Язык массмедиа как объект науки о журналистике: к истории формирования Петербургской медиалингвистической научной школы

Размещено на http://www.allbest.ru/

Язык массмедиа как объект науки о журналистике: к истории формирования Петербургской медиалингвистической научной школы

З.Ф. Хубецова

Рассматривается история становления советской науки о журналистике и обособления в ней отрасли исследования языка массмедиа. Цель исследования -- выявление национально-культурной специфики отечественной науки о журналистике и популяризация ее достижений. Методы исследования -- сравнительно-исторический, описательный, анализ документов. На основе сопоставительного анализа европейской, американской и советской моделей организации науки о журналистике доказано, что одним из важных факторов развития глобальной науки стал обмен исследовательскими практиками как между учеными из разных стран, так и между поколениями исследователей внутри одного государства. Установлена высокая значимость личностного фактора в определении профессиональной идеологии науки о журналистике и ее дисциплинарного строения: благодаря энтузиастам журналистского образования произошла академизация профессии и началось развитие знания о журналистике в структуре неогуманистического университета. Особое внимание уделено сложившимся в отечественной науке представлениям о строении теоретического поля журналистики, поддержан тезис о множественности теорий. При обращении к дискуссионному вопросу о дисциплинарной принадлежности медиалингвистики как теоретико-методологиче-ского базиса изучения речевых феноменов массовой коммуникации отмечено, что отнесение исследований языка СМИ к предметному полю теории журналистики можно считать спецификой национальной модели науки о журналистике. Специфичны и научные школы, сложившиеся в советский период в ведущих центрах журналистского образования. На примере истории Ленинградской научно-образовательной школы журналистики показано, что воспроизводство исследовательских кадров медиалингвистической специализации происходило в Ленинградском университете при участии специалистов с классическим филологическим образованием. Уникальные практики изучения текстов СМИ на базе кафедры стилистики и редактирования факультета журналистики ЛГУ сложились, в частности, как результат реализации в университете эксперимента по разработке методики преподавания и исследования языка специальности.

Ключевые слова: медиалингвистика, история науки, теория журналистики, Петербургская школа журналистики и массовых коммуникаций, Санкт-Петербургский государственный университет.

Постановка проблемы

Вопрос определения академического статуса исследований языка массмедиа как части предметного поля теории журналистики в России практически не затрагивается в литературе, хотя значимость научных знаний о принципах работы журналиста с печатным словом ученые признали бесспорной еще на этапе институционализации отечественной науки о журналистике [Власов 1971; Западов 1978].

Имплицитно язык прессы признан объектом журналистских исследований в период концептуализации отечественной теории журналистики. Так, в одном из первых советских учебно-методических пособий ведущего теоретика журналистики Е. П. Прохорова «Введение в журналистику» (1978) учебная и научная дисциплина «Введение в журналистику» («Основы марксистско-ленинской теории журналистики») позиционировалась как теоретико-методологический фундамент специальных дисциплин1, в числе которых «история, теория и практика партийно-советской печати, телевидения, радиовещания, редакционно-издательского дела и пр.» [Прохоров 1978: 11]. Работа с текстом понималась как важнейшая часть практики печати, радиовещания и редакционно-издательского дела.

Однако и в последующих советских учебных изданиях по теории журналистики [Прохоров 1988; 1986; 1989] раздел языковых исследований журналистики так и не был определен как самодостаточный феномен.

В начале 1990-х годов в связи с деидеологизацией отечественной науки о журналистике в ведущих вузах страны развернулась дискуссия о новом прочтении советского теоретического наследия. Центром этих дискуссий стал факультет журналистики МГУ Именно здесь «после рубежных 1989-1991 гг. началась работа над новым учебником» [К двадцатилетию... 2010: 16] по общей теории журналистики и появились первые монографии, отражающие обновленный взгляд на предметное поле, проблематику теоретико-журналистских исследований и структуру научного знания о журналистике [Засурский 1993].

Во всероссийские дискуссии включились и исследователи факультета журналистики Ленинградского (Санкт-Петербургского) университета в лице ведущего специалиста по общей теории журналистики С.Г. Корконосенко [Корконосенко 1996]. Ученым была предложена альтернативная концепция строения отечественной науки о журналистике.

Московская школа журналистики в лице Е. П. Прохорова описывала конфигурацию науки о журналистике как совокупность теории, истории и социологии журналистики: «Наука о журналистике имеет четкую структуру: есть законы о журналистике (теория), есть ее процесс развития (история), есть ее современное состояние (социология, в узком смысле слова). Других наук о журналистике нет. Все остальные входят в одну из этих трех составляющих науки о журналистике, в зависимости от того, чем занимается исследователь в каждом конкретном случае» [Устинова 2004: 7]. Петербургская школа видела эту структуру иначе: «Мы будем исходить из разделения науки о журналистике на историю (воссоздание прошедших событий в их конкретности и многообразии), теорию (производство идей, взглядов, концепций) и критику (анализ и оценка текущей практики) -- по аналогии с литературоведением, искусствоведением и другими науками о духовно-творческой деятельности» [Корконосенко 1998]. В интерпретации ученых из Петербурга медиалингвистика как «научная дисциплина, изучающая функционирование языка в медиа через анализ эффективной речевой деятельности субъекта» [Дускаева 2018: 49] явно определена как часть теории журналистики.

К вопросу о статусе теории журналистики и перечне важнейших теоретических разделов науки о журналистике С.Г. Корконосенко обращался в целом ряде своих работ [Корконосенко 2013; 2014; 2018]. При детальном изучении трудов ученого можно проследить эволюцию его взглядов (впрочем, без кардинальных отступлений от первоначального замысла). Так, С. Г. Корконосенко утверждает, что с обособлением журналистики как самостоятельной отрасли отечественной науки и образования, т. е. при переходе журналистики как объекта изучения из сферы внимания классических социогуманитарных или технических дисциплин в предметное поле собственно журналистских исследований, сформировались пограничные исследовательские «зоны», в которых ученые идентифицируют себя уже именно как представители науки о журналистике и считают итоги своих изысканий вкладом в приращение знаний в теории журналистики. Ученый отмечает наличие широкого спектра «гуманитарных наук, содержательные и методические элементы которых как бы абсорбируются теорией журналистики... Важно, что все эти “пришельцы” устанавливают взаимопонимание и сотрудничество между собой благодаря интегрирующему влиянию общей теории журналистики. Именно она вырабатывает системообразующий фундамент -- в виде концепций, принципов, понятий» [Корконосенко 2013: 29].

В зонах «наложения» журналистской науки на предметные поля других отраслей знания образуются субдисциплины [Корконосенко 2013: 29], наличие которых позволяет говорить о множественности теорий журналистики: «Обзор широкого спектра дисциплин, входящих в состав научного знания о журналистике, показывает, что правильнее было бы говорить не о единственной и монолитной теории, а о нескольких теориях, об их множестве. Все они находятся в сложных и изменчивых отношениях между собой, но не вытесняют и не способны заменить друг друга. Напротив, из их сочетания складывается неразъемный комплекс теорий журналистики. Заметно также, что некоторые дисциплины близки друг другу по происхождению и решаемым задачам, и, следовательно, в границах единого комплекса образуются структурные подразделения, блоки, “семейства” (например, социальные, коммуникативные, филологические, технико-технологические дисциплины и др.)» [Корконосенко 2013: 30].

Внутри каждого блока, по мысли исследователя, можно выделить теоретические доминанты (ведущие дисциплины): «В нашем примере к ним относятся филология журналистики, коммуникационная теория журналистики, социология журналистики» [Корконосенко 2013: 30].

Как видим, медиалингвистические исследования в предложенной концепции причислены к семейству филологических дисциплин, а для обозначения раздела теории журналистики, объектом которого выступает язык массмедиа, ученый использует авторскую номинацию «филология журналистики». В наиболее актуальной на сегодняшний день версии дисциплинарного членения теории журналистики при описании сегмента историко-филологических исследований С.Г. Корконосенко использует уже другие номинации: литературоведение журналистики, лексика журналистики, теоретическая история журналистики [Корконосенко 2018: 38].

Языковая проблематика не является тематическим приоритетом научных изысканий С. Корконосенко («некоторые группы (дисциплин, входящих в семейства теорий журналистики. -- З. Х.) представлены нами подробнее, другие только обозначены» [Корконосенко 2018: 37]), поэтому в широкий научный оборот новаторские номинации «филология журналистики» и «лексика журналистики» пока им не введены. Однако важен сам факт отнесения медиаисследований к числу специальных теоретических дисциплин журналистики. Считаем, что сложившаяся в России уникальная практика теоретико-концептуального исследования языка массмедиа в границах науки о журналистике требует не только всестороннего изучения, но и популяризации в глобальном академическом пространстве. Как отмечает многократно процитированный выше С.Г. Корконосенко, «проблематика медиалингвистики в зарубежных странах распределена в основном по другим научным направлениям: дискурсивный анализ, спин-докторинг и др. Можно отметить работу лишь отдельных глубоких исследователей, объектом интересов которых являются медиатексты. В то же время в СПбГУ создана многочисленная кафедра медиалингвистики, выпускающая журнал под таким названием и регулярно ведущая одноименный сайт» [Корконосенко 2018: 39].

История вопроса

наука журналистика массмедиа

Журналистика как академическая область начинает формироваться на рубеже XIX-XX вв. Катализатором институционализации научной отрасли стало развитие журналистского вузовского образования. Лидерские позиции в определении отраслевой принадлежности и содержательного наполнения научно-образовательного процесса заняли пионеры журналистского вузовского образования -- ученые из Германии и США. И если до середины ХХ в. развитие мировой науки о журналистике шло под мощным влиянием опыта Германии, то зрелая фаза, которая началась в послевоенный период и продолжается по сей день, характеризуется доминированием американских стандартов исследования и преподавания журналистики.

Возникновение особого научного интереса к журналистике можно связать с двумя факторами. Во-первых, газета стала важным экономическим и социально-политическим феноменом индустриального общества, и представители журналистской практики начинали ощущать потребность в получении научно обоснованного знания, способного оптимизировать производственные процессы. С другой стороны, в конце XIX -- начале XX в., в годы кайзеровской Германии и Веймарской Республики, мировое общественное признание получает неогуманистическая модель классического университета, которую в истории науки принято называть гумбольдтовской [Андреев 2003: 56]. Основная черта этой модели -- «качественный переход от университета как корпорации, цеха ученых к знаменитому “исследовательскому” университету, который действительно послужил вдохновляющим примером для высшего образования во многих странах мира. Идейное обоснование этой модели дал Гумбольдт, однако востребованным оно оказалось лишь в начале XX века» [Андреев 2003: 49]. В университете Нового времени меняется представление о ценности отраслей знания. Если в предыдущие столетия главными науками считались медицина, юриспруденция и богословие, то отныне «на первый план... выступали... предметы философского факультета, т. е., по современной терминологии, гуманитарные (историко-филологические) и естественные (физико-математические), а по словоупотреблению того времени -- “науки о духе” и “науки о природе”» [Андреев 2003: 53].

В числе базовых принципов гумбольдтовской модели классического университета -- свобода выбора преподавателем содержания учебных курсов в пределах заданных дисциплин, единство преподавания и исследования, нацеленность на постоянный научный поиск, в который в равной степени включены и преподаватели, и студенты, опора на государство, получение от него финансирования, участие правительства в организации конкурсного отбора претендентов на профессорские должности. Исследователи отмечают, что часто декларируемые принципы и реальная организационная практика университетов вступали в противоречия. Так, «акцент на исследовательской деятельности университета привел в конце XIX в. к появлению его чисто научных подразделений -- институтов» [Андреев 2003: 49], которые препятствовали реализации принципа единства науки и преподавания. Однако применительно к журналистике институты не были ограничены сугубо исследовательским функционалом, и подавляющее большинство специализированных центров по изучению журналистики стали одновременно и образовательными учреждениями.

В неогуманистическом университете академическая отрасль «журналистика» обрела свое место в блоке «наук о духе». Известно, что первые исследования журналистики были сопряжены с изучением языка (в Германии они осуществлялись в недрах германистики, в США -- английской филологии, в России -- русской филологии). Однако в дальнейшем в организационных моделях журналистики более явными стали национально-специфические черты.

Германия: фундаментальность в исследованиях журналистики

Как уже отмечалось выше, ранний этап формирования науки о журналистике прошел под лидерством Германии.

Идейным вдохновителем академизации журналистики в Германии считается Карл Бюхер -- немецкий историк и филолог, экономист и практикующий журналист, профессор (1892), а позднее ректор Лейпцигского университета (1903-1904).

Академическая карьера Бюхера началась после получения им в Мюнхенском университете ученой степени доктора экономики и статистики (1881), первые профессорские должности исследователь занял в университетах Дерпта (Тарту), Базеля и Карлсруэ.

Работа в Базельском университете не только ознаменовала начало нового этапа научной карьеры ученого, но и открыла для журналистики новые -- академические -- перспективы. Именно в Базеле с 1884 г. К. Бюхер стал читать первый в мировой истории университетский курс под названием «История, организация и статистика газетного дела». Ученая степень в области экономики и статистики предопределила повышенное внимание исследователя к проблемам статистического учета печатной периодики, а работа в практической журналистике -- интерес к вопросам организации печати. Эти направления исследований, особенно история журналистики и газетного дела, стали доминантами глобального научного дискурса о журналистике на начальном этапе.

Переход в 1892 г. в Лейпцигский университет позволил Бюхеру не только расширить сферу применения научных знаний о журналистике, но и организовать «первый в Европе профессиональный институционализированный центр по изучению журналистики и полноценный академический центр предпрофессиональной подготовки журналистов» [Goschel 2012]: 1 ноября 1916 г. начала свою работу специальная структура Лейпцигского университета -- Институт газетных исследований (газетоведения -- в российской традиции; подробнее о термине «газетоведение» как русскоязычном варианте немецкого Zeitungwissenschaft см.: [Фатеева 2017: 65]).

Институт журналистики не мог получить статус исследовательского без обязательных атрибутов. Поэтому усилиями Бюхера «Лейпцигский университет весной 1922 г. признал историю журналистики и газетного дела... допустимой для испытаний на степень доктора философии и тем окончательно легализовал кафедры журналистики в академической среде» [Фатеева 2017: 68].

Главными структурными единицами институтов журналистики стали кафедры газетоведения. Первая была открыта в Лейпцигском университете в 1926 г. Ее возглавил преемник Карла Бюхера, журналист и исследователь Эрих Эверт, для которого развитие академического дискурса газетоведения стало делом всей жизни. Под его руководством в 1928-1933 гг. на кафедре было выполнено свыше 60 диссертаций в научной серии «Природа газеты. Научная работа из всех областей газетоведения. Новая серия трактатов, основанная Карлом Бюхером из Института газетных исследований».

Научная карьера Э. Эверта прервалась весной 1933 г. Причиной стало участие ученого в проходившем в Берлине в середине февраля 1933 г. съезде «Свободное слово» -- единственном публичном митинге протеста против прихода к власти нацистского режима. В отношении ученого было начато расследование, связанное с его публичной лекцией о свободе слова. В том же 1933 г. Э. Эверт вынужден был покинуть свой пост.

Как отмечает составитель биографической справки для интернет-проекта «Саксонская биография» немецкий исследователь Эрик Коэнен, «особая актуальность (научной работы Эриха Эверта. -- З.Х.) раскрывается благодаря новаторской технической концепции, которую он разработал за короткое время (работы в Институте газетоведения. -- З. Х.). С ее помощью он пытался найти до сих пор заброшенную методологическую и теоретическую основу предметных исследований газеты. Его интересовали изучение прессы как социальной формы и структуры, а также логика процессов общественного посредничества между обществом, культурой и газетами. Как, вероятно, ни один другой газетный эксперт, Эверт продвигал научные основы газетных исследований, которые актуальны и сегодня» [Koenen 2015]. Несмотря на то что исследователь «не смог утвердиться в сути предмета и ему не удалось создать школу для своих учеников в Лейпциге» [Koenen 2015], опыт организации научной работы Лейпцигского института газетных исследований (до прихода нацистов к власти) оказался очень важным для всей немецкой науки о журналистике.

Вслед за Лейпцигом институты газетоведения стали открываться в других федеральных землях (чаще при университетах, а в некоторых городах и при неакадемических структурах, например при городской библиотеке, как в Дортмунде).

В 1934 г. институты действовали в 15 вузах Германии. Также были открыты два специализированных научно-исследовательских института.

В 1934 г. возник Немецкий газетоведческий союз, объединивший исследователей всей страны.

Сила зарождавшейся академической традиции немецкой газетоведческой науки проявлялась в активной научно-публикационной деятельности. Так, с 1926 г. стал издаваться научный журнал «Zeitungswissenschaft», с 1928 по 1941 г. -- серия научных трудов под названием «Газета и жизнь», в свет вышло 95 томов [Nachlass]. Составлялись справочники немецкой периодической печати (1932-1933, 1937, 1944), публиковались труды по истории немецкой прессы и современной зарубежной журналистике. Стремительно увеличивалось сообщество академических исследователей: к 1942 г. число обладателей ученой степени в области газетоведения достигло рекордных 1495 [Nachlass].

Таким образом, в Германии в первой трети ХХ в. сложилась специфическая модель развития науки о журналистике. Изучением журналистики занимались специализированные исследовательские институты при университетах. Были открыты кафедры, которые осуществляли исследование и преподавание журналистики, появились ученые степени, проводились защиты кандидатских и докторских диссертаций, издавались научные журналы и сборники, велась статистика рынка периодической печати и радиосетей. Было очерчено тематическое поле исследований журналистики, которое во многом формировалось под влиянием персональных интересов первых исследователей. Наиболее полно изучались вопросы истории журналистики и газетного дела, технические аспекты организации выпуска периодических изданий. Появились первые объединения ученых, специализировавшихся на изучении журналистики. Создавались исследовательские структуры, не занятые педагогической деятельностью. Предпринимались попытки определить «методологическую и теоретическую основу предметных исследований газеты» и рассмотреть журналистику как социальный, культурный, экономический феномен, как пространство публичного взаимодействия между обществом и государством.

Мощная научная традиция изучения журналистики сегодня практически не-известна за пределами самой Германии, так как в годы Второй мировой войны газетоведение дискредитировало себя связью с нацизмом. Как свидетельствуют исследования, газетоведению и профессии журналиста нацисты оказывали повышенное внимание. В 1933 г. в Германии было принято законодательство, которое сделало журналистику закрытой профессией. К поступлению в вузы допускались исключительно лица, доказавшие свою преданность нацизму. 16 июня 1934 г. в Мюнхене на совещании руководителей газетоведческих институтов был провозглашен новый курс науки о журналистике и представлен план развития газетоведения. К его осуществлению привлекли большое количество исследователей, в задачи которых входило содействие широкому распространению «немецкой правды» и борьба с «иудейским и коммунистическим злом».

В послевоенное время ученые, уличенные в сотрудничестве с нацистами, были отстранены от научной и педагогической работы. Можно сказать, что традиции изучения журналистики в классических немецких университетах прервались на полтора десятка лет. Лишь в 1960-х годах наука о журналистике в немецкоязычных странах была реанимирована. При этом произошли важные изменения терминологического и содержательного характера. Во-первых, само понятие «газетоведение» предали забвению, так как оно вызывало негативные ассоциации с нацизмом и нацистской наукой. Академическое сообщество приняло решение заменить дискредитировавшее себя понятие «газетоведение» нейтральным «публицистика». Поэтому повсеместно институты газетоведения переименовавались в институты публицистики и журналистики. Во-вторых, разделенная на две зоны влияния Германия стала развивать науку о журналистике в рамках двух научно-образовательных моделей: Восточная Германия ориентировалась на советскую модель, а Западная -- на американскую.

Как известно, именно вестернизированная (американизированная) модель в конечном итоге стала определяющей в развитии науки о журналистике в воссоединенной Федеративной Республике Германия в XXI в., однако немецкий опыт институционализации академической отрасли журналистики послужил прекрасным примером возможного развития поля исследований журналистики в США, чем американские специалисты не преминули воспользоваться.

Журналистика как объект исследования в США: от практицизма к академизму

Как и для европейских практиков журналистики, для ведущих американских издателей и организаторов прессы рубежа ХІХ-ХХ вв. научные знания о журналистике представляли большую прагматическую ценность. Журналистика могла приносить доход только при наличии квалифицированных кадров. Поэтому первыми круг вопросов, которые нужно было изучать и преподавать журналистам, очертили именно представители газетной отрасли. Так, уже в 1872 г. издатель одной из крупнейших американских газет New York Tribune У Рейд сформулировал круг вопросов, желательных для изучения журналистами. В программу обучения должны войти курсы по истории, экономике, логике, гуманитарным и естественным наукам, литературе и современным языкам, включая литературный английский [Виниченко 2009: 92]. Для подготовки журналистов, по замыслу Рейда, необходимо было создать специализированную школу журналистики, которая «могла бы войти в состав университета, подобно школам горного дела, медицины или юриспруденции» [Виниченко 2009: 92].

Идея организации школ журналистики нашла поддержку в американском обществе. Впоследствии именно американские школы журналистики стали самыми авторитетными и престижными научно-образовательными структурами в области журналистики в мире.

Если в Европе под влиянием передового опыта Германии академические традиции журналистики формировались в структуре институтов как специализированных университетских подразделений, в равной степени вовлекавших преподавателей и студентов в научную деятельность, то в школах журналистики Америки задача разработки общей теории журналистики и популяризации новой научной отрасли практически не ставилась.

Судить об этом можно по структуре учебного плана первой четырехлетней образовательной программы подготовки журналистов, которая была реализована в Пенсильванском университете в Филадельфии в период 1893-1901 гг. Програм-ма была разработана бывшим финансовым редактором газеты Chicago Tribune Д. Джонсоном и включала в себя большое количество специальных журналистских дисциплин: история периодической печати, журналистика разных стран, права и обязанности журналиста, организация работы редакции, рекламная деятельность, законодательство о печати, жанры журналистики и основы письма [Берлин 2001].

Успех первых попыток организации вузовской подготовки журналистов способствовал тому, что в течение короткого времени школы журналистики открылись в разных штатах и при разных вузах. Так, появились Школа журналистики при Университете Миссури (1908), Школа журналистики при Колумбийском университете (1912), Школа журналистики Техасского университета в Остине (1914), Школа журналистики Университета Айовы (1924), Школа социальных наук Стэнфордского университета (1925) , Школа журналистики Университета Иллинойса Урбана-Шампейн (1927) и др.

Развитию образовательной инфраструктуры предшествовали бурные дебаты как в среде издателей и профессиональных журналистов, так и в самих академических кругах США. В научной литературе подробно изучена та большая роль в выборе конечной модели американского журналистского образования, которую сыграл выдающийся американский издатель и публицист Джозеф Пулитцер. Желание Пулитцера организовать именно высшее специализированное журналистское образование, критерием качества которого стал бы не практицизм, а способность формировать мировоззрение студента, как отмечают авторы англоязычных источников, не находило понимания и поддержки у руководства ведущих американских университетов. Пулитцеру пришлось неоднократно обращаться к ректору Колумбийского университета, а позже и Гарварда, но американское научное сообщество не хотело признать журналистику достойной включения в список академических дисциплин. Поэтому переговоры издателя с Колумбийским университетом длились свыше десяти лет (с просьбой об организации подготовки журналистов Пулитцер обращался к руководству вуза в 1892, 1902 и в 1903 г.). Однако даже после получения согласия Совета попечителей университета на открытие школы журналистики с четырехлетним периодом обучения и присвоением выпускникам степени бакалавра наук (американской бакалаврской степени в области технических, точных и естественных наук) набор студентов не начался. Причиной стали разногласия между меценатом Д. Пулитцером и Советом попечителей Колумбийского университета относительно целей организации обучения журналистов -- коммерческих или идеалистических. В результате конфликта Д. Пулитцер попросил отложить начало работы образовательной программы до своей смерти. Это решение имело очень важные последствия для развития журналистики как отрасли науки и образования. Первая школа журналистики в США открылась не в передовом Колумбийском университете, который прислушался к желанию Д. Пулитцера и не стал осуществлять набор журналистов при жизни мецената, а в менее престижном Университете Миссури. Исследователь истории американского журналистского образования В. М. Виниченко отмечает: «В Университете Миссури сформировался так называемый миссурийский метод (Missouri Method) преподавания журналистики, скопированный в дальнейшем большинством американских и многими зарубежными школами журналистики. В основе этого метода лежит стратегия прикладного обучения, предполагающая непосредственное участие студентов в выпуске реальных газет и журналов, подготовке радио- и телепрограмм» [Виниченко 2009: 100].

Ориентированный на развитие прикладных знаний «миссурийский» подход удерживал свои позиции свыше 30 лет, пока в США не возобладали тенденции развития европейской науки о журналистике. В 1940-х годах ведущие американские университеты взяли курс на повышение статуса журналистики как академической отрасли. Наиболее чувствительными к новым веяниям оказались Университет Стэнфорда (здесь впервые обучение журналистов было переведено из структуры департамента английского языка в Институт социальных наук) и Университет Иллинойса Урбана-Шампейн. В последнем в 1947 г. был создан первый в истории США Институт коммуникационных исследований при Школе журналистики. Это был исследовательский и образовательный центр новой формации, не имевший территориальной привязки и позволявший проводить междисциплинарные исследования группам ученым из разных штатов. Иллинойс и его Институт коммуникационных исследований известны в истории американской науки как место рождения программы аспирантуры по массовым коммуникациям.

Поиски научной основы для исследования и преподавания журналистики привели американских ученых к идее разработки метатеории, которая могла бы быть применена к задачам изучения не только журналистики, но и широкого круга связанных с процессами социального взаимодействия феноменов. Новая исследовательская платформа была названа теорией коммуникации. Американские ученые 1940-1960-х годов «рассматривали журналистику как естественную историческую основу теории коммуникации, которая, хотя и выросла на базе журналистики, превзошла в силу новейших технических достижений ее традиционные возможности во всеохватывающем научном познании информационных процессов. В этой связи высказывается идея неизбежности перехода к научной специализации в области коммуникаций» [Кадиров 2010: 71].

Огромную роль в развитии коммуникативной парадигмы как теоретико-методологической базы исследования журналистики и массовой коммуникации сыграл Уилбур Шрамм, ученый, организатор журналистского и собственно коммуникативного образования, литератор и практикующий журналист. На сайте Университета Айовы в разделе «Зал славы» о Шрамме приведена следующая справочная информация: «доктор философии (1932); основал Мастерскую писателей Айовы; работал директором Школы журналистики (1943-1947); разработал первую докторскую программу по массовым коммуникациям в Америке; основал Институт коммуникационных исследований Университета Иллинойса; основал и занимал пост директора Института коммуникационных исследований Стэнфордского университета» [Wilbur L. Schramm].

Институционализации поля коммуникативных исследований Шрамм посвятил свыше 30 лет. Так, в Иллинойсе он выступил инициатором написания первых американских учебников по общей теории коммуникации [Schramm 1948] и массовой коммуникации [Schramm 1949]. В Стэнфорде, куда ученого пригласили в 1955 г. для развития коммуникативистики как нового научного направления, Шрамм стал директором-основателем Института коммуникативных исследований (Institute of Communications Research) при департаменте журналистики (структура была создана по аналогии с исследовательским институтом Иллинойса).

Таким образом, в 1950-1960-е годы в Америке под руководством и при активном участии У. Шрамма формируется научная школа исследования коммуникации как информационно-коммуникационного процесса. Ученый сумел объединить разрозненные исследования в области риторики, речевой коммуникации и журналистики, в которых затрагивались разные аспекты социальной коммуникации, в предметном поле коммуникативистики. Во многом стараниями Шрамма в научном дискурсе утвердилось само понятие «коммуникативистика» (communication research, communication study).

В 1960-е годы коммуникативистика стала институционально оформленной научной отраслью. Во всех ведущих американских университетах ежегодно проходило несколько десятков защит докторских и кандидатских диссертаций по журналистике и коммуникациям. Число таких диссертаций росло (хотя и не так интенсивно, как в нацистской Германии). Если, например, в 1966 г. в США было защищено 34 докторские диссертации по отрасли массовых коммуникаций, то в 1967 г. -- уже 56 [Pickett 1967].

В 1970-х годах влияние социологии, политологии, психологии и английской филологии на коммуникативные исследования снизилось, что было обусловлено увеличением значимости телевидения как самого массового средства коммуникации. Наметилось сближение исследовательских полей и позиций журналистов и коммуникативистов, которое современные ученые описывают следующим образом: «Ассоциация образования в области журналистики неохотно предоставляла исследователям коммуникации место на их ежегодных собраниях... Исследователям массовой коммуникации до 1964 года приходилось собираться отдельно, консервативная часть сообщества стремилась сохранить конференцию исключительно по журналистике. Понадобилось долгое время, чтобы исследования по массовой коммуникации стали достаточно авторитетной областью. в 1982 году. Ассоциация. изменила название, став Ассоциацией образования в сфере журналистики и массовой коммуникации» [Иди 2016: 92-93].

Отметим еще одно важное изменение, которое затронуло американскую сферу исследования и преподавания журналистики и массовых коммуникаций в период объединения. Некоторые понятия, связанные с информационной деятельностью, были дискредитированы во времена мировых войн, поэтому в послевоенное время «термины “пропаганда” и “общественное мнение” в рамках парадигмы теории коммуникации постепенно сменились на “массовые коммуникации” и “коммуникативные исследования”» [Почепцов 2000: 198].

Коммуникативная парадигма в изучении журналистики окончательно утвердилась в США в начале 1980-х годов. В 1980 г. департамент образования присвоил учебным курсам по коммуникации статус практических дисциплин, связанных прежде всего с изучением журналистики и медиапроизводства. В соответствии с той же системой классификации «речевая коммуникация» и «исследования по риторике», которые первоначально соотносились с отраслью исследования и преподавания журналистики, были отнесены к предметной области «английский язык».

Описание методики исследования

Изучение истории формирования поля российских медиалингвистических исследований будет осуществляться с применением анализа документов, описательного и сравнительно-исторического методов. Отметим, что при наличии большого исследовательского интереса к вопросам институционализации в СССР поля языковых исследований СМИ [Дускаева 2018; Коньков 2015; Славкин, Кузнецова 2018] и онтологическим, гносеологическим и терминологическим аспектам медиалингвистики, получившей статус самостоятельной научной дисциплины в постсоветский период [Дускаева 2018; Корконосенко 2019], практически отсутствуют работы, в которых были бы выявлены корреляционные связи между лингвистическими исследовательскими традициями отечественной и зарубежной науки, а также между практикой изучения и преподавания языка прессы в классическом российском университете дореволюционного периода и в советской высшей школе. В статье соотнесение мирового и отечественного опыта институционализации науки о журналистике и поля языковых исследований СМИ как ее важнейшей части будет осуществлено на примере истории формирования корпуса исследователей журналистского текста в Ленинградском/Санкт-Петербургском государственном университете в период с конца XIX в. до распада СССР.

Анализ материала

Признавая самобытность российской науки о журналистике, стоит подчеркнуть и ее типичность. Организаторы отечественной журналистики как отрасли науки и системы образования были знакомы со всеми мировыми тенденциями и пытались адаптировать их к советским реалиям. Выше уже отмечалось, что на раннем этапе (до получения статуса самостоятельной научно-педагогической отрасли в структуре классических университетов) поле исследований журналистики в нашей стране испытывало на себе сильное влияние передового опыта Германии. Как и в Германии, на рубеже XIX-XX вв. в классических российских университетах стали появляться первые (историко-филологические) исследования журналистики. В частности, в Санкт-Петербургском университете еще в дореволюционное время действовали студенческие научно-литературные общества (1882-1887 гг., 1900-?), которые имели целью «содействие научным и литературным занятиям студентов» [Бороздин 1900] и способствовали в конечном итоге формированию советского поля исследований периодической печати. Одним из самых известных универсантов -- исследователей журналистики, прошедших школу научно-литературного студенческого общества, стал Вячеслав Евгеньевич Евгеньев-Максимов, литературовед, доктор филологических наук, профессор. Уже в первые годы советской власти профессор Евгеньев-Максимов читал студентам историко-филологического факультета университета учебные курсы «История русской журналистики», «История критики и журналистики», «Н.А. Некрасов и его журналистика». Интерес к творчеству Н.А. Некрасова, а позднее и других выдающихся российских литераторов, литературных критиков и публицистов В.Г. Белинского, Н.А. Добролюбова, М.Е. Салтыкова-Щедрина, Н.Г. Чернышевского и к деятельности журнала «Современник» исследователь сохранил до конца жизни, а на его трудах и трудах его учеников базировалась традиция осмысления журналистики как важной части литературного процесса. В статье, опубликованной в 1937 г. в газете «Ленинградский университет» к 60-летию со дня смерти Н. Некрасова, можно прочитать: «Первый доклад о Некрасове Вячеслав Евгеньевич делает в 1902 г. в студенческом литературно-научном обществе... В 1921 г. Вячеслав Евгеньевич получает кафедру в ЛГУ... За 35 лет работы над творчеством Н. А. Некрасова Вячеслав Евгеньевич написал 22 книги» [Два юбилея 1937]. Именно под руководством В.Е. Евгеньева-Максимова группой ученых университета подготовлена первая в советской истории коллективная монография по истории русской журналистики и критики XVIII в. -- первой половины XIX в., которую сам исследователь называл «первым опытом связного изложения истории русской журналистики и критики на основе марксистско-ленинской теории печати» [Евгеньев-Максимов, Мордовиченко, Ямпольский 1950] и на концепцию которой опиралась вся дальнейшая историко-журналистская исследовательская традиция в СССР.

Изложенный в монографии литературоведческий подход к изучению журналистики обусловлен характером журналистской деятельности того периода: «Сама журналистика находилась в тенетах литературного процесса, а ее профессионалы даже в XIX веке назывались литераторами, которые одновременно писали беллетристику, стихи, сатиру, юмор, публицистику и литературную критику, выступали обозревателями печати. Закономерными были и попытки специализации журналистики на филологическом факультете» [Жирков 2006: 12-13]. Однако с началом советской эпохи перед журналистикой возникли новые задачи, для решения которых наличия знаний в области истории и литературного процесса было мало. Поэтому в университетах в 1920-е годы стали формироваться традиции изучения и преподавания технико-технологических аспектов производства периодической печати. Так, в Ленинградском университете короткое время функционировала кафедра газетного дела (1926), а в 1927 г. уже обсуждался вопрос об открытии факультета журналистики [Жирков 2006: 13], но кафедра журналистики была открыта гораздо позже. Вероятно, причиной стала большая востребованность модели исследования и преподавания журналистики в стенах специализированных учебных заведений, которые в 1920-х годах открывались по аналогии с германскими институтами газетоведения в разных уголках СССР.

Советские журналистские вузы изначально создавались не как университетские подразделения, а как самостоятельные учебно-научные организации, назывались институтами журналистики (в разные годы -- институтами красных журналистов, коммунистическими институтами журналистики), а не институтами газетных исследований (газетоведения), но, безусловно, учитывали опыт развития мировой науки о журналистике. В частности, в 1920-1930-х годах в СССР (как и в Европе того периода) активно развивалось газетоведение как метатеория журналистики. В нашей стране сложилась национальная школа газетоведения, большой научный вклад которой мы смогли оценить совсем недавно благодаря трудам историка журналистского образования И. А. Фатеевой [Фатеева 2017; Фатеева 2020].

Отметим важные для замысла статьи аспекты существования и развития советской научной школы газетоведения, описанные в научной и справочной литературе.

Первый в СССР институт журналистики, наиболее известный как Государственный институт журналистики (ГИЖ), создан в Москве в 1921 г., просуществовал 18 лет и стал площадкой для эксперимента по организации системы журналистского образования и построению полноценной научной отрасли. Как и в Германии, в первоначальной концепции института журналистики содержалась идея интеграции науки и образования. Энтузиасты ГИЖ сделали очень многое для институционализации отечественной науки о журналистике. Здесь отечественная газетоведческая «научная школа получает международное признание; научные работы выходят в виде книг, статей во внешних изданиях, в том числе в профессиональном журнале “Журналист” <.. .> при институте открывается и функционирует аспирантура по газетоведению... открыт Научно-исследовательский кабинет, финансируемый через Главнауку. выход коллективного сборника “Проблемы газетоведения”; изданы учебные и научные книги преподавателей и аспирантов ГИЖа» [Фатеева 2020: 84].

Ориентация на зарубежный опыт понимания задач науки о журналистике сказалась и на выборе советскими газетоведами исследовательской парадигмы. Если советские университетские кафедры работали в историко-филологической исследовательской традиции, то газетоведы изучали журналистику с позиций социальных наук. Как отмечает И. А. Фатеева, «тезис о социальном характере газетоведения был в 1920-е гг. общим местом научной самоидентификации и разделялся всеми членами школы. В решении этого вопроса газетоведы наследовали своим предшественникам: представителям западных школ журнализма и газетознания, а также книговедам, которые свою науку тоже считали общественной» [Фатеева 2020: 25].

В 1930-е годы специализированные журналистские вузы были открыты еще в шести городах: в Ленинграде, Минске, Харькове, Алма-Ате, Свердловске и Куйбышеве. Институты сыграли значительную роль в становлении советской науки о журналистике. В 1940 г. началась их реформа. Предполагалось унифицировать их инфраструктуру, принципы организации обучения и усилить научную составляющую в их деятельности. Накануне войны была утверждена типовая инфраструктура советского института журналистики, обязательными элементами которой стали кафедры языка (литературного мастерства и редактирования), обществоведческого профиля (истории партии) и профильные кафедры журналистики (теории и практики большевистской печати). В 1940 г. во всех институтах журналистики СССР был установлен четырехлетний период обучения, появилось платное обучение [История факультета. 2019].

В августе 1941 г. состоялось совещание руководителей институтов и заведующих газетными школами, по итогам которого в институтах журналистики установлена единая продолжительность учебного года, единый график аттестационных испытаний, количество учебных часов по годам обучения, появилась практика распределения по группам специализации со второго курса. Итогом реформы должна была стать интеграция институтов журналистики в структуру классических университетов, однако это удалось сделать лишь в Свердловске и Алма-Ате -- в сентябре 1941 г. институты журналистики вошли в состав университетов на правах отделений журналистики при филологических факультетах (научные школы журналистики Уральского и Казахского университетов прямо указывают на институты журналистики как точку отсчета истории журналистского образования в своих вузах).

Первый и самый прогрессивный (а потому самый опекаемый властями) московский институт газетоведения был ликвидирован еще в 1939 г., многие его видные сотрудники репрессированы, а научные традиции преданы забвению. Второй по значимости -- Институт журналистики в Ленинграде -- также не удалось реформировать по задуманному плану, этому помешала начавшаяся война. Но все же Ленинградская научно-образовательная школа газетоведения сыграла важную роль в становлении советской науки о журналистике и в развитии медиалингвистики как части теории журналистики.

С реорганизацией/ликвидацией институтов журналистики в Советском Союзе произошел терминологический переворот, подобный германскому (табу на термин «газетоведение») или американскому (замена терминов «пропаганда» и «общественное мнение» понятиями «массовые коммуникации» и «связи с общественностью»). Вероятно, в связи с окончательной дискредитацией немецкого газетоведения советская наука о журналистике, главными центрами развития которого в послевоенный период стали классические университеты, отказалась от газетоведческой терминологии. С середины 1940-х годов, т. е. с момента обособления академической отрасли журналистики, на передний план вышла задача развития теории журналистики и научного осмысления актуальной журналистской практики. В силу очевидных причин описанию практики журналистики уделялось гораздо больше внимания, чем собственно теоретическим изысканиям, однако институционализация науки о журналистике (открытие в конце 1940-х годов аспирантуры по журналистике, появление в номенклатуре научных специальностей соответствующей отрасли и создание диссертационных советов по присвоению кандидатских и докторских степеней, учреждение научных журналов и серий научных трудов по журналистике, организация научных конференций и пр.) требовала большей определенности в вопросе выработки непротиворечивого теоретикометодологического базиса исследований журналистики. В Ленинграде к решению этой задачи были привлечены самые квалифицированные кадры Ленинградского университета и Ленинградского института журналистики. Когда в октябре 1945 г. Управлением пропаганды и агитации ЦК КПСС было дано указание о создании отделения журналистики при филологическом факультете Ленинградского университета, организация научно-исследовательской работы легла на плечи университетских филологов, которые, как уже было сказано, занимались разработкой вопросов истории российской журналистики и критики практически с первых лет советской власти, а вопросы организации образовательного процесса -- на плечи специалистов в области прикладных журналистских дисциплин из числа бывших преподавателей расформированного Ленинградского института журналистики. Такой подход отразился и на внутреннем устройстве открывшегося в 1946 г. отделения журналистики. В его структуру вошли две профильные кафедры: истории русской журналистики, которую ожидаемо возглавил профессор В.Е. Евгеньев-Максимов, и теории и практики партийно-советской печати, руководить которой было поручено Петру Яковлевичу Хавину, одному из самых известных советских специалистов в области языка и стилистики журналистских текстов, проработавшему до университета во множестве образовательных структур по подготовке журналистов в Ленинграде.

О том, какой вклад в развитие поля исследований журналистики внес П. Я. Хавин, можно судить по тексту его автобиографии от 12 апреля 1955 г.: «Моя научнопедагогическая работа с 1925 года и по сей день была связана с подготовкой журналистских кадров. В 1925-1927 годах преподавал русский язык на журналистском литературном отделении Государственных курсов по технике речи. С первых дней организации журналистских учебных заведений в Ленинграде стал в них преподавать, разрабатывая курс языка и стилистики в связи с литературной деятельностью журналиста. C 1926 по 1931 г. преподавал русский язык в Государственном техникуме печати. С января 1931 года по июль 1941 года заведовал кафедрой русского языка в Госинституте журналистики имени В. В. Воровского. По внутреннему совместительству в том же институте работал на кафедре теории и практики большевистской печати» [Хавин 2006: 43].

П. Я. Хавин сумел взять на себя сложнейшие задачи периода становления журналистики как самостоятельной академической отрасли. Именно им была разработана первая в СССР программа учебного курса по дисциплине «Теория и практика партийно-советской печати» для отделений журналистики филологических факультетов государственных университетов (1947). Ему же принадлежит концепция позиционирования языка газеты как учебной и научной дисциплины, принадлежащей к предметному полю теории журналистики, а не лингвистики, как в зарубежной науке. Вероятно, личность П. Я. Хавина, который еще в довоенное время был «фактически признан ведущим русистом системы журналистского образования» [Фатеева 2020: 108], стал автором первой типовой программы по русскому языку для советских институтов журналистики (1936 г.) и по поручению отдела печати ЦК ВКП(б) написал тематическую главу в учебнике по печати [Фатеева 2020: 108], сыграла не последнюю роль в том, что исследования языка СМИ и общая теория журналистики стали тематическими приоритетами науки о журналистике в Ленинградском университете.

Завершая рассмотрение сюжета о роли газетоведов Института журналистики Ленинграда в становлении научно-образовательной школы журналистики Ленинградского/Санкт-Петербургского университета, упомянем имя еще одного отца-основателя журналистского образования в ЛГУ -- Бориса Аркадьевича Вяземского. Имя Б. Вяземского, возглавлявшего в конце 1930-х -- в начале 1940-х годов кафедру техники оформления газет Института журналистики в Ленинграде, было знакомо практически каждому советскому специалисту в области оформления периодических изданий. Именно он стал автором одного из первых советских учебных пособий по шрифтам и оформлению газет [Вяземский 1933]. В университет Б. А. Вяземский был приглашен в 1947 г. для чтения лекций по производственным аспектам журналистской деятельности в качестве совместителя, с 1950 г. он числился уже штатным сотрудником отделения журналистики. В 1958 г. Министерством высшего образования СССР была утверждена первая программа учебного курса «Техника и оформление газеты», разработанная Б. Вяземским, а в 1968 г. он вступил в должность заведующего только что созданной кафедрой производства и оформления газеты.