О необходимости очищения языка от «паразитивиого хлама» подобного рода писал еще М. Горький. Конечно, борьба против жаргонизмов не потеряла остроты и в наше время. Однако не следует преувеличивать их опасность для литературной речи. Известно, что запретный плод сладок, а поэтому предавать жаргонизмы публичной анафеме и тем более наказывать за их употребление (а такие советы иногда даются)--значит повторять печальную историю с насильственным забвением Герострата. Увлечение жаргонными словечками--это как бы «детская болезнь «левизны» в языке. Их существование в речи, как и у всякой моды, обычно недолговечно (на моей памяти в речи школьников и некоторых взрослых еще нередко встречались такие сорняки, как 61/30, на ять, на большой палец и т. п., ныне практически исчезнувшие из обихода). Причины распространения новых жаргонных словечек, этой привлекательной для некоторой части молодежи словесной пены, кроются в погоне за мнимой образностью, оригииналыюстью речи. Примечательно, что особенно рьяными поклонниками жаргона оказываются те. у кого недостаточна литературная начитанность и беден собственный словарный запас. Путь очищения языка от жаргонной шелухи не в диктаторском запретительстве, а в обогащении речи молодежи истинными ценностями отечественной и мировой культуры.

Современный русский литературный язык противостоит не реликтовым проявлениям территориальных диалектов и не речевым особенностям отдельных социально-профессиональных групп (в том числе и молодежному «жаргону»), а более широкому кругу языковых фактов, которые можно было бы назвать «ненормированная речь». Норма--основной признак литературного языка. Все, что не соответствует норме, является отступлением от общепринятых правил, принадлежит к ненормированной речи.

Круг, охватываемый понятием «ненормированная речь», весьма обширен и генетически неоднороден.. В нее входят: а) остаточные элементы диалектного, или. точнее, полудиалектного характера (например: плотит вм. платит, вроюсь вм. бреюсь, переведены вм. переведены, верба вм. верба, площадя вм. площади и т. п.);

б) архаичные формы, которые были в прошлом образцами словоупотребления, но перестали соответствовать норме (например: засуха вм. зйсуха, библиотека вм. библиотека, в лесе вм. в лесу, в дому вм. в доме, сторониться от кого-, чего-либо вм. сторониться кого-, чего-либои т. п.); в) особенности социально-профессиональных наречий (например: рудник вм. рудник, агония вм. агония, клапана вм. клапаны и т. п.); г) новообразования, не признаваемые нормативными вследствие отрицательной общественно-эстетической оценки (например: звонит вм. звонит, приговор вм. приговор и т. п.); е) жаргонизмы и другие слова, находящиеся за пределами литературной лексики.

Следует остановиться на понятии «просторечие» этот термин в современных исследованиях и словарях русского языка продолжает применяться в двух значениях. Под ним понимается один из стилей литературного языка с присущим ему особым кругом слов и форм. воспринимаемых на фоне других стилей (например: облапошить, дубасить, окочуриться, лоботряс и т. п.) где термином «просторечие» называют и те явления, которые не входят в литературный--язык.

Троллейбус, инженера вм. инженеры, делав вм. дел и т. п.). Эта двузначность термина «просторечие» отмечается и в специальных словарях (см., например, Розенталь Д. Э., Теленков а М. А. Справочник лингвистических терминов. Пособие для учителей. М., 1972). Думается, однако, что в целях большей терминологической точности «просторечием» следовало бы называть только стилистически сниженные (грубоватые, но нередко оправдываемые контекстом речи) факты литературного языка (башка, брюхо, пузо, жрать, дрыхнуть н т. п.), отграничивая их от тех явлений, которые находятся за пределами литературного языка (ненормированная речь, жаргонизмы и т. п.).

Изменение социальной базы, состава носителей литературного языка привело и к другим существенным преобразованиям его структуры. Изменилось социальное и эстетическое восприятие языка. Ушли в прошлое и снобистское любование словом, и пренебрежительно барское отношение к народной речи, свойственное отдельным

НОРМЫ ПРОИЗНОШЕНИЯ

Трудно переоценить роль литературного произношения--одного из важных показателей общего культурного уровня современного человека. Правильное произношение слова имеет не меньшее значение, чем верное написание. Известно, что неправильные произношение отвлекает внимание слушателя от содержания высказывания, затрудняя тем самым обмен информацией. Между тем, наряду с высоко поднятым сейчас престижем орфографии, у нас еще наблюдается если не безразличное, то чересчур снисходительное отношение к нарушениям произносительных норм. Человек, написавший, скажем, што~ вместо что, подвергается осуждению (вплоть до административных санкций). В то же время произнесение {что] вместо рекомендуемого орфоэпией {што] не вызывает, как правило, серьезного общественного порицания.

Неблагополучное положение с выработкой и соблюдением норм литературного произношения вызвано несколькими причинами. Думается, что сама проблема орфоэпии еще не получила должного общественного признания и научно-методического разрешения применительно к практике средней школы. В 1928 г. Д. Н. Ушаков с горечью замечал: «Действительно, нашей школе еще совершенно чужда идея орфоэпии. В то время, как в Западной Европе, например во Франции, высоко ценят правильное произношение, доходя до культа слова, у нас редкий учитель слышал слово «орфоэпия» (Русская орфоэпия и ее задачи.--«Русская речь». Новая серия, III. Л., 1928, с. II).

Так было сорок лет назад. И хотя многое за это время существенно изменилось (повысились требования к правильной, литературной речи, изданы многочисленные пособия по орфоэпии, например: Аванесов Р. И. Русское литературное произношение. Изд. 1-е--в 1950 г.. изд. 5-е--в 1972 г.), работа над повышением произносительной культуры устного слова еще не заняла соответствующего ее роли места в школьном преподавании.

Нельзя также не признать, что установление норм звучащей речи связано с рядом объективных трудностей. По сравнению с лексическими и морфологическими нормами, обладающими письменной традицией, нормы устной речи более уязвимы и проницаемы со стороны всякого рода нежелательных инородных вторжений. Сам процесс живого говорения подчас исключает возможность обдумывания и сознательного упреждения даже известной говорящему речевой ошибки. Автоматизм устной речи укрепляет почву для различных аналогических влияний и уменьшает сопротивляемость общелитературной нормы во временном плане. Вследствие этого значительно расширяется сфера фонетической вариантности не только с точки зрения стилей (или типов) произношения. но и со стороны возрастных или социальных особенностей говорящих.

Все это, естественно, еще более увеличивает значение орфоэпии как учебной дисциплины, требует объективно-исторического исследования и описания произносительных норм и их вариантов. Следует иметь в виду, что роль правильного произношения особенно возросла в наше время, когда устная публичная речь на собраниях и конференциях, по радио и телевидению стала средством общения между тысячами и миллионами людей.

МОСКОВСКОЕ И ЛЕНИНГРАДСКОЕ ПРОИЗНОШЕНИЕ

Среди многих, в том числе и учителей-словесников, еще распространено представление о существовании московской и ленинградской (петербургской) произносительной нормы. Думается, однако, что в чистом виде ни московского, ни ленинградского произношения сейчас уже нет.

С XIV в. Москва стала центром Русского государства, II поэтому, естественно, произносительные нормы (как, впрочем, и некоторые другие признаки общелитературного языка) складывались на основе московского говора. Его влияние особенно возросло в XIX в., после

того как устарел высокий ораторский стиль славянской речи, служивший еще в XVIII в. произносительной основой поэтического творчества. Московская орфоэпическая норма окончательно сложилась к концу XIX в. Это было произношение старой московской интеллигенции. Оно впитало в себя характерные черты живого народного языка, за ним стояла непререкаемая традиция московского Малого театра. Не случайно поэтому В. И. Чернышев в 1915 г. писал: «Образованные люди во всех местах России говорят по-московски» (Законы и правила русского произношения. Пг., 1915, с. 13).

Но уже во второй половине XIX в. у московской нормы появился конкурент--петербургское произношение, которое постепенно усиливало свои притязания на роль общелитературного образца. Его главное отличие от московской нормы состояло в усилении книжного, «буквенного» произношения. Петербургское произношение нс стало орфоэпической нормой, не было признано сценой, хотя некоторые его особенности оказали впоследствии существенное влияние на развитие системы русского литературного произношения.

Однако и московское произношение, сохранив свои главные, основные характеристики (например, аканье), во многих случаях утратило былую роль произносительного канона. Изменение состава населения Москвы, по млению Л. В. Щербы, привело к тому, что «старое московское произношение исчезло безвозвратно, так как лети даже «коренных» москвичей, учась в общей школе, уже не говорят так, как, может быть, говорят еще их родители; но я уверен, что и последние, будучи втянуты в общий жизненный поток, в той или другой мере забыли старые нормы» (О нормах образцового русского произношения.--В кн.: Щерба Л. В. Избранные работы по русскому языку. М., 1957, с. 110--III).

Действительно, многие черты «образцового» московского произношения теперь практически утрачены литературным языком. Например, согласно ^старой московской орфоэпической норме большинство глаголов 2-го спряжения и 3-м лице множественного числа произносилось с -ут, -ют (т. е. так же, как глаголы 1-го спряжения): слы{шу]т,х6{л'у]т, хва{л'у]т, лб(в'у]ти т.п. Изменение произношения пошло здесь по пути сближения с орфографией, теперь говорят: слы(шъ]т, х6[д'ъ]т,

хва{л'ъ]т, л6{в'ъ]т и т. п„ т. е. ближе к написанию -ат, -ят. впрочем, сдвиг в произношении происходит; неравномерно, в первую очередь он наблюдается у глаголов «книжного» характера (обнаружат, мыслят и т. п.). Глаголы же, свойственные бытовой, обиходной речи, дольше сохраняют произношение: кля[н'ч'у]т, тй{ш'у]т и т. п. По старой московской норме в глаголах типа постукивать, отпугивать, размахивать и т. п. после заднеязычных к, г, х произносился редуцированный звук [ъ]. Говорили: посту{къ]вать, отпу{гъ\вать, размй{хъ]вать. Сейчас у подобных глаголов распространяется «орфографическое» произношение: посту{к'ч]вать, отпу{г'н\вать, раз-м<){х'н]вать и т. п. По старой московской норме на месте буквы а в первом предударном слоге после ж и ш произносили звук, средний между [ы] и [э], т. е. (ы^ или даже [ы]: {жы"]рй, [шы»]гы, [шы^рп/м и т. п. Такое произношение сейчас окончательно устарело, нормой же стало произношение, совпадающее практически с написанием: [ж л ]рй, [шл ]гй, [ш л ]лун. Только в отдельных словах сохраняется еще старое произношение: [жы^лсть, {жы"]смйн, {жы"\кёт, р{жы"]н6й, ло{шы"}дёй.

Таким образом, былое противопоставление московского произношения петербургскому (ленинградскому) потеряло прежний смысл. Если мы сейчас и употребляем выражение «московское произношение», то вкладываем в него значение: «старомосковское произношение», сохранявшееся еще в 20--30-х гг., но уже лишь отчасти отражающее современное произношение жителей столицы. Конечно, кое-какие незначительные расхождения в произношении москвичей и ленинградцев остались. Считается, например, что иканье [в'и]сна в большей мере распространено в Москве, чем в Ленинграде, где встречается еще еканье {в'э]сна. Думается, впрочем, что дело здесь скорее в стиле (типе) произношения, в беглой речи слышнее и: {в'\\"\сна, наоборот, при замедленном произношении четче звучит э: {в'э"]снй. Указывают также, что в Москве чаще наблюдается ассимилятивное смягчение, например мягкое произношение слова пс[т'л']а (в Ленинграде: п^тл']о). Естественно, однако. что эти малосущественные и нерегулярно проявляющиеся «оттенки» в произношении звуков не могут служить доказательством наличия якобы особых норм произношения в Москве и Ленинграде мягких согласных перед твердыми (унёс > унёс, раскалённый >раскалёный, слёзный > слёзный и т. 1Г), осложненный, с одной стороны, влиянием церковно-славянской риторики и орфоэпическими принципами высокого слога, а с другой -- воздействием диалектов и просторечной стихии, привел к сложным и отчасти противоречивым результатам (это относится к исконно русским и многим заимствованным словам). Общая тенденция заключалась в установлении произношения с о вместо с даже в книжных словах и в словах с исконным звуком » (ср. современное произношение: коленопреклонённый, запечатленный, перекрёстный, поднёсший, разношёрстный, звёздный и т. п.; раньше в этих словах произносилось е: коленопреклонённый и т.д.) и даже перед мягким согласным (ср. горшочек, решё{ч']атый). Ср. еще у А. С. Пушкина: раскаленный, слезный, а не раскалённый, слёзный:

Случаюсь ли поэтам слезным Читать в гмза своим любезным Свои творенья?

(«Евгений Онегин».)

Наряду с этим имеются многочисленные факты сохранения е в условиях, казалось бы, обеспечивающих переход е в о, например: отёкший, но истёкший, разноплемённый, но одноплеменный и т. п. Словари строго опекают норму произношения с е для многих русских и заимствованных слов: леска, валежник, хреоёт, шлем, опека, склеп, атлет, афера и т. п. (запрещающие указания: и е леска, н е опека н т. п. сами по себе свидетельствуют о наличии в современной речи ненормативного произношения).

Так ли «неуклонно» совершается этот переход Е в О в последние десятилетия? Смягчаются ли постепенно нормативные запреты на встречающееся произношение с о (хребет, опека, зёв, афера и т. п.)?

Материал современной речи свидетельствует о том, что процесс перехода е в о происходит неравномерно и в ряде случаев тормозится влиянием графики, словообразовательных ассоциаций и тех форм слова, в которых меняющийся гласный находится не под ударением (ср. клёст, но клестй, клестом и т. п.)..

В нормализаторской практике наших дней возникла парадоксальная ситуация: словарям приходится теперь оберегать не только традиционное произношение с е от преждевременного или неоправданного вторжения варианта с о {леска, опека; ненормативно: леска, опека), но и защищать уже также ставшее традицией произношение с о {жёлчь, белёсый) от наплыва новой волны «книжных» вариантов с е (желчь, белёсый). Это как бы обратное направление в развитии произношения обусловлено, видимо, в первую очередь графическим восприятием напечатанного слова.

Дело в том, что буква ё, введенная в практику русского письма Н. М. Карамзиным, использовалась в печати крайне непоследовательно. Новые правила употребления буквы с (точнее, по-видимому, говорить не об особой букве, а о букве е с диакритическим знаком) сводятся к предупреждению от неверного опознания слова (т. е. к смыслоразличительной функции, ср. все и всё, узнает и узнаёт, небо и нёбо, падеж и падёж, железка и желёзка, крестный ход и крёстный отец, истекший год и истёкший кровью и т.п.), но не служат для указания на правильное произношение читаемого слова. Поэтому многие малоактуальные слова, усваиваемые теперь, в эпоху всеобщей грамотности, прежде всего из печатных текстов, стали произноситься с е вместо традиционного произношения с о. Впрочем, у некоторых из них и прежде наблюдались колебания в произношении.

Произношение белёсый (вм. белёсый) не признается нормативным во многих современных словарях и осуждается в пособиях по культуре речи.

Хотя нормативные словари, начиная с Словаря Академии (1895), указывают только блёкнуть, блёклый, по-' блёкнуть и т.п., а произношение с е строго осуждается в разного рода пособиях, влияние графического облика (в печатных текстах с без диакритического знака) дает себе знать и в этом случае. Произношение блёклый, поблёкла (вм. традиционного блёклый, поблёкла) встречается все чаще в речи интеллигенции.

Хотя исторический переход е в о не распространился на большинство поздних заимствовании, тенденция произносить е (вм. о) наблюдается и у отдельных заимствованных слов.

Акушёр--акушёр. В XIX в., предпочиталось произношение акушёр (вероятно, вследствие стремления к сближению с орфоэпией языка-источника). А. П. Чехов произносил акушёр.

Остается вариантным произношение слов маневр, маневренный, маневренность

У некоторых других иноязычных слов также закрепляется произношение с ё на месте вариантного е/о. Например, в литературном языке XIX в. встречаются написания помпезный и помпезный. Еще в Словаре Ушакова и Большом академическом словаре помпезный и помпезный, помпезность и помпезность приведены как равноценные варианты. Однако в последующих словарях в качестве нормы предлагается только произношение помпезный, вариант помпезный сейчас решительно отвергается. В слове блеф в 1913 г., по свидетельству советского языковеда Е. Д. Поливанова, произносился звук типа немецкого о, французского ей в реиг (Поливанов Е. Д. Избранные работы. Статьи по общему языкознанию. М„ 1968). Еще в Словаре Ушакова: блеф (с пометой «новое»). В более поздних словарях указывается уже произношение блеф, вариант блеф оценивается как ненормативный.

Таким образом, нормализация произносительных вариантов с Е и О приобрела сейчас особую сложность в связи с сильным воздействием графического произношения в словах, не принадлежащих к активному разговорному фонду, а также из-за стремления освободиться от иноязычного (претенциозного) произношения. Противопоставление современный (церковнославянизм)--совремЁнный (обрусевший вариант) уже не может служить ориентиром в иссл-ях

ОРФОЭПИЯ ФОНЕМ (Ж') И <Ш')

1. Фонема <ж'> встречается в немногих словах (иногда в одной или нескольких формах слова): дрожжи, вожжи, визжать, брюзжать, жужжать, дребезжат» езжу, сожженный, жжет, брызжет, брезжить, поззк'' взгромозжу, размозжу, можжевельник, фонема <ж ) может произноситься двояко: либо как (ж':1 (долгих мягкий передненёбный звонкий щелевой ), либо как (ж: 1 (в отличие от первого -- твердый согласный, но тоже долгий).

О произношении дро [ж':) и, с мягким долгим согласным, давно уже говорят, что оно вытесняется (почти полностью вытеснено) произношением твердого.

На самом деле это не так. Частота произношения 1ж':] 'шлется в разных словах очень широко, но в некото-,1 из них явно преобладает 1>к':1

Как видно, произношение [ж':1 убывает от поколения к поколению, но в целом остается достаточно высоким-,

В сценической речи господствует (ж':]. В поэтической речи тоже распространено такое произношение..

Обе нормы -- с 1ж':1 и [ж:) -ском литературном языке надо считать равноправными.

2. Фонема (ш') тоже имеет две реализации: м1ш':1^ или и[ш'ч'11/, товара {ш':\ или товара 1ш'ч'1. Утверждение, что произношение (ш'> = (ш':1 исчезает и скоро будет вытеснено произношением <ш'> = 1ш'ч'1, оказалось, мягко говоря, преждевременным

ПРОИЗНОШЕНИЕ ОРФОГРАФИЧЕСКОГО СОЧЕТАНИЯ ЧН

Тенденция очевидна: произношение чн постепенно вытесняло вариант шн. Это изменение произносительной нормы началось еще в XIX в. В Словаре Академии Российской (1789--1794) приведено значительное количество слов, орфография которых явно указывает на их произношение в то время, например: галстушный, колпашный, копееш-ный, лавошник, лодошник, мушной, платошный, пуговиш-ный, табашный, фабришный, чесношный, шляпошный, яблошный и мн. др. В Словаре «Академии (1847) таких орфограмм, прямо указывающих на произношение, сравнительно немного.

В Словаре Ушакова, отразившем в основном московское произношение, рекомендуется говорить б(/ло[шн ая, булс{ши]ица, було{шн]ый, башма{шн]ый, башмй{шн ик, беспорядоща^ый,

В современной лингвистической литературе такое произношение характеризуется уже устаревшим. Р. И. Аванесов относит его к просторечию. То, что произношение шн продолжает жить на сцене (как правило, в пьесах XIX в.), не может служить в пользу его нормативности. Нормой теперь стало орфографическое произношение -- чн.

Однако в некоторых словах (конечно, скучно, нарочно, яичница, скворечник, девичник, очечник, прачечный. пустячный), как указывают пособия по орфоэпии, на месте орфографического сочетания чн должно произноситься шн. Это традиционное отступление от общей нормы произношения принято и узаконено словарями и справочниками. Его, конечно, следует придерживаться и школе. Кроме указанных слов, произношение шн сохраняется в некоторых женских отчествах: Ильини{шн}а. Никити(шн)аи др., а также, естественно, там. где оно соответствует орфографии: городошник, двурушник, доминошник, киношник, лотошник и т. п.

Преобладание буквенного варианта /чн - шн/ - усиление письм основы норм совр .р.языка.

СБЛИЖЕНИЕ ПРОИЗНОШЕНИЯ С НАПИСАНИЕМ

Некоторые примеры укрепления «орфографического» произношения были приведены выше: [жыла>(ж л ]рй, хо[д'у]г>хо[д'ъ]г и др. Известно также, что прилагательные с основой на заднеязычный (к, г, х) произносились раньше с окончанием -ой, точнее, с редуцированным звуком [ъ]. Поэтому, кстати, в стихотворении Лермонтова «Парус» следует читать: Белеет парус о«3ино[къй]--рифмуется с далёкой, а не так, как читают и даже транскрибируют студенты сейчас: одино{к'пЧ] (в авторитетных изданиях сочинений М. Ю. Лермонтова печатается: одинокой). Однако это не значит, что и в обычной живой речи надо говорить именно так. Новое, сближенное с орфографией произношение далё{к'ий], один6{к'чн] стало уже не только равноправным, но даже преобладающим вариантом.

Есть и другие сведения о значительном преобладании орфографического произношения со смягченным согласным и гласным ы[-ий) в условиях естественного диалога (см. результаты эксперимента языковеда Н. Д. Андреева--Вопросы культуры речи, вып. II. М., 1963). Впрочем, из этого не следует делать вывод, что традиционное произношение с редуцированным <Эол[гъй], тн[хъй] и т. п. является теперь неправильным. Как справедливо замечает Ф. П. Филин, этот вариант характерен не-только для сценической речи, его поддерживают многие учителя-словесники, его можно услышать в старых интеллигентных семьях. Но и произношение д6л{г'ни\, ги[х'ий] уже никак нельзя считать ненормативным (таковым его, например, характеризовал в 1928 г. Д. Н. Ушаков, ревностный приверженец московской произносительной нормы). Наоборот, в пятом издании книги Р. И. Аванесова «Русское литературное произношение» (М.. 1972) говорится: «Именно это произношение (т. е. д6лг'ий, тих'ий и т.п.-- К. Г.), свойственное в настоящее время нейтральному стилю в его свободной разновидности, и следует считать орфоэпическим»

В Малом театре говорят: Бобчинс{к.ъи, Добчинс{къи]. Актеры. говорят: великън] царь, В то же время такое произношение в устах комсомольцев из современных постановок показалось бы архаичным и неестественным. Некоторые считают, произношение [къй]. ги(хъй] и т. п.) служит не только «речевой краской», но и вообще красивее, способствует лучшему «посылу» звука.

Конкуренция твердого и мягкого произношения возвратных частиц (в личных формах глагола и в формах прошедшего времени) сейчас практически завершилась победой мягкого варианта. Хотя в стихах современных поэтов еще встречается твердое произношение, общепринятым стало мягкое произношение возвратных частиц: бою{с'], собрйл{с'а], а не бою\с\, собрйл{са], как это было свойственно старомосковской . мягкое произношение приводит к распространенному дикционному недостатку - чрезмерному свисту при произнесении зв. С.

Произносят: си{д'а]т--выси{д.'ъ}т, ве/ду/т-- выве[ду]т, т. е. различие между окончаниями 1-го и 2-го спряжений сохраняется и в безударном положении. Но есть и другое произношение: си[д'а]г--выси{л'у]т, ве[ду1г--выве[ду)г (под ударением--разное, без ударения--одно), 1-е и 2-е спряжения различаются в ударных и не различаются в безударных окончаниях. При этом происходит мена окончаний: ударное (ат] меняется на безударное (ут).

СТИЛИСТИЧЕСКОЕ РАЗГРАНИЧЕНИЕ ПАРОНИМОВ

Паронимы-- слова, близкие по звучанию, но различные по семантике, в первую очередь разграничиваются естественно, по присущему им значению» Смешение паронимов приводит к искажению смысла высказывания.

Многочисленны случаи параллельного употребления глаголов встать и стать {встать (стать) на цыпочки, на дыбы; волосы встали ' (стали) дыбом; встать (стать) на чью-либо сторону, на защиту родины, за станок]: Совершив омовение. Хаджи Мурат стал босыми ногами на бурку (Л. Т.); Я подвел доску к берегу и встал на нее (М. Г.). Вместе с тем в некоторых случаях представляется возможным говорить о стилистических различиях в употреблении названных глаголов. Так, в значении «перестать действовать или двигаться», «покрыться льдом, замерзнуть» употребление глагола встать имеет разговорный характер: часы встали, кони встали, река встала.

Уже па протяжении длительного времени в речи смешиваются гла-1олы надевать (надеть) и одевать (одеть), но сохраняется их стилистическое разграничение. В соответствии с литературной нормой первый глагол употребляется в тех случаях, когда действие обращено на его производителя (надевать пальто, сапоги, очки и т. д.), а также в конструкциях с предлогом на (надевать пальто на ребенка, надевать чехол на кресло и т. д.); второй глагол употребляется в тех случаях, когда действие обращено на другой предмет, обозначенный прямым дополнением (одевать ребенка, одевать коня попоной). В разговорной печи такого четкого разграничения не наблюдается, причем «побеждает» глагол одевать (одеть).

В литературной речи употребление глаголов оплатить и уплатить разграничивается (ср.: оплатить проезд -- уплатить за проезд), но в речи деловой и разговорной часто встречается сочетание оплатить за...

Различие между прилагательными, образованными при помощи "«относительных по значению суффиксов, в одних случаях связано ") смысловыми оттенками, выявляющимися в сочетаниях с сущест-вительными; ср.: интеллигентские привычки -- интеллигент-

РОД НЕСКЛОНЯЕМЫХ СУЩЕСТВИТЕЛЬНЫХ

(Т^ Несклоняемые иноязычные слова, обозначающие неодушевленные к среднему роду: железнодорожное депо, К исключениям обычно относят только слово кофе; за кофеем он развернул еще сырую утреннюю газету и стал читать ее).

К женскому / роду относятся слова бери-бери (родовое понятие «болезнь»), салями' (колбаса авеню женского рода (под влиянием слова улица)'

Так, слово авто употребляется не только в среднем роде, но и в мужском (под влиянием слова автомобиль)',

(2) Несклоняемые иноязычные слова, обозначающие одушевленные колибри отмечается и мужской, ^женский род (в последнем случае сказывается влияние слова птица К венскому роду относятся слова иваси (рыба, сельдь) и_ цеце^муха).--

3) Несклоняемые существительные, обозначающие л и Ц, относятся к мужскому или к женскому роду великий Верди,

Род несклоняемых существительных, обозначающих географические наименования (названия городов, рек, озер и т.н.), определяется по грамматическому роду нарицательного существительного, труднодоступная Юнгфрау (гора), опубликовала «Тайме» (газета);

В отношении русских несклоняемых слов существуют следующие правила:

Ч) субстантивированные несклоняемые существительные относятся к среднему роду: вежливое «здравствуйте», светлое завтра, постоянное «но»;

Кировский рано (районный отдел народного образования).

СТИЛИСТИЧЕСКИЕ ФУНКЦИИ СИНОНИМОВ

Для выяснения функций лексических синонимов будем исходить из того, что «синонимы -- слова, обозначающие одно и то же понятие, следовательно, тождественные или предельно близкие по значению» При таком понимании синонимов устанавливаются две их фмпции: идеографическая и стилистическая. Идеографические синонимы различаются оттенками значения, стилистической сферой употребления (принадлежностью к различным стиля II экспрессивной окраской (экспрессивными 01 пиками на ф( трального основного слова синонимического ряда).

Возьмем, например, цикл слова знаменитый (в применении к человеку), с которым конкурируют известный, выдающийся, замечательный и большой. Все эти слова обозначают, конечно, одно и то же, но каждое подходит к одному н тому же понятию несколько с особой точки зрения: большой ученый является как бы объективной характеристикой; выдающийся ученый подчеркивает, может быть, то же, но в аспекте несколько более сравнительном; замечательный ученый говорит об особом интересе, который он возбуждает; известный ученый отмечает его популярность; то же делает н знаменитый ученый, но отличается от известный ученый превосходной степенью качества» *.

Таким образом, при выборе синонима следует исходить из положения, что «в языке нет двух или нескольких слов, значащих решительно одно и то же, как две капли воды. Даже слова лоб и чело, глаза и очи, вострый и острый, венец и корона и др., при одинаковом значении, выражают различные оттенки (здесь граница между синонимами и между архаизмами, варваризмами, провинциализмами)» ". Наличие двух или нескольких ничем не отличающихся друг от друга слов было бы для языка балластом, от которого он старался бы избаниться «. *

Если синонимы не различаются семантически, то между ними дол-<кпо быть различие стилистическое. Например, в значении «удержать какую-либо сумму из денег, предназначенных к выдаче» в литературном языке употребляется глагол вычесть', замена его в этом значении глаголом высчитать придает речи разговорный характер.

Глагол кушать стилистически ограничен в своем употреблении: в современной литературной речи он не встречается в форме 1-го лица (в 3-м лице обычно по отношению к ребенку), т. с. практически кушать используется только при вежливом приглашении к еде, в остальных случаях употребляется его Нейтральный синоним есть.

При определенной смысловой близости слова работать и трудиться различаются оттенками значения, что сказывается па их сочетаемости с другими словами; ср.: человек трудится -- мотор работает; работать в поле, на заводе, сверхурочно, на себя (в нейтральных стилях речи) -- трудиться на благо родины, для своих сограждан (в книжном стиле); работать над диссертацией (нейтр.) -- трудиться над диссертацией (кнпжн.).

Таким образом, стилистическая функция синонимов выражается по-разному: 1) с точки зрения употребления и том или ином стило языка; ср.: растратить (нейтр.) -- расточить (книжн.) -- растранжирить (разг.), признаки наступления кризиса -- симптомы наступления кризиса (книжн.); 2) с точки зрения принадлежности к той или иной группе лексики, находящейся :)а пределами литературного языка; ср.: беседовать -- гуторить (диал., обл.), лицо -- рожа (прост.); 3) с точки зрения отношения к современному языку; ср.: актер -- лицедей (устар.), вместе -- вкупе (устар.); 4) с точки зрения экспрессивно-эмоциональной; ср.: воспитанник бурсы -- бурсак (презрит.), наказание -- возмездие (высок).

Стилистически разграничиваются однокоренные синонимы; ср.: борьба -- борение (высок.), бунтовщик -- бунтарь (устар.).

Клюева В.Н. -

Словари синонимов

Евгеньева А.П. -

СТИЛИСТИЧЕСКОЕ ИСПОЛЬЗОВАНИЕ ФРАЗЕОЛОГИЧЕСКИХ СРЕДСТВ ЯЗЫКА

Функции фразеологических оборотов в разных стилях речи

1. Многие фразеологические обороты синонимичны отдельным словам; ср.: дремать -- клевать носом; обидеться -- надуть губы; поджечь -- пустить красного петуха. равговорно-просторечный характер. фразеологизмам присущ книжный характер (ср.: вечно -- во веки веков; в других -- разговорно-просторечный (ср.: быстро -- во все .сопатки;

2. Фразеологические обороты образуют ряд идеографический синонимов, различающихся между собой оттенками значения. Так, фразеологизмы (работать) засучив рукава -- в поте лица -- нс покладая рук (с общим значением «усердно») различаются тем, что засучив рукава передаст значение интенсивности в работе, в поте лица связывается со значением «зарабатывать с трудом» (работать, чтобы жить), а не покладая рук -- со значением «без устали, прилежно, воодушевленно».

3. Фразеологические обороты нередко образуют ряд стилистических синонимов (ср.: книжн. приказать долго жить и прост, ноги протянуть с общим значением «умереть»). экспрессивно-стилистическая сторона

КОЛЕБАНИЯ В ПАДЕЖНЫХ ФОРМАХ

История именного склонения подробно освещена в трудах крупнейших русских лингвистов--А. А. Потебни, А. И. Соболевского, А. А. Шахматова, В. А. Богородицкого, В. И. Чернышева, С. П. Обнорского, Л. А. Булаховского, П. С. Кузнецова, Ф. П. Филина и др. В их исследованиях прослеживается историческая судьба падежных форм, указываются случаи варьирования и некоторые причины, определившие смешение и изменение падежных окончаний. Немало учебного времени уделяется изучению этих сложных (и даже спорных) фактов русского языка в школьной программе. Однако соотношение морфологических вариантов в наши дни (в особенности их функциональные различия) рассматриваются не всегда достаточно полно. Отчасти это вызвано тем, что самые капитальные работы нормативного характера построены в основном на материале литературного языка XIX в., уже не всегда отражающего современное соотношение морфологических вариантов.

Обширная научная литература посвящена истории и конкуренции форм родительного падежа на -а (-я) и на у(-ю): сахара--сахару, чая--чаю. Принято считать, что постепенно устаревающую форму на -у(-ю) в современном языке сохраняют следующие разряды имен: 1) вещественные существительные при обозначении части целого (кружка квасу, кусок сыру)-, 2) некоторые собирательные и отвлеченные существительные (много народу, мало жару)-, 3) некоторые существительные в предложных сочетаниях (из лесу, с испугу) и в составе устойчивых фразеологических оборотов (с миру по нитке. нашего полку прибыло, сбиться с панталыку). В остальных случаях рекомендуется употреблять форму на

-а(-я): вкус чая, производство сахара, среди народа и т. п. Обычно указывается также на стилистическое различие этих падежных форм (оно было отмечено еще М. В. Ломоносовым): формы на -у(-ю), в отличие от нейтральных форм на -а(-я), стилистически несколько снижены, носят разговорную окраску.

Эти правильные выводы о соотношении конкурирующих вариантов нуждаются все же в некоторых дополнениях и уточнениях.

Во-первых, формы родительного падежа на -у(-ю) дольше удерживаются у односложных или двусложных слов (исконно русских или ранних заимствований): квас, чай, воск, сыр, лук, сахар, творог, табак и т. п. При этом некоторые из них чаще даже принимают флексию -у, чем -а. Например, в литературном языке XIX в. полностью господствовал вариант квасу; в современной литературе зафиксировано: квасу (М. Горький, В. Катаев, Никитин, Замятин, Шукшин, Герман, Саянов, Сартаков, Соколов-Микитов, Проскурин и мн. др.), кваса (Л. Леонов, Нилин, М. Алексеев, Г. Марков). Варианты чаю и чая у современных писателей оказались равновероятными. Зато у трехсложных заимствованных слов (шоколад, ли-монад, нафталин, рафинад и т. п.) значительно интенсивнее распространяются формы на -а(-я). Для многосложных же слов (беспорядок, переполох, пирамидон и т. п.) окончание -у(-к>) вообще малохарактерно.

Во-вторых, отчетливо обнаруживается зависимость выбора форм на -у(-к>) или -а(-я) от синтаксических конструкций. Если в именных словосочетаниях при обозначении части целого допустимо употребление обоих форм: кусок сахара (сахару), чашка чая (чаю) и т.п., то в глагольно-именных словосочетаниях (при наличии переходного глагола) естественной и нормативной для современного языка продолжает оставаться форма на -у(-ю): положить сахару, заварить чаю, нарезать сыру, налить супу и т. п. Примечательно, что в этих случаях В. И. Чернышев особенно настойчиво рекомендовал сохранять форму на -у(-к>), оценивая новые варианты как мнимо грамотные (см.: Правильность и чистота русской речи. Пг., 1915). Вот некоторые примеры из современной художественной литературы, где применение формы на

-у(-ю) обусловлено управляющим переходным глаголом, а -- формы на -а(-я) зависят от управляющего имени: Ты только садись и поешь супу... [Она] налила ему полную тарелку супа с вермишелью (Лидии. Индийский гость); Зиновий Семенович еще отпил чаю... --Принесите по стакану чая (Гер м а н. Я отвечаю за все).

В-третьих, формы на -у(-к>) прочно удерживаются (и даже являются предпочтительными) при употреблении в родительном падеже уменьшительных имен медку, чайку, сахарку, кофейку и т. п. Это, очевидно, вызвано типичными синтаксическими и контекстными условиями употребления уменьшительных имен (наличие переходного глагола, эмоционально-экспрессивный характер высказывания).

Следует, наконец, отметить, что выбор форм родительного падежа находится в некоторой зависимости и от особенностей предлогов. Например, с предлогом от, который, обозначая внешнюю и внутреннюю мотивировку действия, качества или состояния, способствует большей расчлененности представления, употребляются чаще продуктивные формы на -а(-я): от голода, от смеха и т. п. Наоборот, с предлогом с(со). обозначающим только внутреннюю причину состояния и употребляющимся в кругу разговорных выражений, предпочтительными оказываются формы на -у(-ю): с голоду, со смеху и т. п.

Лексико-синтаксическая обусловленность наблюдается также и у некоторых вариантов родительного падежа множественного числа. Как известно, грамматическая норма особенно неустойчива у отдельных наименований единиц измерения (граммов--грамм), у слов, обозначающих фрукты, плоды, овощи (апельсинов -- апельсин), а также в наименованиях парных предметов (носков -- носок).

Относительно конкурирующих форм родительного множественного слова грамм (сто граммов или грамм?) высказывались весьма разноречивые мнения. Во многих пособиях и руководствах по стилистике форма с нулевой флексией (сто грамм) категорически запрещается. В современных словарях предпочтение отдается традиционной форме--граммов. Например, в словаре-справочнике «Трудности словоупотребления» (1973): граммов и допустимо грамм. Смягчение нормативной оценки формы грамм (вм. граммов) вызвано массовым вхождением этого варианта не только в устную, но и письменную речь. Примечательны статистические данные, приведенные исследователем Л. К. Граудиной: при магнитофонной записи устной речи все 400 информантов употребили форму грамм (а не граммов). Бракуемая форма грамм широко представлена и в современной художественной литературе, в произведениях Лавренева, Берггольц, Вс. Вишневского, Германа, Овечкина, Троепольского, Солоухина, В. Кожевникова, Р. Рождественского, Лукниц-кого, Ф. Абрамова, Р. Казаковой, Века и др. В защиту ее выступил знаток русского языка, писатель К. Чуковский. Вот что он писал в книге «Живой как жизнь» (1962): «Теперь мне даже странно вспомнить, как сердило меня на первых порах нынешнее словосочетание: его грамм. «Не сто грамм, а сто граммов!» -- с негодованием выкрикивал я. Но мало-помалу привык, обтерпелся, и теперь эта новая форма кажется мне совершенно нормальной».

Не менее распространено в разговорной речи и колебание в формах родительного множественного у названий фруктов и овощей (в особенности у слов с основой на сонорный согласный, что, как отмечалось выше, предрасполагает к формальному варьированию). Весьма выразительны записи устной речи (1962--1963 гг.): абрикос-- абрикосов--45/2 (цифра слева обозначает число форм с нулевой флексией, справа--форм на -об), апельсин - апельсинов--100/0, банан--бананов--11/39, баклажан -- баклажанов -- 100/0, гранат -- гранатов -- 48/2. мандарин -- мандаринов -- 47/3, помидор -- помидоров -- 394/6 («Русский язык и советское общество». М., 1968). Употребление форм апельсин, мандарин (вм. апельсинов, мандаринов) встречается и в художественной литературе у М. Горького, Есенина и других советских писателей.

Однако было бы опрометчивым признать равноправность форм на -ов и форм с нулевой флексией. И дело здесь не только в престиже традиционной формы на -ов, предпочитаемой в письменной (особенно научной и официально-деловой) речи. Весьма существенно то, что рассматриваемые морфологические варианты обнаруживают определенную зависимость от значения падежа и характера словосочетаний. Так, варианты с нулевой флексией не только свойственны разговорной речи, но и употребляются обычно в стандартных количественных - сочетаниях со словами, обозначающими единицы измерения (сто грамм, килограмм апельсин, тонна помидор). При обозначении же, например, отдельных, считаемых предметов или в других значениях родительного падежа применяются только формы на -ов (пять мандаринов, запах апельсинов, ящик из-под помидоров и т. п.). Таким образом, помимо наличия стилистической окрашенности, формы родительного множественного с нулевой флексией постепенно приобретают особую и синтаксическую специализацию, употребляясь преимущественно в счетных словосочетаниях. Это подтверждает предположение С. П. Обнорского о взаимосвязи нулевых флексий в родительном падеже множественного числа с «представлением о счетности», например двое грабель, но продажа граблей (и грабель).

Поистине драматической страницей в русистике остается судьба форм именительного множественного на -ы(-и) и -а(-я). Горячие споры о правомерности и границах употребления новых вариантов на -й(-А) не стихают уже более столетия и вышли за стены научных учреждений и учебных аудиторий.

Общее направление развития языка и следующей за ним переоценки форм здесь как будто очевидно -- это все более широкое вхождение и нормативное признание продуктивных форм на -й(-А). Форма домы была обыч-1-ой для литературного языка XIX в. (Гоголь, Жуковский, Майков, Полежаев, Гончаров и др.), она встречалась еще в поэзии начала XX в. (Блок, Асеев), но уже совершенно неприемлема в наши дни. Грубой ошибкой считалась в конце XIX--начале XX в. форма поезда, сейчас, наоборот, странно было бы услышать рекомендуемую учителями гимназий форму поезды. Пуристски настроенные блюстители языковой нравственности еще и сейчас поднимают голос протеста против таких, уже узаконенных даже словарями форм, как директора, профессора и т. п. Но жизнь берет свое, и все новые и новые имена мужского рода принимают в именительном множественного ударную флексию -а.

В словаре-справочнике «Трудности словоупотребления» (1973) формы слесаря, токаря квалифицировались как разговорные варианты, в Орфографическом словаре (1974) и «Словаре трудностей» (1976) формы слесари и слесаря, токари и токаря признаются равноправными. Действительно, форма слесаря широко представлена в современной художественной литературе (причем в авторской речи) в произведениях Сельвинского, А. Грина, Кассиля, М. Кольцова, Паустовского, Полторацкого. Гайдара. Солоухина, Кочетова и др. Например: Бетонщики и слесаря, плотники и землекопы... бежали к среднему протоку (М.Кольцов. Только одна страница);

Грузчики, железнодорожники, слесаря с неотмываемыми тенями вокруг глаз... (Кассиль. Вратарь республики); За перегородкой... десятники, слесаря и паров-щики (Полтора ц к и и. В дороге и дома).

Нормативно-стилистическая переоценка коснулги-ь значительного количества новообразований на -а(-я)-В 1944 г. С. П. Обнорский считал литературно нормализованными только формы редакторы, прожекторы, катеры, секторы, крейсеры. Новый орфографический словарь (1974) узаконил в качестве допустимого варианта письменной нормы не только формы редактора, прожектора, катера, сектора, крейсера, но и бухгалтера, договора, корректора, табеля и др.

И все-таки, несмотря на массовое вхождение новых форм на -а(-д) и даже нормативное признание, многие из них (например, бухгалтера, договора, корректора и т. п.) производят впечатление второсортности, стилистической сниженности. Причем даже проникновение их из профессиональной речи в художественную литературу не может служить надежным доказательством стилистической равноценности новообразований на -а(-я) и традиционных форм на -ы(-и). Большинство новых вариантов на -й(-я) остаются функционально ограниченными: ими не следует, например, пользоваться в научной, официальной и тем более в торжественной речи.

Современные лингвистические взгляды на соотношение рассматриваемых морфологических вариантов опираются главным образом на их стилистическую противопоставленность (многие формы на -а(-я) относятся к сфере просторечия и профессиональной речи), социальную приуроченность (формы на а(-я) чаще наблюдаются у рабочих. служащих и студентов - нефилологов), а также смысловое разграничение: считается, что слова с предметным значением свободнее принимают флексию -а(-я), чем, скажем, слова, обозначающие лиц (Русский язык по данным массового обследования. М., 1974).

Кроме того, есть и чисто формальные ограничения для распространения и признания нормой флексий на -а(-я) в именительном падеже множественного числа. Оказывается, их получают сейчас главным образом дву-, трехсложные существительные мужского рода с основой на сонорный (в особенности--плавный) звук, например: тополя, купола, клевера, якоря и т. п. Напротив, многие

односложные слова (суп, торт. план и т. п.), как и многосложные (ср.: токарь -- токари и токаря, но библиотекарь, только--библиотекари), сохраняют традиционные формы: супы, торты, планы и т. п. Впрочем, и среди односложных слов есть немало таких, у которых утвердилась новая флексия: года, снега, тома и т. п.

При оценке конкурирующих вариантов падежных форм нельзя не учитывать влияния и изменения социальных факторов: повышения общеобразовательного уровня, роста авторитета книги и литературно-письменной традиции. Так, в последние годы обнаружился некоторый спад в употребляемости форм на -а(-я), вызванный реакцией на натиск просторечной стихии, активным вмешательством школы, общественным признаком и одобрением охранительно-языковой политики.

Хотя морфологические нормы русского литературного языка изучены и описаны в грамматиках достаточно обстоятельно и, будучи представленными на письме, сравнительно легче поддаются регламентации (чем, скажем, нормы ударения), и в этой области мы непрестанно сталкиваемся с колебаниями и сомнениями. Дело в том, что, несмотря на устойчивость письменной традиции, морфология также оказалась ареной борьбы между разнонаправленными притягательными силами. порождающими новые варианты и создающими конфликт нормы. Достаточно вспомнить такие, например, слова, как холодина или цунами, у которых колебание в грамматическом роде вызвано противоборством между формой и содержанием.

Следовательно, происшедшее относительное уменьшение количества вариантных пар в морфологическом строе современного языка по сравнению с XIX в. вовсе еще не говорит о том, что варьирование форм окончательно преодолено. Вечная эволюция языка подтачивает даже закрепленные на письме и охраняемые грамматическими пособиями правила образования форм. С другой стороны, дублетность в морфологии современного русского литературного языка уже не представляется целиком избы-

точной. Многие вариантные формы приобрели ту или иную функциональную нагрузку, став при этом важным стилистическим ресурсом языка (ср.: в отпуске и в разговорной речи в отпуску; сыновья и в торжественной речи сыны, например: сыны отечества). Весьма существенной является закрепленность параллельных морфологических форм за определенными синтаксическими конструкциями (ср.: чашка чая, тарелка супа, но в сочетании с переходными глаголами обычно: налить чаю, супу). Такая приуроченность форм, свидетельствующая об их функциональном своеобразии, не может не учитываться в нормативной практике и при обучении русскому языку в школе

СЛУЧАИ ВАРИАНТНОСТИ КОЛЕБАНИЯ В ПАДЕЖНЫХ ФОРМАХ

Обширная научная литература посвящена истории и конкуренции форм родительного падежа на -а (-я) и на

у(-ю): сахара--сахару, чая--чаю. Принято считать, что постепенно устаревающую форму на -у(-ю) в современном языке сохраняют следующие разряды имен:

1) вещественные существительные при обозначении части целого (кружка квасу, кусок сыру)-,

2) некоторые собирательные и отвлеченные существительные (много народу, мало жару)-,

3) некоторые существительные в предложных сочетаниях (из лесу, с испугу) и в составе устойчивых фразеологических оборотов (с миру по нитке. нашего полку прибыло, сбиться с панталыку). В остальных случаях рекомендуется употреблять форму на

-а(-я): вкус чая, производство сахара, среди народа и т. п. формы на -у(-ю), в отличие от нейтральних форм на -а(-я), стилистически несколько снижены, носят разговорную окраску.

Во-первых, формы родительного падежа на -у(-ю) дольше удерживаются у односложных или двусложных слов (исконно русских или ранних заимствований): квас, чай, воск, сыр, лук, сахар, творог, табак и т. п. При этом некоторые из них чаще даже принимают флексию -у, чем -а. Варианты чаю и чая у современных писателей оказались равновероятными. Зато у трехсложных заимствованных слов (шоколад, лимонад, нафталин, рафинад и т. п.) значительно интенсивнее распространяются формы на -а(-я). Для многосложных же слов (беспорядок, переполох, пирамидон и т. п.) окончание -у(-ю) вообще малохарактерно.

Во-вторых, отчетливо обнаруживается зависимость выбора форм на -у(-ю) или -а(-я) от синтаксических конструкций. Если в именных словосочетаниях при обозначении части целого допустимо употребление обоих форм: кусок сахара (сахару), чашка чая (чаю) и т.п., то в глагольно-именных словосочетаниях (при наличии переходного глагола) естественной и нормативной для современного языка продолжает оставаться форма на -у(-ю): положить сахару, заварить чаю, применение формы на -у(-ю) обусловлено управляющим переходным глаголом, а -- формы на -а(-я) зависят от управляющего имени: Ты только садись и поешь супу...

В-третьих, формы на -у(-к>) прочно удерживаются (и даже являются предпочтительными) при употреблении в родительном падеже уменьшительных имен медку, чайку, сахарку, кофейку и т. п. Это, очевидно, вызвано типичными синтаксическими и контекстными условиями употребления уменьшительных имен (наличие переходного глагола, эмоционально-экспрессивный характер высказывания).

выбор форм родительного падежа зависимости и от особенностей предлогов. ОТ, который, обозначая внешнюю и внутреннюю мотивировку действия, качества или состояния, - употребляются чаще продуктивные формы на -а(-я): от голода, от смеха и т. п. С СО - ообозначающим только внутреннюю причину состояния и употребляющимся в кругу разговорных выражений, - формы на -у(-ю): с голоду, со смеху и т. п.

Грамматическая норма особенно неустойчива у отдельных наименований единиц измерения (граммов--грамм), у слов, обозначающих фрукты, плоды, овощи (апельсинов -- апельсин), а также в наименованиях парных предметов (носков -- носок).

Предпочтение отдается традиционной форме--граммов. допустимо грамм. Смягчение нормативной оценки формы грамм (вм. граммов) вызвано массовым вхождением этого варианта не только в устную, но и письменную речь.