ПРАЖСКИЙ ЖУРНАЛ О КУБАНИ И ДЛЯ КУБАНЦЕВ

Людмила РЕШЕТНЯК, обозреватель газеты «Кубанские новости», соискатель Краснодарского государственного университета культуры и искусств

Рассказывая об интеллектуальной жизни кубанских подебрадцев, В.Н. Иванис пишет в пятом томе своих воспоминаний «Стежками життя» («Жизненными дорогами»), что группа старых кубанских украинцев (сам Иванис, К.Я. Безкровный, И.В. Ивасюк, П.М. Сулятицкий, П.И. Белинский, С.Ф. Манжула, О.И. Балабас и некоторые другие) «несколько лет издавали журнал «Кубанський край» (литографией) на украинском языке и обычной печатью маленькие брошюрки (очень нарядного вида), в которых освещались разные события на Кубани, например, «Хлебозаготовка», «Коллективизация», «Голод на Кубани» и т.п. Все издания высылались на Балканы, в Югославию, Болгарию, позднее и во Францию. Были и отклики читателей, но материальные трудности сделали, в конце концов, невозможной и эту деятельность» (1).

Уточним, журнал выходил в Праге в 1929-1932 гг. на украинском языке. По жанру это общественно-политическое издание, данные об издателе и редакции отсутствуют. Кроме названных В. Иванисом фамилий из номера в номер кочуют имена Г. Ганько, Ю. Леглеча, Саврадыма и др. (очевидно, некоторые из них псевдонимы).

Традиционно каждый номер открывается аналитическим политобзором. Чувствуется тенденциозность в оценках: «Передовица» пишется ради того, чтобы внушить читателям веру в неизбежность краха советской власти, информацию авторы не перепечатывают из советских изданий, как этим грешили некоторые эмигрантские казачьи издания, а даются ссылки на письма с родины от конкретных людей, возможно, использовались и какие-то архивные источники. Таким образом, материалы подавались в печать и выглядели вполне достоверными, убедительными, при этом однобокими. Трагическое прошлое, унылое настоящее, неопределенное будущее - такова общая тональность издания, журнал призывает не столько к созидательной деятельности, сколько разжигает враждебные к Советской России чувства. Об этом пишет Г. Ганько в статьях «До моменту» (размышления по поводу двенадцатилетия Советской власти), «На шляху катастрофи», «Дві еміграції», «Велики завдання» и в других.

Автор, безусловно, владеет темой. Выводы, которыми заканчиваются его материалы сводятся к мысли, что для «національної еміграції кожний зовнішній удар по СССР - чи то буде розірвання дипломатичних зносин із Англією, чи захоплення Китаєм Східно-китайської залізниці - кожна така подія є ударом по окупаційній російській владі, що зменшує її престиж, ослаблює її могутність, значить, скорочує дні її існування.

Для російської еміграції влада більшовицька - це влада російська і підрив її престижу, пошкодження її інтересів - це підрив престижу и пошкодження інтересів російських. Російський патріотизм, як бачимо, бере гору над ненавистю до більшовиків» (2).

Словно через подзорную трубу, читая журнал, рассматривают свою родину кубанские казаки. Что там, как там? На эти вопросы отвечают статьи О-ко «Живі свiдки», синегуба «Коли ж кiнець?..», О-ко «Колективізацiя, живые колоритные зарисовки казачьего быта в обработке Саврадыма «У наший станицi», слышна речь, сдобренная шуткой типичного кубанца - труженика, жизнелюба, хлебосола. На страницах, отведенных этому «чтиву» отдыхаешь от мрачных мыслей, к которым вскоре придется вернуться, читая политобзоры Леглеча «Туркофильство та русофильство», «Арешти на Україні», «Централізація СССР», Р-й «На фронті визволення з московської неволі…».

Художественная литература не занимает в журнале заметного места. Примечательно, что со второго номера появляется раздел «Библиография». Здесь печатают отзывы на новые книги: Э. Ремарка «На западном фронте без перемен» (опыт переживаний героев этого писателя, вероятно, был близок казакам), С. Макеева «К берегам Кавказа» (История одной экспедиции); рецензии на журнально-газетные публикации, имеющие отношение к Кубани, казачеству.

Страницы журнала то и дело возвращают нас к прошлому, Переосмысление пережитого - так можно было бы назвать очерки-воспоминания члена кубанского правительства П. Сулятицького «Розгром Кубанської Краєвої Ради», «Від розгрому Ради до капiтуляцiї Кубанської армії», «Капiтуляцiя Кубанської армії». Публикация занимает несколько номеров и хороша тем, что отражает личностный взгляд на событие. Автор - непосредственный участник трагических событий. Спустя десятилетие он переживает предательство русских и казачьих генералов Деникина, Врангеля, Покровского, филимонова, Науменко, Шкуро. Он обвиняет их в том, что они поставили свои конъюнктурные интересы превыше державных интересов России, Кубани. Более того, публикация затрагивает «больную» тему - самостийность. И заставляет совсем нетрадиционно посмотреть на проблему, никак не связывая ее с сепаратизмом. Попытка Кубанской краевой Рады и Народной партии Горцев северного Кавказа создать независимую республику - это защитная реакция на революционные преобразования, в которых кубанское казачество не желало принимать участия. В понимании кубанцев - самостийность - воля к свободе. У казаков были Царь и Отечество. Осталась Кубань - реальность, за которую они готовы сражаться даже с Деникиным. Белый генерал утратил доверие, запятнав свою честь преступной расправой с членом Рады священником А.И. Кулабуховым. «С самостийностью, - приводятся в тексте слова Врангеля, - в том виде, в котором она была на Кубани, совершенно покончено».

«…И добровольческая армия, и «все русские люди» были очень довольны. Недовольным оставалось только население Кубанского края. Весь край горел ненавистью до бывшего своего союзника, Добрармии» (3).

Самостийность - засушенное между страниц старых журналов и учебников истории слово. Оно и нынче пугливым эхом отзывается в рассуждениях о гражданской войне на Кубани. Однако ничего угрожающего державности России в те годы, как свидетельствует автор мемуаров, в нем не было, хотя Деникин и Врангель умело разыгрывали карту самостийности в своих политических интересах. а для казачества это был, возможно, единственный выход из сложившегося исторического тупика. По крайней мере, так казалось казакам. Войсковой атаман, Краевая Рада ясно выразили свои цели: не посягать на Россию, разорвать союз с добровольческой армией, укрепить союз с соседями, обеспечить оборону Кубанского края и его самостоятельность. Вот чего хотели «самостийники» в условиях, когда с одной стороны наседали красные, с другой - белые. Золотая середина - утопическая страна казакия - остров спасения. Сделать сказку былью им, оказалось, не дано.

В рубрике «нотатки» (заметки), которую вел марко Подгорный, представлены отзывы на публикации журнала. Вот строки из высказывания «вольного казака» генерала Быкадорова: «Моя двух-с-лишком-летняя работа в «В. К.» мне показала, что у В. К. союзников нет... Украина - против, горцы - против, идее казакии больше враги, чем русские, петлюровцы. И Россия стала врагом». Он же советует: «Надо выбирать другой путь - единение Казачества и такое единое Казачество в составе сильного государства… Идея Казакии не осуществима. Добиваться нужно не идеального, но возможного» (4).

Насколько в своих оценках П. Сулятицький объективен - предмет особого разговора. Но журналу публикация сослужила добрую службу - привлекла внимание к не слишком тиражному изданию. Развернулась полемика с журналом «Вольное казачество». Игнат Билый обвинил своего оппонента в искажении истории. В ответ на его статью «Не клевещите» в «Кубанском крае» выходит ответ П. Сулятицького «Хто ж «клевеще»?». В ее подробности, думается, нет необходимости вдаваться. Но не обойдем вниманием информацию, проскользнувшую, можно сказать, между строк: «…в непериодическом журнале «кубанский край - официозе «правительства» г. Иваниса». И еще: «…интересно отметить здесь еще одно обстоятельство: встретить «Кубанский край» в казачьих руках можно весьма редко, как исключение, само собою напрашивается вопрос: для кого, для какой аудитории и надобностей он издается?» Обиженная редколлегия отвечает так: «Це вже дійсно: нате й мою мазничку на дьоготь, бо й моя голова паршива». Таким образом, мы можем предположить, что в эмигрантских кругах журнал считался оппозиционным и не выражал мнений, интересов большинства эмигрантов-казаков. На эту мысль наводит и узость круга авторов. Из номера в номер выходят однотипные материалы одних и тех же корреспондентов.

И все же статьи на животрепещущие темы сделаны по-журналистски добротно, написаны доступным, живым языком. И потому читаются легко.

О черных днях красного террора повествует И. Василенко в статье «Перевертнi». Вот строчки из письма, приведенного в статье: «I тепер від хліборобів землю відібрано. I тепер населення закріпачено. I тепер цвіт народу нашого знищено, загнано на Сибір та на Соловки, а всі, хто тільки може втекти від московської влади, тiкають свiт-за очі... Батьків наших загнано на той світ, а над дітьми нашими знущається чужинець» (5). Конечно, такой России казачество предпочитало эмиграцию, которая, разумеется, ни в коей мере не могла заменить им родину. Их взоры били повернуты в сторону уже не России, - к Украине. «Кубанцi, як i всі українці, все ж не зрікалися думки поставити «свою хату». Но ни Россия, ни Украина не указали казачеству верной дороги, оставив на распутье.

Для многих эмигрантов, видно, в борьбе с большевиками все средства были хороши. Даже драматургию использовали в политико-пропагандистских целях. В конце седьмого номера «Кубанского края» напечатана пьеса Супереки-Пистона «Козацькi думки». По всей видимости, это была проба пера кого-то из начинающих литераторов, возможно, не слишком удачное творение (если оценивать художественные достоинства произведения).

В нескольких номерах журнала появляется поэтическая страничка. Стихотворения Ю. Липы «Шпицрута», «Суд Сiрка», «Ненависть» более похожи на литературную иллюстрацию к строгим историко-публицистическим текстам. И как лирическое отступление воспринимаются стихи О. Олеся. Поэзия в прозе, так можно было бы назвать и художественные зарисовки П. Билинского «Сторiнка з життя». И все же «литература» в «Кубанськом краї» проходит фоном.

С голоса эмигранта, прибывшего из СССР, рассказывается о том, «що робиться дома». Несмотря на то, что статья напечатана без подписи, сомневаться в достоверности приведенных в ней свидетельств голодомора мы не можем: «Все те, що я скажу про життя на Кубані, може здатися вам неймовірним, неможливим, вигаданим i якщо ви мені не повірите, я не здивлюсь. Коли в Москві розповідав своім знайомим, що діється на Кубані, мені на це казали: «Не может быть!» Коли я там казав, що на Кубані пухнуть i мруть люде з голоду, що там за чотири гнилі картоплинки платять по 1 рублю в той час, як у Москві можна купити 10 кiло за 35 коп., мені казали: «Не может быть!» Отже коли в самому серці СССР не вірять, то що ж уже казати про вас, закордонцiв…

...Ви можете мені не вірити, але я вам кажу: на Кубані є цілі округи, де люди місяцами не то, що не їли, а й не бачили хліба. Що люди їли? їли собак, кішок, мишей, здохлятину, тирсу, траву, коріння, глину, а весною почалося людоїдство.

Люди пухли з голоду, вмирали, тікали світ за-очi. Ви знаєте станицю Дiнську? У Дінський лишилося може 700 душ. А станицю Пластунiвську знаєте? Вона теж обезлюднила. Заглянеш у хату - порожненька, або бачиш трупи. Шляхи на Кубані вкрилися трупом» (6). Далее приводятся примеры высылки коренного населения в отдаленные регионы России и заселение Кубани переселенцами из центральной полосы России. Подобные перемены не обнадеживали казачью эмиграцию на водворение старых порядков. Кубань перестала быть казачьим краем, как оказалось, на долгие годы. Такое положение дел, возможно, сказалось и на журнале. Призывать к возрождению казачьих вольностей можно было, только привязывая эти призывы к земле, эти вольности породившей. Но она, по представлениям казаков, была отдана в чужие, обагренные кровью руки. Все меньше оставалось надежд на возвращение на родину.

Возможно, «Кубанский край» мог существовать в будущем, как научно-исторический журнал. Но как рупор вольного казачества он себя исчерпал.

ЛИТЕРАТУРА