2

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РЕСПУБЛИКИ КАЗАХСТАН

Павлодарский государственный университет им. С. Торайгырова

Кафедра теории и методики русского языка и литературы

РЕФЕРАТ

Тема: Идейно-жанровые и языковые особенности «Жития протопопа Аввакума»

Преподаватель

Кандидат филологических наук

Н. Ф. Крылова

Студент Клюшина З. В.

Специальность учитель русского

языка и литературы, английского

языка

Группа РИ - 41

Павлодар, 2003

Вторую половину XVII в. в целом можно оценить как этап интенсивного развития демократической литературы. Наряду с текстами, в которых лексико-фразеологические, морфологические и синтаксические славянизмы резко обособлялись на фоне широкого использования разговорных словесных рядов, во второй половине XVII в. были созданы и такие тексты, в которых церковно-книжные словесные ряды ассимилировались с разговорными.

Стили старомосковского церковнославянского языка культивировались и охранялись в раскольничьей среде. Тут в высоких жанрах развивалась традиция «плетения словес», продолжалась разработка того высокопарного книжного стиля, который восходил к старой церковнобогослужебной речи и опирался на традиционную идеологию, лексику и фразеологию средневековья. Но архаические формы фразеологии, свободные от европейской изысканности, была ближе к народной речи. И тут же, рядом с охраной традиций «славянского» языка, уживаясь с ними в одних и тех же стилях, глубоко проникает в письменность живая устная речь, идет борьба за литературные права народного языка, т.е. письменной и разговорной речи широких слоев народа. Наиболее ярким выражением этих демократических тенденций в системе церковнолитературного языка являются некоторые раскольничьи сочинения - например, сочинения идеологов и руководителей раскола (диакона Федора, Епифания, Аввакума).

Сложное общественно-религиозное движение старообрядчества XVII в. против церковной реформы 1653г., одним из вождей и идеологов которого стал Аввакум Петров (1621-1682), настоятель (протопоп) Входо-Иерусалимского собора в Юрьевце, небольшом торговом городке на Волге, вызывало серьезную тревогу у правительства и господствующей церкви. Решение церковного собора 1666-1667 гг., объявившего движение старообрядчества вне закона, дополнились новыми постановлениями собора 1681-1682 гг. и - по царскому указу - его вожди - протопоп Аввакум, инок Епифаний, дьякон Федор, священник Лазарь, заключенные в течение 12 лет в земляной тюрьме Пустозерского острога, - были сожжены 14 апреля 1682 г. «за великия на царский дом хулы».

Житие Аввакума, писавшееся в Пустозерской земляной тюрьме в 1672-1675 гг., почти 200 лет оставалось под запретом; оно впервые было издано только в 1861 г., причем по позднему списку. В 1912 г. русская наука обогатилась уникальной находкой: известный историк В. Г.Дружинин приобрел сборник XVII в., состоящий из сочинений пустозерских узников, - рукопись оказалась собранием их автографов. Среди текстов был и автограф Жития Аввакума. После статьи В. Г. Дружинина за рукописью закрепилось название «Пустозерский сборник». В 1996 г. был обнаружен еще один сборник, вышедший из пустозерской темницы: И. Н. Заволоко получил в свое распоряжение рукописную книгу, которая оказалась также подлинной рукописью Аввакума и Епифания, содержащей автографы их Житий и других сочинений Аввакума, причем в иных редакциях (или вариантах), чем тексты в Пустозерском сборнике В. Г. Дружинина.

В настоящее время «Житие» известно в трех авторских редакциях, две из которых дошли в автографах. Существует еще одна - четвертая- разновидность текста «Жития», найденная В. И. Малышевым в сборнике начала XIX в. из собраний Г. М. Прянишникова (ГБЛ), сохранившая подлинные фрагменты из недошедшей первоначальной редакции памятника. Эти фрагменты были объединены в одно целое уже позже, в XVIII в., снабжены послесловием редактора о сожжении Аввакума и других пустозерских узников и дополнены соединительными «связками» - вставками из сочинений Епифания, Федора и Лазаря. Исследование истории текста «Жития» выявило последовательность создания авторских редакций (первая, самая краткая, дошедшая в списках,- была написана в 1672 г., вторая- автограф из сборника В. Г. Дружинина - в 1673 г., третья - автограф из сборника И. Н. Заволоко - в 1674 - начале 1675 г.) и их заметные отличия. Наиболее цельной по замыслу является «вторая» редакция - текст «Жития» в составе Пустозерского сборника В. Г. Дружинина. Заново редактируя и дописывая текст в 1674 г. (эта редакция - «третья» - находится в Пустозерском сборнике И. Н. Заволоко), Аввакум исключил из состава «Жития» ряд эпизодов, могущих вызвать сомнения у единомышленников в правильности его поступков, другие переделал, заметно усилив агиографическую стилизацию текста. Начало работы Аввакума над «Житием» (судя по фрагментам, сохранившимся в Прянишниковском списке) следует отнести к 1669-1670гг.

Уже в 1956г. С. А. Зеньковский установил, что автобиографическая тема в древней русской литературе имела свою традицию, свои корни и литературную почву. Принципиально важным является его вывод о допустимости автобиографического повествования в житийном жанре и о существовании особых житий-автобиографий до Аввакума и Епифания : Жития Мартирия Зеленецкого (конец XVI - нач. XVII в.), Елеазара Анзерского ( 50-е годы XVII в.). Аввакум, несомненно, ориентировался на житийный канон, который он знал очень хорошо: в «Житии» сохраняются некоторые элементы житийной композиции текста и отдельные житийные ситуации - описание родителей героя и детства, указана его способность к «чудотворению» (повести об исцелениях «бесноватых») и др., встречаются отдельные, присущие к житиям, характеристики героев. Однако в общей композиции текста преобладает иная - сюжетная - закономерность построения, событийный ряд эпизодов автобиографии выстраивается в единый, созданный автором сюжет произведения, повествующий о выборе жизненного пути, об испытаниях и подвиге автобиографического героя. Освобождению повествования от рамок житийного канона способствует форма рассказа, беседы, избранная Аввакумом: Аввакум строит рассказ о собственной жизни, как цепь воспоминаний, в основном, хронологически расположенных и обращенных к его духовному отцу - иноку Епифанию. Однако «житие» - отнюдь не случайная цепь эпизодов, вспомнившихся автору, не «мемуары», а художественно обобщенное сюжетное повествование со свойственным ему строгим отбором фактов; отдельные эпизоды и описания в «Житии» могут быть рассмотрены как определенные коллизии в развитии сюжета произведения, этапы нравственного формирования личности героя «Жития», существенные моменты его духовной жизни.

Обращение Аввакума к живой народной речи, его мастерство в создании ярких характеристик исторических лиц и в воссоздании отдельных ситуаций (некоторые эпизоды «Жития» представляют собой сюжетно законченные новеллы), широта изображения русской действительности 50-70-х гг. XVII в. (герои повествования Аввакума - царь и патриарх, юродивые и сибирские служилые люди, «князья церкви» - епископы и дети Аввакума, придворные и «протопопица» Настасья Марковна и т. д.), непрерывный эмоциональный и насыщенный размышлениями диалог Аввакума с собеседником и читателем делают «Житие» Аввакума литературным памятником особого значения в развитии русской литературы.

Аввакум написал около восьмидесяти сочинений («Книги бесед», «Книги обличений», послания к различным общественным деятелям и т.п.), в языковом отношении весьма близких друг к другу. По традиции произведения такого рода создавались на славянизированном литературном языке, выдерживались в нормах высокого, торжественного стиля. Протопоп Аввакум был начитанным человеком, хорошо знал русскую оригинальную и переводную церковную литературу, сочинения «отцов церкви», поэтому он в совершенстве владел книжным литературным языком. Однако цель его посланий и сочинений, страстный характер борца за старую веру, социальное происхождение и положение (сын сельского священника, сам - дьяк, потом - сельский священник) - все это обусловило своеобразную манеру письма Аввакума, соединившую особенности книжного славянизированного литературного языка и живой разговорной речи, высокого стиля и стиля устного народного творчества.

В. В. Виноградов писал: «Анализ стиля сочинений протопопа Аввакума открывает сложные формы семантического сплетения и слияния церковно-книжной фразеологии и мифологии с устно-поэтической речью, с народно-мифологическими образами и выражениями, с приемами бытового разговора и сказового повествования».

Протопоп Аввакум подчеркивает свое «небрежение о красноречии», «о многоречии красных слов». Он прямо называет свой язык «просторечием», «природным», т.е. исконным русским языком, противополагая его «виршам философским», т.е. языку книжников, усваивавших юго-западную культуру, языку латино-польской книжности, западноевропейского схоластического образования.

В предисловии к «Житию» Аввакум писал:

По благословению отца моего старца Епифания писано моею рукою

грешного протопопа Аввакума, и аще что реченно просто, и вы,

господа ради, чтущии и слышащии, не позазрите просторечию нашему,

понеже люблю свой русской природной язык, виршами филосовскими

не обык речи красить, понеже не словес красных бог слушает, но дел

наших хощет.

Вот что много рассуждать: не латинским языком, ни греческим, ни

еврейским, ниже иным коим ищет от нас говоры господь, но любви с

прочими добродетельми хощет; того ради я и не брегу о красноречии

и не уничижаю своего языка русского.

Необходимо помнить, что «просторечие» противополагается «красноречию», а не вообще церковнославянскому языку. Очевидно, в понятии просторечия сочетались стили разговорно-бытового русского языка, не имевшие тогда устойчивых норм, хотя и имевшие в каждой социальной среде свои приметы, свои отличия, - и церковнославянская, но не «высокая», не витийственная стихия. «Природной русской язык» в понимании Аввакума объединял в себе русское просторечие и московский извод церковнославянского языка.

Еще подробнее раскрывает протопоп Аввакум свои взгляды на русский язык в известном обращении к царю Алексею Михайловичу:

«Воздохни-тко по-старому… добренько и рцы по русскому языку: господи, помилую мя грешного… А ты ведь, Михайлович, русак, а не грек. Говори своим природным языком, не уничижай ево и в церкви, и дому, и в пословицах. Как, нас Христос учил, так и подобает говорить. Любит нас бог не меньше греков, предал нам и грамоту нашим языком Кирилом святым и братом его. Чево же нам еще хощется лутше тово? Разве языка ангельска?»

Таким образом, для Аввакума его «просторечие» противостоит и высоким «еллино-славянским» стилям ученого литературного языка той эпохи, и ухищрениям юго-западной книжной риторики. Главное, очевидно, было в том, что в свободной манере изложения аввакумского «Жития» ведущая роль принадлежит стихии разговорного языка. Эта стихия господствует не только в лексике и морфологии, но и в синтаксисе, в морфологических формах, в правописании.

Свой стиль просторечия Аввакум не стесняется уничижительно назвать ВЯКАНЬЕМ:

«Ну, старецъ, моево вяканья много веть ты слышалъ!»- писал он в своем «Житии». «Вяканьем» он обозначает, очевидно, разговорно-фамильярную форму устной речи, которая не подчиняется официально предписанным нормам «словенского диалекта» и характеризуется свободным проявлением живой, иногда даже областной русской речи ( оканье или аканье, Е вместо Я, О или Я вместо неударного Е, взрывное или фрикативное произношение Г и т.п.), ее морфологии (разговорные формы склонения, более частое употребление форм прошедшего времени типа: читал, видел; редкость форм аориста и имперфекта, причастий и т.п.) и синтаксиса (ср. конструкции предложения, не осложненного распространениями, с глаголом как синтаксическим центром, вокруг которого располагаются 2-3 дополнения или наречия, ср. обилие бессубъектных и неполных предложений; редкость причастных присоединений; отсутствие развитого периода, господство «присоединительных» форм склонения при слабой организованности подчинительных конструкций или смешении их с формами сочинения).

В произведениях протопопа Аввакума мы обнаруживаем немало черт, присущих говору владимиро-поволжской диалектной группы, к которой принадлежал и говор села Григорова Нижегородского уезда, откуда происходил протопоп (Исследования проф. П. Я. Черных достаточно показательны в данном отношении [ Черных П.Я. «Житие протопопа Аввакума, им самим написанное» как памятник северновеликорусской речи» XVII ст. Т.1. Иркутск, 1927, с. 28-32]

Житие имеет форму беседы, на что постоянно указывает автор:

А еще сказать ли тебе, старецъ, повесть?

Еще вамъ побеседую о своей волоките.

Полно тово, паки стану говорить, какъ меня… повезли на Лену.

Стану паки про себя сказывать . и т.п.

В доверительном тоне сообщает Аввакум о различных событиях своей полной забот и страданий жизни, что обусловило целенаправленный отбор языковых единиц живой великорусской речи, особенно в биографических текстах «Жития»:

Пять недель по льду голому ехали на нартахъ. Мне подъ робятъ и подъ

рухлишко далъ две клячки, а самъ и протопопица брели пеши, убивающеся о

ледъ… В иную пору протопопица бедная брела брела да и повалилась и встать

не сможетъ… Опосле на меня бедная пеняетъ: долго ль де протопопъ сего

мучения будетъ? И я еи сказалъ: «Марковна, до самыя до смерти». Она же

против тово: «Добро, Петровичь, ино еще побредемъ…»

В.В. Виноградов в « Наблюдении над стилем “Жития протопопа Аввакума”» обращает внимание на субъективное отношение автора к тому, о чем он пишет, что ведет за собою активное использование эмоционально-экспрессивной лексики: кинули, тащили, повалилась, задавил; оценочной лексики: темные люди, бедная, дурак и др.; слов с эмоционально-экспрессивными суффиксами: Анисьюшко, кафтанишко, соломка, собачка, робеночек, пряничка, низенько, птичка, кашка, многонько.

В сочинениях Аввакума наблюдается тонкая и сложная система сцепления, сопоставления и взаимопроникновения живых народных и славяно-русских выражений. Славяно-русские образы здесь приобретают народную окраску (тотчас ограбят до нага и сволокут ризу святого крещения; и бес блудной в души на шее сидит, кудри бедной расчесывает и др. под.)

Второй отличительной чертой «Жития» является столкновение единиц двух языковых систем, т.е. употребление элементов живой разговорной речи и книжного славянизированного литературного языка, что обусловлено содержанием произведения. Тексты, где Аввакум излагает свое религиозное кредо, полемизирует с защитниками новой веры, создаются за счет средств книжного языка.

В «Житии Аввакума» “происходит своеобразная нейтрализация церковнославянизмов приемами их конкретно-бытового осмысления” (В.В. Виноградов). Например: Держись за Христовы ноги; Богъ - старой чюдотворецъ; Полны сети напехалъ Богъ рыбы.

Постоянное интимно-фамильярное обращение Аввакума к богу, богородице связывают «Житие» с произведениями устного народного творчества. Ср. рассказ о том, как тонули барки на реке Хилке:

Вода быстрая, переворачиваетъ барку вверхъ и дномъ, а я на ней полъзаю, а самъ кричю: «владычице, помози! Упование не утопи!» Иное ноги в водъ, а иное выползу наверхъ. Несло в версту и больши; да люли переняли. Все розмыло на крохи! Да што веть делать, коли Христос и пречистая богородица изволили такъ? Я, вышедъ изъ воды, смеюсь; а люди-те охаютъ, платье мое по кустам развешивая, шубы отласные и тафтяные, и кое-какие безделицы тое много еще было в чемоданахъ да в сумкахъ; все с техъ местъ перегнило - наги стали.

Сочинения протопопа Аввакума особенно ярко отражают тенденцию стилистического «смешения», широкого ввода в литературу народного разговорного языка, в то время как у иных вождей раскола, например у Епифания, преобладает тенденция стилистического «опрощения» церковнославянской речи. В языке протопопа Аввакума создавались новые стилистические единства посредством семантических взаимопроникновений разговорных и церковнокнижных форм. «Крайности» сталкивались и сливались в стилистические единства. Так формировались новые «средний» и «низкий» стили.

Для церковнокнижной символики демократических стилей существенно то, что она почти целиком слагается из наиболее употребительных церковнобиблейских фраз, т.е. групп слов, почти сросшихся, органически слитых в лексические и семантические единства. Таковы, например, церковнобиблейские формулы в языке протопопа Аввакума.

Завопил высоким гласом; неразложимое единство этого речения очевидно из такого словосочетания в «Девгениевом деянии»: завопи гласом велиим велегласно; ср. в «Житии» Епифания: завопел великим голосом; ср. Евангелие Матфея (XXVII, 50); в Апокалипсисе VI, 9-10; возопиша гласом великим, ср. ту же формулу в «Книге бесед» у протопопа Аввакума.

Таким образом, из церковнославянского языка черпается традиционная фразеология, непосредственно направляющая религиозное сознание слушателя к знакомому церковнобиблейскому контексту.

Но и эти церковнокнижные фразы и символы приспособлялись к разговорной речи, переосмыслялись на основе ее семантики, сопоставлялись с выражениями русского бытового языка, пояснялись его синонимами. Характерны такие примеры из сочинений протопопа Аввакума. Из «Жития»: бысть же я… приалчен, сиречь есть захотел; возвратилося солнце к востоку, сиречь назад отбежало.Из «Книги бесед»: и возратися в дом свой тощь, не пригнал скота ничево; на высоких жрал, сиречь на горах болванам кланялся; зело древо уханно, еже есть вони исполнено благой; сотвори человека, сиречь яко скудельник скуделу, еже есть горшечник горшок; ангел… древле восхитил Авраама выспрь, сиречь на высоту к небу и др.

Те же приемы реалистического национально-бытового понимания и изображения характеризуют и употребление церковнобиблейских метафор и аллегорий. Вместе с тем церковнославянская фразеология, оказавшись в непосредственном соседстве с просторечными выражениями, в их смысловой атмосфере теряет свою высокопарность, ассимилируется с разговорной речью. Например: Логин же разжегся ревностью божественного огня, Никона порицая, и через порог в алтарь в глаза Никону плевал. Так меня Христос-свет попужал и рече ми: «По толиком страдании погибнуть хочешь? Блюдися, да не полма разсеку тя»; и я… ко богородице припал: владычице моя, пресвятая богородице, уйми дурака тово, и так спина болит ; ср. владыко человеколюбче… посрами дурака тово, прослави имя твое святое; Венец тернов на главу ему там озложили, в земляной тюрьме и уморили и др.

Отсюда возникают: смысловой параллелизм церковнославянского языка и просторечия, прием стилистических сопоставлений, перевода речи с одного стиля на другой. Например, в «Житии»: на нем же камень падет, сотрыет его… слушай, что пророк говорит со апостолом, что жернов дурака в муку перемелет.

Так создается своеобразная атмосфера идеологического взаимоосвещения церковнокнижного и бытового народного языка. Одни и те же образы колеблются между библейской и обиходной разговорной лексикой. Например, евангельский образ волка то облекается в церковнославянизмы, то в просторечные формулы: сии бо волцы, а не пастыри, душегубцы, а не спасители. И рядом: Дети, чему быть? волки то есть. Коли волк овцы жалеет? Оне бы и мясо то мое съели; Наши что волчонки, вскоча завыли; волки то есть не жалеют овец; ср. Мотаюсь… посреде волков яко овечька или посреде псов яко заяц; со Христом и большому тому волку, хохлатой той собаке глаз вырву, нежели щенятам.

Укажем еще на наиболее заметные синтаксически-фразеологические особенности. Это, во-первых, постоянное употребление так называемого постпозитивного артикля, т.е. форм местоимений от, та, то, те, согласуемых в падеже и числе с предшествующими существительными, например:

«бес-от не мужик: батога не боится; боится он креста христова»; «Как богородица беса тово в руках-техъ мяла и тебе отдала… и как бес-от дрова-те сожег, и как келья-та обгорела, а в ней все цело, и как ты кричал на небо-то».

Вторая диалектная синтаксически-фразеологическая черта, также присущая владимирско-поволжским говорам, состоит в употреблении повторяющегося глагола не знаю в своеобразной функции, приближающейся к функции разделительного союза, если высказывается сомнение. Приведем отрывок из жития, где Аввакум рассказывает о своем пребывании в тюрьме Андроньева монастыря:

«И тут на чепи кинули в темную палатку; ушла в землю, и сидела три дни, ни ел, ни пил; во тьме сидя, кланялся на чепи, не знаю - на восток, не знаю - на запад. Никто ко мне не приходил, токмо мыши и тараканы, и сверчки кричат, и блох довольно… по исходе третьихъ сутокъ захотелось есть мне; - после вечерни ста предо мною, не вемъ, ангел, не вемъ - человек, и по се время не знаю».

В приведенном контексте названный оборот использован дважды. В первый раз в разговорной русской разновидности, в форме дважды повторенного глагола «не знаю» - пока речь идет о внешне-бытовом изображении подземной палатки. Когда же Аввакум переходит к повествованию о случившемся с ним чуде, тут и стиль меняется, включается церковнославянская лексика, однако оборот остается прежним, но дважды повторяется глагол « не вем », придающий всему рассказу оттенок торжественности.

Во второй половине XVII века замкнутость языковых систем начинает разрушаться, что обусловлено демократизацией и европеизацией литературного языка. Об этом свидетельствуют бытовые повести, сатирические произведения, интермедии, переводные драматические произведения, памятники дипломатического письма, но особенно - «Житие протопопа Аввакума».

Признавая отмечаемую многими исследователями языковую неповторимость сочинений Аввакума, в то же время нельзя не видеть того, что язык «огнепальского протопопа» отразил главные тенденции в развитии русского литературного языка того времени и особенно главнейшую из них - сближение литературного языка с живой разговорным (точнее говоря, тенденцию к ликвидации разрыва между архаическим книжным и новым разговорным составом языковых единиц как компонентов текста, а также разрыва между архаическими традиционными и новыми, отвечающими требованиям времени, приемами организации языковых единиц в тексте).

Житие протопопа Аввакума ярче, чем другие памятники свидетельствует о том, что во второй половине XVII века в письменных памятниках начинают смешиваться элементы двух языковых систем, что создает предпосылки для образования литературного языка, единого для всех видов общения людей друг с другом.

Таким образом, накануне петровских реформ традиционный литературно-письменный язык даже в произведениях наиболее стойких и убежденных противников никоновских церковных новшеств, приходит в живое и непосредственное соприкосновение с народным просторечием и с непринужденной диалектной речевой манерой, чтобы тем самым почерпнуть новые силы и возможности развития.

И если сторонники реформ тщательно ограждали свою речь от проникновения в нее простонародных элементов, то их противники стихийно стремились к сближению с языком народных масс.

Список использованной литературы

1. Виноградов В.В. Избранные труды. История русского литературного языка. М., 1978.

2. Виноградов В.В. Очерки по истории русского литературного языка XVII - XIX веков. М., 1982.

3. Горшков А.И. Теория и история русского литературного языка. М., 1984

4. Демкова Н.С. Житие протопопа Аввакума. (творческая история произведения) . Л., 1974.

5. История русской литературы XI - XVII вв. под ред. Д.С. Лихачева.

6. Ковалевская Е.Г. История русского литературного языка. М., 1992.

7. Мещерский Н.А. История русского литературного языка. Л., 1981.

8. Памятники литературы Древней Руси XVII века. Книга вторая. М.,1989.