24

содержание

• Введение 3
• I Глава. Лингвистические взгляды современников Лео Шпитцера 5
• 1.1. Младограмматизм как направление в языкознании 5
• 1.2. Карл Фосслер 10
• Выводы к первой главе 13
• II Глава. Лингвистические взгляды Лео Шпитцера 15
• 2.1. Общая характеристика лингвистических взглядов Лео Шпитцера 15
• 2.2. Исследование Лео Шпитцером разговорного языка 16
• Выводы ко второй главе 21
• Заключение 22
• Список литературы 23

Введение

Современная наука о литературе развивается в Германии под знаком реакции против узко-филологических интересов, господствовавших в школьном литературоведении второй половины XIX века. В центре научных интересов нового поколения исследователей стоят проблемы историко-литературного синтеза, культурно-философского, эстетического, социологического. При этом проблемы культурно-философские («geistes geschichtliche Synthese»), несомненно, пользуются преимущественным вниманием молодого поколения, что вполне объясняется старинными традициями развития гуманитарных наук в Германии, сохранявших тесную связь с философией вообще и специально -- с философией культуры.

Данная тема актуальна тем, что за последние годы проблемы художественной формы становятся также предметом оживленного интереса, правда -- далеко не в той степени, как это наблюдалось еще недавно в русском литературоведении. Следует отметить, что проблемы такого рода не являются новостью для немецкой нации. Изучение вопросов метрики, стилистики, теории литературных жанров и т.п., ориентированное на богатое наследие античной поэтики и риторики, на всем протяжении XIX века продолжало оставаться предметом интереса специалистов - филологов, воспитывавшихся в традициях филологии классической. С другой стороны, общие вопросы искусствознанья и эстетики охотно разрабатывались немецкими философами (от Шеллинга и Гегеля до Фолькельта и Липпса) на конкретном материале поэтических произведений. Для нашего времени характерно, однако, принципиальное заострение этих проблем в связи с общим методологическим кризисом в истории литературы и лингвистике и пересмотром принципов построения синтетического литературоведения.

Целью данной работы является анализ лингвистических взглядов Лео Шпитцера.

При написании данной работы ставились следующие задачи:

1. Проанализировать младограмматизм как направление в языкознании:

2. Рассмотреть лингвистические взгляды Лео Шпитцера

Работа состоит из ведения, двух глав, каждая из которых состоит из параграфов заключения и списка литературы.

В ведении речь идет о младограмматизме как направлении в языкознании.

Вторя глава посвящена лингвистическим взглядам Лео Шпитцера.

I Глава Лингвистические взгляды современников Лео Шпитцера

1.1. Младограмматизм как направление в языкознании

В конце 70-х гг. 19 в.--20-е годы 20 века развитие сравнительно-исторического языкознания и лингвистического компаративизма в целом ознаменовалось превращением языкознания в весьма точную науку со сложным методологическим аппаратом и строгой техникой анализа.

Часто, хотя и не вполне корректно этот период в целом характеризуется как младограмматический, хотя к числу собственно младограмматиков из-за серьезных теоретических и методологических расхождений с ними не могут быть отнесены работавшие в это же время в историческом языкознании

Х. Шухардт, К. Фосслер, И. А. Бодуэн де Куртенэ, Ф. де Соссюр, А. Мейе, а также отчасти Ф. Ф. Фортунатов, Г. И. Асколи, П. Кречмер и некоторые другие языковеды.

Младограмматизм был по преимуществу течением немецкой лингвистической мысли, возникшим в Лайпцигском университете и широко распространившим свое влияние в Германии и далеко за ее пределами.

Основными школами младограмматизма в Германии были возникшая первой лейпцигская/лайпцигская (представителям которой Фридрих Царнке и дал шутливое имя младограмматиков -- Junggrammatiker) и конкурировавшие с ней ноттингентская и берлинская.

Новое направление было реакцией на достижения двух предшествовавших периодов развития исторического языкознания. Младограмматики отказались от многих идей первой половины 19 века (единство глоттохронологического процесса; переход языков от первоначального аморфного (корневого) состояния через агглютинацию к флективному строю; идеи В. фон Гумбольдта о внутренней форме языка, обусловленной национальным «духом» народа; учение А. Шлайхера о языке как природном организме и о двух периодах в жизни языка -- творческом доисторическом, когда происходило становление форм языка, и историческом, когда происходило разрушение этих форм).

Младограмматики обратились к изучению говорящего человека, к трактовке языка как индивидуально-психического явления, обеспечивающего общение и понимание благодаря одинаковым условиям жизни говорящего и слушающего, благодаря общности возникающих в их душах комплексов представлений. Они стали определять язык не как природное, а как общественное установление, которое не стоит вне людей и над ними, не существует само для себя, а существует по-настоящему только в индивиде. Языкознание было отнесено к кругу культуроведческих наук, базирующихся на психологии индивида.

Центральным в концепции младограмматизма является представление о языке как об индивидуальной психофизической (психофизиологической) деятельности.

Недостаток предшествующего языкознания младограмматики видят в том, что до них языкознание слишком много занималось языком и слишком мало человеком, как будто язык может существовать самостоятельно, отдельно от человека.

Говорящий индивид выступает исходным пунктом и объектом изучения младограмматиков.

В механизме человеческой речи они выделяют две стороны - физическую и психическую, протестуя против исключительного внимания к физической стороне речи и требуя должного внимания к изучению психических факторов речи.

Несмотря на то, что реальной является только речь отдельного лица, индивидуальная речь является выражением общенародной речи. Это делает возможным общение с помощью языка. Оно основывается на общности психической жизни людей, звуки языка говорящего и слушающего вызывают в душах обоих один и тот же комплекс представлений. Вместе с тем причины и законы изменения языка лежат не в развитии человеческого общества, а в психике отдельного человека, все языковые изменения совершаются в «обычной речевой деятельности» индивида.

Наряду с психологией учитывалась и физиология, что приводило к дуализму в трактовке языковых явлений. Младограмматикам были присущи позитивистская установка на работу только с эмпирическими данными и отказ от широких теоретических обобщений.

Особенности функционирования и изменчивости языка (его звуков и форм) объяснялись ими через противодействие физиологических по своей природе процессов регулярных звуковых изменений, совершающихся механически, на основе общих для всех членов языкового сообщества фонетических законов, со строгой последовательностью, без каких-либо исключений (если на данную звуковую закономерность не накладывается другая звуковая закономерность), и психологических по своему характеру изменений по аналогии, основанной на том, что в речевой деятельности могут не только воспроизводиться готовые формы, но и создаваться по сходству с уже имеющимися новые формы.

Поскольку на язык оказывают влияние различные факторы, так или иначе затрагивающие психику человека, постольку основным приемом лингвистического исследования служит тщательное описание отдельных фактов и факторов.

Стремление охватить как можно больше языкового материала на длительном временном отрезке, всестороннее исследование отдельных явлений получило наименование эмпиризма младограмматиков. Именно этот эмпиризм, или, как позднее стали говорить, атомизм выступил еще одним принципом изучения языка, который считался младограмматиками признаком точности и научности.

Научную ценность для них представляют только те положения, которые могут быть проверены на фактическом материале, причем из них не должно делаться никаких далеко идущих обобщений и выводов. Философской базой такого подхода к языку являлся господствовавший в то время позитивизм, который противопоставлял абстрактному мышлению позитивные данные опыта, а в области научной теории допускал только обобщения частного порядка, причем строго аргументированные эмпирическим материалом.

Двусторонний характер языка - физический и психический - нашел свое выражение в формулировании младограмматиками методов исторического изучения процессов развития языка. С одной стороны, следует вскрывать и описывать фонетические законы, отражающие физиологическую сторону жизни языка, с другой стороны - устанавливать новообразования по аналогии, основывающейся на психических законах ассоциации.

Фонетические законы развития языка характеризуются регулярными звуковыми изменениями, которые совершаются механически и осуществляются со строгой последовательностью, не знающей исключений. Пауль подчеркивал, что понятие звукового закона не следует отождествлять с законами природы, с законами физики или химии. Звуковой закон констатирует лишь регулярность определенной группы исторических явлений и не содержит в себе указаний на то, что непременно должно наступить всякий раз при данных общих условиях. В отличие от законов природы, звуковой закон возникает «в известном языке и в известное время», он имеет силу только для этого языка и времени (современная лингвистика добавляет сюда еще «известные условия и территорию»).

По мнению младограмматиков, «каждое звуковое изменение, поскольку оно происходит механически, совершается по законам, не знающим исключений, т.е. направление, в котором происходит изменение звука, всегда одно и то же у всех членов языкового сообщества, кроме случая диалектного дробления, и все без исключения слова, в которых подверженный фонетическому изменению звук находится в одинаковых условиях, участвуют в этом процессе».

Младограмматики считали, что изменчивость звуковой стороны языка в целом основана на отклонениях от узуса в индивидуальной речи. Их распространение приводит к постепенному превращению индивидуального в общее и узуальное. Такое превращение происходит незаметно, постепенно, незначительно. Носители языковых изменений даже не догадываются об их существовании.

Звуковые изменения могут происходить не только под действием фонетических законов, но и по аналогии, однако к ней «следует прибегать только тогда, когда нас принуждают к этому звуковые законы».

Закон аналогии исходит из признания активного характера речевой деятельности говорящего. Он основывается на ассоциативной комбинаторной деятельности, напоминающей решение пропорциональных уравнений, когда, зная ряд привычных пропорций, человек свободно создает по образцу этих отношений искомый второй член пропорции.

Многие современники младограмматиков не принимали их фетишизациии понятия фонетического закона. В ходе многолетних дискуссий и критики младограмматических позиций в этом вопросе был открыт ряд других звуковых законов.

Распространение младограмматических воззрений способствовало развитию диалектологии. Младограмматики выдвигали тезис о необходимости изучения живых языков и диалектов.

Ученый, занимающийся сравнительным изучением языков, должен обратить свой взор к современности, если он хочет иметь правильное представление о характере развития языка. Поскольку на этих языках говорят и в настоящее время, они живут перед нами и в нас полнокровной жизнью, то в них легко можно заметить психологический элемент. Наблюдения над физическими и психическими механизмами речи и наблюдения над живыми народными говорами, сохранившими древние звуковые формы, дают возможность получить более точную картину жизни языка, чем ее можно составить на основе изучения только письменных памятников.

1.2. Карл Фосслер

Проблемы литературной формы выдвигаются также в процессе эволюции современной лингвистики, которая, в своей попытке преодолеть грамматический схематизм сравнительного языкознания старой школы, нередко ориентируется на эстетико-психологическое изучение языка и таким образом сближается со стилистикой. В Германии наиболее авторитетным представителем новой лингвистики, культурно-психологической и эстетической, является проф. Карл Фосслер.

Как историк литературы, Фосслер известен целым рядом выдающихся трудов о провансальских трубадурах и Данте, о Леопарди и итальянской литературе XIX в., о Расине, Лафонтене и др. (см. 1 -- 16). В своей историко-литературной манере он приближается к представителям культурно-философского направления; центром внимания Фосслера является поэтическая личность, творческий облик художника, на фоне духовной культуры его времени.

Как лингвист, Фосслер выступил в начале нового века с теоретической критикой господствовавшего в то время «младограмматического направления» (Позитивизм и идеализм в языкознании», 1904, 17; «Язык как творчество и развитие», 1905, 18). Свои положительные взгляды он изложил в статьях, объединенных впоследствии в сборниках «Философия языка», 1923 (20) и «Дух культуры в языке», 1925 (21). В книге «Культура Франции в отражении развития языка», 1903 (19) он дал пример применения этих идей к конкретным вопросам исторического языкознания. Среди романистов вокруг Фосслера группируется в настоящее время целая школа (Лерх, Клемперер, Лори, Шпитцер и др.); в связи с общим интересом к культурно-философским проблемам, который наблюдается в современной Германии, идеи Фосслера имели успех и среди молодого поколения германистов (ср., напр., Н. Naumann в журнале «Deutsche Vierteljahrschrift», 1924, т. И, стр.139 ел.).

Традиционная историческая грамматика, по мнению Фосслера, стоит вне истории: ей безразлична и личность говорящего, и общественная среда, и культурная эпоха, к которой эта личность принадлежит, -- безразлично изучать ли язык Петрарки или самого непросвещенного из его современников. Между тем, когда установлен тот или иной звуковой закон, возникает вопрос: в какую эпоху действовал данный закон, как долго продолжалось его действие, какие географические пределы имело его распространение, какие социальное группы являлись его первоначальными носителями, наконец, -- почему именно возникло данное явление в такой то местности, общественной среде и т.д. Все это -- вопросы собственно исторические; ответить на них может только история языка, тесно связанная с историей культуры.

С другой стороны, источник языковых новшеств для Фосслера -- в творческой инициативе личности, в индивидуальной художественной интуиции. Следуя за итальянским философом Бенедетто Кроче, Фосслер рассматривает язык, как выражение художественной интуиции: всякое индивидуальное словоупотребление он склонен отождествлять с актом художественного творчества, выражающим интуицию говорящего. Индивидуальные отклонения от языкового узуса, «нарушения» узуальной грамматической системы, возникают в результате несоответствия грамматических категорий с психологическими, иными словами-с «душевным мнением» (seelische Meinung) говорящего. Предметом стилистики является изучение индивидуальных особенностей языка, как элементов выражения определенного «душевного мнения», С течением времени индивидуальные отклонения могут сделаться узуальными, стилистическое явление становится грамматическим (т.н. «грамматизация»). «Все грамматические категории», пишет Фосслер, «были сперва пережиты и прочувствованы, иными словами-они по своей духовной ценности и психологическому происхождению поэтичны, только в разных случаях приходится опускаться на разную глубину, чтобы вскрыть те подземные слои, которыми питаются их корни». Если творческой личности принадлежит при этом законодательная инициатива в объяснении языковых изменений, то исполнительной властью пользуется общество. Таким образом, история культуры определяет условия распространения новых форм в данной исторической и социальной среде, в то время как стилистика вскрывает эстетико-психологические импульсы их возникновения.

Лингвистические работы самого Фосслера посвящены, за немногими исключениями, вопросам культурно-историческим, а не индивидуально-стилистическим. В книге «Культура Франции в отражении развития языка» (1910) Фосслер делает попытку установить связь между языковыми изменениями каждой эпохи и особенностями ее духовной культуры, интерпретируя грамматические формы как «формы мышления» эпохи. Так, напр., утрата в старофранцузском языке сложной и дифференцированной системы латинских союзов (условных, уступительных, целевых и т.п.) ставится в связь с характерной для раннего французского средневековья примитивностью мысли, неспособной к дифференциации сложных логических отношений и пользующейся, по преимуществу, простыми формами сочинения (сложение предложений, без формальных признаков связи). В стиле «Песни о Роланде» Фосслер обнаруживает тот же художественный принцип простого сочинения (сложения композиционных единиц), напр., в строении строфической тирады, в последовательности эпизодов сюжета и т.д. Сравнение с синтаксическими формами куртуазного эпоса Кретьена де Труа позволяет противопоставить два художественных стиля, различие между которыми совпадает с двумя последовательными фазами развития французского языка, более архаической и более новой. В дальнейшем целый ряд союзов, заменивших в ново-французском языке утраченную систему союзов латинских (apresque, lorsque, depuisque и т.п.), переходит в народную речь из ученого книжного стиля.

Таким образом, Фосслер, устанавливает значение поэтической инициативы в жизни языка и связь между явлениями литературного стиля и изменением языковых форм. Эта ориентация на стилистику оказалась особенно плодотворной в работах по историческому синтаксису, вышедших из школы Фосслера.

Выводы к первой главе

Резюмируя вышеизложенное, можно сделать следующие выводы:

Младограмматизм был по преимуществу течением немецкой лингвистической мысли, возникшим в Лайпцигском университете и широко распространившим свое влияние в Германии и далеко за ее пределами.

Основными школами младограмматизма в Германии были возникшая первой Лейпцигская и конкурировавшие с ней ноттингентская и берлинская.

Новое направление было реакцией на достижения двух предшествовавших периодов развития исторического языкознания. Младограмматики отказались от многих идей первой половины 19 века (единство глоттохронологического процесса; переход языков от первоначального аморфного (корневого) состояния через агглютинацию к флективному строю; идеи В. фон Гумбольдта о внутренней форме языка, обусловленной национальным «духом» народа; учение А. Шлайхера о языке как природном организме и о двух периодах в жизни языка -- творческом доисторическом, когда происходило становление форм языка, и историческом, когда происходило разрушение этих форм).

Младограмматики обратились к изучению говорящего человека, к трактовке языка как индивидуально-психического явления, обеспечивающего общение и понимание благодаря одинаковым условиям жизни говорящего и слушающего, благодаря общности возникающих в их душах комплексов представлений. Они стали определять язык не как природное, а как общественное установление, которое не стоит вне людей и над ними, не существует само для себя, а существует по-настоящему только в индивиде. Языкознание было отнесено к кругу культуроведческих наук, базирующихся на психологии индивида.

Центральным в концепции младограмматизма является представление о языке как об индивидуальной психофизической (психофизиологической) деятельности.

Недостаток предшествующего языкознания младограмматики видят в том, что до них языкознание слишком много занималось языком и слишком мало человеком, как будто язык может существовать самостоятельно, отдельно от человека.

II Глава Лингвистические взгляды Лео Шпитцера

2.1. Общая характеристика лингвистических взглядов Лео Шпитцера

Поворот в немецкой лингвистике от исторической грамматики и стилистики к эстетике языка особенно отчетливо выступает в работах профессора Л. Шпитцера.

Как лингвист, Шпитцер -- ученик профессора В.Мейера-Любке, наиболее авторитетного представителя младо-грамматической школы среди немецких романистов, а также французского диалектографа Жильерона, под влиянием которого написаны его ранние работы по вопросам географической лексикологии; однако, он примкнул всецело к новому течению, возглавляемому Фосслером, работая в настоящее время преимущественно в области лингвистической стилистики. Подобно Фосслеру, Шпитцер является сторонником «деграмматизации лингвистики» через обращение к языку индивидуальному. «Общий язык», пишет он в статье о методах синтаксиса , «есть ничто иное, как место пересечения индивидуальных языков, результат грамматизации отдельных речевых актов». Все новообразования в языке исходят от творческой личности. Нет ничего в синтаксисе, чего не было бы прежде в стиле («nihil est in syntaxi quod non fuerit in stylo»).

Синтаксические этюды Шпитцера посвящены частным вопросам романского синтаксиса: описывая ту или иную синтаксическую категорию, он стремится установить те «эмоциональные и аффективные импульсы, из которых возникло синтаксическое новшество». Его синтаксические исследования ориентированы на стилистику: направление, распространение безличных оборотов в современном французском литературном языке он будет склонен объяснять распространением иррационализма в эпоху романтиков и символистов (ср. у Верлэна: vil pleure dans mon coeur, comme il pleut sur la ville»). «Средний род и безличное предложение», пишет по этому поводу Шпитцер, «последнее убежище фантазии в языке... Французское местоимение среднего рода относится не только к грамматике: оно есть факт мировоззрения, свидетельствующий о переживании иррационального и трансцедентного» (Das synthetische und das symbolische Neutralpronomen im Franzosischen.

2.2. Исследование Лео Шпитцером разговорного языка

На границе между лингвистикой и стилистикой стоит также интересное исследование Шпитцера «Итальянский разговорный язык» . Оно рассматривает особенности диалогической речи, обусловленные общей ситуацией разговора (краткость, умолчание, подхватывание и т.д.), и связанное с этим образование постоянной фразеологии диалога (особые формулы начала, конца, выражения вежливости и т.п.). Различные грамматические категории - целое предложение и небольшая частица, междометие и синтаксический порядок слов - с этой точки зрения могут одинаково служить «синонимическими выразительными средствами» для определенной «психологической ситуации» диалога. Задача Шпитцера - установить пути постепенной «грамматизации» в итальянской речи этих приемов, порождаемых условиями диалога.

Разговорному языку посвящено также исследование Шпитцера «Перифразы для понятия «голод» в итальянском языке», написанное на основании материалов австрийской военной цензуры. В письмах итальянских военнопленных цензура вычеркивала упоминания о недостатке продовольствия в концентрационных лагерях, тогда как сами военнопленные были заинтересованы в том, чтобы дать понять своим родным о переживаемых ими лишениях, в расчете на получение от них пищевых посылок. Это создавало удобные условия для интересного лингвистического эксперимента, при котором вокруг аффективно окрашенного психологического комплекса («голод») нарастала группа узуальных или индивидуальных иносказаний, заменяющих привычный термин, изъятый цензурным запретом. Эти перифразы, по мнению Шпитцера, являются тем фондом, из которого язык может почерпнуть необходимые средства для замены слов, по тем или иным причинам вытесняемых из языкового обихода.

Для лингвистических интересов и методов Шпитцера особенно характерно маленькое исследование: «Пукси. Этюд о языке одной матери». Шпитцер рассматривает в этой книге те ласкательные имена и прозвища, которые давала его ребенку мать в течение первых четырех лет жизни мальчика. При этом он старается установить те эмоциональные мотивы и языковые ассоциации, которые обусловили возникновение каждого отдельного прозвища и их последовательную смену. Такая тема приводит как бы к истокам языкового творчества - к языку индивидуальному, улавливаемому автором в процессе его возникновения из аффективно-окрашенного комплекса переживаний на фоне определенной языковой традиции; существенно и то обстоятельство, что самый предмет наименования также является единичным и неповторимым и, следовательно, изучаемые новые слова - именами собственными. В предисловии к «Пукси» Шпитцер выдвигает проблему «лингвистической биографии индивидуальности», к которой с неизбежностью приходит немецкая психологическая лингвистика («Sprachseelenforschung»).

Работы Шпитцера по стилистике также посвящены индивидуальным особенностям языка писателей. Метод исследования, применяемый им, заключается в установлении у данного писателя индивидуальных отклонений от языкового узуса, излюбленных словесных тем, оборотов речи, синтаксических конструкций и т.д. Эти индивидуальные особенности и отклонения приводятся в систему и интерпретируются, как выразительные приемы или признаки известного индивидуального (или исторически-обусловленного) душевного строя писателя. Для Шпитцера стиль есть выражение индивидуальной души («oratio est vultus omini»): поэтому он всегда стремится к установлению связи между восприятием жизни или мировоззрением писателя и его языковым стилем. Так, излюбленные словесные темы Жюля Ромэна свидетельствуют о его «унанимизме», синтаксические приемы Шарля Пеги выражают мысль в процессе становления и соответствуют восприятию жизни, как творческого потока («жизненный импульс» Бергсона). Большинство стилистических этюдов Шпитцера посвящено писателям современным: французским - как например, Жюль Ромэн, Ш.Л.Филипп, Шарль Пэги, Барбюс, Пруст, немецким - Моргенштерн, А.Керр и другие. В более редких случаях он дает стилистическую характеристику целой литературной школы (напр., «Синтаксические новшества французских символистов»). Следует отметить этот лингвистический и литературный «модернизм», характерный для нового поколения историков литературы и языка: современный литературный язык и стиль понятны нам непосредственно, и всякое индивидуальное отклонение легко учитывается и интерпретируется на фоне привычных языковых навыков. Но Шпитцер не пренебрегает также и старыми писателями, в особенности - такими, которые, благодаря ярко выраженной психологической и стилистической индивидуальности, легко доступны для художественного анализа (например, Рабле, или испанец Кеведо).

В заключение нам мог бы послужить иллюстрацией знаменитый пример. Это концовка стихотворения Мерике «Лампа». Стихотворение гласит: «То, что прекрасно, кажется одушевленным само по себе»(Was aber schon ist, selig scheint es in ihm selbst).

Это стихотворение было предметом дискуссии между Эмилем Штайгером и Мартином Хайдеггером. Оно интересно здесь как частный случай. В этом стихотворении встречается словосочетание из наиболее тривиального повседневного словоупотребления: «кажется»(«scheint es»). Его можно понять как «по-видимому»(anscheinend, dokei, videtur, il semble, it seems, pare). Это прозаическое осмысление речевого оборота приобретает смысл и находит поэтому своего защитника. Но можно видеть, что оно не исполняет закон стихотворения. Можно показать, почему «кажется» («scheint es») предполагает здесь «зажигается» («es leuchtet»), так как тут применим герменевтический принцип. При препятствии взаимосвязь более крупного масштаба решает дело. Но любая двусмысленность в понимании является препятствием. Решающее значение здесь имеет то, что прекрасное применено к лампе. Это то, что высказывает стихотворение как целое, которое должно быть вполне понято. Лампа, которая не горит, поскольку она старомодна и висит в полном забвении («Wer achtet sein?» -- кому она видна?), здесь и приобретает свой подлинный блеск, поскольку она -- произведение искусства. Нет сомнения, что «кажется» говорится здесь о лампе, которая светит даже тогда, когда ею никто не пользуется.

Лео Шпитцер в своем очень поучительном докладе на этой дискуссии описал литературный жанр подобных стихов о вещах и убедительно указал их место в истории литературы. Хайдеггер, со своей стороны, с полным правом отметил взаимосвязь понятий «прекрасно» и «кажется», что звучит и в знаменитом гегелевском обозначении прекрасного как чувственно воспринимаемой видимости идеи. Но по мнению Лео Шпитцера есть и имманентные причины. Как раз из совместного действия звучания и значения слов следует дальнейшая ясная инстанция решения. Так же, как в данном стихотворении звук “s” образует звуковую ткань (“was aber schon ist, selig scheint in selbst”) или как метрическая модуляция стихотворения конституирует мелодическое единство фразы (метрический акцент падает на schцn, selig, scheint, in, selbst), так для рефлексивного вторжения, напротив, не имеет значения, как может быть представлено прозаическое «кажется». Оно, напротив, означало бы прорыв обыденной прозы в язык стихотворения, искажение поэтического понимания -- то, что постоянно угрожает всем нам. Ведь мы все обычно говорим прозой. Это же привело современную поэзию к в высшей степени герменевтическим стилистическим формам, которые выдерживают вторжение прозы. Данному стихотворению Мерике подобный прорыв не вполне чужд. Язык этого стихотворения порой приближается к прозе (“Wer achtet sein?” -- кому она видна?). Но положение этой строки в целом, а именно то, что она представляет собой концовку стихотворения, придает ему особый вес гномы. И в самом деле, стихотворение иллюстрирует с помощью того, о чем в нем говорится, почему стихотворение не есть указание или информация, а обладает ценностью само по себе. Свет не только понимается, но и излучается всем видом этой лампы, что висит в тишине и забвении и нигде более, кроме как в этом стихотворении, не светит. Внутренний слух улавливает здесь соответствие «прекрасно» (schon) и «одушевленно» (selig), «кажется» (scheint) и «само» (selbst), и наконец, это «само», которым завершается ритм и которое смолкает, позволяя удержать это иссякшее движение для нашего внутреннего слуха. Оно же позволяет вспыхнуть тихому струящемуся свету в нашем внутреннем зрении -- свету, который мы и называем «светить» (scheinen). Таким образом, мы умом понимаем не только то, что сказано о прекрасном, и то, что автономия произведения искусства не зависит от какого бы то ни было его использования, -- наше ухо слышит и наше понимание улавливает свет прекрасного как его истинную сущность. Интерпретатор, осознающий основания, на которых он базируется, исчезает, но текст говорит. И это является еще одной особенностью лингвистических взглядов Лео Шпитцера.

Выводы ко второй главе

На основании вышеизложенного можно сделать следующие выводы:

Поворот в немецкой лингвистике от исторической грамматики и стилистики к эстетике языка особенно отчетливо выступает в работах профессора Л. Шпитцера.

Как лингвист, Шпитцер -- ученик профессора В.Мейера-Любке, наиболее авторитетного представителя младограмматической школы среди немецких романистов, а также французского диалектографа Жильерона, под влиянием которого написаны его ранние работы по вопросам географической лексикологии; однако, он примкнул всецело к новому течению, возглавляемому Фосслером, работая в настоящее время преимущественно в области лингвистической стилистики. Подобно Фосслеру, Шпитцер является сторонником «деграмматизации лингвистики» через обращение к языку индивидуальному.

Заключение

Подводя итоги курсовой работы, мы можем сделать вывод

Во-первых, Лео Шпитцер является одним из самых интересных лингвистов. Работы Шпитцера по стилистике также посвящены индивидуальным особенностям языка писателей. Метод исследования, применяемый им, заключается в установлении у данного писателя индивидуальных отклонений от языкового узуса, излюбленных словесных тем, оборотов речи, синтаксических конструкций и т.д. Эти индивидуальные особенности и отклонения приводятся в систему и интерпретируются, как выразительные приемы или признаки известного индивидуального (или исторически-обусловленного) душевного строя писателя. Для Шпитцера стиль есть выражение индивидуальной души («oratio est vultus omini»): поэтому он всегда стремится к установлению связи между восприятием жизни или мировоззрением писателя и его языковым стилем.

Во - вторых, Лео Шпитцер выдвинул оригинальную концепцию природы языка и подняв ряд фундаментальных проблем, которые и в настоящее время находятся в центре оживленных дискуссий.

В - третьих, Лео Шпитцеру была дана высокая оценка со стороны видных философов. Такое отношение к Шпитцеру вызвано тем, что его способ рассмотрения языка в широком контексте связанной с ним проблематики в одинаковой мере отвечает требованиям как философии, так и лингвистики.

Список литературы

1. Алпатов В. М. история лингвистических учений. М.,1998.

2. Басин Е.Я. Искусство и коммуникация: Очерки из истории философско-эстетической мысли. М., 1997.

3. Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского. М., 1995.

4. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1999.

5. Березин Ф. М. История лингвистических учений. М., 1984.

6. Большой энциклопедический словарь. Языкознание / под ред. В. Н. Ярцовой. М. 1998

7. Гируцкий А.А. Общее языкознание. Минск, 2001.

8. Жирмунский В. Проблемы литературной формы. М., 1998.

9. Левицкий Ю. А., Боронникова Н. В. История лингвистических учений.

10. Потебня А. А. Мысль и язык. М., 1993.

11. Шлет Г. Внутренняя форма слова. М., 1997.

12. Шпитцер Л. Словесное искусство и наука о языке. М., 1991.