41

На правах рукописи

БОРОНИН Александр Анатольевич

ИНТЕРПРЕТАЦИЯ ПЕРСОНАЖНЫХ СУБТЕКСТОВ:

ОСНОВЫ ТЕОРИИ (НА МАТЕРИАЛЕ ХУДОЖЕСТВЕННОЙ

ПРОЗЫ)

Специальность 10.02.19 - теория языка

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени

доктора филологических наук

Москва - 2008

Работа выполнена на кафедре английской филологии Института лингвистики и межкультурной коммуникации Московского государственного областного университета

Научный консультант: доктор филологических наук, профессор Лев Александрович Телегин

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор

доктор филологических наук, профессор

Татьяна Георгиевна Попова

доктор филологических наук, профессор

Евгений Владимирович Сидоров

Ведущая организация: Институт языкознания Российской академии наук

Защита состоится «____» _______________ 2008 г. в ____ч. ____ мин. на заседании диссертационного совета Д.212.155.04 при Московском государственном областном университете по адресу: 105082, г. Москва, Переведеновский пер., д. 5/7.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Московского государственного областного университета по адресу: 105005, г. Москва, ул. Радио, д. 10-а.

Автореферат разослан «____» ____________ 2008 г.

Ученый секретарь диссертационного совета,

доктор филологических наук, профессор Г.Т. Хухуни

В художественных текстах, помимо «авторской» речи, происходит выдвижение иных речевых партий - непосредственное изображение речевой активности персонажей, основанное на использовании прямой речи. Прямая речь подразумевает дословную, точную передачу чужого высказывания. Необходимость цитирования, изображения слова, принадлежащего действующему лицу, обуславливает появление текстовых сегментов особого рода - персонажных субтекстов.

В персонажных субтекстах основная, по мнению многих исследователей, категория, присущая художественному тексту, - Человек, - высвечивается во всем многообразии своих красок и оттенков. Несмотря на большое количество работ, в разных ракурсах рассматривающих феномен «персонажной» речи, до сих пор не приходится говорить о наличии целостной теории интерпретации весьма частотных сегментов художественного прозаического текста (персонажных субтекстов), учитывающей достижения современной лингвистической науки, что делает очевидной актуальность данного исследования. Вслед за Л.Л. Нелюбиным мы трактуем термин «интерпретация» как «раскрытие содержания произведения во всей полноте его семантического, прагматического, эстетического потенциала» [Нелюбин Л.Л., 2003. С. 65].

Создание основ теории интерпретации персонажных субтекстов подразумевает обращение к обширнейшему корпусу данных сегментов, представленному в художественной прозе - именно персонажные субтексты выступают в настоящей работе в качестве объекта исследования. Благодаря анализу эмпирических данных, обследованию языковой ткани конкретных художественных произведений можно говорить о том, что исходный материал данного исследования конкретен, осязаем в своём реальном существовании. Причём то, что в фокусе нашего внимания находятся персонажные субтексты, отнюдь не означает игнорирования той среды, в которую эти субтексты «погружены».

Вектор настоящего исследования определяется положением (оно встречается в различных формулировках либо подразумевается имплицитно в работах многих ученых) о существовании смыслов в виде идеальных образований в недрах читательского сознания. В связи с этим прозаический художественный текст и его сегменты - персонажные субординатные тексты (субтексты) - трактуются не как «сущности-в-себе», а как «сущности-для-другого». Таким образом, предметом данного исследования является информация, содержащаяся в персонажных субтекстах и отражающаяся/возникающая в сознании реципиентов в ходе интерпретации художественного текста.

Целью работы является создание основ теории, призванной дать панорамное, объёмное видение весьма сложного объекта - персонажных субтекстов, встречающихся в художественной прозе.

Для достижения поставленной цели в диссертационной работе решаются следующие задачи:

1. Описание процедур, применяемых в ходе интерпретации художественного прозаического текста и его сегментов, т.е. создание характеристики процедурного аспекта интерпретирующей деятельности.

2. Структурирование ментального образа текста, сформированного в ходе интерпретации художественного прозаического текста и его сегментов, т.е. характеристика результата интерпретирующей деятельности.

3. Сегментация полисубъектного нарративного плана (выделение персонажных субтекстов), изучение онтологического статуса персонажных субтекстов, их семантического взаимодействия друг с другом, а также с текстовыми сегментами других видов.

4. Исследование фикциональной коммуникативной ситуации в статическом и динамическом аспектах.

5. Выявление роли персонажных субтекстов в процессах моделирования фикциональной языковой личности, различных видов дискурса, а также анализ особенностей референциального плана персонажных субтекстов, находящих отражение в прозаических художественных произведениях.

6. Раскрытие информационной структуры персонажных субтекстов, характеристика их семантического «пространства».

Общетеоретической предпосылкой данного исследования является постулат об интерпретации как виде деятельности, обладающем «субъектом, объектами, процедурным аспектом, целями, результатами и “инструментами”» [Демьянков В.З., 1985. С. 7]. В свете этого постулата интерпретация текста трактуется как объёмно-динамический феномен, как явление, взятое в единстве процедурной/процессуальной и конечно-(гомео)статической сторон.

Учитывая чрезвычайную сложность проблемы описания персонажных субтекстов, мы говорим о разработке основ теории интерпретации персонажных субтекстов, в связи с чем эта теория открыта для дальнейшего достраивания при условии непротиворечивости новых «выкладок» её базисным положениям. Открытость теории вполне естественна, если помнить о том, что сложные объекты и процессы допускают возможность различного толкования, поскольку в случае изучения подобных объектов и процессов вступает в действие принцип «множественности описания системы» [Леонтович О.А., 2002. С. 11]. В качестве теоретико-методологической опоры для настоящей работы также выступает принцип дополнительности. Суть методологического принципа дополнительности, открытого Н. Бором, заключается в постулировании следующего: отношения между наиболее значимыми сторонами объекта исследования не ограничиваются только взаимопротивопоставлением этих сторон. Утверждается, что различные стороны дополняют друг друга, образуя многомерный объект [Философский словарь, 2001. С. 167-168]. В соответствии с принципом дополнительности, свойства системного объекта можно описать с помощью традиционных понятий, но при этом не следует давать одновременное описание всех свойств данного объекта. Полное описание всех свойств достигается в результате ряда опытов, в которых реализуются обоюдодополняющие «экспериментальные установки», свободно выбираемые учеными для каждого опыта [Борн М., 1973. С. 127].

Ясно, что различное истолкование фактов в существенной мере определяется выбранными методами исследования. В этой работе используются аналитико-синтезирующий /наблюдение с последующим обобщением/ [Чернухина И.Я., 1983. С. 1], описательный (установление свойств изучаемого объекта с помощью метаязыка) методы, интроспекция, контекстуальный анализ, психолингвистический эксперимент. На отдельных этапах анализа использовалась методологическая база лингвистической семантики и применялся количественный метод.

Материалом исследования служат прозаические художественные тексты (рассказы, новеллы, повести, романы) англоязычных авторов, созданные в XIX и ХХ веках. Исследуемые художественные тексты характеризуются, в основном, достаточно чётким выделением моносубъектного и полисубъектного повествовательных планов. В психолингвистических экспериментах использовались фрагменты из художественных текстов на русском языке.

Достоверность результатов диссертационного исследования обеспечивается таким анализом конкретного фактического материала, который учитывает теоретические данные, накопленные в разных отраслях современного языковедения: в психолингвистике, лингвистике текста, лингвопоэтике, когнитивной лингвистике и лингвосинергетике.

Научная новизна работы выражается в том, что в диссертации:

- представлена особая, ранее не встречавшаяся точка зрения на строение фрагментов текста, изображающих коммуникацию фикциональных субъектов;

- впервые вводится и получает теоретическое обоснование ряд понятий («персонажный субтекст», «кортеж», «релятивная интертекстуальность» и др.), которые составляют стержневой терминологический аппарат теории интерпретации персонажных субтекстов;

- в результате теоретико-экспериментальной верификации получает дальнейшее освещение строение ментального образа (проекции) художественного текста.

Теоретическая значимость диссертации. Разработка основ теории интерпретации персонажных субтекстов позволяет максимально сконцентрировать внимание исследователей на той части полисубъектного повествовательного плана, которая образуется совокупностью весьма частотных сегментов текста, изображающих «прямую речь» действующих лиц. Исследовательский подход, применённый к персонажным субтекстам, расширяет научные представления о полисубъектном нарративе, при этом он вычерчивает траекторию дальнейших исследований: предложенный подход может применяться не только по отношению к персонажным субтекстам, но и к иным текстовым сегментам, берущим на себя нагрузку по изображению фикциональной коммуникации.

Практическая значимость диссертации. Проведённое исследование в определенной мере будет способствовать решению насущной проблемы - созданию предпосылок для оптимального восприятия прозаического литературного произведения, максимально учитывающего художественно-эстетическую значимость объекта рецепции как произведения искусства, что крайне важно для вузовской практики преподавания иностранных языков, поскольку работе с иноязычным художественным текстом в высших учебных заведениях специального профиля отводится значительное количество времени. Кроме того, разработанная теория может найти применение и в осуществляемой в высшей школе работе с художественными текстами, написанными на родном языке.

Материалы диссертации могут быть полезными на занятиях по аналитическому чтению, лингвостилистике, а также при составлении пособий к спецкурсам по интерпретации художественного текста, по межкультурному и межличностному общению, филологической герменевтике.

Апробация результатов и практическое внедрение работы.

Основное содержание диссертации отражено в монографии, ряде статей и материалов выступлений на научных конференциях (общий объём публикаций - более 30 печатных листов). 8 статей опубликовано в научных изданиях, рекомендованных ВАК.

Результаты работы были представлены на обсуждение в виде докладов и сообщений диссертанта на Гумбольдтовских чтениях (Москва, МГПУ, апрель 2006 г., апрель 2007 г.), Аракинских чтениях (Москва, МГПУ, апрель 2006 г.), на Международном симпозиуме по психолингвистике и теории коммуникации (Москва, май 2006 г.), на Международном конгрессе по когнитивной лингвистике (Тамбов, ТГУ им. Г.Р. Державина, сентябрь 2006 г.), на заседании Круглого стола «Концептуальный анализ языка: современные направления исследования» (Москва, ИЯ РАН, 3 ноября 2006 г.), на межвузовской научно-практической конференции «Наследие Д.С. Лихачёва в культуре и образовании России» (Москва, МГПИ, 22 ноября 2006 г.), на VI межвузовской научно-методической конференции «Филологические традиции в современном литературном и лингвистическом образовании» (Москва, МГПИ, 17 марта 2007 г.), на XI Международной конференции «Текст. Структура и семантика» (Москва, МГГУ им. М.А. Шолохова, апрель 2007 г.), на межвузовской научно-практической конференции «Актуальные проблемы преподавания курса перевода в вузе» (Москва, Академия ФСБ РФ, май 2007 г.), на межвузовской научной конференции по актуальным проблемам теории языка и коммуникации «Языковые контексты: структура, коммуникация, дискурс» (Москва, Факультет иностранных языков Военного университета, 21 июня 2007 г.), на IV Международной научной конференция «Язык, культура, общество» (Москва, сентябрь 2007 г.), на Международной научной конференции «Текст и контекст: лингвистический, литературоведческий и методический аспекты» /X Виноградовские чтения/ (Москва, МГПУ, ноябрь 2007 г.), на I межвузовской научной конференции «Язык для специальных целей: проблемы и перспективы» (Москва, МГУ им. М.В. Ломоносова, ноябрь 2007 г.), на 11-ой Международной научно-практической конференции по психологии и педагогике чтения «Чтение и письмо: междисциплинарный подход к исследованию и обучению» (Москва, МГУ им. М.В. Ломоносова, ноябрь 2007 г.).

Автор диссертации сделал доклад о результатах проведённого исследования на заседании методологического семинара «Проблемы значения в лингвистике» (Москва, филологический факультет МГПИ, ноябрь 2007 г.).

Доклад диссертанта о полученных в ходе исследования результатах обсуждался на расширенном заседании кафедры английской филологии ИЛиМК МГОУ (декабрь 2007 г.).

Отдельные положения диссертации были использованы автором при чтении им теоретического курса по стилистике английского языка в НОУ «Гуманитарный институт» (г. Москва) в 2005-2006 г.г.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Ментальный образ художественного текста неоднороден, он состоит из нескольких подструктур. Одним из факторов, обуславливающих специфику каждой из этих подструктур, является то, насколько полно некоторый элемент текста нашёл отражение в сознании реципиента, насколько чёток след, оставленный этим элементом в сознании читателя. В связи с этим утверждается, что проекция текста представлена, в первую очередь, трансгрессивной и регрессивной ментальными конструкциями (подструктурами). Органической чертой ещё одной ментальной конструкции (рефлексивная ментальная подструктура) является наличие знания интерпретатора о своих способностях классифицировать поступающую к нему извне (в нашем случае - через чтение персонажных субтекстов) информацию, распределять её в соответствии с рубриками собственного опыта. Неотъемлемой частью проекции текста является также лакунарная ментальная конструкция, которая в силу множества причин возникает в результате практически каждого интерпретативного акта. Все подструктуры проекции текста симбиотичны, связаны воедино, а образуемые ими конфигурации сугубо индивидуальны и предельно динамичны.

2. Точка зрения создателя текста обеспечивает концентричность архимира - художественного произведения в его целостности. Но внутри этого архимира существует ряд возможных миров, средоточий иных сознаний в виде персонажных субтекстов, являющихся смоделированным результатом вербализации виртуальных ментальных процессов, соотносимых с действующими лицами. Полисубъектный повествовательный план (вся совокупность персонажных субтекстов любого художественного произведения) имеет эксцентрическую организацию в силу множественности возможных миров, представленных в персонажных субтекстах. При этом наблюдается разнонаправленное движение этих миров относительно друг друга внутри художественного текста, их смещение под действием центробежных и центростремительных сил.

3. Взгляд на персонажный субтекст сквозь призму интертекстуальности заставляет относиться к нему как в значительной степени автономному тексту, включённому в более сложное текстуальное образование, но не обладающему полной семантической герметичностью, неоспоримое свидетельство чему - связанные с персонажными субтекстами явления внутренней (релятивной) и «внешней» интертекстуальности.

4. В персонажном субтексте осуществляется метонимический монтаж фикциональной языковой личности, фиксируется фрагмент языковой картины мира действующего лица. Усложнение языковой картины мира литературного героя происходит за счёт её репрезентации в кортежах - совокупностях персонажных субтекстов, объединённых на основе того или иного интегрирующего признака (функционально-прагматического, содержательного, структурного и проч.). Если возможности отдельного персонажного субтекста ограничены моделированием статичной/гомеостатичной языковой личности, то с помощью кортежей можно осуществить монтаж динамической фикциональной языковой личности.

5. Семантическая корреляция между однородными и разнородными текстовыми сегментами лежит в основе воссоздания фикциональной коммуникативной ситуации. Фикциональную коммуникативную ситуацию воссоздают, наряду с персонажными субтекстами, паракортежные элементы - отрезки текста, относящиеся к моносубъектному повествовательному плану и описывающие различные параметры ситуации словесного взаимодействия персонажей. Особой единицей фрагмента текста, в котором репрезентируется фикциональная коммуникативная ситуация, является нулевой персонажный субтекст.

6. Фикциональная коммуникативная ситуация есть не просто сумма «статичных» сегментов, наполненных содержанием однородного характера. Фикциональная коммуникативная ситуация - это изменяющийся текст, составляющие которого имеют (относительно) равный статус только лишь в линейном информационном ряду. Динамическая «ипостась» фикциональной коммуникативной ситуации раскрывается благодаря обращению к нелокализуемой множественности текстопорождающих импульсов, по определению связанному с выходом за границу линейного информационного ряда. Изменчивость текста - фикциональной коммуникативной ситуации - определяется разной природой видов информации, представленных в персонажных субтекстах. Фикциональная коммуникативная ситуация динамична по своей сути в силу того, что её можно расценивать как модель, подобную объекту моделирования - динамично развивающейся ситуации словесного взаимодействия, могущей иметь место в действительности.

7. Выделяются полидискурсивный и монодискурсивный типы фикциональной коммуникативной ситуации. Во многих фикциональных коммуникативных ситуациях представлен интерпретирующий дискурс, возникающий как ответная реакция на антидискурс.

8. Информация в художественном тексте и в его сегментах - персонажных субтекстах - двухрядна: она передаётся посредством линейного соположения языковых знаков, которые, будучи пропущенными через читательское сознание, стимулируют возникновение второго - надлинейного (супралинеарного) - информационного ряда. На уровне линейного информационного ряда нельзя говорить об информативной избыточности, а также отдавать приоритет информации, имеющей новизну. Информация надлинейного ряда потенциально доступна, её потенциальная эксплицитность зиждется на процедурном аспекте интерпретации персонажных субтекстов читателем. Об адекватности восстановления надлинейного информационного ряда свидетельствует проникновение в эстетический замысел писателя. Реципиент текста считывает надлинейные конфигурации смыслов, порождая информацию, наделённую объяснительной силой - такая информация «оправдывает» существование материальной оболочки текста, его «тела».

9. Персонажные субтексты представляют собой крайне неоднородное информационное поле, их информативность весьма заметно варьирует. При изучении информационной неоднородности персонажных субтекстов нужно акцентировать не столько качество отдельного вида информации, сколько существующую соотнесённость видов информации, специфику взаимодействия между ними. Наличие в линейном ряду персонажных субтекстов содержательно-фактуальной и коммуникативно-регулятивной информации обуславливает возникновение концептуальной информации, в некоторой степени изоморфной первым двум и являющейся стержнем надлинейного информационного ряда. Введение эмоциональной информации в персонажный субтекст может интенсифицировать процесс порождения концептуальной информации.

Объём и структура работы связаны с этапами исследования, необходимыми для решения вышеуказанных задач. Диссертация изложена на 398 страницах машинописного текста и состоит из введения, списка основных понятий, используемых в исследовании, пяти глав, заключения, библиографии, включающей в себя 559 наименований, списка словарей, списка литературных источников, послуживших материалом для исследования, списка принятых в работе условных сокращений, а также приложения (Приложения 1-7) на 12 страницах.

Во Введении раскрывается сущность исследуемой проблемы. В этой части диссертации обосновывается актуальность темы исследования, формулируется его цель, ставятся основные задачи, кратко освещаются общетеоретические предпосылки исследования, описываются используемые методы, раскрываются научная новизна работы, ее теоретическая и практическая значимость, приводятся сведения об апробации исследования, перечисляются наиболее важные положения, выносимые на защиту.

В Главе 1 даётся обобщённая характеристика такого явления, как интерпретация художественного текста (и его частей), излагаются основные особенности научной интерпретации художественного текста. Основное внимание в этой главе уделяется описанию процедур, применяемых в ходе интерпретации художественного прозаического текста и его частей, и структурированию ментального образа художественного текста и его сегментов.

В Главе 2 освещается онтологический статус персонажных субтекстов, рассматривается феномен релятивной интертекстуальности, анализируются взаимодействие текстовых сегментов одного вида (образование кортежей), а также взаимное соотнесение разновидовых текстовых сегментов.

В Главе 3 изучаются статика и динамика фикциональной коммуникативной ситуации: последняя рассматривается как набор, совокупность строевых единиц, с одной стороны, и как изменяющийся текст, динамическая самоорганизующаяся система, с другой стороны. В данной главе также исследуется специфика отражения в сознании реципиентов фикциональных коммуникативных ситуаций.

В Главе 4 вскрывается роль персонажных субтекстов в процессе моделирования фикциональной языковой личности, различных дискурсивных типов, а также подвергаются анализу особенности референциального плана персонажных субтекстов, которые находят отражение в прозаических художественных произведениях.

В Главе 5 представлены результаты изучения информационного «пространства» персонажных субтекстов.

В Заключении подводятся итоги выполненной работы, намечаются перспективы дальнейшей разработки теории интерпретации персонажных субтекстов, содержащихся в художественных прозаических текстах.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Глава 1. Интерпретация художественного текста и

его сегментов как вид деятельности

При обращении к художественному тексту, к его фрагментам читателю необходимо понимать, что корректная («правильная») интерпретация не обязательно спорадична, ведь сложность, разветвлённость глубинной семантической структуры текста создает предпосылку для интерпретационных вариаций. Отдельная интерпретация имеет ограниченные возможности относительно экспликации объективной художественности. Дело в том, что имманентно присущая литературному тексту категория художественности объективна, но вместе с этим она определенным образом отчуждается от текста в виде многочисленных в разной степени конгруэнтных интерпретаций реципиентов. Коллективной интерпретации, состоящей из значительного числа индивидуальных непротиворечивых либо относительно непротиворечивых интерпретативных актов, удаётся приблизиться к определению объективной художественности. Онтологически объективная, категория художественности высвечивается в многочисленных актах субъективного восприятия. Разнообразие корректных интерпретаций связана с множественностью методологических установок интерпретаторов, а также со сложностью объекта рецепции - художественного текста. Следует отметить, что можно верифицировать корректность интерпретации текста на основе сопоставления разных вариантов истолкования объекта, инициировав своеобразный диалог интерпретаторов.

Интерпретирующая деятельность, связанная с художественным текстом, не протекает единообразно, поскольку она инкорпорирована в дискурсивные практики, каждая из которых имеет свои характерные черты. Так, например, результат интерпретации художественного текста, происходящей в рамках научного дискурса, за редкими исключениями, продуктивен, поскольку создание текста даёт возможность сделать результаты интерпретации достоянием коллективного сознания. Существует несколько разновидностей научной интерпретации художественного текста, которые выделяются в связи с учётом способа истолкования литературного произведения. К таковым можно отнести сравнительный анализ, связанный с межъязыковыми и внутриязыковыми интертекстуальными трансформациями, выразительное чтение словесно-художественного произведения или его сегментов и т.д. Можно выделять типы интерпретации, учитывая не только характер дискурсивной практики, в русле которой протекает интерпретативный процесс, но и глубину понимания, определяемую выбранной интерпретативной тактикой, способ восприятия, а также другие факторы.

Какие бы факторы не воздействовали на интерпретативный процесс, неизменным остаётся одно: результатом интерпретативного акта всегда является формирование проекции литературного произведения, его мысленного образа. Иными словами, интерпретация словесно-художественного произведения есть процесс создания вторичного текста, «аллотекста». Последний строится на основе переработки отдельных сегментов (и здесь уместно вспомнить суждение о метонимичности восприятия словесно-художественного произведения) - субтекстов, попавших в фокус внимания интерпретирующего индивида: то есть имеется в виду момент, когда эти субтексты становятся информацией.

Приходится говорить о том, что в ходе толкования художественного текста и его сегментов (персонажных субтекстов) реципиент выполняет интерпретативные действия, причём степень осознания этих действий самим субъектом, по всей вероятности, варьирует. К подобным интерпретативным процедурам, в частности, относится гомеостазирование, благодаря которому количественная асимметрия репрезентируемых в тексте признаков, то есть доминирование в тексте одних семантических признаков над другими, на понятийном уровне нейтрализуется. Гомеостазирование - это интерпретативная процедура, которая зиждется на семантической компрессии, на интеграции в сознании реципиента воспринимаемых в ходе чтения языковых номинантов ситуации, сходных в аспекте содержания и/или формы (этап формирования текстовой проекции), в результате чего возникает устойчивый образ текстовой ситуации как стержневая составляющая проекции художественного произведения.

Возможность для реализации рассматриваемой интерпретативной процедуры возникает благодаря стратегии информационного дублирования, осуществляемой автором текста. Так, в полисубъектном нарративе мы выделили особый вид повтора - повтор персонажных субтекстов. Видимо, для читателей повести Э. Хемингуэя «Старик и море» не останется незамеченным повтор персонажных субтекстов, приводящий к возникновению особого типа тематического кортежа:

`I wish I had the boy,' the old man said aloud. `I'm being towed by a fish and I'm the towing bitt. I could make the line fast. But then he could break it. I must hold him all I can and give him line when he must have it. Thank God he is travelling and not going down.' [Hemingway E. The Old Man and the Sea. - M., 2004. P. 38]

Aloud he said, `I wish I had the boy.' [Ibid. P. 44]

`I wish the boy was here,' he said aloud and settled himself against the rounded planks of the bow and felt the strength of the great fish through the line he held across his shoulders moving steadily toward whatever he had chosen. [Ibid. P. 43]

`I wish the boy were here and that I had some salt,' he said aloud. [Ibid. P. 49]

Неоднократно репрезентируемая в персонажных субтекстах гипотетическая ситуация (ситуация-примитив) задаёт контраст, позволяющий подчеркнуть признак, который входит в трансгрессивную ментальную конструкцию.

Если в основе гомеостазирования лежит семантическое уподобление, синтез, смысловое сжатие, то другая интерпретативная процедура - «экспликация семантических оппозиций» - опирается на нечто противоположное - на семантическое расподобление; с некоторой долей огрубления можно сказать, что экспликация семантических оппозиций есть аналитическая процедура. Её осуществление становится возможным благодаря тому, что в тексте зачастую задается конвергенция интернарративных /образующихся на стыке авторского и персонажного речевых планов/ и интранарративных /создаваемых на уровне полисубъектного (либо моносубъектного) повествовательного плана, см. пример ниже/ семантических оппозиций.

An apple charlotte came upon a silver dish. And smilingly Irene said: “The azaleas are so wonderful this year!”

To this Bosinney murmured: “Wonderful! The scent's extraordinary!”

June said: “How can you like the scent? Sugar, please, Bilson.” <…>

The charlotte was removed. Long silence followed. Irene, beckoning, said: “Take out the azaleas, Bilson. Miss June can't bear the scent.”

“No, let it stay,” said June. [Galsworthy J. The Man of Property. - М., 2000. P. 123]

Средством раскрытия специфики персонажных образов, средством индикации отношений между героями является интродукция противоположных знаков - субтекстов, относящихся к разным речевым партиям действующих лиц (в примере субтексты-репрезентанты семиотической системы выделены жирным шрифтом). Внутренняя расчленённость текста делает возможным существование подобных (и гораздо более сложных) семиотических систем.

Интернарративные и интранарративные семантические оппозиции образуют некую сетку, позволяющую упорядочить процесс декодирования смысла художественного произведения.

Экспликация семантических оппозиций, в противоположность гомеостазированию, является интерпретативной процедурой, детализирующей образ текстовой ситуации. Вместе с тем, допустимо констатировать функциональную тождественность обеих процедур, поскольку они - каждая по-своему - обеспечивают чёткость этого образа.

Следующая интерпретативная процедура - «экспликация симметрии/асимметрии» - состоит в структурном либо семантическом сравнительном анализе текстовых сегментов, позволяющем установить содержание не только линейного, но и надлинейного информационного ряда персонажных субтекстов, кортежей. Так, например, фикциональные коммуникативные ситуации, в финале которых наблюдается структурная асимметрия (речь идёт о тех случаях, когда полифонический кортеж не формируется), могут отражать драматические либо трагические события:

“Evans!” he cried.

But Evans was silent and motionless now, save for a horrible spasmodic twitching of his limbs. A profound silence brooded over the forest.

[Wells H.G. Short Stories. - M., 2001. P. 18]

Семантическая асимметрия, возникающая ввиду нарушения соразмерности объёма информации, заложенной в персонажных субтекстах, способна служить стимулом для формирования у реципиента художественного текста различных типов эстетических оценок. Содержательная асимметрия диалога, выражающаяся в нарушении тематической соотнесенности высказываний, может служить жанротипическим признаком, а проявляющаяся в персонажных субтекстах асимметрия тезаурусов литературных героев, участвующих в коммуникации, может быть, без преувеличения, основным фактором развития текстовой системы, являться «техническим» повествовательным приёмом. Сказанное свидетельствует о важности интерпретативной процедуры «экспликация симметрии/асимметрии». Без неё не исключено искажение эстетической оценки тех или иных фактов фикционального мира. Истолкование художественного текста оказывается неполноценным, ибо в таком случае от читателя ускользает художественная выразительность, ослабляется эффект воздействия на реципиента текста, глубина интерпретации уменьшается из-за того, что утрачивается символическое значение симметрии/асимметрии, репрезентированной в фикциональной коммуникативной ситуации, остаётся незамеченной характеристика отношений, складывающихся между персонажами, а также в полной мере не осознаётся амплуа литературного героя. В отдельных случаях процедура экспликации симметрии/асимметрии сегментов художественного текста корреспондирует с интерпретативной процедурой жанроопределения.

Жанроопределение - это процедура, которая подразумевает не только установление типа текста, но и идентификацию субжанров, то есть определение типических черт отдельных сегментов этого текста. Определение специфических черт персонажных субтекстов, относящихся к речевым сферам разных фикциональных субъектов, даёт возможность установить амплуа, функцию литературных героев, через анализ монофонических пленокортежей выводятся особенности структуры фикциональной личности. В свою очередь, тип текста накладывает свой отпечаток и на структуру персонажных субтекстов. Речь идёт о наличии в последних жанротипической лексики - лексических единиц, указывающих на принадлежность художественного произведения к определенному жанру (субжанру). С помощью жанротипической лексики писатель детально прорисовывает возможный мир и «приучает» к нему реципиента текста. Таким образом, речь персонажа может включать в себя «внеперсональные» строевые элементы, введение которых оправдано жанровой целесообразностью.

Фактор жанра проявляется также на уровне обобщенного смысла персонажных высказываний, которые надлежит рассматривать как субтексты, порождаемые в рамках «внутренней» коммуникации. Из этого проистекает следующее: жанроопределение как интерпретативная процедура основывается не только на анализе монофонических пленокортежей, но и на анализе полифонических микро- и мезокортежей.

Как особая интерпретативная процедура, которую можно обозначить словом «аппроксимация», трактуется нами процесс нормализации аномалий, представленных в художественных текстах. Суть её заключается в том, что читатель устанавливает приблизительное соответствие аномального факта некоей норме или же принимает за норму порядок вещей, царящий в фикциональном мире, вживается в иную логику альтернативного мира. Аномалии, связанные с нестандартным поведением персонажа при осуществлении словесного взаимодействия с другими литературными героями, а также основанные на необычности, нетривиальности содержания персонажных субтекстов, называются аномалиями фикциональной коммуникации.

Аномальность референциального плана персонажного субтекста - это один из главных видов аномалий, возникающих в фикциональной коммуникации. Аномалия в художественном произведении (и, в частности, в персонажных субтекстах) запускает механизм формирования в сознании реципиента образа ситуации как центрального элемента текстовой проекции; в первую очередь, мы имеем в виду те аномалии, которые связаны с репрезентацией события (так, например, в рассказе Д. Сэлинджера “A Perfect Day for Bananafish” предметом беседы персонажей становится аномальное состояние - болезнь одного из героев [Salinger J.D. Nine Stories. - М., 2001. - P. 6-13]).

Аппроксимация, осуществляемая в процессе восприятия фикциональной коммуникации, затушёвывает границу между коммуникативными актами, имевшими место в реальности, и фикциональными коммуникативными актами, тем самым инкорпорируя последние в действительность, окружающую читателя.

В свою очередь, рассмотрение фикциональных коммуникативных ситуаций как возможных явлений действительности позволяет читателю применить ещё одну интерпретативную процедуру - экспликацию типов дискурса.

Художественный текст по своей природе интердискурсивен, он - результат фиксации разнообразных дискурсивных/дискурсных практик. Интерпретатор ощущает пересечение этих практик в словесно-художественном произведении, замечает смену дискурсивных практик, в том числе происходящую в рамках полисубъектного нарратива (то есть в персонажных субтекстах).

Мы провели экспериментальное исследование (психолингвистический эксперимент 2), целью которого стало выявление способности/неспособности непрофессиональных интерпретаторов к установлению дискурсивной тождественности персонажных субтекстов (для участия в эксперименте было привлечено 213 испытуемых /ии./). Им предъявлялись два примера, взятых из произведений разных авторов и представляющих собой, соответственно, полифонический микрокортеж и персонажный субтекст, в которых моделируется, по сути, один и тот же дискурсивный тип (см. Приложение №2 на с. III диссертации, а также описание хода эксперимента на с. 90-92). Результаты «наивной текстологии» свидетельствуют о том, что частью коммуникативной компетентности непрофессиональных интерпретаторов является способность (далеко не всегда осознаваемая) к установлению тождества между текстовыми сегментами (в нашем случае - между персонажными субтекстами), связанного с моделированием в них единого дискурсивного типа. Эксперимент показывает, что дискурсивная однородность оказывается в «зоне восприимчивости» субъектов художественной коммуникации, что ещё раз убеждает нас в справедливости выделения интерпретативной процедуры «экспликация типов дискурса», которая должна входить в арсенал средств профессиональной (научной) интерпретации художественного произведения.

«Инициируемая интердискурсивность» (выражение В.Е. Чернявской) распознаётся благодаря, главным образом, рефлексивной подструктуре проекции текста. Отношение интерпретатора к художественному тексту либо к его фрагменту формируется, в значительной степени, в зависимости от того, какой набор дискурсивных типов отразился в проекции текста, а также от индивидуально-личностной трактовки тех или иных дискурсивных практик.

Одним из этапов адекватной интерпретации персонажных субтекстов является выделение в их структуре специфических смысловых единиц - концептов^** Механизм динамического развертывания концептуальной системы в прозаическом художественном тексте показан на примере рассказа Д. Сэлинджера “A Perfect Day for Bananafish” (подраздел 1.3.7 в тексте диссертации, с. 95-101), выбранного для анализа в связи с тем, что, во-первых, концептуальная система представлена в этом рассказе относительно компактно, и, во-вторых, значительно бульшая часть текстовых концептов воссоздаётся с помощью персонажных субтекстов.. Персонажный субтекст обладает достаточным потенциалом для моделирования фикциональной языковой личности, понимаемой как изображенная в художественном произведении языковая личность литературного героя. Концепты, отражённые в полисубъектном повествовательном плане (в персонажных субтекстах), именуются идиоконцептами. Идиоконцепт - разновидность текстового концепта - создается на основе вербализируемых в персонажных субтекстах признаков, попавших в фокус внимания субъекта речи. Экспликация идиоконцептов позволяет читателю адекватно воспринять ту или иную фикциональную языковую личность. В полисубъектном нарративе указатели идиоконцептов - это различные по степени сложности своей структуры элементы персонажных субтекстов, а также сами персонажные субтексты, при этом и первые, и вторые имеют объективное или субъективное семантическое осложнение.

Так как концепт - это категория сознания, то исследование идиоконцептов на уровне полисубъектного повествовательного плана позволяет произвести первичную атрибуцию фикциональных языковых личностей, поскольку происходит своеобразное «картографирование» сознания действующих лиц. Подобное исследование заключается в анализе совокупности персонажных субтекстов, относящихся к речевой сфере конкретного литературного героя. Изучение идиоконцептов как элементов концептуальной системы художественного текста, взятого в своей цельности, даёт возможность более основательно описать личностные особенности того или иного фикционального субъекта, раскрыть структуру образа персонажа, которая детерминирует функцию литературного героя в произведении.

Анализ фактического материала показывает, что персонажные субтексты обладают ярко выраженной способностью к одновременной актуализации признака/признаков, входящих в структуру сразу нескольких текстовых концептов.

Приращение знания в процессе интерпретации персонажных субтекстов основывается не только на оперировании уже имеющимися в сознании ассоциативными связями, когнитивными структурами разной степени сложности, но и на использовании названных явлений, формирующихся непосредственно в процессе восприятия словесно-художественного произведения. Образование новых ассоциаций и структур знания связано с феноменом, для обозначения которого мы используем термин «релятивная инференция». Под релятивной инференцией понимается такой тип семантического вывода, который становится возможным благодаря свойству релятивной интертекстуальности, присущему персонажным субтекстам. В данной работе релятивная инференция трактуется как особая, отдельная интерпретативная процедура.

Рассмотрим конкретный пример проявления релятивной инференции. Для этого приведём высказывание персонажа по имени Арсат из рассказа Д. Конрада «Лагуна»:

Suddenly Arsat stumbled out with outstretched hands, shivered, and stood still for some time with fixed eyes. Then he said:

“She burns no more.” [Conrad J. The Inn of the Two Witches and Other Stories. - M., 2005. P. 68-69]

Внеконтекстуальное восприятие субтекста (изолированной фразы “She burns no more.”) приводит к осознанию того, что у некоего лица женского пола больше нет жара; дальнейшая интерпретация ведёт к семантическому выводу-дилемме: «либо она выздоровела, либо она умерла». Но свойство релятивной интертекстуальности, которое присуще персонажным субтекстам, обуславливает релятивную инференцию, то есть семантический вывод второго порядка, получаемый в результате элиминации дилеммы, - «она умерла». Релятивная инференция обеспечивается сформированной в сознании реципиента устойчивой ассоциативно-смысловой связью, образующейся в силу ретроспективного соотнесения смысла субтекста “She burns no more” с содержанием других персонажных субтекстов:

He remained silent for a minute, then asked softly:

“Tuan, will she die?”

“I fear so,” said the white man sorrowfully. [Ibid. P. 53]

“She breathes,” said Arsat in a low voice, anticipating the expected question. “She breathes and burns as if with a great fire. She speaks not; she hears not - and burns!”

He paused for a moment, then asked in a quiet, incurious tone:

“Tuan, will she die?” [Ibid. P. 54]

Результатом прочтения художественного произведения является создание своего варианта - «аллотекста», который независимо от того, оречевляется он или нет, бытийствует в сознании реципиента, представляя собой своеобразную мысленную «зарубку», становясь вехой индивидуального опыта. Есть основания утверждать, что это ментальное образование неоднородно, оно состоит из нескольких подструктур. Одним из факторов, обуславливающих специфику каждой из этих подструктур, является то, насколько полно текстовые элементы нашли отражение в сознании реципиента, насколько чёток след, оставленный ими в сознании читателя.

В связи с этим в работе указывается, что проекция текста представлена, в первую очередь, трансгрессивной и регрессивной ментальными конструкциями (подструктурами). В прозе языковые элементы репрезентируют признаки ситуации в несколько ослабленном виде. Однако в процессе информационной «переработки» текста формируется трансгрессивная ментальная подструктура, сущностной чертой которой является «концентрированность» первоначально «ослабленного» семантического признака. К основным стимулирующим создание этой подструктуры текстолингвистическим средствам относятся повтор и помещение языковой единицы в сильную позицию текста. Трансгрессивная ментальная подструктура образуется не только за счёт языковых элементов, так или иначе выделенных в тексте, но и за счёт малозначимых языковых элементов, не представляющих большой ценности для «вживания» в авторский замысел.

Механизм формирования другой - регрессивной - ментальной конструкции, вероятно, таков: чтобы в полной мере понять значимость семантического признака, следует переключиться на иной признак. Но реципиент текста не всегда может выделить корреспондирующий признак - потенциальный коррелят, и тогда исходный признак подавляется, ослабляется (регрессирует), ведь его подлинное значение не раскрывается. Многомерная множественность потенциально корреспондирующих элементов в художественном тексте является препятствием, не дающим произвести семантическую свёртку, поэтому онтологической чертой смысла текста становится его «дисперсированность» (рассеянность). Существование регрессивной ментальной конструкции связано также с недостаточным знанием читателем языкового кода, который используется для создания литературного произведения, с денотативной перегруженностью текста и с другими обстоятельствами.

Органической чертой ещё одной ментальной конструкции является рефлексия, то есть наличие знания интерпретатора о своих способностях классифицировать поступающую к нему извне (в нашем случае - через чтение текста) информацию, распределять её в соответствии с рубриками собственного опыта. На уровне этой подструктуры проекции, которая называется рефлексивной ментальной конструкцией, происходит максимальное отчуждение от конкретных признаков текстового денотата и одновременное осознание его во всей целостности, поскольку сущностным атрибутом данной конструкции является мыслительная операция по нахождению такого признака текстового денотата, который бы обнимал наиболее важные его стороны, схватывал бы само существо текстового денотата. В рамках описываемой ментальной конструкции формирование смысла происходит, вероятно, в разных аксиологических плоскостях: вместе с оценкой текстовой ситуации реципиент оценивает и собственные интерпретационные способности. Считая своё толкование денотатов различной сложности (ситуаций), содержащихся в тексте, адекватным, индивид одновременно рассматривает себя как успешного интерпретатора, с чем, по всей вероятности, связан гедонистический момент интерпретативного процесса. Итак, рефлексивную ментальную подструктуру отличает денотативная/ситуативная многовалентность, при которой парадигматический ряд ситуаций актуализируется в сознании реципиента с помощью семантического признака-интегратора. Иными словами, суть характеризуемой подструктуры выражается в гиперсемантизации, то есть на уровне рефлексивной ментальной конструкции задаётся такое состояние, когда признак начинает господствовать над денотатами/ситуациями.

Неотъемлемой частью проекции текста является лакунарная ментальная конструкция, которая из-за множества причин возникает в результате практически каждого интерпретативного акта. К факторам возникновения лакунарной ментальной подструктуры относятся принципиальная невозможность реализации идеальной коммуникации (в том числе художественной), выбор неуместной установки по истолкованию текста, давность рецепции произведения (в последнем случае лакунарная ментальная подструктура может вытеснять все остальные компоненты текстовой проекции, что побуждает интерпретаторов, как показывают проведённые нами эксперименты, давать такие ответы: Стыдно, что не помню содержание текста. / С годами всё забыто, лишь поверхностные воспоминания и т.п.). Лакунарная ментальная подструктура может трактоваться как дискурсивная норма: в таких случаях она создаётся произвольно, по воле интерпретатора.

Все подструктуры проекции текста нельзя рассматривать как набор инертных компонентов. Наоборот, ментальные подструктуры образуют органический сплав, они симбиотичны, весьма тесно взаимодействуют, а образуемые ими конфигурации сугубо индивидуальны и предельно динамичны.

Вышеизложенная структура проекции текста была верифицирована экспериментально (психолингвистический эксперимент 1 /130 испытуемых/ и психолингвистический эксперимент 3 /125 испытуемых/ описываются в разделе 1.4 Главы 1 (с. 119-123) и разделе 3.3 Главы 3 (с. 215-223)).

Глава 2. Персонажные субтексты в системе

членимостей художественного прозаического

произведения

Точка зрения создателя текста обеспечивает концентричность интенсионального архимира, каковым можно признать художественное произведение в его целостности. Но внутри этого архимира существует подмножество возможных миров, средоточий иных сознаний в виде персонажных субтекстов. Полисубъектный повествовательный план (в нашем случае вся совокупность персонажных субтекстов любого художественного произведения) имеет эксцентрическую организацию в силу множественности возможных миров, представленных в персонажных субтекстах. При этом наблюдается разнонаправленное движение интенсиональных миров относительно друг друга внутри художественного текста, их смещение под действием центробежных (семантические оппозиции в системе персонажных субтекстов) и центростремительных (явление релятивной интертекстуальности) сил.

Взгляд на персонажный субтекст сквозь призму интертекстуальности заставляет относиться к нему как в значительной степени автономному тексту, включённому в более сложное текстуальное образование, то есть как к тексту, не обладающему полной семантической герметичностью, неоспоримое свидетельство чему - связанные с персонажными субтекстами явления внутренней (релятивной) и «внешней» интертекстуальности.

Термином «релятивная интертекстуальность» обозначается феномен интеграции персонажных субтекстов, проявляющий себя на всех языковых уровнях.

Релятивная интертекстуальность возникает также в случае осложнённой цитации. Слова фикциональных субъектов могут в том или ином виде повторно воспроизводиться в последующих персонажных субтекстах, происходит как будто бы наложение персонажных субтекстов - это и есть осложненная цитация, когда один словесный отрезок употребляется вторично, то есть он включается в другой субтекст полностью или, чаще всего, частично и, как правило, в трансформированном виде. Повтор говорящим собственных слов - то есть повтор в монофонических кортежах - рассматривается нами как автоцитация. Она свидетельствует о стабильном характере структуры фикциональной языковой личности, а также указывает на её ингерентные и адгерентные характеристики (так, лексический повтор - стержневой элемент речевого плана актрисы из рассказа Д. Паркер “Glory is the Daytime” [Parker D. Short Stories. - М., 2004. - P. 117-141]).