Языковая ситуация в современной Японии

Размещено на http://www.allbest.ru/

Введение

Я выбрала данную тему, т.к. мне хотелось лучше изучить японский язык, а точнее самые трудные аспекты - письменную и устную речь. Насколько известно, японский язык - второй по сложности язык в мире после русского, и он имеет ряд особенностей, которых нет в других языках. Во-первых, это, конечно, связано с менталитетом японцев - жителей страны, которая много лет была закрыта для других государств, в которой сложились свои особые понятия, обычаи и язык, в данной теме интересующий меня больше всего.

Все знают, что язык представляет собой общественное явление. Любая языковая система функционирует и развивается в обществе, обслуживая те или иные цели человеческой коммуникации. Социальное функционирование языка - очень важная проблема, между тем многое здесь до сих пор недостаточно изучено.

1. Языковая ситуация в современной Японии

1.1 Распространение литературного языка

С 1945 г. единственным официальным языком Японии стал современный японский литературный язык. Это единственная форма существования японского языка, способная обслуживать все сферы общения. Система литературного языка противопоставлена, во-первых, некодифицированным формам существования японского языка -- территориальным, социальным диалектам, просторечию; во-вторых, ограниченно функционирующему бунго; в-третьих, языкам национальных меньшинств -- корейскому и почти исчезнувшему айнскому; в-четвертых, получившему определенное распространение английскому языку. Система литературного языка имеет разного рода варианты: устные и письменные, разговорные и книжные, мужские и женские, о которых будет говориться позже.

В целом практически все население современной Японии в той или иной степени владеет литературным языком. Имеются два основных источника его распространения -- школа и средства массовой информации.

Все население современной Японии живет в постоянном окружении литературного языка и не может не владеть им. Массовые обследования показывают, что даже среди стариков уже не найти человека, в речи которого совершенно не ощущалось бы влияние литературного языка. Степень владения литературным языком, конечно, неодинакова: различия связаны, прежде всего, с уровнем образования и возрастом. Наиболее четкая возрастная грань наблюдалась в 80-е гг. около 40 лет: люди моложе этого возраста владеют литературным языком заметно лучше и примерно на одном уровне (поскольку эта часть населения, как правило, имеет образование не ниже среднего).

1.2 Литературный язык и диалекты

японский язык иероглиф

В современной Японии литературный язык -- единственное или господствующее средство общения на письме и во всех официальных ситуациях (радио, телевидение, лекции, выступления, официальные беседы и т. д.), а также (исключая отчасти Рюкю) при неофициальном общении с посторонними (междиалектном общении).

Однако широкое распространение литературного языка не привело к исчезновению диалектов. Хотя они долго считались «порчей» языка и обладали низкой престижностью, а в задачу школы входило их искоренение, они продолжают сохраняться

Как указывает крупный знаток японской диалектологии В. А. Гротерс, «семейным средством коммуникации» в Японии по-прежнему служит территориальный диалект. Японские дети, овладевая языком в семье, до школы пользуются, как правило, лишь диалектом; это подтверждают и экспериментальные исследования, по данным которых дети лишь после пяти лет начинают осознавать некоторые различия между литературной и диалектной речью. Однако окончательный процесс разграничения этих форм речи происходит уже в школе.

Взрослый японец (кроме части образованного населения крупных городов, полностью утратившей диалект) владеет двумя, а то и тремя языковыми системами (не считая иностранных языков), часто очень отличающимися друг от друга. Особенно сильно отличаются от литературного языка диалекты юга Японии: Окинавы, несколько в меньшей степени Кюсю; заметны и особенности диалектов севера Хонсю. Меньше отличаются от литературного языка диалекты и говоры в районах вокруг Токио, Осаки и Киото, а также на Хоккайдо. Однако даже в приморской части Токио -- Ситамати, а также в недавно вошедшей в городскую черту западной и северной части Токио местные говоры имеют некоторые особенности.

Переход с одной системы на другую, или, как иногда говорят исследователи, «переключение кодов», социально обусловлено. Устойчивость диалектов в Японии во многом, по-видимому, объясняется особенностями японской традиционной культуры, большой ролью противопоставления «свой -- чужой» для японского общества. Как пишет современный исследователь культуры Японии, «отношения «индивидуум -- группа» в Японии, по единодушному мнению ученых, отличаются от западных. Для японца группа, ее вкусы, интересы необычайно важны, у него четко выражено стремление «быть как все»; группа в большей степени, чем на Западе, влияет на поведение и мировоззрение японцев. Японцы часто трактуют понятие группы расширительно: группа -- это может быть семья, колледж, фирма, страна». В том числе группой может быть и совокупность лиц, проживающих на данной территории.

Диалект в современной Японии представляет собой в какой-то степени средство объединения некоторой группы -- территориальной, а иногда и социальной. Диалект -- естественная форма общения со «своими»; чем в большей степени собеседник рассматривается как «свой», тем больше вероятность обращения к нему на диалекте, предельный случай -- семья. Но к незнакомому человеку, и тем более к иностранцу, будут обращаться на литературном языке. Выдающийся русский ученый Е. Д. Поливанов, изучая нагасакский диалект, освоил его настолько, что мог на нем свободно говорить; однако это вызвало отрицательное отношение местных жителей: иностранец ни в какой ситуации не может считаться «своим». Не прибегают к диалектам и при общении с людьми, занимающими более престижное социальное положение. И хотя большинство диалектов имеют формы вежливости, диалекты обычно воспринимаются как недостаточно вежливые.

Тенденция использовать различные языковые системы для общения со «своими» и «чужими» ведет к устойчивости диалектов даже в ситуации всеобщего распространения литературного языка. Т.е. последний не может не оказывать влияние на диалекты. Если функционально роль диалектов в Японии существенно не изменилась по сравнению с довоенным временем, то структурно диалекты уже не те, что раньше. Традиционные диалекты в чистом виде, которые еще в 10-е годы XX в. мог свободно изучать Е. Д. Поливанов, почти исчезли. Так, диалект деревни Миэ, возле Нагасаки, широко известный благодаря трудам Поливанова, к 1978 г. еще существовал, однако им владело лишь несколько пожилых женщин. При исследовании традиционных диалектов обычно информантами служат люди старше 60 лет, но и их речь не вполне свободна от литературных влияний.

Место старых диалектов занимают новые, в которых существуют как элементы прежних диалектов, так и литературные, а также элементы, которые не существуют нигде, кроме новых диалектов. Структура новых диалектов активно изучается в Японии, особенно много материала дали обследования, проведенные Государственным институтом японского языка. Оказывается, что различные диалектные особенности обладают разной устойчивостью. Сложные процессы происходят в лексике и грамматике. Лексика -- самая подвижная часть языковой системы, многие диалектные слова заменяются литературными, но ряд единиц сохраняется. В области грамматики диалектные особенности обычно не столь велики, однако часть из них очень устойчива. Есть даже грамматические показатели, ставшие употребительнее, чем ранее, и распространенные среди молодежи. Самая устойчивая диалектная черта в японском языке -- акцентуация (ударение). Обычно носители этого языка склонны всю жизнь сохранять ту акцентуацию, к которой они привыкли с раннего детства; массовые обследования информантов показывают стойкое сохранение материнской акцентуации даже при перемене места жительства. Поэтому ударение служит четким индикатором того, откуда человек родом. В японских фильмах, в том числе исторических, провинциалы часто говорят на литературном языке, но с диалектной акцентуацией.

В новых диалектах могут появляться и лексические и грамматические элементы, отсутствующие как в старых диалектах, так и в литературном языке. Таким образом, противопоставление «литературный язык -- традиционные диалекты» постепенно уступило место противопоставлению «литературный язык -- новые диалекты», последние представляют собой новые, сложившиеся в основном в XX в. системы, продолжающие изменяться и развиваться.

Особые лингвистические ситуации создались на Хоккайдо и Окинаве. На Хоккайдо противопоставление «литературный язык -- новые диалекты» существует в наиболее чистом виде. Основную часть Хоккайдо (кроме крайнего юга) японцы заселяли лишь с конца XIX в., сюда переселялись носители самых разных диалектов Японии, за исключением окинавских. Во втором-третьем поколениях их родные диалекты исчезли, и вместо них сформировалось некоторое «общехоккайдоское» языковое образование, имеющее, впрочем, локальные варианты. Оно может также характеризоваться как новый диалект: система фонем и грамматика вполне литературные, но акцентуация и отчасти лексика имеют отличия от литературного языка. Таким образом, и при полном исчезновении традиционных диалектов, как это произошло на большей части Хоккайдо, остается потребность в разграничении систем, употребляемых при общении со «своими» и с «чужими».

Префектура Окинава, состоящая из большого количества мелких, обособленных островов, характеризуется, наоборот, максимальным сохранением традиционных диалектов, очень значительно отличающихся от литературного языка, а иногда и друг от друга. Только там еще можно встретить людей, не знающих литературного языка. В 1972 г. в газетах упоминался случай, когда в суде трое обвиняемых пытались говорить на местном диалекте; их заставили говорить на литературном языке, но двое из них не были в состоянии это сделать, тем не менее, в переводчике им было отказано. Только на Окинаве для междиалектного общения наряду с литературным языком используется и местное наддиалектное образование. Хотя окинавская литература с начала XX в. сошла на нет, и свободное владение этим образованием сокращается, его значение еще сохраняется, что проявилось в появлении окинавского радиовещания.

Итак, диалектная дробность Японии остается значительной, позиции диалектов устойчивы, хотя сами диалекты видоизменяются. При этом отношение к диалектам стало во многом не таким, как раньше. В прошлом престижность диалектов была очень низкой и их употребляли, прежде всего, из-за недостаточного знания литературного языка. Сейчас еще бывают случаи, когда японцы скрывают знание диалекта, но такое поведение уходит в прошлое. Люди среднего и младшего поколений обычно свободно пользуются диалектом, прибегая к нему и при хорошем знании литературного языка; анкетирование иностранцев, живущих в Нагое, показало, что большинство из них постоянно сталкивается с диалектизмами. По-видимому, низкая престижность диалектов была свойственна периоду массового овладения литературным языком, когда речь на диалекте ассоциировалась с низкой культурой, теперь же, когда литературным языком пользуются все, и владение диалектом вовсе не означает неумения переключаться с диалектной системы на литературную, диалект воспринимается уже не как «испорченный» язык, а как вполне законное средство неофициального общения со «своими»; сказывается и то, что новые диалекты не так непохожи на литературный язык, как старые, уже почти исчезнувшие. Не исключено, что в данной переориентации играет роль и усиление национализма в современной Японии: явно оживился интерес к «поискам корней», национальным, в том числе и региональным, традициям.

Изменилось и официальное отношение к диалектам. Сейчас все чаще пишут о том, что диалекты, как и другие особенности народной культуры Японии, -- национальное достояние, которое необходимо сохранять. Перед школой и средствами массовой информации больше не ставят задачу искоренения диалектов, новая задача -- обучение правильному пользованию диалектами. Тем самым помимо общеяпонской литературной нормы начинают создаваться региональные нормы. Это -- новое явление в японской языковой ситуации за пределами Окинавы.

1.3 Литературный язык и бунго

Бунго - это старый литературный, который до войны сосуществовал с современным и обслуживал ряд сфер общения. Однако после войны он быстро потерял все свои позиции.

В настоящее время бунго, по словам одного из японских лингвистов, употребляется редко и в ритуальных целях. Культурные люди старшего поколения еще помнят бунго, а люди среднего и младшего поколений лишь имеют о нем представление, поскольку его преподают в средней школе. Поэтому традиции чтения текстов на бунго пока существуют. Классические произведения издаются не только в переводе на современный язык, но и в оригинале с комментированием непонятных мест; такие издания рассчитаны на достаточно широкий круг читателей. Литература конца XIX -- начала XX века на бунго издается только в оригинале и без комментариев. Однако функционирование бунго очень ограничено, и новые тексты на нем почти не создаются. Бунго продолжает использоваться в традиционных сферах (церковная служба, включая христианскую, традиционный театр типа но), а также в поэзии, до сих пор существуют кружки и журналы любителей поэзии в традиционном стиле. Здесь языковые различия связаны с жанровыми: танки и хайку принято писать на бунго, а поэзии на современном языке свойствен свободный стих (верлибр).

В то же время бунго все еще оказывает влияние на современный литературный язык, что проявляется в лексике и в грамматике. Лексика бунго, особенно китаизмы, остается потенциальным источником пополнения литературного словаря. С этим связана особенность японской лексикографии: в современные словари включается в том или ином объеме и лексика, употреблявшаяся лишь в старинных памятниках.

Грамматические заимствования из бунго занимают заметное место в книжных стилях японского языка. Их постоянно можно встретить в газетах и журналах (особенно в заголовках), в телепередачах, в рекламе, уличных объявлениях и пр. Особенно велико количество форм бунго в некоторых специальных текстах: юридических, патентных, где довоенные традиции еще сохраняются.

Таким образом, система бунго, сама по себе почти не функционирующая, окончательно не исчезла и продолжает сказываться на литературном языке. Отмечают даже, что частота форм бунго в последние годы увеличивается, в связи с чем предостерегают против их чрезмерного употребления, особенно по телевидению и радио.

2. Японская письменность сегодня

2.1 Иероглифы и кана

В Японии пользуются смешанной письменностью, в которой сочетаются обозначающие понятия китайские иероглифы и передающие звучание независимо от смысла знаки двух японских азбук -- хираганы и катаканы (эти азбуки имеют общее название -- кана).

Почти любой японский текст содержит иероглифы, знаки хираганы и катаканы, возможны также вкрапления латиницы и международных иероглифов типа арабских цифр. Тексты, записанные только одним видом письма, редки: чистой катаканой по традиции печатаются телеграммы; чистая хирагана может встретиться в книгах для самых маленьких детей, но чаще там попадаются и простейшие иероглифы; чистая иероглифика характерна для уличной рекламы, вывесок, плакатов, но и здесь в случае необходимости может появляться каждая из азбук.

Такая сложная система сформировалась исторически. Японцы не имели собственной письменности до заимствования китайских иероглифов, использовавшихся с VI в. н. э. и полностью освоенных к VIII в. Однако чисто иероглифическое письмо неудобно для японского языка, обладающего в отличие от китайского богатой системой грамматических показателей (аффиксов и служебных слов). Поэтому уже с VIII в. появляются системы фонетического письма. Первоначально для этих целей использовались некоторые иероглифы, затем -- их сокращенные варианты, постепенно трансформировавшиеся в знаки каны. Хирагана и катакана возникли почти одновременно в IX в.

В средние века использовались разные системы письма -- от чистой иероглифики до чистой каны (так называемое женское письмо, использовавшееся женщинами, которых обычно в полной мере не учили иероглифике). Однако смешанное письмо постепенно начало преобладать, а с XIX в. стало практически единственным.

Два вида каны различаются начертаниями, лишь немногие знаки похожи, и ни один не совпадает абсолютно. Однако соответствие между знаками хираганы и катаканы взаимно однозначно, и любой текст, записанный хираганой, может быть точно так же записан катаканой (или наоборот). До войны каждый алфавит имел 48 знаков, но, поскольку еще в средние века некоторые пары знаков совпадали в звучании, при послевоенной реформе письменности из каждого алфавита исключили по два знака. Чаще всего знак каны соответствует открытому слогу с кратким гласным; в период формирования каны японский язык был почти лишен слогов иного рода и соответствие «знак каны -- слог» было почти однозначным, однако в дальнейшем ввиду появления долгих гласных, закрытых слогов и т. п. возникли случаи, когда слог соответствует двум и даже трем знакам каны. Кана ориентирована на фонетические особенности японского языка, существовавшие в нем до появления массовых заимствований из английского, поэтому каной трудно адекватно записать слова иных языков и многие американизмы в самом японском языке; на этом вопросе мы остановимся в главе о заимствованиях.

Наиболее значительные отличия между иероглифическими системами в Китае и Японии заключаются в их соотнесенности со звучанием. В китайском языке, если отвлечься от диалектных различий, у иероглифа обычно только одно чтение. В японском же языке единственность чтения иероглифа -- исключение, а не норма, большинство иероглифов имеют два-три, а иногда и до десятка чтений. Чтения иероглифов (т.е. звуковые единицы, им соответствующие) в японском языке делятся на так называемые онные и кунные. При заимствовании иероглифов ими начали писать корни исконно японских слов, эти корни -- кунные чтения. Помимо этого вместе с иероглифами заимствовались и их китайские чтения, фонетически изменившиеся в соответствии с произносительными навыками японцев; так появились онные чтения, ставшие важным источником пополнения японской лексики. Как кунных, так и онных чтений у иероглифа бывает несколько, так как иероглиф мог использоваться для написания синонимичных или чем-то сходных по значению корней.

Например, одним и тем же иероглифом пишутся корни слов икиру 'жить', икасу 'оживлять', уму 'рожать', умарэру 'родиться', хаэру 'расти' (о растениях), хаясу 'отращивать (бороду, усы и пр.)', нару 'плодоносить', насу 'рожать', нама 'свежий', кроме этих кунных чтений есть два онных: сэй и сё:. Такая система сложна и неудобна, поэтому одной из задач послевоенной реформы было сокращение числа чтений иероглифов.

Иероглифы используются для написания корней как исконно японской лексики, так и китаизмов. Однако иероглифы неудобны для записи грамматических элементов, а также новых заимствований из английского и других языков. Первоначально, пока таких заимствований было немного, их писали иероглифами, иногда иероглифы подбирались по звучанию независимо от смысла, иногда -- по значению независимо от звучания. Однако, когда со второй половины XIX в началось массовое заимствование европейской лексики, такая запись оказалась неудобной, и сейчас лишь отдельные заимствования пишутся иероглифически.

Постепенно сложилось распределение функций между иероглифами, хираганой и катаканой. В соответствии с ним корни исконной и китайской лексики пишутся, окончания слов и служебные слова-- хираганой, новые заимствования -- катаканой. Значение катаканы оказывается наименьшим, по выражению одного автора, она играет роль курсива для выделения заимствований. Соотношение иероглифов и хираганы в определенной степени компенсирует такую непривычную для нас особенность японского письма, как отсутствие пробела: оно позволяет при чтении выделять если не слова, то хотя бы отрезки текста с лексическим и грамматическим значением. Правилам проведения пробела учат в школе, такие тексты приняты лишь в учебниках для начальной школы и книгах для детей.

Обычное направление японского (как и китайского) письма -- сверху вниз, столбцы читаются в направлении справа налево. Однако издавна, особенно в надписях, заголовках, применялось и направление в строчку, также справа налево. В наше время под западным влиянием появилось и направление письма в строчку слева направо. Оно почти вытеснило горизонтальное письмо справа налево, последнее можно встретить лишь там, где традиции соблюдаются строже всего, например в храмах. Однако в прессе и художественной литературе традиционное направление письма столбцом преобладает.

Еще одна яркая особенность японской письменности -- так называемая фуригана. Она заключается в том, что справа от иероглифа или нескольких иероглифов (при горизонтальном написании -- сверху) пишутся знаки канны. Фуригана имеет две функции. Самая обычная связана с указанием на то, как надо читать данные иероглифы. Это может быть необходимым, если употреблен редкий иероглиф, особенно не входящий в минимум, или когда иероглифы могут быть прочтены неоднозначно. Частота применения фуриганы зависит от жанра, в целом она тем чаще, чем шире круг читателей: фуригана в данной функции редка в критике, чаще встречается в поэзии, еще чаще -- в прозе. Максимума достигает использование фуриганы в комиксах, которые рассчитаны на малокультурного читателя, а также в некоторых уличных объявлениях (правила для посетителей парков, детских площадок и т. д.), где фуриганой бывает снабжен каждый иероглиф. В газетах фуригана мало распространена из-за особенностей шрифта, не дающего возможности помещать знаки в интервалах между столбцами; в случае крайней необходимости она приводится после иероглифа в скобках.

2.2 Полезны или вредны иероглифы?

Из сказанного выше ясно, что японское письмо сложно. Встает вопрос: может ли оно быть существенно упрощено?

Безусловно, самый важный, но и самый трудный для усвоения элемент этого письма -- иероглифы. Недаром люди, знающие только кану, приравниваются в Японии к неграмотным. Вопрос о реформе иероглифики неоднократно вставал как в Японии, так и в других странах, пользующихся иероглифическим письмом. В связи с этим не раз обсуждались преимущества и недостатки этой системы письменности.

Большинство аргументов за иероглифы и против них приводилось еще в 30-е годы. Крупнейший советский китаист академик В. М. Алексеев был, как и почти все российсике ученые того времени, активным сторонником отмены иероглифики, однако он учитывал и противоположные аргументы. Он писал: «Иероглифика есть также некий исторический закономерный и высоко развитый способ человеческого общения, который в существе своем вряд ли отличается от алфавита... Если иероглифы в некоторых отношениях сложнее букв, то в других -- они проще, как комплексы». Среди преимуществ иероглифов он видел возможность записи одним знаком целого понятийного комплекса независимо от его длины, возможность по графическому облику иероглифа до некоторой степени предсказать его значение, роль иероглифов для снятия омонимии, а также тесную связь культурных традиций с иероглификой. Этому противостоят значительные неудобства иероглифики: большая сложность знаков, трудность их для запоминания, длительность обучения им, а также архаизм системы иероглифов и неудобство их для записи живой речи.

В Японии со времени приобщения к европейской культуре всегда существовали сторонники отмены иероглифики. Это и латинизаторы японского письма, это и поборники перехода на кану (до сих пор существует их общество «Канамодзикай», основанное в 1920 г., оно издает журнал «Кана-но хикари», т. е. «Свет каны»). Многие из приводимых ими факторов весьма убедительны. Действительно, обучение японскому письму -- длительный процесс, и во многом из-за этого в японских школах учат 12 лет. К тому же при большом количестве времени на изучение иероглифики далеко не всё усваивается должным образом. Конечно, часть иероглифов запоминается и позже через чтение. Но все же если трудно найти японца, не знающего ни одного иероглифа, то далеко не всякий, даже имеющий высшее образование, сможет правильно прочесть и тем более написать все иероглифы минимума, не говоря уже о других. В 1979 г. в одной телепрограмме попросили бывшего министра просвещения написать ряд иероглифов, и с заданием он справился не безошибочно. Таким образом, иероглифика явно мешает овладению языком в полном объеме. Несомненны и сложности при машинописи и типографском наборе, проистекающие уже из-за самого количества знаков, в десятки раз превосходящего количество знаков при алфавитном письме.

Однако показательно, что идеи полной отмены иероглифики, несколько оживлявшиеся в периоды острых социальных потрясений, никогда не имели серьезного значения и воспринимаются на том же уровне, что и призывы к замене японского языка на английский. Всерьез обсуждается лишь упорядочение и сокращение, но не отмена иероглифов.

В чем же причины такого положения? Наиболее очевидная из них заключается в престижности иероглифики и ее связи с японской национальной культурой. В течение веков знание иероглифов в Японии было признаком образованности и в значительной степени и признаком высокого социального положения; кана такой престижностью не обладала. Отмечают, что и сейчас для японского языкового мышления характерно представление о том, что настоящим считается лишь записанное; с этим связывают самые разные явления -- от большей разработанности письменной нормы в отличие от устной до особой склонности японцев по сравнению с другими народами к употреблению визитных карточек. Сохраняется и страх перед иероглифами, и уважение к ним, а знания человека и сейчас иногда оцениваются по количеству известных ему иероглифов, хотя в наши дни, когда все в определенной степени владеют иероглификой, их престижность уже не столь высока, как раньше. Японская культура не так тесно связана с иероглификой, как китайская; среди классических литературных произведений есть немало написанных с минимальным использованием иероглифики или даже вовсе без нее, среди них такие крупные, как знаменитый роман XI в. «Гэндзи-моногатари». Однако все же большинство памятников, в том числе практически все памятники последних шести-семи веков, -- это иероглифические тексты. Весь этот комплекс культурных и психологических факторов способствует сохранению иероглифической письменности. К тому же они тесно связаны и с политическими соображениями: правящие круги Японии, безусловно, заинтересованы в поддержании культурной преемственности, а не в ее разрушении, следовательно, и в сохранении традиционной системы письма.

Однако было бы большим упрощением видеть причины устойчивости иероглифической письменности только в этом. Другой комплекс причин имеет чисто языковой характер. В течение веков японский язык приспосабливался к иероглифической письменности, и в конечном итоге в нем произошли изменения, делающие упразднение иероглифики невозможным без значительного преобразования всего языка, прежде всего его лексической системы.

Мы уже говорили о том, что вместе с иероглифами из китайского языка в японский перешли их так называемые онные чтения. Последние составили базу многочисленного слоя японской лексики -- китаизмов, так называемых канго. Лишь меньшинство их составляют непосредственные заимствования из китайского языка, большинство канго являются сложными словами, созданными уже в Японии из китайских корней. Канго встречаются в любом тексте, включая бытовой, но больше всего их в общественно-политической, научно-технической литературе. В текстах на бунго 20-30-х годов, например военной тематики, они даже составляли всю знаменательную лексику, а роль исконных единиц сводилась к грамматическому оформлению. Значение канго можно сопоставить со значением греко-латинских элементов в западноевропейских языках.

В течение веков вплоть до начала XX в. канго служили основным средством образования культурной лексики, и особенно терминологии; теперь с ними успешно конкурируют заимствования из западноевропейских языков. Исконно японская лексика оказалась неудобной для этих целей по ряду причин. Во-первых, краткость китайских корней и легкость их присоединения друг к другу в любом количестве давали возможность образования любого нужного слова со структурой, понятной для людей, знающих иероглифику.

Удобство канго имеет и оборотную сторону -- значительную омонимию. Простая фонетическая структура китайских корней не может не вызывать омонимию, особенно в японском языке, где при заимствовании исчезли тоновые различия, помогающие различать слова в китайском языке.

В наше время, когда культурная лексика, в том числе терминология, используется не только на письме, но и в устной речи, омонимия канго стала серьезной проблемой. Предпринимаются меры по ограничению канго, особенно в языке телевидения и радио. Однако полностью освободиться от них оказывается невозможным, поэтому нередко устная передача информации дополняется письменной. Иностранцу, который смотрит передачи японского телевидения, бросается в глаза значительная роль письменной информации. Раньше во время передачи новостей за спиной диктора находилось табло, на котором записывалось основное содержание того, что говорилось; сейчас обычно оно передается без табло, непосредственно на экране. В телерекламе и объявлениях нередко устный текст вообще отсутствует. Роль письменного текста на телевидении все более увеличивается в результате целенаправленных мер. В научных докладах и лекциях либо записывают основные термины на доске, либо (что сейчас общепринято) раздают заранее слушателям текст или тезисы. Однако на практике часто в устной речи заменяют канго на заимствование из западноевропейских языков.

Итак, большое количество канго одновременно создают удобства и трудности для носителей японского языка. Канго, как правило, связаны с иероглифической записью. Исключение иероглифики из речевой практики невозможно без выведения из употребления значительного пласта культурной лексики и создания новых слов для выражения соответствующих значений. Последний процесс постепенно идет, но далек от завершения.

2.3 Как строится японский письменный текст

Приспособление системы японского языка к иероглифической письменности не исчерпывается наличием большого числа китаизмов. Одно из следствий сложного характера японского письма заключается в том, что различия между письменными и устными текстами, даже одинаковыми по тематике, в японском языке значительнее, чем в европейских языках.

Противопоставление «письменный стиль -- устный стиль» не следует смешивать с противопоставлением «разговорный стиль -- книжный стиль». Хотя обычно тексты книжного характера тяготеют к письменному выражению, а тексты разговорного характера -- к устному, такая связь совсем не обязательна, ср., с одной стороны, письмо другу (разговорный по характеру, но письменный текст), с другой стороны, научный доклад (книжный но характеру, но устный). В языках с алфавитным письмом обычно при больших различиях разговорного и книжного стилей собственно устный и письменный стили разграничены сравнительно мало; например, письменный текст при прочтении вслух обычно сохраняет свою структуру. Недаром различие между соответствующими по тематике письменным и устным текстами часто не ощущается, а письменность воспринимается просто как «тень звука», как средство фиксации звуковой речи. В европейской науке с тех пор как научились различать звуки и буквы, все внимание было уделено звуковому варианту языка как основному, а изучение письма превратилось в нечто вспомогательное и лежащее за пределами борьбы лингвистических идей.

Иная ситуация в Японии, где изучению письма всегда уделялось большое внимание науки. Многие особенности японских письменных текстов характеризуют особые письменные стили и не могут быть адекватно переданы в устной речи.

О некоторых особенностях письменных текстов мы уже говорили. Это фуригана, графическая игра слов, использование канго, заменяемых при произнесении текста вслух. Однако есть и еще более существенные различия, связанные с особенностями зрительного восприятия иероглифов.

Хорошо известно и подтверждается психологическими опытами, что обычный носитель японского языка воспринимает письменный текст не побуквенно, а избирательно: в первую очередь внимание обращается на наиболее значимые иероглифы. Особенно это заметно в текстах, которые должны восприниматься по возможности сразу (реклама, заголовки), и в текстах, которые нужно оценить в условиях дефицита времени (например, на телеэкране). Японские специалисты, например, указывают, что фуригана в телевизионных надписях малоэффективна, так как большинство зрителей не успевают ее воспринять. Интересно, что иностранцы в подобных ситуациях часто ведут себя обратным образом, начиная по аналогии с собственной письменностью выбирать из текста кану, что оказывается невыгодным, поскольку информативность каны обычно мала.

Поэтому письменные тексты стараются строить так, чтобы в первую очередь в них выделялись наиболее информативные иероглифы. Хотя иероглифы графически сложнее знаков каны, японская уличная реклама, в том числе световая, вывески, дорожные указатели, плакаты и т. д. состоят из сплошных иероглифов с добавлением катаканы, если в их состав входят заимствования; роль хираганы сводится к минимуму, грамматические элементы обычно опускаются.

Подобным образом построены и газетные заголовки, состоящие обычно из назывных предложений или предложений с опущенным сказуемым. Они также рассчитаны на зрительное восприятие «ударных» иероглифов, которое невозможно передать при записи текста в транскрипции.

Такого рода компактность иероглифических текстов используется целенаправленно. Они используются в целях воздействия, в том числе и политического, на читателя.

Итак, японские письменные тексты строятся по иной модели, чем устные. Иероглифика, трудная для изучения, часто оказывается весьма удобной для лиц, хорошо ее освоивших. По-видимому, это имеет свои причины. Заслуживает внимания точка зрения Е. В. Маевского, который пишет: «Зрительный канал передачи информации, по-видимому, лучше всего работает при условии, что изображение воспринимается сразу, целиком. При необходимости поэлементной развертки восприятие замедляется, канал используется с меньшей эффективностью. Многочисленные исследования показывают, что лишь неопытный читатель последовательно пробегает глазами каждую букву... Быстрое же чтение представляет собой сложный психологический процесс, при котором зрение, как правило, захватывает целый фрагмент страницы, обширное пятно, распространяющееся сразу на несколько строк... Иероглифика более приспособлена к такому «чтению пятнами» в силу самой своей графической природы, и можно предполагать, что при прочих равных условиях чтение иероглифического текста должно занимать меньше времени, чем чтение буквенного.»

Об удобстве иероглифического письма сравнительно с фонетическим при чтении и одновременном обратном соотношении при написании текста говорят и в Японии. В современной Японии обращают внимание и на то, что недостатки иероглифики становятся менее значимыми из-за распространения в последние годы новых технических средств, так называемых словопроцессоров. В них вводится текст каной или латиницей, набираемый с помощью клавиатуры, который автоматически преобразуется в иероглифическую запись, хранящуюся в машинной памяти. Таким образом, опускается трудоемкий процесс написания иероглифов, оказывается достаточным пассивное их знание; в то же время преимущества иероглифики в процессе чтения сохраняются.

2.4 Японская письменность в наши дни

Каково же реальное состояние японской письменности в наши дни? Мы говорили о реформе письменности, проведенной вскоре после войны. Сейчас, спустя четыре десятилетия, уже можно довольно определенно говорить о ее результатах, о том, что в ней оказалось жизненным, а что -- нет.

Наиболее просто прошло изменение орфографии каны. Старые, исторические написания, в том числе отмененные четыре знака хираганы и катаканы, можно встретить лишь в наиболее традиционных текстах типа стихов на бунго или как индивидуальные отклонения от нормы, например в написании некоторых имен, а также в переиздании довоенных книг. Успешно прошла реформа и в упрощении нормативных начертаний ряда иероглифов: старые варианты иероглифов уже забылись и встречаются в тех же случаях, что и старые написания каной.

Более сложной оказалась ситуация в связи с введением иероглифического минимума. В соответствии с реформой слова, записывавшиеся иероглифами вне минимума, должны были писаться каной или же похожими иероглифами минимума, если такие можно подобрать. При этом наряду с хираганой, выступавшей как общая норма, рекомендовалось пользоваться и катаканой: последнюю предполагалось употреблять в названиях животных и растений, наречиях, звукоподражаниях и некоторых других случаях. Таким образом, в результате реформы нарушалось обычное распределение функций между иероглифами и двумя видами каны. Еще больше оно нарушалось из-за того, что из минимума исключались не только многие иероглифы, но и ряд чтений оставленных иероглифов; в идеале ставилась задача сохранить для иероглифа не более одного онного и одного кунного чтения, однако, до конца осуществить не удалось; если же несколько иероглифов применялось для записи одного и того же корня, предлагалось писать этот корень лишь одним способом, в результате чего ряд иероглифов минимума сохранил только онные чтения.

Таковы были правила, введенные более полувека назад. Безусловно, во многом они оказали влияние на функционирование японского языка. Все сейчас признают, что возврат к довоенным письменным привычкам уже невозможен. Современный японец уже не может свободно читать художественную литературу конца XIX и начала XX века. Часто пишут, что некоторые лексемы, особенно канго, после отмены их иероглифического написания вышли из употребления; противники ограничения иероглифики заявляют, что это приводит к нарушению культурной преемственности, обеднению языка. Безусловно, общее число употребляемых иероглифов сейчас меньше, чем до войны. По данным Государственного института японского языка, зная 1500 иероглифов (т. е. меньше, чем в минимуме), можно прочесть в среднем 98,4% газетного текста. Таким образом, успех реформы несомненен.

Однако многие нормы оказались слишком жесткими и не были приняты на практике. Количество реально употребительных иероглифов всегда было несколько больше минимума. Общее количество функционирующих иероглифов еще больше за счет книг писателей старшего поколения, и после войны не ограничивавших себя минимумом, а также за счет переизданий довоенной и классической литературы, где оригинальная иероглифика сохраняется в большей степени, чем орфография каны.

Привычка пользоваться иероглифами, не вошедшими в минимум, особенно очевидна при написании имен собственных. Первоначально в его состав не включались иероглифы, употребляемые только в этих словах. Это, однако, часто никак не влияло на употребляемость таких иероглифов; так, в названиях 47 префектур Японии 14 иероглифов не вошло в минимум, но написания этих названий за 30 лет не изменились. Сохранение иероглифики устойчиво при написании фамилий и особенно личных имен, поскольку при наречении ребенка до сих пор внимание обращается на подбор «хороших» иероглифов. В этих случаях минимум почти не влияет на практику.

В некоторых сферах продолжает поддерживаться существование редких, архаических иероглифов. Это, например, борьба сумо, сохраняющая средневековый ритуал. Особенно это видно в именах борцов, специально подбираемых по значению и часто передающихся от одного спортсмена к другому в течение нескольких веков. Имена борцов сумо, хорошо известные в Японии, никогда не пишут каной и даже не снабжают фуриганой.

Итак, введение иероглифического минимума способствовало упрощению японской письменности, но не в такой мере, как это намечалось в начале. Иногда пишут, что введение минимума в 1946 г. проводилось как первый шаг для последующей латинизации, но сейчас ситуация для развития в этом направлении еще менее выгодна, чем в те годы. Новый состав минимума удовлетворяет далеко не всех, поэтому продолжаются дискуссии: предлагают уменьшить его до 1000 и даже 500 иероглифов, но, пожалуй, чаще призывают к его расширению до 2500 иероглифов или до числа реально употребительных иероглифов; говорят даже о желательности отмены ограничений на число иероглифов.

Таким образом, послевоенные реформы письменности оказались эффективными лишь частично. Роль каны в современных текстах значительнее, чем до войны. Особенно это относится к хирагане, которой помимо грамматических элементов пишется и часть корней. Сейчас также не редкость случаи, когда в сложном слове часть компонентов пишется иероглифами, часть -- хираганой. Облик таких слов нарушает привычки носителей языка, что иногда осуждается, но в связи с выходом из употребления ряда иероглифов это неизбежно.

Некоторое изменение функции происходит и у катаканы - она по-прежнему обозначает заимствования, но ее употребление не исчерпывается только этим. Некоторые слова, иероглифическая запись которых исчезает, стали преимущественно писать катаканой гоми 'мусор', кэга 'рана', сэрифу 'речь на сцене', они скорее отличаются не особой семантикой, а аномальным для исконных слов звуковым обликом, делающим их похожими на заимствования. Чаще всего распределение двух видов каны зависит от контекста. В газете помимо заимствований катакана обычно употребляется во избежание длинных кусков текста, записанных сплошной хираганой: при отсутствии пробела текст из одной хираганы или катаканы трудно читать.

В целом же при нестрогости японских письменных норм их колебания происходят лишь в ограниченных пределах, между основными системами письменности с 50-х годов установилось определенное равновесие. Говоря о будущем своего письма, японские специалисты обычно предсказывают, что основные его характеристики будут существовать длительное время.

2.5 Латиница в Японии

Наряду с японским письмом в Японии имеет определенное распространение и латинское (яп. ромадзи 'римские знаки') Можно выделить три функции японской латиницы: ее использование сторонниками латинизации японской письменности, вспомогательное употребление в помощь иностранцам или для фонетической точности и стилистическое применение.

Сразу после буржуазной революции 1867-1868 гг. встал вопрос о переходе японского языка на латинский алфавит. Сторонниками латинизации были, как известно, многие специалисты за пределами Японии, однако в самой стране такие идеи никогда не находили широкой поддержки. Пожалуй, наиболее активными их сторонники были в конце XIX -- начале XX в. В 1885 г. было создано и поныне существующее общество «Ромадзикай», разрабатывающее проекты латинизации японского письма.

Гораздо большее значение имеет использование латиницы во вспомогательных целях. В помощь иностранцам уличные и дорожные указатели, названия станций на транспорте и т. д. обычно дублируются латинскими буквами, аналогичную функцию имеют написания названий фирм на товарах, предназначенных к экспортированию, транскрибирование японских слов в двуязычных словарях и др. Особую роль играет использование латиницы в текстах, предназначенных для японцев, для более точного указания произношения (в картографии, в учебниках, в лингвистической литературе, особенно по фонетике, и в некоторых других случаях). Кана здесь недостаточно удобна, особенно при передаче иностранных названий.

Для указанных целей, а также для транскрипции японских названий в изданиях на английском и других языках используются определенные системы записи. К сожалению, полного единства в них нет, конкурируют две транскрипционные системы: хэпбёрновская (названная по имени ее автора) и так называемая система кунрэй-ромадзи (букв 'директивная латиница'). Хэпбёрновская система создавалась для американцев и англичан и тесно связана с особенностями английской орфографии, система кунрэй-ромадзи более научна.

Различия транскрипций довольно велики; например, слово со значением «земля, почва» пишется tsuchi по Хэпбёрну и tuti по кунрэй-ромадзи. С 1937 по 1945 г. была официально принята система кунрэй-ромадзи (отсюда -- ее название), после войны, в период оккупации, вернулись к хэпбёрновской системе: она была привычнее для американцев, а система кунрэй-ромадзи ассоциировалась с периодом милитаризма. Попытка в 1954 г. вернуться к кунрэй-ромадзи не вытеснила хэпбёрновскую транскрипцию и только привела к разнобою: даже разные министерства пользуются разными транскрипциями. В целом хэпбёрновская система распространена шире: ее учат в школе, используют в учебниках, словарях, в паспортах, в надписях на дорожных указателях и почти всегда в изданиях на иностранных языках.

Наконец, использование латиницы может иметь и стилистические цели. Хотя американизмы принято записывать катаканой, иногда они вставляются в тексты в оригинальной записи. Обычно так пишутся лишь отдельные слова, создающие эффект большей «американизации» текста. Предлагается даже выделить в японском языке особый класс лексики, всегда или преимущественно пишущийся латиницей.

3. Японская вежливость

3.1 Вежливые и невежливые формы и слова

Одной из ярких особенностей японского языка считается существование так называемых форм вежливости (кэйго). Формы вежливости представляют собой языковые средства выражения разного рода социальных (в широком смысле этого слова) отношений между говорящим, его собеседником и людьми, о которых идет речь. В той или иной степени формы вежливости есть в любом языке.

Но по сравнению с европейскими языками японский язык в этом плане имеет много особенностей, из которых наиболее значимы две: наличие не только лексических, но и грамматических форм вежливости, а так же большая строгость социальных правил употребления тех или иных слов и грамматических форм. Сравнительно с другими элементами системы языка формы вежливости наиболее явно связаны с общественной ситуацией, и изменения последней прямым образом проявляются в изменении языка.

Прежде чем перейти к описанию функционирования форм вежливости в японском обществе, необходимо очень кратко сказать о самой их системе в том виде, который закреплен нормой литературного языка. В основе системы лежит противопоставление вежливых и невежливых грамматических форм или слов. Вежливые формы и слова показывают нейтрально-вежливое, уважительное, подобострастное, приниженное и т.д. отношение говорящего к некоторому лицу, невежливые -- грубое, высокомерное, фамильярное, дружеское и т.д. отношение говорящего, они же (будучи обычно более простыми по форме) употребляются и тогда, когда вообще нет никакого лица, отношение к которому надо выражать. Лицо, отношение к которому передается, может быть, во-первых, собеседником, во-вторых, лицом, о котором идет речь, например субъектом или объектом описываемого действия.

Грамматическая система форм вежливости существует, прежде всего, в глаголе. Из двух грамматических категорий одна -- адрессив -- связана с отношением к собеседнику. Противопоставлены невежливые формы без особого показателя, вежливые формы с суффиксом -мас- и ограниченно «сверхвежливые» формы; невежливые формы употребляются и тогда, когда собеседника нет вообще или он неизвестен (научная литература, авторский текст художественных произведений, основная часть газетной информации). Особенно богата система форм повелительного наклонения: одно и то же значение «читай!» может быть выражено формами ёмэ (очень грубо, свойственно лозунгам и командам), ёндэ курэ (несколько менее грубо, обычно к низшему), ёндэ о-курэ (к низшему со смягчением грубости), ёндэ ярэ (грубо, с дополнительным компонентом «читай третьему лицу»), ёндэ (грубо или фамильярно), о-ёми, ёндэ тедай, ёми-насай, ёмитамаэ (фамильярно), о-ёминасай (некоторая степень вежливости), ёндэ кудасай (стандартная вежливая форма), о-ёми кудасай (вежливо с дополнительным оттенком приглашения), о-ёми кудасаимаси, о-ёми кудасаимасэ (сверхвежливо), о-ёми асобасэ (крайне подобострастно, сейчас устарело), количество форм со значением повеления реально еще намного больше за счет форм косвенного повеления, прежде всего отрицательно-вопросительных типа ендэ кудасаимасэн ка «не почитали бы?», последняя форма имеет оттенок одолжения со стороны собеседника.

Другая категория -- так называемый гоноратив -- связана с отношением к субъекту или объекту действия или состояния, обозначенною глаголом. Имеются вежливо-субъектные (гак называемые почтительные), вежливо-объектные (так называемые скромные) и нейтральные (лишенные специальных показателей) формы, последние используются как при невежливом отношении к субъекту или объекту действия, так и в случае, когда вежливость выражать не к кому, например в речи о неодушевленных предметах. Вежливо-объектные формы употребляются лишь тогда, когда субъект действия -- сам говорящий или лицо, с ним тесно связанное, например член его семьи (отсюда и их характеристика как «скромных»). В иных случаях, когда речь идет о своих действиях, употребляются лишь нейтральные формы: говорящий, каким бы высоким ни был его ранг, не может выражать вежливость к самому себе. И здесь наряду с обычными вежливыми формами (большинство из них образуется с помощью вспомогательных глаголов) существуют более редко употребляемые «сверхвежливые».

Имеются и именные формы вежливости, когда используется специальная вежливая приставка о- или го-.

Наконец существуют и специальные слова. Ряд самых частых глагольных значений («быть», «идти», «говорить» и т д.) выражается помимо нейтральных глаголов особыми вежливо-субъектными и вежливо-объектными глаголами: йу: 'говорить' (нейтрально), оссяру 'говорить' (об уважаемом лице), мо:сиагэру 'говорить' (о себе или близком человеке, обращающемся к уважаемому лицу). По вежливости различаются личные местоимения; отметим, что все местоимения 2-го лица не слишком вежливы, в особо вежливых ситуациях к собеседнику обращаются в 3-м лице. Дифференцированы также, например, термины родства: цума, канай 'моя жена' -- окусан 'ваша жена', 'жена уважаемого человека' (а также вежливое обращение к замужней женщине).

Итак, система грамматических и лексических форм вежливости японского языка развита весьма сильно и позволяет детально и дифференцированно передавать многообразные социальные отношения, существующие в японском обществе.