, и часто действительно оказывается, без сравнения: в радио- и телерекламах постоянно можно слышать фразы типа -- this (product) is faster, better, longer, stronger. Более того, иногда в таких случаях используются сравнительная и превосходная степени даже у существительных, хотя, согласно грамматическим правилам, степень сравнения у существительных совершенно невозможна: coffee-er coffee, it's the peanuttiest butter, it's the macaroniest taste.

Очень часто в языке рекламы используется превосходная степень, а также другие определения-стереотипы. Продукция в рекламных объявлениях в США неизменно рекламируется как «наилучшая». Вот стереотипный набор эпитетов непомерного восхваления: the best -- наилучший, America's best -- лучший товар во всей Америке, America's only -- только в Америке и т. д.

Новшества можно найти не только в сфере употребления рекламных слов-названий, но иногда преднамеренно ломается и сама структура предложения. Buy the now car! -- Покупайте современный автомобиль! You've got the now lookl -- Вы выглядите модно! She's got the now hair-do! -- У нее самая модная прическа! Здесь наречие now несколько необычно употребляется вместо необходимого прилагательного modern. Или еще пример: Us Toreyton,smok-ers would rather fight than switch. -- Мы, кто курит сигареты Торитон, скорее будем драться, чем перейдем на другую марку. Здесь us употребляется вместо we. В ряде случаев подобная ломка речевой нормы приводит к появлению весьма оригинальных конструкций. Несомненно, что количество рекламной лексики возрастало бы в еще больших темпах, если бы она всегда была достаточно понятной. Однако, учитывая искусственный характер таких новообразований, не удивительно, что они обычно оцениваются как слова с низкой коммуникативной способностью.

Чтобы повысить коммуникативную способность рекламной лексики, в языке американской рекламы используются крылатые слова, поговорки, фразеология типа: is as an apple of one's eye -- как зеница ока, after his own heart -- no душе, bag and baggage -- со всеми пожитками, wild-goose chase -- скачки на лошадях гуськом.

Вопрос о том, насколько эффективны рекламные клише с точки зрения их воздействия на человека, пока еще остается открытым. Следует признать, что наряду с сомнениями в оценке их воздейственной силы имеются и положительные суждения на этот счет. Так, Е. Л. Лагеруолл по этому поводу пишет: «В борьбе с неврозом клише во многих случаях мы находим такое лекарство, которое хуже болезни. Те замены, которые мы ищем вместо оборотов типа холодный, как лед -- as cold as ice, не употребляются столь же свободно в языке по той простой причине, что в других > употребляемых нами фразах нет той же образной Бездейственности. Следовательно, необходимо обновлять старые слова и фразы, которые, подобно фольклору, завещаются от одного поколения другому» (Е. L. L a g e r w a 1 1. What's So Bad About Cliches? In:"Advertising Agency", Nov. 1953. p. 108. -- Пер. авт.).

М. Борисова (М. Борисова. Муки слова. «Лит. газ.», 1971, №29.) в статье «Муки слова» утверждает, что клише сохраняют свою экспрессию. Она обращает внимание, в частности, на то, что в общенародном языке штампами становятся именно те обороты, которые сперва были примерами удачных находок, оригинальных лексических построений. В связи с этим, полагает М. Борисова, следует считать малоубедительным тезис о том, «будто устойчивые словосочетания самой своей повторяемостью исключают эмоциональное их восприятие».

Использование экспрессивных речевых штампов в языке рекламы США подтверждает слова М. Борисовой. Более того, составители массовых рекламных текстов, лозунгов, заголовков, повторов, каламбуров как раз и стремятся к тому, чтобы фирменное название, продукции служило своего рода условным рефлексом и автоматически вызывало в сознании читателя соответствующий образ.

Таких фраз-клише в современной рекламе США буквально необъятное количество. Приведем лишь несколько примеров.

Язык подобных лозунгов весьма остроумен и изобретателен, хотя, к сожалению, эта изобретательность не всегда идет ему на пользу. Вот некоторые примеры того, как слово может обесцениваться под влиянием рекламы. .

Допустим, что надо внушить как можно большему числу людей мысль о том, что какой-то фильм следует посмотреть. Какие варианты здесь возможны?

Первый и в общем самый обычной способ -- это просто изложение определенной информации в форме повествования. Так, по-английски эту мысль можно выразить следующим образом (Большая часть приводимых нами примеров заимствуется из раздела объявлений газеты "The New York Times" (1970 -- 1972 гг.):

the film is funny; very funny; it is the funniest; it is laughable; it's comic; it's a laugh-provoking film; it's jolly; it's gay; it's joyful (joyous); a real laugh; good-humoured! it's mirthful; it's real fun; one of the best and funniest movies ever; a fun picture; a very joyous experience! и т. д. или, другими словами, в данном случае используется спокойный, лаконичный стиль.

Несколько меняя структуру речевых построений, можно еще более усилить Бездейственность. Это -- второй способ. В таком случае рекламный стиль языка будет несколько иным:

it's an awfully funny film; it's a laugh-filled film; the film is too funny for words; it's a (good) laugh-filled entertaining film; it's amusingly funny; it's so funny I couldn't stop laughing; it's so funny you wouldn't stop laughing; it's a funny comic film; it's a truly funny film; the film is the funniest performance (I've ever seen, you'll ever see); it's wonderfully funny; it's not a film, it is a funny show; a laugh-getting film; a tremendously funny film; it is a movie going experience; laughter and fun; it is a modern master of fun; it is a hard show to beat for its comism; it is terribly funny; it is sharp and incisive humor; the gayest show in town; fast and funny; it is funny (real and touching); it's a fun-filled film, it is really amusing; funniest movie in years; funniest movie I've seen this year; fun and fantasy in a double- delight show! Reminds you of Chaplin; one of the major movie surprises of the year.

Третий способ привлечения внимания к той же самой мысли можно назвать способом, направленным на достижение наибольшего естественного коммуникативного эффекта. При такой ориентации авторы -- создатели рекламных фраз пытаются «подкрепить» Бездейственность языка не только путем обычных приемов усиления экспрессии (использование образных средств, метафор, синонимии и т. д.), но и о помощью специальных приемов манипулирования языком (лексикой и грамматикой). В случае нарушения языкового чувства меры создаваемые таким образом фразы приобретают весьма искусственный характер. В-результате возникают построения типа:

the film is an orgy -- so funny it isl it is a comic nugget of a film; it's a welcome bundle of fun (of merriness, of laughter, of joy); all film is jokes by the yard! the film is a smash-hit fun; it is so funny it had me crying with laughter; it is side-splitting; it is so funny it'll cause your sides to ache; it is very, very, very funny! a kind of laugh-in (for the broad public); it will give you the funniest evening imaginable; a beautiful (black) comedy; an (evil) film filled with perversely funny humor; has humor, vitality; its effect on the audience is overwhelming; a (colorful) laugh-provoking spectacle.

Четвертый способ, направленный на еще большее усиление коммуникативного эффекта, можно назвать «императивным». Сообщение информации в повелительной форме -- излюбленный прием американской рекламы. Читателю рекламного объявления вместе с информацией как бы исподволь тут же сообщается, что он должен делать:

why, it's a real fun, want real fun -- see it; truly funny -- by all means go see' it; You'd better go see it -- it's funny (it's brilliant); mark it must seel real fun; classic comedy, by all means go! the hysterical heroes in their biggest laugh hits, we recommend it; truly a masterpiece, real fun, unthinkable for any one not to see it; don't let the titles throw you! what a delight to laugh out loud at sex, you cannot afford to miss it; dazzlingly surrealistic and explosively funny, a masterpiece not to be missed; a rousingly funny comedy takes off in wild flight, see it; a delightfully spicy spoof, it's a must; bouncing and beaming, tremendous humor, see it; a joy to see, must be seen by anybody who really enjoys funny movies.

И, наконец, пятый способ выражения той же мысли с помощью языка рекламы характеризуется стремлением к достижению максимального эффекта. Создается впечатление, что составители подобных рекламных текстов стремятся не столько к сообщению определенной информации, сколько к тому, чтобы поразить, ошеломить читателя рекламного объявления. Так, вместо того чтобы использовать обычный человеческий язык, в рекламных объявлениях сплошь и рядом можно встретить такие вычурные описания фильма как:

wildly funnyl hilariously funnyl the film is devilishly funnyl it'll keep you laughing all the way to doomsday; it's all as mad comics will have it; it's a screamingly funny film; it is a murderously funny movie; it's a savagely witty film; the film is explosively funny, beautifully done! devastatingly funnyl a triumph! a rip-snorter! so funny you laugh till you cry; leaves you helpless with laughter; eye-popping! mind-boggling! the most delightful funny film I have ever seen! howlingly funny; it's "Lenny" with fangs took the enamel off my teeth.

О чем же свидетельствуют все эти способы? Они показывают, что для характеристики фильма как интересного, смешного в речи могут использоваться как вполне естественные фразы, так и несколько надуманные, но тем не менее вполне приемлемые в условиях функционирования рекламы в США. Оказывается, фильм может быть murderously funny -- убийственно смешной, savagely funny -- дико смешной более того, он может быть devilishly funny -- дьявольски смешной, и если ты, зритель -- покупатель билета еще сомневаешься в том, что после просмотра такого фильма будешь смеяться до тех пор, пока не скончаешься it'll keep you laughing all the way to doomsday, то рекламная фраза типа it's all as mad comics will have it -- фильм придется no вкусу даже сумасшедшим комикам, видимо, должна окончательно развеять любые сомнения. Столь вычурные языковые построения, наблюдаемые в языке американской рекламы, с тревогой указывает Р. Бейкер (См. R. Baker. Observer: American is Cheap Talk. "The New York Times", 1970, Sept. 15.), ведут к девальвации слова., к засорению языка маловразумительными словами-пустышками.

Данные наблюдения над особенностями языка рекламы для нас особенно интересны, с точки зрения перевода, так как показывают не только богатые возможности контекстуальной синонимии в широком смысле слова, но и поразительные возможности различных способов описания одних и тех же ситуаций.

Для нас важна сама возможность варьирования словом. Не секрет, что порой начинающие переводчики спешат объявить то или иное иноязычное слово или выражение непереводимым и тут же калькируют его, тогда как на самом деле они не проверили десятки иных, вполне возможных речевых построений, передающих ту же самую мысль. В отходе от канона, привычных, стандартных приемов решения переводческих задач-проблем тоже проявляется своеобразный талант переводчика-профессионала. Лев Озеров в статье «Выбор и предпочтение», на наш взгляд, очень удачно формулирует эту мысль. Автор задается вопросом о том, какими путями идет обновление поэзии и отвечает:

«В художестве важно не только научиться. Важно не научиться. Не научиться бывает подчас трудней. Нарушить стандарт, отвергнуть шаблон. Не принять общепринятого» (Л. Озеров. Выбор и предпочтение. «Иностранная литература». 1972, № 2, с. 211.).

То же самое можно сказать и про деятельность переводчика. Под выбором адекватных средств выражения подразумевается не только употребление так называемых постоянных соответствий, которых, кстати говоря, может и не существовать в языке перевода, но и нахождение другого способа перевода, а также создание нового равноценного речевого построения при отсутствии словарных соответствий. Другими словами, переводчик должен владеть методикой поиска адекватных средств выражения заданной мысли, техникой нахождения нестандартных решений, особенно в трудных проблемных ситуациях. В памяти переводчика-профессионала хранится большое число уже проверенных словарных соответствий, но в процессе перевода он должен принять наиболее точные, стилистически верные решения.

Переводчики на своем опыте знают, как трудно иной раз точно воссоздать смысловое содержание как отдельной «единицы мысли» (например, выражаемой словосочетанием), так и всей мысли (заключенной в предложении).

Слово, подвергаясь различным реализациям в акте общения, тем самым проявляет свою социально-коммуникативную функцию. По образному выражению лингвиста Т. С. Элиота (Цит. по: "Time", 1969, Sept. 19.), слова в речи нередко «гнутся, ломаются и трескаются под давлением». В результате распространения и воздействия средств массовой информации и- различных психологических давлений на язык в настоящее время новообразования типа эвфемизмов интенсивно проникают во все сферы разговорного и литературного языка. Особенно сильно распространились эвфемистические тенденции в английском языке в США, где реклама и бизнес действительно без всякого стеснения «ломают» язык на свой лад. Не удивительно поэтому, что некоторые американские лингвисты даже предлагают различать два языка -- «язык фактов» (fact language) и «язык идей» (idea language), причем последний, по их мнению, вполне может использоваться в целях, противоположных истинной природе коммуникаций: не для выражения мысли, а для маскирования ее. Исследователь Дж. Вагнер (См. G. Wagner. On the Wisdom ot Words. Princetbn (New Jersey). 1968.) указывает, что когда человек, например, без конца слышит (или читает) фразы, в которых сообщается информация типа: coca-cola refreshes you best -- кока-кола -- наилучший освежающий напиток, то есть информация, далекая от действительного положения вещей, то в результате смысл фразы рушится. А это, в свою очередь, приводит к тому, констатирует Дж. Вагнер, что многие американцы постепенно утрачивают веру в язык, убеждаясь в том, что «слова ненадежны» (words are tricky).

По мнению А. В. Кунина, эвфемизм -- явление «широкого социального порядка». «К эвфемизму, -- пишет А. В. Кунин, -- прибегают всюду, где необходимо завуалировать, смягчить, ослабить то или иное слово или выражение» (А. В. К у н и н. Английские идиомы. Изд. 3-е. М., Учпедги», 1937. с. 16.) Особенно широко эвфемизмы используются в языке рекламы, в сленге и в профессиональном жаргоне (shop talk).

Для переводчика очень важно знать об особенностях употребления эвфемизмов в языке, чтобы правильно оценить роль подтекста, особенно при переводе публицистических материалов или художественной литературы.

Например, ломбардные лавки (pawnshops) в настоящее время в рекламных объявлениях в США все чаще называются уже не лавками, а компаниями ювелирных изделий и по представлению займов (loan and jewelry companies). Гитарист (guitarist) предпочитает называть себя не гитаристом, а художником по звукозаписи (recording artist; entertainer); певец (singer), известный лишь по выступлениям в ряде местных или частных клубов, предлагая свои "услуги, например, театру, говорит о себе как об артисте эстрады (showman, entertainer, performer). Ранее использовавшиеся автомашины многие годы в США просто назывались used cars или second-hand cars, однако теперь дельцы, занимающиеся перепродажей автомашин, все чаще рекламируют старые автомашины не как ранее использовавшиеся (used cars), а как автомашины, ранее находившиеся во владении (pre-owned cars). В соответствии с такого рода рекламой особый эвфемистический язык проникает буквально во все области жизни. Так, чтобы не называть вещи своими именами, упоминая рынок на американских биржах, теперь уже не говорят спад (fall), а затишье в деловых операциях (easing) или, как высказываются маклеры Уолл-стрита, происходит корректировка курса акций (correction is made) или перенастройка (adjustment, technical correction). Удивительно, что техническая корректировка (technical adjustment, correction) непременно происходит тогда, когда на бирже имеет место спад курса акций, а не повышение. Чтобы избежать слов, рисующих удручающую картину состояния капиталистической экономики, чтобы не употреблять такое, скажем, понятие, как, 'хроническая инфляция' (chronic inflation), некоторые экономисты «поправляют» состояние экономических дел просто-напросто путем применения эвфемизма-синонима для слова инфляция -- gradual increase in prices and wages -- постепенный рост цен и зарплаты. Биржевой бум, как известно, часто сопровождается резкой депрессией (depression, bust); чтобы не употреблять столь -«неприятные» слова, был изобретен эвфемизм business cycle -- цикл деловой активности, который, разумеется, может «несколько» спадать или усиливаться. Даже традиционное, вековое экономическое понятие спрос и предложение (supply and demand) теперь все чаще подменяется таким абстрактно звучащим термином как регулируемые цены и заработная плата (administered prices and wages). Судя по языку эвфемизмов, бюджет во многих западных фирмах теперь нельзя перерасходовать (budget overrun), бюджет всегда сам по себе растет или увеличивается (budget growth, budget increase), дабы директора концернов не показались неумелыми руководителями.

Следуя этой «логике», директор-растратчик фирмы оказывается уже совсем не растратчик, а всего-навсего negative saver -- негативный накопитель (!) денег. Бедные (the poor) в современном капиталистическом обществе, судя по эвфемистической лексике, уже совсем не бедные: в экономической печати они сперва превратились в очень нуждающихся (the neediest), затем просто в нуждающихся (the needy, the ill-provided), затем в людей, лишенных благ (the deprived), потом в социально обездоленных (the socially deprived), затем в малопривилегированных (the underprivileged), а позже в попавших в менее благоприятные жизненные обстоятельства (the disadvantaged) и, наконец, в малообеспеченных (low-income people).

Неоправданное использование эвфемизмов в отдельных случаях (в сфере классификации профессий и т. д.) приводит к употреблению в английском языке весьма необычных слов-названий. Вот ряд примеров.

Что же получается? Можно ли согласиться с тем, чтобы, скажем, такие насыщенные пафосом классовой борьбы английские слова, как boycott, exploit, lockout, scab, strikebreaker, sit-down strike, sweat shop, заменялись столь безжизненными суррогатами, лишенными эмоциональной окраски, как cease to purchase, use without reward, business moratorium, substitute, non-certified worker, work cessation on premises и abnormal requirement?

Вспомним, как внимательно и принципиально относился к политической терминологии В. И. Ленин. Понятие sweat trades В. И. Ленин (Данные примеры перевода политической лексики В. И. Лениным мы заимствуем из канд. дисс. А. Д. Кононюка «Перевод В. И. Лениным безэквивалентных общественно-политических терминов с английского языка на русский», Киев, 1973.) удачно перевел как потогонные производства, а термин sweating system как система вышибания пота. Наполненный классовым содержанием термин lockout В. И. Ленин перевел с помощью русской кальки локаут, отказавшись от ряда других известных в то время неточных вариантов перевода (прекращение работы хозяевами, хозяйская стачка, стачка хозяев, стачка предпринимателей) .

Дававшиеся ранее варианты перевода для слова lockout как бы ставили в один ряд борьбу рабочего класса за свои экономические права с эгоистичными мерами хозяев, проводимыми с целью дальнейшей наживы. В. И. Ленин видел нейтрализующее действие подобной терминологии и потому для слова lockout предпочел русский вариант-кальку локаут (А. В. Федоров, характеризуя работу В. И. Ленина над переводами, отмечает: «Требуя смысловой точности (особенно в передаче слов, выражающих основные понятия той или иной концепции), будучи беспощаден к'ошибкам, вызванным неграмотностью, Ленин далек от требования буквальности в передаче содержания трудов Маркса и Энгельса -- будь то перевод или изложение их». См. А. В. Федоров. Основы общей теории перевода, с. 110.)). Теперь же некоторые современные буржуазные экономисты пытаются выбить революционный дух, присущий отдельным английским словам, относящимся к стачечной борьбе, путем намеренного затушевывания и ослабления их семантики и, следовательно, их Бездейственности.

Из приведенных примеров видно, что эвфемизмы - очень сложное и противоречивое явление в языке. В ряде случаев их использование кажется вполне правомерным. Так, в художественной литературе эвфемизмы - эффективное стилистическое средство для писателей, которые прибегают к нему с целью оживления языка персонажей. Во многих случаях эвфемизмы, пожалуй, уместны в медицине, иногда вполне возможны в языке современной дипломатии.

С другой стороны, когда эвфемизмы берут себе на вооружение отдельные мастера рекламных дел, то это, по словам У. Сэфайера (См. Вводную часть в кн.: W. S a f i r e. The New Language of Politics, N. Y.. 1966.), приводит к тому, что многие фразы-лозунги и слова оказываются непонятными даже для самих носителей английского языка.

Таким образом, мы видим, что важнейшая особенность речи состоит не только в том, что речь имеет, по словам Канта, «обозначающую способность», но и в том, что она непосредственно связана с социальными условиями. Слово же выступает в качестве основного элемента языка и может иметь, как уже отмечалось, различные значения в зависимости от той или иной ситуации. Многообъемный характер слова отнюдь не случаен, поскольку именно в этом находит отражение обобщенный характер связи между словом-понятием и реальным миром. Следовательно, в слове-понятии находят выражение самые существенные наши представления о данном реальном объекте.

Отсюда для переводчика вывод: следует усваивать не только главное значение слова, но и второстепенные значения, которые как раз и реализуются в различных речевых ситуациях. Упор, стало быть, надо делать на усвоении всего круга значений слова или с л о в а-понятия,и тогда ни одно из значений и ни один из оттенков мысли не ускользнет от внимания переводчика. О важности передачи каждой «единицы мысли» оригинала в переводе мы убедимся в следующем разделе.

3. Единица перевода и проблема качества перевода

Чтобы полностью воссоздать все особенности оригинала, переводчик должен передать не только мысль в отдельных общих чертах, но и нюансы мысли. Как с теоретической точки зрения, так и в практическом плане данную проблему, по нашему мнению, можно свести к проблеме адекватного перевода микроконтекстов в виде отдельных слов и словосочетаний, которые, входя в состав предложения, тем самым образуют единое смысловое целое. Точность перевода как отдельных частей текста, так и всего текста в целом, собственно говоря, и определяет качество перевода.

В процессе перевода переводчик-профессионал интуитивно делит текст на отдельные «отрезки мысли». Правильность или неправильность такого деления непосредственно может сказаться на качестве перевода. Допустим, что некоторые из них выбираются переводчиком неправильно. К чему это приведет? Это приведет к неправильному толкованию роли отдельных лексических единиц в тексте и, следовательно, к ряду ошибок.
Процесс перевода текста развертывается постепенно, а если предложение длинное, то переводчик непременно разбивает его на ряд частей и работает над каждой частью отдельно. Работая над полноценной передачей на другой язык отдельных «единиц мысли», переводчик уделяет большое внимание решению проблем перевода на уровне слова. Вот почему выделение единиц перевода - это не только теоретический, но и практический вопрос.

Решение вопроса о единице перевода является той областью, где и поныне ломаются копья представителей различных школ и направлений переводческой мысли. Остановимся на этом подробнее.

Некоторые теоретики перевода, точки зрения которых даже трудно ассоциировать с какой-либо школой, полагают, что единицей перевода является слово. Особенно ревностно эта точка зрения в свое время отстаивалась теоретиками перевода Библии и другой религиозной литературы, которые были искренне убеждены в том, что любой отход от «слова божьего» -- это кощунство. Акцент на выборе слова как единицы перевода ставился и в более позднее время (Интересный исторический обзор по проблеме единицы перевода можно найти в работе F. R. Amо s. Early Theories of Translation. N. Y., 1920. Из советских монографий, затрагивающих этот вопрос, следует отметить труд П. И. Копанева "Вопросы истории и теории художественного перевода".).

Однако впоследствии как теоретики, так и сами переводчики-профессионалы пришли к выводу, что перевод слово в слово мешает глубокому и полному раскрытию мыслей авторов художественных произведений.

Если слово не может быть единицей перевода, то, по-видимому, надо искать какое-то другое решение. Одно из таких решений предложил Джон Драйден. Его позиция сводилась фактически к игнорированию роли отдельных слов. Этот метод перевода известен в истории перевода как учение Драйдена о парафразе. В «Британской Энциклопедии» 1911 года издания имеется большая обзорная статья по переводу, в которой, в частности, весьма подробно рассматривается и метод Драйдена. Для того чтобы выполнить перевод идеально, Драйден рекомендовал: «Переводчик, который будет переводить, передавая в какой-то степени силу и дух оригинала, никогда не должен останавливаться на словах (разрядка наша.-- В. К..) своего автора. Он должен отдаваться работе полностью, в совершенстве понять гений и замысел автора, характер темы, особенности искусства или предмета, о которых идет речь; тогда он сможет выразить себя столь же верно и с той же жизненной силой, как если бы он сам создавал оригинал; с другой стороны, тот переводчик, который копирует слово за словом (разрядка наша. -- В.К.), утрачивает сам дух произведения в процессе утомительной передачи оригинала» (Цит. по: "Encyclopedia Britannica", 1911, ed. p. 183.-- Пер. авт.). Такова рекомендация Джона Драйдена.

Насколько же она осуществима? Может ли она служить в качестве ориентации для переводчика нашего времени? Независимо от того, разделяем ли мы эту точку зрения или сомневаемся в ней, следует признать, что долгое время эта рекомендация служила эталоном в работе переводчиков художественных произведений.

Идентичной позиции придерживались и другие теоретики перевода. Исследователь Уиламовиц требовал сперва как бы мысленно увидеть «картину» оригинала. Уиламовиц отмечал, что переводчик «не должен переводить слова или предложения, а он должен «схватить» и воспроизвести мысли и чувства» (Цит. по: J. Р. Р о s t g a t е. Translation and Translators. Theory and Practice. Ldn., 1922, p. 7.). Именно в попытке наиболее точного и адекватного воспроизведения смыслового содержания оригинала и заключаются, по мысли Уиламовица, творческие возможности переводчика. Таким образом, мы видим, в каком трудном положении оказывается переводящий. История перевода показывает, что наиболее стимулирующая критика шла именно от тех, кто в самой трудности положения как раз и усматривал возможность для оригинальных поисков и решений различных проблемных ситуаций (задач). Об этом же свидетельствует и современная теория научения, в соответствии с которой в процессе выполнения тех или иных операций человек все более совершенствуется в их выполнении, оттачивая тем самым свое мастерство.

Следует ли из вышесказанного, что в качестве единицы перевода обязательно выступает предложение?

Дж. Миллер пишет, что «подлинная суть психолингвистической проблемы не выявляется до тех пор, пока мы не начинаем рассматривать предложения, ибо только тогда важность (речевой) продуктивности становится совершенно очевидной» (Q. M i 1 1 e r. The Psychology of Communication. N. Y., 1967, p. 72.). Нам кажется, что такой подход (опора на предложение) является плодотворным. Несомненно, в процессе перевода переводчик располагает большими возможностями в области семантических поисков и решений на уровне предложения. Такой ход рассуждения показывает, что переводчику приходится работать не только над передачей смысла всей фразы, но и над передачей отдельных единиц мысли.

Однако не все исследователи придерживаются такой позиции. Например, Л. Форстер отмечает, что в эпоху Возрождения предпочтительным в переводе был такой принцип «...Каждую фразу рассматривают в ее контексте, взвешивая ее достоинства, а затем переводят ее эквивалентной фразой без учета перевода отдельных слов» ( L. F о r s t e г. Aspects of Translation. Studies in Communica- tion. Vol. 2. Ldn- 1958, p. 12.) Это, как мы видим, уже совершенно другая точка зрения.

При решении рассматриваемого вопроса, по нашему мнению, прежде всего нужно учитывать факторы адекватности перевода. Может ли быть для нас приемлем принцип перевода, о котором упоминает Форстер? Или перевод целыми «кусками» на основе общего смысла и впечатлений? Или перевод по принципу слепого копирования отдельных слов? Ответ на этот вопрос может быть такой -- в зависимости от теоретического подхода к тому, что является единицей перевода, переводящий будет добиваться разных результатов.
Понятие social welfare к примеру, состоит из двух слов social + welfare. Слово welfare имеет следующее основное значение: 'состояние или условие обеспечения здоровья, счастья и процветания', например, работать во имя благосостояния нации -- to work for the welfare of the nation (См. A. S. H о r n b у, Е. V. .G a t e n b у, H. W a k e f i e 1 d. The Advanced Learner's Dictionary. Ldn., 1958.). Таким образом, здесь welfare -- благосостояние, процветание. Отсюда social welfare, казалось бы, должно иметь значение 'социальное благосостояние'. Однако это не так. Понятие social welfare часто переводится на русский язык как социальное обеспечение (См. «Большой англо-русский словарь» под ред. И. Р. Гальперина в 2-х т. М., «Сов. энциклопедия», 1972, далее БАРС). Понятие 'социальное обеспечение', которое является достаточно терминологичным в русском языке, оказывается крайне «размытым» в английском. В этом можно убедиться по передаче этого понятия на английский язык в ряде современных словарей.

Таким образом, различный перевод на английский язык одного понятия ('социальное обеспечение') может изменить и содержание всего текста. Ведь одно дело, когда речь идет о системе социального обеспечения и другое, когда имеются в виду только отдельные мероприятия в виде социальной помощи (например public relief). Отсюда вывод -- прежде всего необходимо в рамках контекста определить круг понятия 'социальное обеспечение', а уж затем оперировать им.

Все это убедительно свидетельствует о том, что для правильного и полного перевода мысли, прежде всего, необходимо правильно понять и перевести связанные смысловые группы слов, составляющие эту мысль. Следовательно, при оценке перевода надо учитывать не только то, сколь верно переведено все предложение, абзац, текст в целом, но и то, насколько точны найденные переводчиком частные решения. Передача только общей мысли, общей нити повествования может привести к парафразе, адаптации, пересказу и т. д., что, как отмечалось выше, никоим образом не соответствует переводу в строгом смысле слова.

Оригинальную трактовку понятия «единицы перевода» предлагает Дж. Кэтфорд. Поскольку понятие «предложение» можно рассматривать в строго грамматическом плане, то Дж. Кэтфорд (J. С a t f о r d. The Linguistic Theory of Translation. Ldn.. Oxford Univ. Press, 1965.) удачно использовал этот факт и сделал логичный вывод о том, что при обычном переводе «грамматическая иерархия» может осуществляться на любом уровне (at any rank), причем в любом большом тексте уровни постоянно меняются: в одном случае перевод делается на уровне предложения, в другом -- на уровне слова или словосочетания, а в третьем -- путем применения тех и других способов.

Основываясь на своем профессиональном опыте, мы полагаем, что для достижения высокого качества перевода необходимо творческое совмещение элементов частного (решение проблем перевода на уровне слов и словосочетаний) и целого (перевод всей мысли на уровне предложения, с учетом более крупного текстового отрезка или даже всего произведения в целом). В процессе работы сам текст (а точнее его языковые особенности и его смысловое содержание) как бы постоянно вносит отдельные коррективы в творчество переводчика, что позволяет ему добиваться еще большей точности и выразительности. Поэтому, что бы мы ни относили к единице перевода - сегмент предложения, синтагму, группу связанных по смыслу слов, для переводчика-практика здесь важно одно -- уметь проникнуть в смысловое содержание этой единицы, уяснить мысль автора и точно выразить ее на другом языке. В методике работы переводчика-профессионала не должно быть сдвигов ни в сторону абсолютизации роли слова, ни в сторону увлечения «общей мыслью».

Что касается оценки качества перевода, то эта оценка имеет принципиальное значение не только для изучения процесса перевода, но и для установления умений переводчика, уровня его квалификации, проверки того, насколько творчески он владеет техникой перевода..

Оценка качества перевода -- наиболее сложный вопрос в современной теории и практике (Этот вопрос рассматривается нами, в частности, в статье «О психологическом подходе к решению вопроса об оценке качества перевода», «Ученые записки МГПИИЯ имени М. Тореза», т. 60 М., 1971.). Помимо традиционной лингвистической концепции в настоящее время намечается и психологический подход к решению этой проблемы.

Наиболее полно психологическая концепция оценки качества перевода изложена в статье Дж. А. Миллера и Дж. Г. Биб-Сентера (См. G. М i 1 1 е r and J. G. Вeebe-Center. Some Psychological Methods for Evaluating the Quality of Translation. In: "Mechanical Translation", III, 1956, pp. 73--80.). В самом начале статьи авторы сообщают, что совершенство перевода следует измерять той степенью, в какой текст перевода передает точный смысл оригинала. Другими словами, речь идет о степени эквивалентности текста оригинала тексту перевода.

С этой целью авторы предлагают создать специальную оценочную шкалу, которая могла бы служить для оценки переводов.

Предположительно такая шкала должна давать весь набор возможных оценок машинного перевода как «совершенно непригодный», «пригодный для ознакомления с существом вопроса», «полезный после постредактирования», «читабельный на данной стадии» и «годный для опубликования в печати». На данном этапе, однако, такая шкала еще не создана, и это -- задача будущего. В настоящее время предлагают проводить оценку перевода путем сравнения специалистом-билингвом качеств оригинала и перевода в плане объема передачи в переводе инвариантного элемента, то есть смысловой информации текста. В основе предложенной концепции -- принцип «впечатления». Другая идея -- сопоставление обоих текстов по степени их языковой избыточности -- пока малоприемлема из-за трудности выполнения таких операций, хотя оценка текстов по трудности их понимания уже и на данном этапе проводится весьма успешно (См. Абраам Моль. Теория информации и эстетическое восприятие. М., «Мир», 1966). И, наконец, Миллер и Биб-Сентер предлагают определять качество перевода путем постановки вопросов к оригиналу и к тексту перевода. Ответы на них должны вскрыть глубину понимания затрагиваемого в тексте вопроса. Такая методика, как известно, не представляет собой нового подхода и весьма основательно уже разработана советскими психологами, изучающими вопросы психологии чтения иноязычной литературы (См. 3. И. К л ы ч н и к о в а. К вопросу о показателях понимания содержания иноязычного текста. «Психология в обучении иностранному языку», М., «Просвещение», 1967; е е ж е. Психологические особенности обучения чтению на иностранном языке. М., «Просвещение», 1973). Таким образом, хотя в целом вышеупомянутые тезисы представляют определенный интерес для психолингвистики, поскольку авторы выдвигают новую концепцию оценки качества перевода, выдвинутые авторами положения все же вызывают сомнения. Прежде всего, по нашему мнению, требуется обоснование допустимости привлечения экспериментаторами билингвов для оценки качества перевода. Согласно теории научения, оценивающий качество перевода информант невольно будет как бы бессознательно учитывать информацию, уже полученную им при чтении оригинала. По-видимому, необходимо разработать более строгую методику, чтобы оценка была более надежной.

Другой путь оценки перевода - это сопоставление текстов с целью определения той коммуникативной нагрузки, которую они несут. Такая операция потребует учета тех трудностей, которые были преодолены переводчиком, поскольку именно плохо переведенные трудные части текста получают в переводе повышенную коммуникативную нагрузку. Такая идея выдвигается Ю. Найдой (См. Е. Nida. Ор. cit.), но, к сожалению, лишь в самом общем плане, и Ю. Найда ничего не говорит о том, каким образом на практике можно было бы измерять такую нагрузку.

Оригинальным подходом к решению данной проблемы является идея Роберта Е. Уолла (R. Е. W a 1 1, Jr. Translation Quality and Its Measurement, In: "Linguistic and Engineering Studies in Automatic Translation of Scientific Russian into English", vol. I, Univ. of Washington Press, 1958.) о создании такой шкалы оценки перевода, с помощью которой можно было бы измерять как «полноту перевода, так и его точность». Диапазон подобной шкалы должен состоять из величин от 0 до 1, причем величину, равную единице, должны получить те тексты, в которых в полной мере будут решены проблемы многозначности. Хотя Роберт Е. Уолл имеет в виду автоматический перевод, его идея представляет определенный интерес и для оценки перевода, выполняемого человеком. Сидней М- Лэмб (S. M. L a m b. MT Research at the University of California, "Proceedings of the National Symposium on Machine Translation". Berkeley, 1960, pp. 140 -- 154.), с другой стороны, акцентирует внимание на проблеме точности перевода. Чтобы убедиться в точности, пишет Лэмб, необходимо, чтобы после прочтения перевода у билингва возникло чувство «уверенности» в точности, или необходимо создать такую техническую систему, которая бы позволяла получать переводы «как можно ближе к тексту оригинала». Автор признает, что в стилистическом плане автоматический перевод вряд ли когда-либо будет столь же совершенным, как и перевод, выполненный человеком.