Последние шаги российской дипломатии на пути признания независимости Норвегии в 1905 году

Размещено на http://www.allbest.ru/

Последние шаги российской дипломатии на пути признания независимости Норвегии в 1905 году

Традиционно при изучении внешней политики России в начале XX в. историки первостепенное внимание уделяют Дальнему Востоку, где в 19041905 гг. шла русско-японская война, или Западной Европе, поскольку она являлась «кухней мировой политики». При этом северная часть европейского континента незаслуженно остается в тени, хотя там, как показали события, связанные с выходом Норвегии из унии со Швецией, также лежали стратегические интересы российского государства. Об этом убедительно свидетельствуют документы, положенные в основу анализа действий российской дипломатии на заключительном этапе признания независимости Норвегии в 1905 г.

История с провозглашением норвежского временного правительства показала, что тактикой российского МИД становилось, несмотря на проявление лояльности к борьбе норвежцев за независимость, полное отсутствии желания делать по этой проблеме какие-либо опережающие шаги. Однако в связи с появлением перспектив разрыва унии появляются первые признаки некой системности во внешнеполитических действиях России. Определённым стимулом к этому послужили слухи о желании Великобритании возобновить в случае распада унии Канроберовский трактат 1855 г. Заключённый в годы Крымской войны договор предусматривал англо-французскую военную помощь Швеции в случае нарушения Россией ее территориальной целостности. Продление этого соглашения, как было указано в отчёте МИД, «означало бы не что иное, как новый дипломатический шаг Англии, недоброжелательный по отношению к России» [1, л.122]. Повышало активность министерства иностранных дел и желание поставить вопрос перед Швецией об отмене конвенции 1856 г., которая запрещала возводить укрепления на Аландских островах.

Наконец, в условиях почти неприкрытой борьбы между Англией и Германией за влияние на скандинавские страны, можно было использовать норвежский и другие вопросы балтийской политики для налаживания более тесного сотрудничества с немцами по проблеме нейтрализации входа в Балтийское море. Последнее можно рассматривать как компенсацию за отказ Петербурга от ратификации Бьёрского договора 1905 г., предусматривающего союзные отношения с Берлином. Встреча двух императоров в финляндских шхерах близ острова Бьёрке в июле 1905 г. была примечательной во всех отношениях. Вопрос о Норвегии, например, стал тогда одним из «разгонных» на пути к достижению царствующими особами полного взаимопонимания. Со слов Вильгельма II, германский дипломат Г. Чиршки (H. Tschirschky) коротко записал содержание беседы кайзера с царём в первый день встречи на яхте «Полярная звезда». В первом пункте стояла Норвегия. Ее переворот в отношениях со Швецией «очень интересовал» царя из-за нависшей угрозы со стороны Великобритании, которая не остановится перед захватом некоторых норвежских портов и тем поставит под удар «мурманские гавани» [2, С. 454].

Таким образом, норвежская проблема стала мотором для стагнирующей в годы русско-японской войны российской европейской политики и легла в основу изложенного вице-директором II департамента МИД М.А. Таубе «Плана политики России в Скандинавском и Балтийском вопросах». План предусматривал последовательное решение следующих задач: подписание секретного протокола с Германией о проливах и гарантии нейтралитета Дании, заключение конвенции о целостности Норвегии и в связи с этим отмену как потерявшего актуальность Канроберовского трактата 1855 г., подписание декларации о целостности Швеции, отмену конвенции об Аландских островах. 13 (26) октября 1905 г. документ оказался на столе у императора и был одобрен [3, с. 244-245].

По норвежской составляющей, план Таубе был конкретизирован в то же самое время в упомянутой выше докладной записке Ламздорфа царю. Для «парализования» возможных действий Великобритании предполагалось, вопервых, признать Норвегию «во всей её территориальной неприкосновенности» и, во-вторых, как можно быстрее аккредитовать в Христиании дипломатического представителя, который должен убедить норвежцев отказаться от пролонгации договора 1855 г. [4, с. 48-49]. Одновременно не следует преувеличивать значение Канроберовского трактата в деле признания Петербургом независимости Норвегии. Позиция России в этом вопросе была очерчена ещё до появления слухов о соответствующих замыслах Великобритании. Тактика, которой придерживалось российское правительство, соответствовала рекомендациям полномочных представителей России в скандинавских странах, в том числе и полковника Алексеева. Так как норвежцы с большим нервным напряжением следят за каждым звуком о произведенном ими перевороте, необходимо воспользоваться этим, «чтобы расположить к себе будущую новую монархию» [5, л. 18]. Вряд ли это могло произойти на фоне предъявления требований к норвежцам по территориальному вопросу.

Таким образом, обращение 15 (28) октября министра иностранных дел Лёвленда с просьбой «войти в официальные сношения с Россией» не могло поставить Россию в трудное положение [4, с. 51]. Основа внешнеполитического курса в отношении Норвегии была определена.

За официальным признанием Норвегии спустя некоторое время последовало назначение чрезвычайного посланника и полномочного министра в Христиании. Им стал советник российского посольства в Риме А.Н. Крупенский. Однако его назначению предшествовала довольна интересная и в какой-то степени показательная полемика, которая произошла между министром иностранных дел Ламздорфом и министром финансов И.П. Шиповым по поводу денежного содержания и тесно связанного с этим вопроса о статусе будущего представителя России в Норвегии. 7 ноября Ламздорф направил Шипову в связи с признанием Норвегии письмо с сообщением о включении в состав дипломатической миссии в Норвегии должностей посланника и секретаря посольства. На эти цели министерству финансов предлагалось утвердить новую смету в размере 33 тыс. рублей в год. Однако министерство финансов воспротивилось указанной цифре. «Не много ли?», - появилась помета на полях письма Ламздорфа [6, л. 1]. А вскоре экспертами ведомства Шипова были подготовлены предложения по сокращению расходов. Они снижали планируемую министерством иностранных дел сумму до 24 тыс. рублей. Одновременно было решено сэкономить и на дипломатической миссии в Стокгольме [6, л. 2]. Сказано - сделано! В ответном письме Ламздорфу Шипов предложил уменьшить денежное содержание посланнику с 27 тыс. рублей до 18 тыс. в год (подобно министру - резиденту при папском престоле в Риме) на том основании, «что проектируемая миссия учреждается при правительстве Норвегии, государства, только ещё начинающего самостоятельное политическое существование, а при таких условиях дипломатические сношения с норвежским правительством, по крайней мере в первое время, едва ли будут особенно интенсивны». Что касается миссии в Стокгольме, то круг её обязанностей в связи с расторжением унии между Швецией и Норвегией также уменьшится, что и ставит вопрос о возможности соответствующих сокращений штатных расходов [6, л. 4]. Реакция Ламздорфа была быстрой и достаточно эмоциональной.

Руководитель МИД указал плохо разбирающему в вопросах внешней политики министру финансов, что новому представительству в Христиании предстоит решение целого ряда сложных вопросов международного характера, «вызванных к жизни новым порядком вещей». Он напомнил также, что размер содержания дипломатических агентов определяется не интенсивностью работы, а занимаемым рангом и связанными с этим обязанностями. И если император назначает в Норвегию дипломатического представителя, который по своему рангу равен представителю в Стокгольме, министерство иностранных дел не может положить ему содержание в меньшем размере. Не следовало бы также и забывать, что из-за близкого родства между призванным на норвежский престол принцем датского королевского дома и домом Романовых представительство в Христиании будет нести те же, если не большие расходы, что и другие зарубежные миссии, состоящие в том же ранге [6, л. 6-6 об].

В отношении планов сокращения расходов на дипломатическое представительство в Швеции министр иностранных дел был не менее категоричен. Он заметил, что условия, при которых произошло расторжение унии, предусматривает «соблюдение крайней осторожности» в урегулировании дипломатических сношений с двумя королевствами. При этом необходимо «избегать всего того, что могло бы быть истолковано в смысле уменьшения престижа старейшего из них», к чему может привести изменения в штатах императорской миссии в Стокгольме [6, л. 7]. «По-видимому, придется отступить?» - сделал помету на письме Ламздорфа Шипов. Что и было сделано. 2 декабря министр финансов дал официальное согласие на утверждение сметы расходов по дипломатической миссии в Норвегии согласно предложению министерства иностранных дел [6, л. 8].

Это решение можно отнести к разряду малозначащих с политической точки зрения, если бы не одно обстоятельство. Влияние министерства финансов простиралось далеко за пределы отведенной ему сферы деятельности, начиная с 1900 г. Именно тогда, не без усилий тогдашнего министра Витте, оно было поставлено в равное положение с министерствами иностранных и внутренних дел [7, с. 26]. Таким образом, эта была нелёгкая победа, а упорство, которое проявил Ламздорф, подтверждает важность, которое придавалось им развитию отношений с новой Норвегией. Впрочем, для самого Крупенского размер денежного содержания вряд ли имел большое значение. По свидетельству военного агента в скандинавских странах А.А. Игнатьева, этот пост он занимал с 1908 г., русская миссия в Норвегии всегда существовала в полном смысле этого слова на средства своего посланника богатейшего помещика из Бесарабии Крупенского. В противоположность «боявшихся собственной тени» посланников в Дании и Швеции И.А. Кудашева и Будберга, Крупенский вел себя как крепостник - помещик. И не только в отношении собственного секретаря. «Il est terrible votre ministre! - как-то пожаловались Игнатьеву норвежцы. - Il vient au ministиre - cravache а la main!» [8, с. 342].

Полученная Крупенским инструкция от 17 ноября указывала на необходимость «объясниться дружественным образом» с Лёвландом, избегая при этом всякой категоричности, по поводу нежелательности возобновления трактата 1855г. Если норвежское правительство желает обеспечить неприкосновенность своей территории, то наилучший способ достижения этой цели - соглашение великих держав (России, Германии, Франции и Англии) по предоставлению гарантии неприкосновенности норвежской территории [4, с. 66-75].

На первой встрече с Лёвландом Крупенский практически озвучил соответствующий раздел своей инструкции, добавив от себя, что в случае подтверждения приписываемого Норвегии стремления возобновить Канроберовский договор, Россия меньше, чем когда либо, останется равнодушной «к столь непонятному недоверию» [9, л. 30]. Это было сделано, учитывая характер Крупенского, не в слишкой мягкой форме. Это вызвало недовольство Ламздорфа, который посоветовал посланнику «соблюдать некоторую сдержанность и не брать излишней инициативы». К удовлетворению российской стороны, Лёвланд заявил, что Норвегия уверена в добрых намерениях России и не ищет другой гарантии территориальной неприкосновенности. Если в будущем норвежское правительство и сочтёт такую гарантию полезной, то она будет немыслима без участия всех великих держав и особенно России [4, с. 83]. Дальнейшие события показали, что Лёвланд чётко придерживался этой политической формулы. Это немало способствовало успеху пятистороннего договора о территориальной целостности Норвегии, заключённом в октябре 1907 г., а также договорённостям об отмене Канроберовского трактата в следующем 1908 г.

Таким образом, признание независимости Норвегии не было проявлением слабости или силы со стороны России. Оно было продиктовано вполне конкретными внешнеполитическими обстоятельствами. Нельзя списывать со счетов исторические, экономические и культурные факторы. Признание новой Норвегии было хорошо продуманным шагом русской дипломатии и свидетельствовал о возвращения страны в большую европейскую политику. В свою очередь, норвежская революция оживила внешнеполитические контакты Российской империи с великими державами, и прежде всего с Германией. Известно, что договорённости Петербурга и Берлина по вопросу о предоставлении Норвегии гарантий неприкосновенности в известной степени компенсировали неудачу германо-русского Бьёркского соглашения. Возникшая почти на пустом месте проблема трактата 1855 г. повергла в глубокие раздумья российскую дипломатию относительно перспектив развития отношений с Великобританией, добавив аргументы сторонникам сближения с «владычицей морей». Оказались полезны и «домашние» уроки. Норвежская проблема выявила изъяны российского механизма принятия внешнеполитических решений, указав на межведомственную разобщённость, которая приводила к несогласованности действий между влиятельными ведомствами, например, между министерством иностранных дел и министерством финансов. То же самое можно сказать об отношениях дипломатов и военных. Последние, похоже, не были знакомы с планом северной политики МИД. Это нашло подтверждение в некоторых оперативных разработках Генерального штаба, свидетельствующих о разбалансированности политики и военной стратегии.

Литература

дипломатия российский независимость норвегия

1. Архив внешней политики Российской империи (далее - АВПРИ.) Ф. 137. Оп. 475. Д. 137.

2. Die GroЯe Politik der Europдischen Kabinette. 1871-1914. Sammlung der diplomatischen Akten des Auswдrtigen Amts/Hrsg. von J. Lepsius, A. MedelsohnBartholdy, F. Thimme. Bd. 1-40. Berlin,1922-1927. Bd. 19 (2). № 6218.

3. Игнатьев А.В. Внешняя политика России в 1905 - 1907 гг. М.: Наука, 1986. 302 с.

4. Признание Россией норвежского независимого государства: Сб. документов / сост. В. В. Похлёбкин. Москва : Соцэкгиз, 1958. 106 с.

5. Российский государственный военно-исторический архив (далее - РГВИА). Ф. 2000. Оп. 1. Д. 903.

6. РГИА. Ф. 565. Оп. 4. Д. 14588.

7. Ананьич Б.В. Россия и международный капитал. 1897-1914 гг. Очерки истории финансовых отношений. Л.: Наука, 1970. 316 с.

8. Игнатьев А.А. Пятьдесят лет в строю. М.: Воениздат, 1988. 750 с. 9. АВПРИ Ф. Канцелярия 1905 г. Оп. 470. Д. 24.

Literature

1. The foreign policy archives of the Russian Empire (next - FPARE). f. 137. in. list. 475. arch. Aff.137.

2. Die GroЯe Politik der Europдischen Kabinette. 1871-1914. Sammlung der diplomatischen Akten des Auswдrtigen Amts/Hrsg. von J. Lepsius, A. MedelsohnBartholdy, F. Thimme. Bd. 1-40. Berlin,1922-1927. Bd. 19 (2). № 6218.

3. Ignatiev A. V. Foreign policy of Russia in 1905 - 1907. M.: publishing house of Science, 1986. 302 p.

4. Russia's recognition of the Norwegian independent state: the Collection of documents / the compiler of the book V.V. Pokhlebkin. Moscow: Socio-economic publishing house, 1958. 106 p.

5. The Russian state military-historical archive (next - RSMHA). f. 200. in. list. 1. arch. Aff.903.

6. RSMHA. f. 565. in. list. 4. arch. Aff. 14588.

7. Ananich B. V. Russia and international capital. 1897-1914, essays on the history of financial relations. L.: publishing house of Science, 1970. 316 p.

8. Ignatiev A. A. Fifty years in the ranks. M: Military publishing house, 1988. 750 p.

9. FPARE. f. Chancellery. in. list. 470. arch. Aff. 24.

Размещено на Allbest.ru